ОЧЕВИДНОСТИ

 

Дорога в сказку лежит через неведомое, через тайну, но на пути к ней стоит очевидность. Очевидность внушает ищущему: погляди, здесь все так ясно, что никакой тайны просто не может быть! Тайна где-то там, но только не здесь. Это так очевидно, что даже скучно! И при этом именно она-то, эта самая очевид­ность, и является входом в неведомое. Надо только усомниться!..

Мы не можем понять законы этого мира именно из-за оче­видности того, за чем они скрыты. Действие или эффект на­столько очевидны, что никакой возможности усомниться про­сто нет! Однако, очевидно то, что стоит как образ перед глаза­ми, а не сами скрывающиеся за образом вещь или явление. Образ же мы создаем сами, когда познаем это в первый раз. Но при первом столкновении с Неведомым глубина нашего познания ограничена достаточностью для достижения цели, то есть реше­ния задачи, которую мы перед собой ставили. А задача эта чаще всего очень конкретна и ни к какому познанию как к таковому отношения не имеет. Познание происходит попутно, как нечто второстепенное на фоне бытовых целей. В итоге оставшийся об­раз поверхностен, но именно он теперь для нас всегда с очевид­ностью характеризует явление.

Надо сразу оговориться, что это самая простая, условно го­воря, элементарная Механика мышления, основание, на кото­ром будет выращена целая система очевидностей, составляющая наш Образ мира. Но для этого в процесс придется вмешаться более сложному уровню человеческого мышления — мышлению Свойства и отобрать "стандартный" набор очевидностей для всех "своих", то есть членов определенного сообщества.

Из всех "механизмов" ума очевидность не случайно стано­вится этим основанием для общения с миром. Она есть отраже­ние на уровне мышления основного принципа ведания— непосред­ственного видения, знания. Да она и есть видение, но искаженное. Искажение происходит не в "механике" ума, а на уровне по­становки задач. С измельчанием целей автоматически мельчает глубина восприятия мира. И ты погружаешься в плотный слой обыч­ного,того, чем живет общество, то есть свои. Очевидность — норма существования обычного человека, человека обычая. Оче­видность на самом деле есть подмена жизни, та броня, что не подпускает к ней. И то, как не подпускает, тоже своего рода механика доступная изучению.

Мы можем говорить о Мире очевидностей,являющемся ос­новой для Мира случайностей. Мы, люди, совершаем множество суетливых движений. Это множит случайность, непредсказуе­мость, бессвязность нашей жизни и нашего мира. Но за этим маревом непредсказуемого, случайного стоят законы мира, на которые мы своими случайными движениями никакого воздей­ствия оказать не можем. Более того, когда нам нужно совершить Поступок, мы вольно или невольно обращаемся к действиям, предписываемым законами. Тогда это действие становится не­случайным и в силу этого ведет к движению и изменению наше­го положения в мире. Вся остальная суета, какой бы быстрой и обильной она ни была, ни к каким изменениям не ведет. Это осознают все люди хотя бы на уровне ощущений и стараются опираться на законы, как на источники настоящей силы. Но вот найти эти источники удается далеко не всем.

Как проявляются законы мира для нас? В виде того, что бес­спорно. Вот это качество бесспорности и шутит с нами злую шутку с названием человеческая доля. Законы бесспорны потому, что ты ничего не можешь с ними поделать, они есть и их не оспорить. Общество же, общественное мышление создает целую ка­тегорию явлений сознания, с которыми не принято спорить, потому что они сами собой разумеются! Само собой разумеюще­еся и есть очевидность. Но само собой разумеющееся разумеется без тебя! Более того, даже без разума! Оно жестко связано с разумом по принципу его обязательного выключения там, где обнаружит. А это означает, что разум не применим к Очевидностям. Очевидности нужно знать помимо разума. Но что такое ра­зум, и как знать помимо него?

Разум — это способность ума познавать мир, изучать по­знанное, делать из этого выводы и принимать решения о дей­ствиях. И все это в образах.

В отношении очевидностей это не работает. Экономичнее, как говорили в Тропе, рачительнее извлечь готовый образ из памяти, а не из восприятия. Исследовать же очевидности настолько напрасная трата времени, что гораздо проще и выгоднее помнить все очевидности своего мира, как своего рода таблицу умноже­ния. Иначе говоря, применять принцип Само-собой-разумения — это значит действовать бездумно в целях экономичности.

Проверки разумом очевидностей делались так часто и при­водили к настолько повторяющимся ответам, что общество (об­щественное мышление) считает бессмысленным повторять их и даже осмеивает подобного исследователя как глупца, дурака. (Тема дурака, пожалуй, требует специального исследования с точки зрения Науки мышления).

Однако, однозначность очевидности подтверждается только множественностью проверок ее другими людьми, постоянно приводивших к одному и тому же результату. Это означает, что если за очевидностью и прячется какой-то закон, то никого не интересует, могут ли у него быть другие проявления. Попытки их поиска осуждаются на основании того, что многие пытались, и ничего не вышло!

Иными словами, в основе очевидностей лежит обществен­ное Мнение, которое должно управлять не только поведением людей, но и расходованием их сил, чтобы силы эти не разбазаривались зря, а шли на поиск пользы для общества, для своих. То есть на достижение смыслов,потому что основной вопрос осмысления — это: что это мне дает? Какова польза?

Очевидности— это узлы сетки осмысления Мира,закрепленные общественным знанием и охраняемые общественным мнением. Ина­че, это те основы, на которых зиждется наше мировоззрение или наш Образ Мира.

Очевидности лежат слоями образов, прикрывая узлы сетки смыслов, которую "умный" человек может прозревать. Еще глуб­же, под сеткой смыслов, спрятаны законы мира, которые в об­щем-то есть основа для смыслов. Но видеть их сквозь все эти слои не под силу и "умному" человеку. Какова механика этих искаже­ний?

Если мы бросим камень, он упадет на землю. Падение кам­ня неизбежно. Является ли это смыслом? Нет. Камень падает бес­смысленно, но закономерно. В его падении проявляется закон притяжения земли или, для народного понимания, закон тяже­сти: тяжелое падает на землю — его тянут тяги земные!

Итак, тяжелое падает на землю. Это очевидность. Как этот кусок очевидностного связывается с узлом смыслов? С-мы-сл- ивание происходит, если мы пытаемся связать это с человеком, с людьми, то есть с "мы", задавшись вопросом: а что это значит для меня, для людей?

И ответ примерно таков: тяжелое падает на землю, значит, не маши руками — не взлетишь! Не прыгай с обрывов и крыш — убьешься! Не птица — не полетишь и не мечтай! Ну, если хо­чешь, мечтай, но попыток не делай, если жизнь не надоела! Уже проверено дураками!

Смысл обладания знанием скрытого за очевидностью в том, чтобы быть умным и не делать глупостей, что означает всего лишь — не тратить силы зря. Именно этот выбор и предлагается Девке-семилетке: согласна ли ты жить, как все... умные люди. Умные, как это ни странно, оказывается синонимом своих, а Дурак — это человек чужой, странный (отсюда — иностранец). А если учесть, что основные значения слова скоморох — веселый и дурак, то можно в определенном смысле говорить о скоморошестве, как о своеобразном посвящении в дураки, то есть в стран­ные, иные, иноки русской деревни.

Умный человек, благодаря своему выбору, вместе с очевидностями обретает и иерархию ценностей своего общества, иначе говоря, он обретает свое место в мире,а заодно и систему/пред­писаний, как его достигнуть, занять и удерживать. Говоря совре­менно, он запрограммирован с этого момента на всю жизнь. Он теряет свободу,но обретает покой,как ему кажется. На Тропе таких людей называли покойниками, а сквозь обличье умности и свойства видели отсветы древнейшей битвы мирозданья — между добром и злом. Хотя бы потому, что задача очевидностей — отучить человечество думать.

Есть нечто в очевидности, что делает ее потрясающе силь­ной. Она чуть ли не единственное, что не требует доказательств, рассуждений и даже осмысления, потому что давно осмыслена. Осмыслена тогда, когда стала известна. То есть восприятие оче­видности происходит сразу со всеми ее связями. Но как она воспринимается?

Как кажется, зрением, очами. Почему это дает им такую силу и непререкаемость?

Вероятно потому, что у нас нет другого источника знаний о мире, который был бы точнее и полнее, чем зрение. Иными словами, мы зависим от зрения и за это как бы сдаемся ему, платим очень дорогую цену за его услуги — отдаем ответствен­ность за свою жизнь. Что-то типа межличностного общения, но с собственным зрением: "Ну, раз ты мне не даешь выбора, так я буду тогда во всем полагаться на тебя! Но уж тогда, если ты меня подведешь, так это значит, такая жизнь вообще невозможна!" Мы как бы хотели жить по-другому, не завися от зрения в такой мере, но нас словно бы силой засунули в такое состояние, не предоставив выбора, и мы обиделись и специально излишне положились на этого помощника, чтобы он нас подвел. И если это случится, мы обретаем возможность покончить с такой жизнью и затребовать себе более выгодные условия: ведь я же отыг­рал на ваших условиях, отмучался! Теперь конфетку!

Подтверждением этого, на мой взгляд, является то, что боль­шинство людей отказываются искать другие возможности для восприятия мира. А зачем? Для целей земного существования, то есть для целей этой моей жизни, хватает. Только помнящие и о других жизнях пытаются восстановить свои истинные способно­сти.

Какова же механика очевидного?

Очевидно, что это меньше, а это больше.

Это светлее, а это темнее.

Это острее, а это тупее.

То есть очевидны, в первую очередь, качества вещей. Вещи этого мира сравниваются по качествам. И те качества, которые воспринимаются зрительно, сравниваются с помощью понятия "очевидно". Те же, которые надо сравнивать с помощью других органов восприятия, сравниваются с помощью словесных фор­мул типа: само собой ясно, само собой понятно — из разряда само-собой-разумения или же: это чувствуется, это ощущается. И даже: возьми и попробуй!

Но тут мы приходим к условности языка. Допустим, то, что один раствор явно солонее другого, лишь тогда становится само собой ясным, когда мы договоримся о значении слова "соле­ность". По мере условности подобные понятия близки к понятию "правое-левое".

Допустим, некто, не знающий различия правого и левого, задает знающему вопрос:

— Какой рукой ты держишь ложку? Знающий ответит:

— Правой.

— Почему ты считаешь, что правой?— может продолжить незнающий.

И тогда вполне возможен ответ:

— Посмотри и сам увидишь!

Но если незнающий будет продолжать допытываться, знаю­щему ничего не останется, кроме как начать договариваться:

— Смотри — эта рука называется правая, а эта левая. Запом­нил? Ну-ка скажи мне теперь, в какой руке ты держишь вилку?

Итак, с момента, как только человек это запомнит, поня­тие "правое-левое" станет для него очевидностью. Почему? По­тому что это то, что никаким разумом не распознается, а может только, как данность, храниться готовым зрительным образом в памяти и распознается только в памяти! Точнее, извлекается из памяти как образ-ярлык, заплата, наклейка, которая нашлепы­вается на явление природы или вещь, сразу неся и все свое смысловое окружение со всей остальной картиной мира этого человека. А чтобы этот образ обнаружить в памяти, его там надо уви­деть. Что означает, что очевидное видно отнюдь не в природе, не в окружении человека, а в его внутреннем видении. И видят оче­видности отнюдь не глаза, что означает, что очи — орган не физический.

Ты глядишь на явление мира и знаешь, что это величайшая тайна, потому что оно недоступно твоему разуму. Но это озна­чает, что дальше ты не можешь жить, поскольку ты в замеша­тельстве. А жизнь не ждет! И тогда ты обращаешься внутрь себя и находишь в своей памяти образ того, как надо обращаться с по­добными явлениями. Точнее, как принято в нашем обществе разгадывать такие загадки, чтобы прервать замешательство.

Что же такое очевидность? Это мостик, который человечес­кое мышление перекидывает через дыры в Образе Мира, через прова­лы в неведомое, в тайну! Можно сказать, что это двери в иные миры, миры, где наше мышление не применимо, и куда опасно соваться, как считает житейская мудрость человечества.

Не ходите, дети, в Африку гулять! Это заклинание звучит над землей уже много тысячелетий, вероятно, с момента рожде­ния человека современного. Ну, а если все-таки идти, то надо быть готовым. Готовым к чему и как? С этого вопроса заканчива­ется обычай и начинается магия.

Очевидности — мостики над неподдающимся познанию — дают возможность продолжить мышление, а значит, и существо­вание. Это их прямая задача. Но есть и нагрузка. Каждый народ применяет очевидности. Однако, поскольку очевидности не свя­заны с законами природы, то есть с истиной, и даже скорее призваны перекрыть эти законы, лечь поверх их заплатами, то их содержание становится необязательным. Лишь бы только они осуществляли задачу мостика — связывать разорванный поток мышления. А это значит, что каждый народ может позволить себе создать свой набор очевидностей, отличающийся от очевидностей других народов для тех же самых явлений природы. И тем определить своих и выделить себя из чужих. Иначе говоря, набор очевидностей народа становится орудием определения свойства и, следовательно, должен вводиться в мировоззрение "наших" с самого детства и проверяться на всех возрастных экзаменах-инициациях.

Очевидности впитываются членом общества в несколько этапов. Первый можно назвать бессловесным или детским. Дите познает мир телом, оно как бы осваивает сам образ человека, который избрало для будущей жизни. Загадки-задания, которыми оно проверяется в этот период, отражены в так называемом детском фольклоре. Это всяческие пестушки, потешки и приба­утки, цель которых — обучить и проверить, как ребенок владеет телом. Например, рассказывая про Сороку-белобоку, младенцу поочередно загибают и разгибают пальчики, так что он начинает их узнавать и использовать осознанно.

Когда ребенка учат ходить, задают вопрос:

 

— Ножки, ножки,

Куда вы бежите?

— В лесок по мошок:

Избушку мшить,

Чтобы не холодно жить [12, с. 115].

 

Или ребенка заставляют плясать, держа за ручки:

 

Аи, деточка, попляши,

Твои ножки хороши,

Нос сучком,

Голова крючком,

Спинка ящичком [12, с. 114].

 

То же самое относится и ко всем известным "Ладушкам", которые, если их выполнить со всеми полагающимися движени­ями рук ребенка, являются просто великолепным детским оздо­ровительно-гимнастическим комплексом. И всюду один и тот же принцип — задание иди вопрос — обучение или проверка усво­ения. Я ограничусь этими примерами, потому что материал тут настолько огромен, что требует отдельной большой статьи.

Заканчивается первый этап с признанием за ребенком пола и первым постригом-посвящением в мальчики или в девочки. В традиционной культуре это происходило приблизительно в два-три года. Можно считать, что этим признавалось, что ребенок сдал экзамен на человека. Теперь он еще должен был стать сво­им.

Этому посвящен следующий возрастной этап до семи лет. В загадках ему соответствует основной корпус вопросов об устрой­стве мира. Причем, если взять загадки древние, условно говоря, этнографические, то бросается в глаза, что они неразрешимы. Их может отгадать только тот, кто знает ответ. Это загадки об устройстве Нашего, Своего мира! Это инструмент народной пе­дагогики, с помощью которого воспитывались и проверялись на знание очевидностей свои. Кстати, количество загадок во всех традиционных обществах ограничено всего несколькими десят­ками. Очень вероятно, что это означает, что для проверки на свойство нужно знать всего несколько десятков очевидностей об устройстве мира. С чем это связано — с тем, что мир был "про­ще", или же изустное знание мифологии и фольклора заменяло излишние проверки?

Приведу для примера несколько традиционных загадок из статьи Цивьян "Отгадка в загадке: разгадка загадки?" [13]:

 

Сам жиляный, ножки гляняны, голова маслина = Лен. Я, Петров, имею восемь углов, четыре уха и два брюха = Корзина из лыка для хлеба и сена.

Стоит дед с милю длины, с версту толщины = Печь.

Я умышленно расположил загадки по степени возрастания свойства и убывания возможности искать ответ, вспоминая реа­лии жизни. При этом еще надо учесть, что русские загадки отра­зили все-таки стадиально довольно поздний этап развития общественного мышления. Среди загадок охотничьих народов зап­росто можно встретить что-нибудь типа: Белый старик трубку не курит = Луна; и т.п.

Обучение свойству и знанию очевидностей "устройства мира" происходит уже не индивидуально. Ребенок оказывается в игре, а с определенного возраста и в хороводе, где понятие "видеть — узнавать как правильное-неправильное" закреплялось порой даже с жестокостью через насмешку и издевку. Не буду останавли­ваться на этом слишком подробно, приведу только один текст из второго выпуска журнала "Живая старина" за 1902 год. Это песня "про невозможное", под которую казаки Восточного За­байкалья плясали пляску "Парочка".

 

Где это виданное,

Да где это слыханное,

Чтобы курочка бычка принесла,

Поросеночек яичко снес,

Тутусеночек за печку унес,

Кобыла цыплят выпарила,

Жеребенок раскудахтался,

Безрукий яйца покрал,

Голопузый за пазуху поклал,

А глухой-то подслушивал,

А слепой-то подглядывал,

А немой караул закричал,

Безногий на побег побежал! [14]

 

Именно этот экзамен-посвящение и описывает песня о "Се­милетке", в которой появляется старик. Но когда семи-восьмилетняя девочка решает трудные задачи Бабы-Яги или Морозко в сказках типа "Василисы Прекрасной", мы видим задачи другого типа. Это явно экзамен, но в нем появляется кое-что новое, кро­ме знания "устройства мира". В. Я. Пропп считал, что задача этих испытаний — проверка добродетелей, которые позволяют овла­деть магическими силами. Но что такое добродетели? По сути — это всего лишь соответствие личности определенным требовани­ям общества. С психологической точки зрения, смысл этих ис­пытаний — проверить, знает ли отрок, как поступать правильно. Правильно, значит, в соответствии с Правилами. Знание же пра­вил, правильность поведения и есть основной признак свойства, регламентируемый следующим типом очевидностей — очевидностями поведения или добродетелями. И это, на мой взгляд, следующий этап народной педагогики. Сказка, описывая семи-восьмилетних девочек, просто стянула в один узел два посвяще­ния-экзамена.

 

Следующий этап в обучении и познании Мира совпадает с подготовкой к браку и идет с семи-восьми до двенадцати-пят­надцати лет. В древности брачный возраст был меньше, чем сей­час, но не надо думать, что наши предки только и мечтали, как бы пораньше оженить свое детище:

 

Не доноска меня матушка родила,

Да родила, да родила, да родила,

Не дороска меня матушка женила,

Молодая та жена невзлюбила,

Заманила не доростка по малину,

Привязала недоростка ко березке...[15, с. 631, № 114].

 

Это из "Собрания разных песен" Михаила Дмитриевича Чулкова. О другом виде неравного брака — со стариком — напо­минать не буду. Важно одно: необходимость подготовки к браку не просто осознавалась народом, а и воплощалась порой на уровне учебы и особого обряда-посвящения. Иногда он воплощался в специальный обряд-празднование совершеннолетия девицы, как это описано Зелениным [2, Обрядовое празднество совершен­нолетия девины у русских]. Иногда по результатам негласного "экзамена", который проводило все общество, и в первую оче­редь, девическое сообщество, девушка-подросток просто допус­калась на Беседы или в Хоровод. Так сказать, принималась в чис­ло своих остальными девушками-невестами. Я хочу верить, что где-то сохранялось и специальное обучение жреческого типа, следы которого, как мне кажется, и сохраняются в названных сказках.

Во всяком случае, ему тоже посвящен целый комплекс за­гадок и задач, разбивающиеся на два типа: очевидности пра­вильного поведения и тонкости знания устройства мира.

К способам обучения очевидностям правильного поведения или добродетелям я бы отнес и "корильные песни" типа:

 

А я где была,

Да что видела!

Сын на матери

Все дрова возил!

 

А также загадки и задачи, которые можно назвать неразре­шимыми. Они тоже связаны с очевидностями, но другого типа. Их можно назвать Исключениями из правил. Ничто не ростет без кореньев, кроме камня! Ничто не свищет без голосу, кроме вет­ру! Все цветы мне надоели, кроме розы!.. Знание исключений — это уже признак изощренности. Знающий исключения не просто

принял решение стать своим, он уже столько вложил в это ре­шение, что стал защитником свойства и готов передавать его дальше. Поэтому ему можно позволить вступить в брак, рожать детей и обучать их свойству. Таков обычай!

Родился, женился, умер! Вот таким видится современному человеку традиционный мир. Скучно и нудно. Мы живем инте­реснее. Вот только непонятно, почему нам так хочется в сказку? В их сказку! Наши современные сказки, до тех сказок все-таки не дотягивают. Может быть, вся эта предопределенность была за­чем-то нужна? Хотя бы затем, чтобы из несвободы тянуло к очи­щению, свободе, Духу? Или чтобы хотя бы было, откуда сбе­жать?

Можно ли противостоять свойству и миру очевидностей? Вопрос личный. Петь или не петь? Играть или не играть? Меч­тать или не мечтать? Я не взялся бы ответить на этот вопрос.

 

Во поле поле трава да мурава,

У пана на сенях вдова молодая,

Вдовушка по сеничкам похаживала,

Пялечки в ручках понашивала,

Сватался за вдовушку с Москвы дворянин

Сказывал житье, бытье, богачество,

Сто дворов крестьян, да село в барышах,

Думаю подумаю нейду я за нево,

Разумом раскину не быть делу так,

На войну поедет, покинет меня,

Грамотку напишет то слезы мои,

Во поле поле трава да мурава,

У пана на сенях вдова молодая - _L

Вдовушка по сеничкам похаживала,

Пялечки в ручках понашивала,

Сватался за вдовушку гостиной сын с Москвы,

Сказывал житье, бытье насад да корабль,

Думаю подумаю нейду я за нево,

Разумом раскину не быть делу так.

За море поедет, покинет меня,

Грамотку напишет то слезы мои,

Во поле поле трава да мурава,

У пана на сенях вдова молодая,

 

Вдовушка по сеничкам похаживала,

Пялечки в ручках донашивала,

Сватался за вдовушку с Москвы скоморох,

Сказывал житье, бытье волынка да гудок,

Думаю подумаю пойду за нево,

Разумом раскину быть делу так,

Он не уедет, не кинет меня,

Некуда ехать коль нужды в нем нет,

Буду я жити все вместе с дружком,

Сыталь не сыталь всегда весела,

Пьяналь не пьяна скачи да пляши,

Званаль не званаль всегда во пиру,

Чья су такова скамарохова жена [15, с. 599-600, №