Картина шестаяВечер того же дня. Комнаты Глебовых, что и во второй картине. За маленьким письменным столом – Витька, что-то пишет. Отец, мрачный,сидит за обеденным столом. На столе – остатки закуски, пустая бутылка из-под водки, другая только начата. Отец (бормочет). Где же эта?... Мымра-то эта?... Яичницу не несёт. Нарочно мучает… (Протягивает руку к радиоприёмнику, поворачивает ручку.) Песня из радио приёмника: «…И ребята к новоселью Подарили нам трюмо…» Заткнись! (Выключает преемник.) Народ дурачат… небось спел – сейчас к кассе. Я месяц за это вкалываю. А он поорал – и готово дело: лежи с бабой на печи… Где справедливость? Нет справедливости. Ненавижу этих… выродки плюгавые… На горбу нашем живут. Ты, мол, вкалывай, а мы песенки петь будем… О том, как тебе работать весело… Ну ничего… И до вас доберёмся. (Раздражённо кричит.) Эй! Где яичница? Ты!!! Витька. Пап… Ты б потише… Я пишу.. Отец (помолчав). «Пишу»… Да что ты пишешь? А?! Витька (не отрываясь). На лето задали, пап… О том, какие книги прочёл… Отец. И что же ты прочёл? Витька. Пушкина стихи. Мне Саша дала… Отец (бормочет). Пушкин… Пушкин… Пушкин тебе важнее отца – я понимаю… он-то умер, а я-то живой… Мать поспешно вносит из коридора яичницу на сковородке, ставит её на стол. Спасибо! Вспомнила1 век не забуду! Мать. Да я ж быстро!.. Вот лучок сначала постругала… сальца кусочки… Отец (ест и бормочет). Лучок… Сальце… все обманывают… Мать. Ну, я пойду… прилягу… Притомилась сегодня… Отец. Да уж посиди. Я сегодня добрый. Не всё ж тебя ругать. Посиди за компанию Мать робко присаживается к столу. (Ковыряет вилкой яичницу.) А где ж сало-то? Не видать что-то. Мать (засуетилась, указывает пальцем). Там оно, Максим, там… Много положила… Отец. «Там»… «Там»… А ничего нету… (Ест.) Пауза. Рассказала бы, что ль, чего. Видишь – тоска. Мать (теряется). Ну чего… Макароны сегодня брала. В очереди там ругались, потому что… Отец. Проехали! Ещё чего? (Ест.) Мать. Ну… Потом в молочную пошла… Кузьмичёву встретила, что напротив жила. Помнишь? Она теперь в Черёмушках, а сын ейный… Отец (вздыхает). Уж лучше молчи. (Налил водки, выпил.) Что ж такое? У всех бабы как бабы, а эта… И поговорить-то толком не может. Ну какие у тебя интересы в жизни? Никаких! Мать молчит. (Мается.) Витька! Витька. Что, пап? Отец. Кончай писать там. Иди к отцу – поговорить хочу. Витька. Счас, пап… С мысли сбился… Погоди чуть-чуть… Отец. Иди, говорю, сей момент. Витка откладывает ручку и идёт к отцу. Вот… рядом садись… Как равный… (Сажает сына за стол.) А Пушкины эти… Они, вить, жили богато… Всего у них было вдоволь: и денег, и жратвы, и прочего там… Чего ж тут не пописать?.. Ведь не пахать, не сеять. Бабёнка понравилась – пришёл домой и пишет в стихах: я, мол, влюбился… Витька. Саша говорит – он лучше всех стихи писал. Отец. Это она тебя против меня настраивает. Чтоб не по-моему. Ты её не слушай. Она нас всех презирает. Слова не вытянешь. Скрытная… Отец, думает, дурак, не поймёт. (Обнимает сына за плечи.) Один ты, Витька, у меня… Одна надежда, что настоящим мужиком вырастешь, который… Вот ты меня любишь? Любишь? Витька. А чего ж… Люблю… Отец. Нет, ты не ври. Ты правду говори. Не бойся… бить не буду. Ну? Любишь? Витька. Люблю… Отец. Это ты молодец… Давай за моё здоровье – я тебе маленькую налью… (Наливает Витьке рюмку и себе в стакан.) Мать. Ой, отец, не надо бы… Маленький он ещё… Отец. Что?! Пауза. Что ты сказала?! Мать (робко). Я говорю: может, вредно ему для здоровья… Отец. Ты что ж, его учишь, что отец ему зла желает? Ты этому его учишь? Против меня настраиваешь?.. Мать молчит. Витька. Да я и сам, пап, не очень… Отец. Молчи! (Встаёт, подходит, шатаясь, к жене. Останавливается.) Мать вся пригнулась, ожидая удара. Не бойся – бить не буду! Ну-ка встань… Мать встаёт. (Берёт её стул, относит его в дальний угол комнаты, как раз напротив своего места за столом.) Сюда иди! Мать идёт. Садись! Мать садится. (Идёт к своему месту за столом, тоже садится.) Вот так и сиди… напротив нас. Только встань, попробуй. А мы за всю твою гнусность, что ты сына против меня настраиваешь… мы будем тебя презирать… Верно, Витька? Витька. Пап… а может, маму отпустить? Пускай бы она пошла легла… Отец. Нет! Проучить её надо… И чтоб не смел заступаться! Ну, поехали… За что пьём-то, помнишь? Витька. Помню. За тебя. Отец. За моё здоровье! А мне его ох как нужно, чтоб с врагами моими рассчитаться. (Пьёт.) Ну что ж ты? Давай… Ты же мужик… Витка глотнул полрюмки. Закашлялся. (Смеётся.) Ничего, привыкай. Оно для здоровья. Кровь разгоняет. Закуси теперь. (Суёт сыну огурец.) Тебе пока много нельзя… Понемножку. А Сашка где? Десять уже, а её нет… (Жене.) Слышь, ты, там… в углу которая?.. Где дочь-то? Мать. Не знаю я… К ужину, говорила… Отец (передразнивает). «Не знаю»… Тоже мне, мать… Она так у тебя брюхатая как-нибудь придёт… А ты всё будешь – «не знаю»… Смотри у меня, ежели что… За всё отвечать будешь. (обнял сына за плечи.) Ну так, Витюх? Витька. Да так… Отец. Ну, я тебе ещё полрюмки… Последние… (Наливает.) Мать (встрепенулась). Ой, Максим, ой, Максим… Отец. Цыц! (Стукнул кулаком.) Пикни только. (Указывает Витьке пальцем на мать.) Ты видишь? Ты знаешь, кто это там? Витька. Как – кто? Мамка… Отец (указывает пальцем). Это змея! Ты смотри, запоминай хорошенько… Это удав! Всю она мне жизнь отравила! Задушила меня! (Рвёт рубашку на груди.) Душно! Если б не она! Я ж орлом в молодости был! Работал за десятерых! А как пел! (Поёт хрипло.) «Через рощи тёмные И поля широкие Вышел в степь донецкую Парень молодой…» Вот как пел. Теперь уж не то. Всё она у меня отняла. А любили меня как, когда ещё в деревне жил! С девкой, бывало, в бурьян заберёшься…. (Тяжело засопел.) Витька (весело – он немного опьянел). И чего, пап, в бурьяне-то? Отец (махнул рукой). Эх, молодой ты ещё, не понимаешь! Не везло мне в жизни… А я ведь на лётчика хотел учиться… до войны-то. Тогда многие пацаны хотели, ну и я. Да закрутился. Жизнь заела. Не полетал я, в общем… Вместо этого склады охраняю… Эх, жизнь наша – копейка. Витька. А расскажи, пап, что-нибудь про войну. Отец. Да чего там… я и воевал-то месяца три, а потом язва открылась. (Помолчав.) А вот в эвакуации когда жил… могу рассказать, как с негодяями поступают, которые… Под Уфой это… в колхозе там… в земле ковырялись… Понагнали из Москвы этих… шибко учёные которые… Да ещё пайки им специальные. Как сейчас помню. Им там среди прочего селёдку в этом пайке давали. Им давали, а нам нет. Селёдки хотелось – страшное дело. Один не нравился мне очень. Молодой ещё. А с гонором. Девку я там любил одну. А он всё про что-нибудь умное говорить начинает. Меня, чтоб, значит, дураком… про космос там, про писателей этих… Она к нему липнуть начала. Что ж такое, думаю, - одним всё, другим ничего… Им и пайки с селёдкой, им и любовь. Злость меня взяла. Подговорил я друга своего…. Подкараулили клиента вечерком… И так его отшлифовали! Где рот, где глаза – ни хрена не разберёшь… Сапогами по роже били. Витька. И чего с ним, пап, потом? Отец. Нашли утром, в больницу отвезли… Чего с ним потом было – не знаю… мне без разницы. Учить таких надо. Чтоб справедливость. Равноправно чтоб все… Витька. А вас потом не наказали? Отец. Чудак! А кто ж знает? Там темно было… (Вдруг заплакал.) Погибла моя жизнь, Витька. Погибла. Чего хотел – не получилось. А сейчас говорят – руки трясутся… Увольняйся, говорят. (Обнял сына.) Ты хороший мальчишка, Витька. Ты хоть один меня люби… Потому что никому я не нужен… А ты меня люби… Потому что во всяком человеке хорошее – и во мне тоже. А гады всякие живут. На машинах своих разъезжают… Эх, автомат бы мне!.. Уж я бы пострелял… Я бы знал кого… (Уронил голову на стол, плачет.) Витька. Ну… ты, пап, чего?.. Ну хочешь, я ещё за твоё здоровье выпью?.. (Выпивает рюмку.) Отец (поднимает голову). Спасибо, Витюха… Спасибо, родной… Дверь резко открывается. Быстро входит Саша, возбуждённая, радостная. А вот и Сашенька наша пришла… Радость наша… вся весёлая такая… Саша (сразу идёт за ширму, разбирает постель). Вы это что?.. Уже одиннадцатый час… Давайте расходитесь… у меня экзамен завтра… Отец (дружелюбно). Сейчас, сейчас закруглимся… А ты чего такая весёлая? Саша. Ты, мам, чего это так в углу сидишь? Иди-ка спать. Мать нерешительно смотрит на мужа. Отец. Ну иди, иди, разрешаю. Мать встаёт. Саша. Витка чего такой красный? (Подходит к столу.) Ты, может, ему ещё пить давал? Отец. Ну… полрюмки… За моё здоровье. Ты уж сразу… Саша. Ну, отец… Ну, отец… Слов нет. Отец. Ничего… я много ему не дам… (Витьке.) Иди кровать разбирай. Витька идёт к своей постели. Саша, мрачная, стелет свою. Нет, ты скажи… Ты уважь… Ты сего такая весёлая пришла?.. Интересно же мне. Саша (швырнула подушку на место, выходит из-за ширмы, упирает руки в бока, вызывающе). Весёлая почему?! В театральный сегодня поступать ходила. Прошла с первого тура сразу на третий. Говорят – большие данные! (Ушла за ширму.) Мать стоит ни жива ни мертва, смотрит на отца. Витька продолжает стелить кровать. Отец сидит мрачный, сжимает и разжимает кулаки. Пауза. Отец. Так, значит… Отца, значит, просьбы – псу под хвост… Ясно… Ясное дело… Не бил я тебя никогда… Да теперь уж, видно… (Тяжело поднялся из-за стола, подошёл к ширме, рванул её, ширма упала.) Мать. Ой, батюшки! Саша (берёт с ночного столика тяжёлую железную лампу). Прикоснись только. Так по голове и заеду. Пауза. Отец никак не сообразит, что ему делать. Мать. Максим! Не надо, Максим! Пожалей её1 Отец (вдруг закричал). Молчи! Я же тебе молчать приказал! Чтоб голосу твоего… (Замахивается на мать.) Мать. Ой, убьёт!.. (побежала из комнаты в коридор.) Отец (бежит за ней). Из-за тебя всё! Из-за тебя! Мать и отец выбегают в коридор. Шум, крики. Голоса соседей. Саша. Боже ты мой… Господи… только бы ещё немножко дотерпеть… Ой как плохо… (Ставит лампу на стол – руки у неё трясутся – и идёт следом за родителями в коридор.) Голос Рязаева. Это что?! Прекратить! Так нельзя! Нельзя так! Голос Игоря Сергеевича. Товарищи! Товарищи! Опомнитесь! Витька нетвёрдыми шагами, как во сне подходит к столу, наливает себе водки, выпивает, садится за стол, закусывает огурцом. Рязаев пытается впихнуть отца обратно в комнату. Они борются на пороге. Рязаев. Оставь! Оставь! Совсем забил её! Отец. Ну, стреляй! (Рвёт на себе рубаху.) Стреляй в русского человека!!! Рязаев (кричит). Я – в суд на тебя! В суд на тебя! Дерясь, они вываливаются обратно в коридор и дерутся там. Слышны крики. Голос Рязаева. Убить тебя мало! Голос отца. Ну, убей! Убивай! Голос Рязаева. Руки марать! Голос отца. Ворюга профсоюзная! Голос Рязаева. Сядешь у меня! Сядешь! Голос матери. Ой, батюшки! Голос Игоря Сергеевича. Товарищи! Товарищи! Саша медленно входит в комнату. Плотно закрывает за собой дверь. Идёт к своей постели. Посмотрела на Витьку. Витька спит, положив голову на стол. Саша (подходит к Витьке, трогает его). Вить, а Вить… (Поднимает его голову). Господи, пьяный совсем… Витенька, миленький… (Берёт брата на руки и кладёт его на постель.) Витенька, несчастный ты мой… (Встала на колени у постели брата, плачет). Господи, что же это делается… Господи, когда же это всё кончится… Господи… Господи… (Уткнулась в спящего брата головой, плачет.) В коридоре – шум драки, крики. Картина седьмая Комната Юлии Михайловны. Раннее утро. Юлия Михайловна сидит с ногами на тахте в углу. Олег сидит на другом конце тахты и, не отрываясь, смотрит на Юлию Михайловну. Юлия Михайловна. …А потом, перед войной, мы жили летом в Подрезкове… Ещё папа был жив. По утрам мама вставала раньше всех и грохотала ставнями. В комнатах почему-то было сыро. И вдруг… солнце врывалось. Ходили на станцию провожать папу на работу и носили с собой скамеечку. Потому что платформы ещё не было. А папа был уже немолодой, ему было трудно залезать в вагон. Почему-то часто шли дожди… И на всех листьях – каплях. И так свежо. И казалось – такую я жизнь проживу счастливую… Я девчонкой сильная была, не уставала совсем. Идёшь утром и чуть не до вечера по лесу бродишь, по полям… В войну в Куйбышеве жили… В Москву вернулись уже без папы… Мы тогда жили там (указывает на потолок), где сейчас Саша живёт. Всё у нас растащили, и только почему-то моя любимая игрушка – большой мягкий такой и добрый тигр лежал на столе посередине комнаты… Он всю войну меня ждал. Я обняла его и целый день плакала. А потом он куда-то делся. (Смеётся.) И даже тигра у меня теперь нет. А когда и мама умерла, меня переселили сюда. Время такое было, сказали – излишки площади большие. А отцу Саши – ему с семьёй наши комнаты отдали. Да, может, и правильно… Я не жалею. Здесь тоже хорошо… Знаете, Олег, столько горя кругом было… в войну видела, как люди от голода умирали… калеки – после войны… Всё видела. И всё казалось: это всё не про меня… Это они мучаются, гибнут, страдают… Это там где-то… А я здесь… Я – красивая… Я девчонкой была – глаз не оторвёшь… Олег. Вы и сейчас… Юлия Михайловна. Ой, что вы, Олег!.. Сейчас не то. И совсем недавно поняла только: это всё про меня было и обо мне. Это всё – меня часть. И война… И как люди гибли… Когда живёшь одна… и вдруг как-то ночью – с сердцем плохо… И думаю: умру сейчас – так и буду лежать… Никто не придёт. Я самоуверенная была – жуть… (Смеётся.) А все мужчины меня бросали… Ну вот, ей-богу, смешно… Все бросали. Сначала на коленях стоят, плачут, умоляют… А потом… Я же ни готовить не умею, ни шить… И детей не хотела… В жёны не гожусь… В общем, Олег, всё смешно. А может, и хорошо… Не знаю… Пауза. Олег, а который час? Олег (смотрит на часы). Семь часов. Юлия Михайловна. Олег, вам надо уходить. А то говорить я без конца могу. Я уж года три ни с кем так долго не говорила. Вы хорошо слушаете. Олег. Я чем больше слушаю, тем больше влюбляюсь в вас… Юлия Михайловна. Ну-ну, я ж просила, Олег… Не надо… «Влюбляюсь»… Это всё так смутно… Просто вам хорошо со мной… Да и мне с вами… вам пора уходить. Олег. Пожалуйста… Ещё хоть десять минут. Юлия Михайловна. Ну, если десять… А вы уверены, что ваши родители поверят всей этой вашей фантазии… о школьном приятеле? Олег. Я когда уходил вечером, то предупредил, что, может, у Игоря останусь, а у него телефона нет… Юлия Михайловна. Вы предупредили, что останетесь? Олег, вы, значит, уже знали, зачем ко мне идёте?... Олег. Не то что знал… Инстинктивно как-то… Юлия Михайловна. Ах вы мальчишка… я бы от стыда сгорела на вашем месте. Олег. Я и сам не пойму, как решился… Просто уж отчаяние какое-то… Юлия Михайловна. Олег, а вы замечаете, что мы всё время на «вы»?.. почему бы это?.. Давайте попробуем на «ты»… Ну, начинайте… Олег. Ты, Юля… Юлия Михайловна. Ты, Олег… Пауза. Давайте ещё раз… Олег. Ты, Юля… Юлия Михайловна. Ты, Олег… Пауза. Нет, что-то не то… Почему-то не выходит… Олег. И у меня не выходит… Юлия Михайловна. Смешно… А чем-то и хорошо… Как в старину… А вы знаете, Олег, Лев Толстой несколько раз бывал в этом доме. Он бывал здесь у Софьи Бибиковой, дочери декабриста Никиты Муравьева… когда собирался писать роман «Декабристы». Олег. Вы говорили как-то… Юлия Михайловна. Ходил по этому вашему коридору с колоннами… (Указывает на потолок.) Кстати, в то время большую часть этажа занимала большая зала, а уж потом, в двадцатых годах, комнаты отгородили… Вы зря не послушались меня вчера… Такой шум был… Может, Сашу били… Надо было вам подняться. Олег. Я ж говорил: отец её не бьёт. Просто опять пьяный напился. Юлия Михайловна. Олег… А что у вас с Сашей? Олег. Что… Ничего… Юлия Михайловна. А мне казалось… Вы всё вместе ходите. Олег. Это так просто… Дружим… Юлия Михайловна. Смешно… В этом доме бывал Лев Толстой… Я всем рассказываю это… Даже Витьке вчера говорила: ты вот на стенке рисуешь, а в этом доме… (Хмыкает.) Глупая я какая-то… А вы знаете, Олег, этот дом хотят сносить. Говорят, скоро… Олег. Знаю… Юлия Михайловна (сама себе). В этом доме бывал Лев Толстой… Этот дом скоро будут сносить… Пауза. Идите, Олег, идите, пока ещё рано, а то увидят, не дай бог… Скандал будет… И экзамен вам желаю… Будьте внимательны. Олег встаёт. (Тоже встаёт.) Подойдите ко мне. Олег подходит. (Целует его в лоб.) Будьте, Олег, умным, хорошим, главное – добрым… В общем, не меняйтесь… Будьте как сейчас… У вас всё есть от природы… Не испортите только сами… Олег (тянется к ней). И я вас поцелую… Юлия Михайловна (отстраняется). Ой, не надо…А то я ещё вас не отпущу… И пропал ваш экзамен… Вот, руки целуйте… Олег целует ей руки. Всего вам доброго… Олег (подошёл к двери, остановился). Вы мне… разрешите… я завтра к вам приду… Юлия Михайловна. Не надо, Олег… Право, не надо… Вам повезло, что вы на меня напали… В этом возрасте женщины знаете женщины какие цепкие становятся… не вырвешься… Не надо… Олег (мнётся в дверях). Ну… как-то я так… Я вас люблю… Юлия Михайловна. Олег… И я вас люблю… Но приходить больше не надо. Олег. Я не пойму никак… Юлия Михайловна. Я думаю – это всё было хорошо… (Улыбается.) И пройдёт много-много лет, а вы всё будете помнить, может быть… (Замолчала.) Олег. И вот ещё…. Юлия Михайловна (смеётся). Нет, он не уйдёт! Он будет прощаться до следующего утра. Олег. Я хотел сказать… чтобы вы не подумали… я не просто к вам пришёл, что мне… нужно было вас… Просто вы умная… мне говорить с вами хотелось… Слушать вас… Юлия Михайловна. Я так всё и поняла… Вы не бойтесь. Олег. Ну, я пошёл… тогда… Юлия Михайловна. Дайте я выгляну в коридор… (Открывает дверь. Выглядывает.) Никого… Идите… На пороге Олег попытался поцеловать Юлию Михайловну. (Отходит в глубь комнаты, шепчет.) Уходите, Олег… Уходите… Ни пуха вам… Олег ушёл. (Бродит по комнате, шепчет.) Дура… Ну вот просто старая дура…
|
