Глава 19. Маленькая кухня оказалась именно такой, какие бывают в старых домах, переживших десяток ремонтов за последние сто лет: вытертый линолеум

 

Маленькая кухня оказалась именно такой, какие бывают в старых домах, переживших десяток ремонтов за последние сто лет: вытертый линолеум, который уже закручивается у стен, простые белые шкафы без каких‑либо украшений, с толстыми от множества слоев краски дверцами, и раковина из нержавеющей стали, укрепленная под окном с ветхой деревянной рамой, которую давно пора заменить. Картину довершали кухонный стол с потрескавшейся столешницей и дровяная печь, ровесница дома, занимавшая полкухни. Впрочем, на фоне старины глаз кое‑где отмечал вкрапления прогресса: рядом с раковиной красовались большой холодильник и посудомоечная машина, на которой по диагонали стояла микроволновка и начатая бутылка красного вина. Словом, здешняя обстановка чем‑то напоминала папину кухню.

Открыв кухонный шкафчик, Саванна достала бокал.

– Хочешь вина?

Я покачал головой:

– Не люблю вино.

К моему удивлению, она не убрала бокал на место, а потянулась за начатой бутылкой и налила вина себе. Поставив бокал на стол, она присела.

Я тоже сел. Саванна отпила вина.

– Ты изменилась, – не удержался я.

– Многое изменилось с тех пор, как мы в последний раз виделись, – пожала она плечами и поставила бокал на стол. Когда Саванна заговорила снова, ее голос звучал тише. – Никогда не думала, что стану одной из тех, кто по вечерам глушит красненькое, уставившись в пустоту поверх стакана, однако вот тебе факт – стала.

Она принялась вращать бокал на столе. Я не знал, что и думать.

– Знаешь, забавная штука, – начала она. – Мне не все равно, что пить. Когда я выпила свой первый бокал, то не знала, хорошее вино или плохое. Теперь я стала разборчивой покупательницей.

Я уже не узнавал женщину, сидевшую передо мной.

– Не пойми меня превратно, – продолжала она. – Я помню, чему меня учили родители, и редко пью больше одного бокала перед сном. Но раз сам Иисус претворил воду в вино, я рассудила, что в этом нет большого греха.

Я улыбнулся этому силлогизму, сознавая, как несправедливо сравнивать нынешнюю Саванну с прежней. Можно подумать, над кем‑нибудь время не властно.

– Я ни о чем не спрашиваю.

– Но тебе же интересно!

Некоторое время тишину нарушало лишь негромкое гудение холодильника.

– Мне очень жаль твоего папу, – сказала Саванна, ведя пальцем по трещине на столешнице. – Правда, жаль. Не могу тебе передать, сколько раз я вспоминала о нем в последние годы.

– Спасибо, – сказал я.

Саванна снова принялась вертеть бокал, пристально глядя на поднявшийся внутри маленький рубиновый водоворот.

– Хочешь поговорить о нем? – спросила она.

Вот уж в чем я не был уверен, однако сейчас, на этой старой кухне, слова находились удивительно легко. Я рассказал о первом и втором папиных инфарктах, о том, как проводил с ним отпуска, о нашей растущей дружбе и совместных прогулках, которые в конце концов пришлось прекратить. Я говорил о последних днях, проведенных с отцом, и о мучительных сборах в лечебницу. Когда я описывал похороны и нашу фотографию, найденную в конверте вместе с завещанием, Саванна взяла меня за руку.

– Хорошо, что снимок сохранился, но вообще я не удивлена.

– А я удивился, – признался я.

Саванна рассмеялась, и от ее смеха мне стало легче.

– Жаль, я не знала. А то бы приехала на похороны.

– Церемония получилась не особенно пышной…

– Этого и не нужно. Он был твоим отцом, вот что важно. Поколебавшись, она отпустила мою руку и отпила новый глоток вина.

– Ну что, готов ужинать?

– Не знаю, – машинально ответил я и покраснел, вспомнив ее замечание.

Саванна склонилась ко мне с широкой улыбкой:

– Может, я разогрею мясо и посмотрим, что из этого выйдет?

– А оно съедобное? – не удержался я. – Помнится, за время нашего знакомства ты ни словом не обмолвилась, что умеешь готовить.

– Старинный фамильный рецепт, – притворно возмутилась Саванна. – Ну ладно, ладно, это мама готовила. Вчера принесла.

– Правду не скроешь, – важно произнес я.

– Да, забавные законы у этой правды, – согласилась Саванна. – Всегда‑то она открывается.

Она встала, распахнула холодильник и нагнулась, высматривая что‑то на полках. Мне не давал покоя вопрос, куда подевался ее муж, раз обручальное кольцо по‑прежнему на пальце. Наконец Саванна вытянула из белых недр пластиковый контейнер, щедро положила мяса в стеклянную миску и поставила в микроволновку.

– К мясу тебе чего? Может, хлеба с маслом?

– Спасибо, было бы здорово, – отозвался я.

Через минуту еда уже стояла передо мной, и поднимавшийся аромат разбудил во мне зверский голод. К моему удивлению, Саванна вновь села на свое место и взялась за бокал.

– Ты разве не будешь есть?

– Я не голодна, – был ответ. – Я вообще в последнее время мало ем.

Она отпила глоток, как раз когда я проглотил первый кусок тушеного мяса, поэтому я не поинтересовался, по какой, собственно, причине такие строгости.

– Ты права, – признал я вместо этого. – Очень вкусно.

Она улыбнулась:

– Мама хорошо готовит. По логике вещей, мне полагалось это перенять, но я всегда была слишком занята. В юности – сплошная учеба, теперь – один сплошной ремонт. – Она указала на гостиную: – Дом‑то старый. Может, так и не скажешь, но за два года мы проделали прорву работы.

– Дом очень красивый.

– Ты хвалишь из вежливости, но все равно спасибо, – отозвалась Саванна. – Ты просто не видел, что тут было, когда мы переехали. Настоящий хлев! В первую очередь требовалась новая крыша, но никто даже не вспомнил о ней, когда затевали ремонт. Крыша – синоним дома, и у нас как‑то в голове не укладывалось, что ее периодически надо перекрывать. Почти все, что пришлось делать, стало для нас полной неожиданностью. Тепловые пушки, стеклопакеты, замена деревянных балок, источенных термитами, – словом, работали с утра до вечера. – На лице Саванны появилось мечтательное выражение. – Почти все делали своими руками. Конечно, здесь нужны новые шкафы и пол, но когда мы въехали, в гостиной и спальне во время дождя лужи стояли! Что оставалось делать? Пришлось выбирать. Первым делом сорвали старую кровельную дранку. Солнце жарит вовсю, температура под сорок, а я стою на крыше с лопатой и отдираю дранку. Все руки были в мозолях. Но, понимаешь, все это казалось правильным: два человека в начале своего пути вместе подновляют общее гнездо. В этом было такое… единение, что ли. Также и с полом в гостиной. На то, чтобы засыпать его песком и выровнять, ушло недели две. Мы его покрасили, покрыли лаком и наконец прошлись по новому полу с чувством, что заложили фундамент нашей будущей жизни.

– Ты рассказываешь о ремонте как о чем‑то романтическом.

– Иногда тяжелый труд увлекает, как музыка. – Саванна заправила за ухо прядку волос. – Но в последнее время романтика пошла на убыль – теперь дом просто стареет.

Я фыркнул, закашлялся, чтобы скрыть смех, и, как у отца на кухне, потянулся за водой, которой рядом не оказалось.

Саванна оттолкнула стул и встала.

– Я налью тебе воды, – сказала она, наполнила стакан из‑под крана и поставила передо мной. Я пил, чувствуя на себе ее взгляд.

– Что? – не выдержал я.

– Просто не могу поверить, как ты изменился.

– Да, ты. Стал как‑то старше…

– Ну так время же идет!

– Нет, что‑то изменилось в глазах. У тебя стал другой взгляд. Словно ты насмотрелся такого, что человеку лучше не видеть. Ты смотришь как‑то… устало.

Я промолчал, но, заметив выражение моего лица, Саванна смутилась:

– Не надо мне было это говорить. Я ведь не знаю, через что тебе довелось пройти.

Я продолжал есть, обдумывая ответ.

– Вообще‑то я уехал из Ирака в начале две тысячи четвертого года, – сказал я. – С тех пор служу в Германии. В Ираке находится лишь небольшой контингент нашей армии с частой ротацией состава. Наверное, я поеду туда снова, только не знаю когда. Надеюсь, к тому времени там немного нормализуется.

– Разве срок твоего контракта еще не вышел?

– Я его снова продлил, – ответил я. – Раз уж исчезла причина бросать службу…

Саванна кивнула. – И на сколько теперь?

– До две тысячи седьмого.

– А потом?

– Не знаю, может, останусь еще на несколько лет. Или поступлю в колледж. Кто знает, может, и я получу диплом специалиста по коррекционному образованию. Я слышал о потрясающих успехах в этой сфере.

Саванна улыбнулась странно печальной улыбкой, и мы помолчали.

– Ты давно замужем? – спросил я. Она неловко двинулась на сиденье. – В ноябре будет два года.

– Вы поженились здесь?

– Можно подумать, у меня был выбор, – фыркнула она. – Мама рьяно взялась за организацию образцового свадебного торжества – я же у них одна. Мне самой вполне хватило бы скромной церемонии. Сотни гостей за глаза достаточно.

– Ничего себе, скромная церемония!

– По сравнению с тем, что мы отгрохали? В церкви не хватило мест для всех приглашенных, и отец притворно охал, что выплачивать стоимость доченькиной свадьбы ему придется несколько лет. Шутил, конечно. Половина гостей были друзья моих родителей. Издержки венчания в родном городке – приглашать приходится всех, включая почтальона и парикмахершу.

– Но ты вообще рада вернуться домой?

– Здесь обстановка успокаивает, родители рядом, а мне это нужно, особенно сейчас.

Она не стала развивать тему, и мне оставалось лишь теряться в догадках. Я поднялся и отнес тарелку в раковину, но не успел открыть воду, как Саванна приказала:

– Оставь ее там. Я еще не разбирала посудомойку. Займусь этим позже. Да, ты наелся? А то мама еще пироги оставила.

– Можно стакан молока? – попросил я. Саванна начала вставать, и я поспешно добавил: – Я сам налью, скажи только, где стаканы.

– В буфете около раковины.

Взяв стакан, я подошел к холодильнику. Молоко нашлось на верхней полке; внутри все оказалось забито пластиковыми контейнерами с едой. Я налил себе молока и вернулся за стол.

– Саванна, что происходит? Она повернула голову:

– Ты о чем?

– О твоем муже, – ответил я.

– А что с моим мужем?

– Когда ты нас познакомишь?

Не ответив, Саванна поднялась, прихватив свой бокал, и вылила вино в раковину. Затем достала с полок кофейную чашку и банку с чаем.

– А ты его знаешь, – сказала она, обернувшись. Я отметил, что она выпрямилась и расправила плечи. – Это Тим.

 

Я слушал, как звенит ложка о стенки чашечки – Саванна вновь сидела напротив меня.

– Что тебе рассказать? – пробормотала она, уставившись в чашку.

– Все, – сказал я, откинувшись на спинку стула. – Или ничего. Я еще не уверен.

Она фыркнула:

– Да, пожалуй, в этом есть смысл. Я сложил ладони.

– Давно это у вас началось?

– Не знаю, – призналась она. – Я понимаю, ситуация неприглядная, но все было не так, как ты, наверное, думаешь. Никто из нас никого специально не соблазнял и ничего такого не замышлял. – Она положила ложку на стол. – Можно сказать, все началось в январе две тысячи второго года.

Через несколько месяцев после того, как я продлил контракт, сообразил я. За полгода до первого отцовского инфаркта. Как раз тогда я заметил первые изменения в ее письмах.

– Ты знаешь, что мы с Тимом давно дружили. Он был аспирантом, но когда я была на последнем курсе, некоторые предметы мы изучали водном здании. После лекций заходили в кафе выпить кофе или вместе занимались. Это нисколько не походило на свидания, мы даже за руки не держались, клянусь. Тим знал, что я люблю тебя, но он был рядом, понимаешь? Он слушал, когда я говорила, как сильно скучаю по тебе и как тяжела разлука. Мне действительно было очень плохо – я‑то рассчитывала, что к тому времени ты уже будешь дома.

Она подняла глаза, и в них было… Что? Сожаление? Не знаю, не могу сказать.

– В общем, мы проводили много времени вместе, и Тим умел меня утешить, когда я совсем вешала нос. Он не уставал напоминать, что ты приедешь в отпуск, не успею я глазом моргнуть, и не могу тебе передать, как сильно я мечтала тебя увидеть. Тут заболел твой папа. Конечно, ты исполнил свой сыновний долг – в жизни не простила бы тебе, если б ты бросил больного отца, но нам‑то с тобой нужно было другое! Да, это звучит эгоистично, и я презираю себя за такие мысли, но ведь словно сама судьба обернулась против нас! – Саванна взяла ложку и снова начала помешивать чай, собираясь с мыслями. – Той осенью, когда я закончила учебу и вернулась в родной город работать в городском центре оценки развития, родители Тима попали в аварию. По дороге из Эшвилла их машина потеряла управление и вылетела на встречную полосу. В них врезался грузовик. Его водитель не пострадал, а родители Тима мгновенно погибли от удара. Тиму пришлось бросить учебу – он уже учился на доктора философии – и вернуться сюда заботиться об Алане. – После паузы Саванна продолжила: – Я не знаю, как Тим это выдержал. С огромным трудом он смирился с потерей обожаемых родителей, но Алан был безутешен. Он все время кричал, рвал на себе волосы. Единственным, кто мог его сдерживать, был Тим, но это отнимало у него все силы. Именно тогда я начала регулярно к ним заходить – просто помочь.

Когда я нахмурился, она добавила:

– Это был дом родителей Тима, где они с братом выросли.

Как только она это сказала, я вспомнил – ну конечно, Саванна же рассказывала, что в детстве Тим жил на соседнем ранчо.

– Так мы и жили, утешая друг друга. Я пыталась помочь ему, он старался помочь мне, мы оба старались помочь Алану. И понемногу каким‑то образом влюбились друг в друга. – Она впервые посмотрела мне в глаза. – Я знаю, ты сердишься на меня, или на Тима, или на нас обоих, но ты не знаешь, какая тогда сложилась обстановка. Столько событий, просто эмоциональный шквал… Я чувствовала себя виноватой, Тим тоже, но через некоторое время мы стали ощущать себя парой. Тим начал работать в том же центре оценки развития, что и я, и мы вместе решили открыть ранчо и работать по программе помощи детям, страдающим аутизмом. Родители Тима всегда хотели видеть его врачом. С этих пор мы почти не расставались. Ремонт и обустройство ранчо давали возможность отвлечься от своих проблем и заодно помочь Алану. Он обожает лошадей, а здесь была масса работы, и он постепенно привык, что родителей нет рядом. Мы стали опорой друг для друга… В том же году Тим сделал мне предложение.

Когда она замолчала, я отвернулся, переваривая услышанное. Некоторое время мы сидели молча, думая каждый о своем.

– В общем, вот так, – подвела итог Саванна. – Не знаю, что тебе еще рассказать.

Я тоже не был уверен, что хочу слушать дальше.

– Алан живет здесь, с вами? – спросил я.

– У него комната наверху. Почти такая же, как в доме родителей. Но с ним хлопот немного. Покормит и почистит лошадей, а потом сидит в своей комнате. Обожает видеоигры, может играть часами. В последнее время его не остановить – играл бы день и ночь, если бы я позволяла.

– Он и сейчас здесь? Саванна покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Сейчас он с Тимом. – Где?

Прежде чем она ответила, в дверь настойчиво заскреблись, и Саванна встала открыть. В кухню вбежал ретривер, свесив язык и по‑прежнему широко размахивая хвостом. Подбежав ко мне, пес обнюхал мою руку.

– Я ему нравлюсь, – похвастался я. Саванна сказала от дверей:

– Ей все нравятся. Ее зовут Молли. Сторожевая собака из нее никакая, но прелесть и добрятина. Только смотри, чтобы не обслюнявила.

Я посмотрел на джинсы.

– Уже.

Саванна показала большим пальцем через плечо:

– Слушай, я только что сообразила, мне кое‑что нужно убрать. Ночью скорее всего будет дождь. Это не займет много времени.

Она не ответила на вопрос о Тиме и явно не собиралась этого делать.

– Нужна помощь?

– Нет, но можешь составить компанию. Смотри, какая прекрасная ночь!

Я вышел за ней. Меня обогнала резвая Молли, совершенно забыв, что только что просилась в дом. С дерева проухала сова, и Молли стрелой помчалась в темноту и исчезла. Саванна снова натянула сапоги.

Мы пошли к амбару. Я обдумывал услышанное, в очередной раз задаваясь вопросом, для чего было сюда ехать. Я не знал, радоваться ли, что ее мужем оказался Тим Уэддон – они всегда очень подходили друг другу, или огорчаться по той же причине. Узнать правду оказалось нерадостно, отчего‑то легче было ее не знать. На меня внезапно навалилась огромная усталость.

Однако между нами оставалась какая‑то недоговоренность. Я видел, что Саванна не до конца откровенна: это выдавала затаенная печаль в голосе. В обступившей нас темноте я остро чувствовал, как близко друг к другу мы идем, и гадал, думает ли об этом Саванна. Если у нее и были такие мысли, то виду она не подала.

Бродившие в темноте лошади казались большими бесформенными тенями. Саванна сняла с изгороди поводья и отнесла в амбар, развесив на колках. Я собрал лопаты и отнес к другим инструментам. На обратном пути она проверила, надежно ли заперты ворота.

Бросив взгляд на часы, я увидел, что уже почти десять, по местным меркам, довольно поздно.

– Пожалуй, мне пора, – сказал я. – Город маленький, еще пойдут слухи…

– Да, ты прав. – Откуда ни возьмись прибежала Молли и села рядом с хозяйкой, Когда собака прижалась к ноге Саванны, та отступила в сторону. – Где ты остановился?

– В мотеле у шоссе.

Она на секунду поморщилась.

– Я знаю это место.

– Да, смахивает на дешевый бар, – признал я. Она улыбнулась:

– Не могу сказать, что я удивлена. Ты всегда умел находить уникальные заведения.

– Как «Лачуга креветки»?

– Именно.

Я с силой сунул руки в карманы, не зная, увижу ли Саванну снова. Если это наша последняя встреча, то она получилась до абсурда обыденной. Мне не хотелось прощаться, но я не знал, что еще сказать.

По дороге проехала машина, на секунду осветив дом и двор светом фар.

– Ну что ж, ладно, – растерянно начал я. – Хорошо посидели.

– Джон, я очень рада, что ты приехал.

Я снова кивнул. Саванна смотрела в сторону, и я понял, что мне пора.

– До свидания, – сказал я.

– Пока.

Я повернулся и зашагал к машине, не в силах поверить, что все кончено. Трудно сказать, чего я ожидал, но от такого финала меня захлестнули чувства, которые я подавлял с тех пор, как прочитал ее последнее письмо.

Я открывал калитку, когда Саванна окликнула меня:

– Джон! – Да?

Она сошла с крыльца и направилась ко мне.

– Завтра ты еще будешь в Ленуаре?

Когда она подошла ближе, ее лицо оказалось наполовину в тени, и я точно понял, что по‑прежнему люблю ее – несмотря на письмо, несмотря на мужа, несмотря на то, что нам никогда не быть вместе.

– А что? – спросил я.‑

– Да вот, хотела спросить, не заглянешь ли завтра часиков в десять утра. Тим наверняка будет рад с тобой встретиться.

Не дослушав, я покачал головой:

– Не очень удачно придумано.

– Ты можешь сделать это для меня?

Значит, Саванна хочет, чтобы я убедился – Тим ничуть не изменился, и просит о встрече с ним отчасти потому, что ждет моего прощения. И все же…

Она взяла меня за руку:

– Пожалуйста. Это для меня очень важно. Несмотря на тепло ее руки, мне не хотелось завтра приезжать. Я не хотел видеть, как Саванна с Тимом уютно сидят за семейным столом, делая вид, что все в мире правильно и хорошо. Однако непривычные жалобные нотки в ее просьбе сделали отказ невозможным.

– О'кей, – согласился я. – В десять часов.

– Спасибо.

На этом Саванна повернулась и ушла. Я постоял, глядя, как она поднимается на крыльцо, и сел в машину. Повернув ключ зажигания, я отъехал от ивы задним ходом. На крыльце Саванна обернулась и помахала на прощание. Я помахал в ответ и поехал к дороге, наблюдая в зеркало заднего вида, как ее фигурка становится все меньше и меньше. Глядя на нее, я вдруг почувствовал тугой комок в горле – не оттого, что Саванна вышла за Тима или что завтра мне предстоит любоваться чужой семейной идиллией. Стоя на крыльце, Саванна плакала, закрыв лицо руками.