Глава шестая. У Сиверцева с утра все валилось из рук

 

У Сиверцева с утра все валилось из рук. Сначала он уронил под стол журнал наблюдений за образцами, потом на покрытый резиновыми ковриками пол лаборатории рухнула кювета с контрольной культурой какой-то Пашкиной заплесневелой дряни (задел краем халата), а в довершение всего и сам Сиверцев оступился и с размаху присел на выкрашенный серебрянкой остов муфельной печи инвентарный номер семнадцать шестьсот сорок три.

Завлаб, подполковник медицинской службы Баженов, пожилой дядька с совершенно неуставными вислыми моржовыми усами, печально поглядел на Сиверцева и сердобольно посоветовал:

– Шел бы ты домой, Ваня. Работник из тебя сегодня…

«Как из говна пуля», – мысленно завершил фразу Сиверцев, которую деликатный завлаб оборвал посредине.

– Простите, Федор Витальич…

– Да прощаю, прощаю. Ты и правда иди. Я тебе потом отгул оформлю.

– Спасибо.

– Будешь должен, – привычно отмахнулся Баженов.

Сиверцев негнущимися руками стянул халат, повесил его в шкафчик, отодвинул журнал наблюдений подальше от края стола, поглядел исподлобья на Пашку и уныло побрел к выходу.

Сержант на КПП пялился на Сиверцева участливо, но пропуск все равно проверил, потому что за нарушения контингент исследовательского центра нещадно дрючили. Не спросили, почему в рабочее время в жилой сектор направляется, – и то ладно.

В принципе Сиверцев по совету завлаба действительно собирался вернуться в общагу, рухнуть спиленным тополем на койку и попытаться уснуть.

Но ноги сами привели его в «Ать-два». За тот самый столик.

Возможно, вокруг Сиверцева образовалась некая аура потрясения и подавленности – иначе чем можно объяснить, что обычно неторопливый бармен уже через десять секунд собственной персоной материализовался у столика с подносом в руках? Причем поднос был отнюдь не пустой.

– За счет заведения, – сообщил бармен, разгружая поднос, и это Сиверцева окончательно добило.

«Блин, неужели я так раскис, что меня жалеют даже эти бутлегерские прилипалы?» – подумал Сиверцев уже не с равнодушием, а с тревогой, и эта тревога его самого почему-то обрадовала и взбодрила.

Заведение в этот раз разорилось на сотку водочки, пару бутербродиков-канапе на шпажках и полушку светлого пива. Для закрепления, так сказать, наступательного водочного прорыва.

«Полоз, – подумал Сиверцев, потянувшись к рюмке, – давай ты найдешься, а? Живым…»

И засадил водку одним ударным глотком.

Через несколько секунд голова стала кристально ясной, а давешние муть и тяжесть бесследно схлынули.

Еще по пути на работу Сиверцев, невзирая на утреннюю подавленность, кое-как обдумал вчерашнее; версию с подмешиванием в выпивку какой-нибудь дряни он решительно отверг. Химию организм обычно чувствует, и уж от себя-то самого последствия отравления никак не скроешь, биолог-исследователь мог это сказать с определенной уверенностью.

Оставалось одно: пси-воздействие.

В Зоне полно и существ-псиоников, и соответствующего оборудования – на том же Янтаре, например, хотя как именно оно функционирует, во многом еще загадка. Кроме того, странная энергетика Зоны сама по себе имела пси-составляющую. Но то в Зоне! А Сиверцев, похоже, попал под удар пси прямо в баре «Ать-два», априори расположенном за ее пределами. Что, собственно, считается теоретической границей Зоны? Не колючая же проволока и не кордоны военных всех мастей на временных участках периметра! Говоря научным языком – границей Зоны может считаться территория, где свойства, присущие собственно Зоне, становятся пренебрежимо малыми.

Будем откровенными: пси-воздействие, от которого вполне здоровый и сильный мужик вырубается на несколько часов и практически полностью теряет память, пренебрежимо малым не назовешь при всем желании.

Сиверцев сжевал один бутербродик, поковырял шпажкой в дуплистом зубе и машинально потянулся к пиву, не прекращая анализировать события.

Что же получается? Версия первая: Зона скачкообразно расширилась, поглотив бар «Ать-два». Сиверцеву уже доводилось наблюдать скачкообразные расширения Зоны, когда очередной выброс невидимым протуберанцем вырывался за колючку и заборы и обращал обычную приграничную территорию в еще один участок Зоны. Бывало, Зона одномоментно заглатывала населенные пункты или военные объекты вроде блокпоста или узла связи. Это сразу становилось заметным: аномалии и артефакты возникали там, где отродясь ничего подобного не встречалось. Легко догадаться, что происходит, если в людных местах вдруг возникают аномалии. Паника, страх и смерти, смерти, смерти – вот что такое каждое расширение Зоны.

Потом, спустя считанные часы, на новую территорию Зоны вторгаются полчища монстров, что тоже очень трудно не заметить любому, кто зачем-то остался на свежепоглощенной территории.

Ничего подобного в военном городке, жилом секторе и исследовательском центре сегодня не наблюдалось. А значит, версию внезапного расширения Зоны следовало отбросить. Приходилось признать, что мощная и скорее всего направленная пси-атака произведена за пределами Зоны, в приграничной территории. Черт его знает, вдруг это возможно? Сиверцев по образованию был цитологом и занимался исключительно мутагенезом многоклеточных (точнее, собственно клеток) в комплексных условиях: при повышенной радиации и при одновременном воздействии аномальной энергии, периодически извергаемой из центра Зоны по всем направлениям. Псионикой занимались биофизики в северном и обоих северо-западных секторах, Сиверцев почти никого оттуда и не знал, потому что вояки там сейчас стояли европейские, да и научный центр формировался под патронажем Евросоюза. Что, если псионики поднапряглись и таки изготовили рабочий прототип пси-излучателя, а испытать решили на ничего не подозревающих соседях?

Но куда в таком случае подевался Полоз? И почему все, кто исчез до него, потом были найдены в Зоне сухими и мертвыми? Ошизели от пси-атаки и поперли дуром куда глаза глядят? В Зоне дуром нельзя…

Нет, чушь это, во-первых – блокпост, его дуром не минуешь. Во-вторых, если ломиться по Зоне не взвидя света, то до кровососа вряд ли добежишь: эти твари к границам приближаются редко, предпочитают держаться поглубже в Зоне. А вот на аномалию легко нарваться и в относительной близости от границ. Так что безумец, прущий дуром по Зоне, при определенном везении одолеет метров пятьсот, вряд ли больше. Ну, пусть даже километр одолеет. А потом неизбежно напорется на что-нибудь смертоносное.

Розена и Булата нашли гораздо дальше первого километра от нынешних границ Зоны.

Сиверцев задумчиво сжевал второй бутербродик и уже совсем было собрался заказать еще выпивки, но тут за столик подсели Мухомор и Феда. Оба выглядели серьезнее, чем обычно выглядят сталкеры в баре. А еще Сиверцеву показалось, что оба были трезвы, а это также, мягко выражаясь, удивляло.

– Привет, наука, – буркнул Мухомор, присаживаясь.

Стол заколыхался, когда за ним угнездился толстяк Феда. Угнездился, а затем приветственно кивнул.

– И вам не кашлять, бродяги, – отозвался Сиверцев, собирая в кучу разрозненные мысли.

Этих ребят он вообще-то знал, но дружбы особой с ними не водил, поскольку они якшались с Басмачом, а Басмач Сиверцеву был крайне неприятен. Поговаривали, что Басмач когда-то входил в бандитскую группировку «Шалман», а когда ее окончательно разгромили израильские спецназовцы – почти год скрывался где-то между Лиманском и Рыжим лесом и промышлял все это время банальным разбоем: грабил всех, кто ему встречался. Это вполне могло быть и неправдой, но Сиверцев не собирался ничего проверять. Не нравился Сиверцеву Басмач, и все тут; люди, от которых подспудно ждешь удара в спину, вообще мало кому нравятся.

Против Мухомора Сиверцев ничего не имел – за этим вроде бы не числилось никаких темных дел, равно как и особых подвигов. Прозвище свое Мухомор заработал еще в сопливые отмычечные времена, когда его угораздило по уши вляпаться на краю болот в какое-то липкое несмываемое дерьмо, и потом месяца три от начинающего сталкера ощутимо пахло, но зато гнус, комарье и мухи облетали его за милю, а какие улететь не успевали – дохли на месте почище, чем от струи дихлофоса. Запах постепенно выветрился, а свойство вопреки ожиданиям осталось, и Мухомор служил штатным пугалом для насекомых целых два года, пока все неожиданно не закончилось – вдруг, внезапно, без всякого предупреждения. На Мухомора поворчали для порядку, все, кто с ним ходил в Зону, вновь подсели на репелленты, а прозвище осталось.

Что касается Феды, то Сиверцев вообще не понимал, как человек такой комплекции может стать сталкером. Феда стал и слыл сталкером как минимум недурным. Во всяком случае, он был одним из немногих, рядом с которыми в Зоне никто не погиб. Если в команде шел Феда, команда всегда возвращалась в полном составе, с добычей и чаще всего даже без единой царапины. Сам Феда считался знатоком аномалий, и на подобные гиблые места у него действительно имелся какой-то сверхъестественный, почти мистический нюх. Или не нюх, а еще какое необъяснимое чутье. Из-за этого Феду когда-то обозвали Гайкой, но в его случае прозвище не прижилось и умерло, а Феда продолжал оставаться Федой. Точнее, конечно, Федей, но сам он произносил собственное имя со странным нездешним твердым выговором, вот и получалось «Феда» вместо «Федя».

К полупрозвищу-полуимени привыкли быстро.

Кроме этих двоих, в команду Басмача входили еще два сталкера – Жучара и Дунай. Молодняка в команде не было: Феда не нуждался в отмычках, а Басмача начинающие сталкеры инстинктивно обходили десятой дорогой и правильно делали. Сложный был человек Басмач.

Сиверцев не знал, чего от него хотели ребята из этой пятерки. Он лихорадочно пытался вспомнить, не имел ли с ними каких-нибудь дел пропавший Полоз, и вспомнить, увы, не мог. А с исчезновением Полоза неожиданный интерес Мухомора и Феды к персоне исследователя Сиверцева был явно связан.

У исследователей тоже бывает чутье.

– Скажи-ка, Ваня, – по-простецки начал Мухомор, – ты ведь вчера с Полозом сидел тут же, на этом самом месте?

– Сидел, – не стал отпираться Сиверцев. – А вы вот за этим столом гуляли. Я помню. Но вас, наверное, интересует, помню ли я дальнейшее?

– Ты прав, – кивнул Мухомор. – Интересует.

– С дальнейшим паршиво, – вздохнул Сиверцев. – Захмелел я. И вырубился, похоже. Очнулся только за полночь, когда тут уже патруль дознание проводил.

– Об этом я тоже хотел спросить. – Мухомор навалился на стол локтями и грудью и понизил голос: – Что могли в «Ать-два» расследовать патрульные? Откуда они вообще взялись?

– Кто-то вызвал, – пожал плечами Сиверцев.

– Кто? – вкрадчиво спросил Мухомор. – И зачем?

Сиверцев мрачно уставился на Мухомора, словно вознамерился просверлить его взглядом:

– Думаете, патрульных вызвал я?

– А что, ты?

– Нет, – твердо ответил Сиверцев. – Я после первых то ли двух, то ли трех и «му» сказать не мог, не то что патруль вызвать. Да и они вряд ли побежали бы на вызов из бара, если звонящий лыка не вяжет.

– Это да, – согласно покивал Мухомор. – Справедливо подмечено.

К счастью, продолжать расспросы в данном направлении он не стал, от чего Сиверцеву сразу полегчало.

– А вот скажи, кто за вон тем столом сидел в тот вечер? Помнишь?

Мухомор указал на стол через один от того, за которым они с Сиверцевым и Федой сейчас сидели и разговаривали.

Сиверцев напрягся, честно пытаясь восстановить в голове вчерашнее.

– По-моему, военные какие-то. То ли двое, то ли трое… Точно не помню.

– Солдаты или офицеры?

Сиверцев опять напрягся.

– Вроде офицеры. Да, точно, у ближнего погоны со звездами были. Подполковничьи. И форма явно не солдатская.

– А еще кого из посетителей помнишь? Может, не за столиками, а у барной стойки кто-нибудь сидел?

И в третий раз напрягся Сиверцев, но на этот раз безрезультатно: в памяти словно провал образовался. Если офицеры пусть смутно, но помнились, то ничего и никого связанного со стойкой Сиверцев не запомнил вовсе. Ну, бармен по ту сторону стойки торчал, это без сомнений.

Сиверцев прекрасно сознавал, что бармена ему подсовывает не память, а элементарная логика. Где еще быть бармену, как не за стойкой, верно?

Поэтому о бармене он вслух ничего не сказал.

– Вон там, – неожиданно подсказал Мухомор, указывая пальцем в нужную сторону, – у дальнего края стойки. Не помнишь?

Сиверцев повернул голову и поглядел туда. Сидел ли кто-нибудь там? Черт возьми, Мухомор прав, вроде бы там кто-то действительно сидел! Только вот кто?

Неожиданно у Сиверцева резко заныли виски, словно воспоминаниями он разбередил что-то запретное и кровоточащее.

– Вспоминаешь? – Мухомор явно заинтересовался терзаниями Сиверцева.

Краешком сознания Сиверцев успел уловить, что Мухомор с Федой переглянулись и что Феда полез во внутренний карман куртки, собираясь что-то достать, какую-то бумажку или, может быть, фотографию – Сиверцев даже увидел светлый краешек. Но Мухомор отрицательно качнул головой, и Феда упрятал это назад, в карман.

– Ребята, – жалобно протянул Сиверцев. – У меня башка раскалывается. Я еще рюмашку махну и домой, спать, ладно? Вы уж не обессудьте…

Не дожидаясь ответа, он встал и, с трудом переставляя ноги, направился к стойке, за которой по все той же логике полагалось находиться бармену и где тот действительно в данный момент находился.

Однако никакая логика не могла подсказать Сиверцеву, что он не первый, к кому с подобными расспросами сегодня приставали Мухомор и Феда. И того, что к бармену они тоже уже приставали, Сиверцев так и не узнал.

Впрочем, это все равно ничего не изменило бы.