От аскезы человек уподобляется бестелесным Ангелам

— Геронда, как-то раз Вы нам сказали: "В духовной борьбе необходимо блокировать [противника]". Что Вы имели в виду?

— Во время войны врага стараются блокировать. Его окружают, загоняют внутрь городских стен, оставляют голодным. Потом его лишают и воды. Ведь если враг не имеет запасов воды, продовольствия и боеприпасов, то он бывает вынужден сдаться. Я хочу сказать, что если мы боремся с диаволом подобным же образом — постом и бдением — то он бросает оружие и отступает. " Посто́м, бде́нием, моли́твою небе́сная дарова́ния прие́м… "[76] — говорит песнописец.

С помощью аскезы, подвига человек уподобляется бесплотным силам. Конечно, воздерживаться нужно, имея в виду высшую духовную цель. Если человек воздерживается, чтобы избавиться от вредных для здоровья жиров, то он заботится [лишь] о благе своей плоти. В этом случае его аскеза похожа на аскезу тех, кто занимается йогой. К несчастью, вопрос аскезы, подвижничества отодвинули на задний план даже люди, принадлежащие к Церкви. "Ну а что же, — говорят такие люди, — ведь надо покушать, насладиться одним, другим... Ведь Бог сотворил всё для нас". Знаете, что заявил мне один архимандрит за обедом, устроенным в нашу честь? Заметив, что я не мог заставить себя съесть больше, чем обычно, архимандрит сказал: " Аще кто́ Бо́жий хра́м растли́т, растли́т сего́ Бо́г! "[77] "А ты случайно, — спросил его я, — ничего не перепутал? К чему относится это место Священного Писания? К аскезе или к блудной, распущенной жизни? Священное Писание имеет в виду тех, кто растлевает, то есть разрушает [своё тело — ] храм Божий блудом, злоупотреблениями. Священное Писание не имеет в виду тех, кто совершает аскезу от любви ко Христу". А он, видишь как: успокаивал свой помысл и говорил: "Мы должны есть как следует, для того чтобы не "растлить" [своим воздержанием] храм Божий [ — своё тело]"! А еще один человек, посетив монастырь, делился со мной впечатлениями: "Я был в монастыре, где монахи так запостились, что заболели. Бурдюки с маслом у них совсем не тронуты. Вот до чего, отче, доводит пост и бдения!" Что ты тут скажешь? Такие люди не хотят ничего лишиться. Они съедают свой обед, свои фрукты и свои пирожные, а потом, желая себя оправдать, начинают обвинять других — тех, которые совершают аскетический подвиг. Такие люди [никогда] не чувствовали той духовной радости, которую дает аскеза, воздержание. "Мне необходимо выпить столько-то стаканов молока, — говорит человек подобного склада. — Нет, постом я, конечно, буду воздерживаться. Однако потом я восполню те недостающие стаканы молока, которых был лишён во время поста мой организм! Ведь не необходимо получить столько-то белка". И дело не том, что его организм действительно нуждается в белке. Нет, он говорит, что имеет право [пить это молоко], и успокаивает свой помысл тем, что у него всё в порядке, тем, что это не грех. Но даже если человек просто будет думать подобным образом, это уже будет грехом. До чего же доходит человеческая логика! Человек [умудряется] выполнять установленные Церковью посты, но при этом и не лишаться того, что во время этих постов он потерял. Э-э, ну как после этого [в таком человеке] устоит Дух Святый?

А посмотри, каким любочестием отличаются некоторые семейные люди! Как-то раз один очень простой человек, имевший девять детей, пришёл на исповедь, и духовник благословил его причаститься. "Эх, батюшка, — ответил тот. — Куда мне там причащаться! Ведь кушаем-то мы с маслицем. Я ведь работаю. И дети мои тоже". — "А сколько у тебя детей?" — спросил его духовник. "Девять". — "А много ли масла вы добавляете в пищу?" — "Две ложки растительного". — "Сколько же масла тебе достаётся, горемыка ты мой? — воскликнул духовник. — Иди и причащайся!" На одиннадцать душ — всего-навсего две ложечки растительного масла. И при этом его ещё мучил помысл!

Я знал мирян, освятившихся от той аскезы, которую они совершали. Да вот не так много лет назад на Святой Горе трудился один мирянин со своим сыном. Они проработали на Афоне долгое время. Потом у них на родине нашлась хорошая работа и отец принял решение уехать со Святой Горы, забрав с собой и ребёнка, чтобы вся семья жила вместе. Однако сына привела в умиление аскетическая жизнь монахов, и он, помня о мирской жизни с её душевной тревогой, возвращаться не захотел. "Ведь у тебя, отец, — говорил он, — есть и другие дети. Оставь одного в Саду Пресвятой Богородицы". Он не поддался на уговоры отца, и тот был вынужден оставить его на Святой Горе. Этот парень был неграмотным, но очень чутким, он имел многое любочестие и простоту. Он чувствовал себя совсем недостойным монашеского пострига, поскольку считал что исполнять монашеское правило и тому подобное ему будет не по силам. И вот он нашел одну крохотную каливу, которую раньше использовали как стойло для вьючных животных, завалил дверь и окно камнями и ветками папоротника и оставил только маленькую круглую щель — нору, для того чтобы вползать в своё жилище и выползать из него. Изнутри он закрывал нору старым разорванным пальто, которое где-то подобрал. Он не зажигал даже огня. Гнёзда птиц были лучшими жилищами, чем его гнездо, берлоги зверей были лучшими домами, чем тот дом, в котором жил он. Однако радости, которую испытывала эта душа, не имеют и те, кто живет в богатых дворцах. Ведь этот человек подвизался ради Христа, и Христос был рядом с ним — не только в его каливе, но и внутри его духовного дома — в его теле, в его сердце. Поэтому он жил в Раю. Изредка он вылезал из своей берлоги и шёл в какую-нибудь келью, где братья занимались работами в огородах. Он помогал братии в трудах, и за это ему давали немного сухарей и маслин. Если ему не давали работать, то сухари и маслины он не брал. За те благословения, которые он принимал, он считал необходимым заплатить своим трудом вдвойне. Конечно, о его духовной жизни знал Один Бог, потому что он жил в безвестности, просто и без шума. Но по одному случаю, который стал потом известен, можно понять многое. Как-то он зашел в один монастырь и спросил, когда начинается Великий Пост, хотя Великий Пост был для этого человека почти круглый год. Потом он ушёл к себе в "берлогу" и закрылся изнутри. Прошло почти три месяца, а он даже этого не заметил. Однажды он вышел из своей каливы и пошёл в один из монастырей, чтобы спросить, скоро ли Пасха. Он постоял на службе, причастился за Божественной литургией и потом вместе с отцами пошел на трапезу. На трапезе он увидел красные яйца. В тот день было Отдание Пасхи[78]. Он удивился и спросил одного брата: "Слушай, неужели уже Пасха?" — "Какая там Пасха, — ответил тот. — Ведь завтра уже Вознесение!" То есть этот человек постился весь Великий Пост и плюс еще сорок дней до Вознесения! Таким вот образом он подвизался до самого смертного часа. Охотник нашёл его спустя два месяца после его смерти и сообщил о происшедшем в полицию и врачу. "От него не только не было трупного запаха, — рассказывал мне врач, — но, напротив — его тело издавало благоухание".