ЗИМОВКА

 

 

После разгрома банды прошло два месяца. Стоял декабрь. Морозы в этом году ударили сразу и озеро вскоре покрылось толстым слоем льда.

Я и мои спутники, то есть, те, кто прибыл со мною из Пригорска, включая семью Алексея, жили в спальном корпусе лагеря мединститута. Собственно, после сражения с бандитами вводить длительный карантин вроде бы и не имело смысла. Однако, как говорится, береженого и Бог бережет. Мы все-таки решили выдержать трехмесячный карантин. В случае заболевания кого-нибудь из нас остальные могли надеяться, что болезнь не распространится дальше.

Плохо, что из всех врачей, которые раньше были с нами, остался один стоматолог. Остальные уехали, как только появилось первое сообщение о начавшейся эпидемии, за своими семьями, да так и не вернулись. Мария Ивановна Бунь осталась, наверное, потому, что была одинокой, ей некуда было ехать. Когда нагрянули бандиты, ее вместе с учителями захватили в плен. Это была пожилая женщина и бандиты задержали ее только потому, что она врач.

Саша был хирургом. Я, хотя и теоретик, разбирался в терапии. Самое досадное было то, что среди нас не было ни одного инфекциониста. В стационаре во время карантина жили те, кто находился там и раньше, т. е. наши школьники, Борис Иванович, учителя и шофер со своей семьей. Всем новоприбывшим предстояло прожить эти три месяца вне стационара.

Труднее всего было разместить бывших пленниц банды. Вечером Борис Иванович отвел их в находившийся рядом лагерь университета и предоставил им пока устраиваться самим. Мы все были загружены работой. Необходимо было отогнать захваченные машины в стационар и разгрузить их. Работа осложнялась тем, что у многих были пробиты пулями скаты. Это все заняло немало времени. В одной из машин были обнаружены связки теплых одеял. Борис Иванович отвез сразу же часть их и несколько ящиков продуктов в лагерь к девчатам. На второй день мы попросили собраться их на спортплощадке. Борис Иванович предложил желающим содействовать в возвращении домой.

— Мы, — сказал он, — выделим для этого транспорт и сможем развезти постепенно всех по домам. Кто пожелает, может остаться с нами. Обижать никого не будем. Но три месяца придется пожить на карантине, без особых удобств. Решайте сами!

— Что будет, если они все решат остаться? — спросил я, когда он вернулся. — Не будем же мы их выгонять?

— А хватит ли нам продуктов? Как-никак, лишних восемьдесят ртов.

— Я еще не подсчитал наши запасы. Но, если расходовать экономию, то должно хватить. Кроме того, у нас есть скот.

— А чем вы его будете кормить? Вы об этом подумали? Мы отбили около тридцати коров. У нас даже нет места, где их держать, не говоря уже о фураже.

— Я уже думал об этом. Если в Любомле не сгорел элеватор, то мы будем обеспечены кормами. Кроме того, можно пошарить на складах колхозов.

— Но там люди! Вряд ли они разрешат нам «шарить» в их хозяйстве.

— Если бы там были люди… Я начинаю подозревать, что на тридцать-сорок километров от нас мы не найдем ни одного живого человека.

— Почему здесь была такая вспышка эпидемии?

— Дело в том, что многие горожане бросились в села, рассчитывая найти приют и укрыться от эпидемии. Они и занесли заразу. Нам повезло, что мы стоим в стороне от дороги и о нашем расположении мало кто знал. А с продуктами, я думаю, выйдем из положения.

— Я вижу, вам хочется оставить этих девчат.

— Жалко ведь! Если мы отошлем их домой, они погибнут. Да и остались ли у них дом и родные?

Разговор этот происходил по дороге от лагеря мединститута к стационару.

— А вот и место для скота, — он указал на обширную площадь, огороженную сеткой. Это была учебная база лесотехнического института. Она примыкала к университетскому лагерю и шла вдоль озера почти до нашего расположения.

— Если использовать материал этих «колыб», то можно построить сараи, в которых скот проведет зиму.

— Ладно, занимайтесь. Теперь насчет зимней одежды.

— С этим все в порядке. Ее много в захваченных машинах. Видно было, что их предводитель, — он имел в виду бандитов, — был весьма предусмотрительным человеком. Кстати, где он?

Я все ему рассказал. Он выслушал внимательно и долго молчал. Я подумал, что он осуждает меня, но ошибся.

— Вы поступили правильно, — сказал он после долгого молчания. — По всему видно, что это незаурядный человек! Жаль, что он связался с бандой.

— Ему казалось, что он руководит ею. На самом же деле, он сам попал в зависимость от них и, если бы он попытался в будущем их сдерживать, они бы его просто убрали.

— Вы это ему сказали?

— Нет. Я думаю, со временем он придет к такому выводу.

— И все же, — Борис Иванович остановился и повернулся ко мне. — Ведь он фактически спас этих девчат от смерти, вырвав их из очага эпидемии.

— Постучите по дереву! Эпидемия не кончилась!

— Тем более бесчеловечно отсылать их назад.

— Да не считайте меня каким-то зверем! Я что, против?!

— Но он же говорил, что их тщательно отбирали!

— Как отбирали? По возрасту и по внешности, а не по тому, больной человек или здоровый. Да и как они могли это определить? Уже в этом он допустил просчет. Я уверен, что если бы их план и удался, то отсутствие элементарных медицинских знаний привело бы в создавшихся условиях к краху всего их предприятия. Так что карантин должен быть жестким! Входить к девчатам только в защитных костюмах. Кстати, почему вы не подобрали себе по росту?

Борис Иванович смущенно развел руками:

— Не нашел! Все слишком большие. Зато не так жарко.

 

Избежать эпидемии так и не удалось. Сначала заболели две девочки из вновь прибывших. Их сейчас же изолировали. Мы с Александром Ивановичем, облаченные в защитные костюмы, осмотрели их. Сомнений не оставалось — это была та же самая болезнь, которая унесла у нас пятерых. Тотчас же карантинные меры были ужесточены. Был наложен строгий запрет на встречи между здоровыми. Всех девушек удалось разместить так, что каждая жила в отдельном помещении.

Мы привезли десять костюмов для тех, в чью обязанность входила раздача пищи. Три раза в неделю возле университетского лагеря останавливался грузовик и ребята выставляли на землю ящики и бидоны с едой. Их забирали те, кто был внутри. Через неделю заболели еще десять девчат. Все они умерли в течение нескольких дней. Но на этом, к счастью, все кончилось. Декабрь прошел благополучно и в конце января карантин был снят. Мы все переехали в благоустроенные помещения стационара.

Бог мой! С какой радостью я вернулся в свою квартиру. Она у меня была небольшая: кабинет, спальня и кухня. Но главная ее прелесть была в том, что в ней тепло! После холодов в лагере медицинского института это тепло казалось чем-то божественным. Холод снаружи не так ощущается, как холод в помещении. От него никуда не спрячешься. Это какой-то сырой, изматывающий холод. Сырость тебя преследует и в постели. Простыни всегда остаются влажными. Нельзя согреться даже под двумя ватными одеялами. Тебя достает снизу, дрожь проникает в самую твою середину вместе с сыростью постельного белья. Жилье становится омерзительным. Делать ничего не хочется. Нет, уют — это, прежде всего, тепло! Если вы сомневаетесь в этом, попробуйте прожить два долгих зимних месяца в неотапливаемом помещении.

Приятно смотреть, как в камине горят, потрескивая, поленья, слышать, как на кухне звенит посуда. Это Евгения готовит ужин. Она пришла ко мне после сражения в лесу. Пришла как полноправная хозяйка, ни на минуту не сомневаясь, что ее здесь ждут. Я не мог ее прогнать, даже если бы захотел. Но я этого не хотел. Мы прожили с ней почти всю зиму в холоде и сырости, согревая друг друга долгими зимними ночами, вслушиваясь в вой диких собак. Их с каждым днем становилось все больше и больше. Они собирались в большие стаи и обступали наше жилье со всех сторон. В отличие от волков, собаки приходили не только ночью, но и днем. Иногда приходилось стрелять, посылая в темноту очередь за очередью, пока стая не разбегалась. Днем они не решались подходить слишком близко. Особенно после того, как Александр Иванович вместе с отцом Алексея устроили им побоище. Они убили тогда около сорока собак. Остальные разбежались. Среди убитых встречались самые различные породы. Огромный сенбернар лежал рядом с дворняжкой, черный доберман-пинчер — с боксером. Но больше всего было, конечно, дворняг. Лохматые, разношерстные, со следами ошейников, а то и с обрывками цепей, они собирались в стаи, резали еще уцелевший домашний скот, охотились за зайцами, устраивали облавы на лосей. А может быть, кто знает, и на человека. Человек перестал быть хозяином земли, перестал давать пищу. И собаки сделали открытие, которое их ошеломило. Человек оказался съедобным! Его можно было есть так же, как зайца или корову. Постепенно любовь и страх — эти постоянные чувства к хозяину, уступили место другим. И, может быть, самым сильным чувством оказалась ненависть. Ведь давно известно, что самый ненавистный враг — это бывший друг. Мы никогда не задумывались, сколько же живет в наших городах и селах собак. В городе они обычно сидят в квартирах своих хозяев, которые только поутру да вечером выводят своих четвероногих друзей на прогулку. На улицах днем их почти не видно. Теперь же они вышли на улицу. Они не могли вскрывать консервные банки. А есть хотелось. Сначала они попробовали трупы. Ведь голод! От него не уйдешь. Затем, когда трупы были съедены, собаки покинули города и устремились в села. Здесь они помогли местным собакам вырезать домашний скот, а заодно и прикончить его хозяев, которые уцелели после эпидемии.

Собаки стали хозяевами Земли. Сильные своим множеством, они не имели соперников среди диких зверей, которые бежали в страхе, заслышав их лай. Даже могучий зубр и тот уступал им дорогу. Только там, где человек имел оружие, собаки встречали сопротивление и вынуждены были временно отступить. Но на долго ли хватит огнестрельных зарядов? Начиная с декабря, эта мысль все чаще меня беспокоила. Мы расстреливали в день по несколько магазинов, а собаки не только не исчезали из нашего расположения, но, казалось, что их становилось все больше и больше.

Что будет, когда настанет пора сельскохозяйственных работ и нам понадобится выйти в поле, выпустить скот на пастбища? Скорее всего, они опустошили окрестности, и наш скот постоянно дразнил их и привлекал внимание.

— Экономьте заряды! — постоянно требовал я от ребят, которые жили на территории лесотехнического лагеря и ухаживали за скотом вместе с десятком девчат. — Жгите костры всю ночь!

— Но они не боятся огня!

Действительно, собаки, в отличие от своего серого собрата волка, не боялись огня. Только выстрелы пугали их, да и то ненадолго.

— А что, если применять гранаты? — предложил Николай. — У нас их почти сотня ящиков!

— А ведь верно! Надо попробовать.

С тех пор ночью нас периодически будили взрывы. Но гранаты помогли. После первого же их применения, собаки три дня не показывались в нашем расположении. Но потом появились снова.

Я не поверил своим ушам, когда мне сказали, что собаки стали применять другую тактику. Раньше они собирались в густые стаи и так шли в атаку. Теперь же они рассредоточивались небольшими группками и нападали со всех сторон.

Осенью мы не успели заготовить достаточно дров. Теперь поездка в лес напоминала военную экспедицию. Пока дровосеки делали свое дело, вокруг стояла цепь автоматчиков.

— Нет! Шансов выжить у человека становится все меньше, — заявил как-то Алексей.

Мы собрались в клубе стационара и сидели близ камина, в котором весело полыхали ольховые поленья.

— Сначала эпидемия, — продолжал он, — затем — волна насилия, то, что вы, — он повернулся ко мне, — называли социальным шоком. Теперь вот собаки…

— Может быть, есть какое-то средство против них? — Борис Иванович подбросил в камин пару поленьев и вопросительно оглядел присутствовавших.

— Какое?! — досадливо махнул рукой Саша. — Я вот все думаю, что мы будем делать весной.

— И когда у нас кончатся заряды, — продолжил его мысль Николай.

— Может быть, отрава? — вмешался в разговор Юрий.

— А что это даст? Они вскоре перестанут ее брать. Ты заметил, что они учатся!

— Как учатся?

— А история с гранатами?! Как они быстро сообразили, что нельзя скапливаться в стаи!

— Как бы там ни было, — решительно заявил Борис Иванович, — весной мы должны выйти на полевые работы. Иначе конец. Надо же что-то придумать!

— А что, если оградить поля проволокой и пропустить через нее ток? — раздался неожиданно женский голос.

Мы обернулись. В дверях стояла Наталья. В руках она держала поднос с чашками и кофейником. Александр Иванович мгновенно вскочил и взял поднос.

После той памятной ночи, последовавшей за разгромом банды, между ними быстро установилось взаимопонимание и Наталья вскоре стала женою моего друга. Саша, что на него вообще было не похоже, если вспомнить три предыдущие женитьбы, на этот раз оказался внимательным и любящим мужем. Девочке он заменил отца и она сильно к нему привязалась.

— Ничего не выйдет из этого! — ответил Алексей, — у нас нет столько проволоки. Даже если допустить, что мы ее раздобудем, то мы быстренько израсходуем все горючее на работу генератора. Нет! Это не выход!

— Тогда что же? — не унимался Борис Иванович. Все посмотрели на меня.

— Сколько у нас осталось магазинов для автоматов? — спросил я Николая, который у нас теперь ведал вооружением.

— Не больше тысячи! В последнее время мы их по-израсходовали.

— Пополнить возможно? — я взглянул на Алексея. — Ты не разузнал, откуда бандиты взяли оружие?

— Они называли мне несколько складов. Думаю, что туда можно будет съездить.

— Не будем откладывать! Бери ребят и поезжай на трех ЗИЛах. На всякий случай возьмите бронетранспортер.

Борис Иванович сделал нетерпеливое движение.

— Ты что-то хочешь сказать? — спросил я его.

— Хочу. Это тоже не выход! Сколько бы мы ни стреляли, их все равно будет с каждым днем все больше. Когда-нибудь мы истратим все заряды и что тогда?

— Я еще не все сказал! Дело в том, что нам надо выдержать два-три, от силы — четыре года. Потом число собак начнет уменьшаться с каждым годом.

— Куда же они денутся?

— Законы популяции, а, вернее, обратной связи и правила Вольтерра. Создалось противоестественное неравновесие в природе. Вернее, его создал человек. Пока человек владел положением, он кормил собак, разводил их, а также регулировал численность популяции. Теперь популяция собак возросла. Еды много. В том числе и трупы, как это ни прискорбно. Извечный страх перед человеком, естественно, пропал. Ну, и домашний скот… Тоже — пища. Значит, популяция в этом году еще больше возрастет. Но именно рост и станет камнем преткновения. Начнется голод, затем — эпидемии. Такое случается при слишком большой популяции. Потом дикие животные приспособятся к новым условиям и пища, таким образом, станет менее доступной. Тогда-то собак станет меньше.

— Следовательно, года четыре, — покачал головой Борис Иванович.

— Но я думаю, что уже этим летом собаки перестанут нам досаждать.

— Каким это образом?!

— Надо изменить тактику нам. До сих пор мы были в обороне. Перейдем в наступление. Коля напомнил нам, что они учатся. Как раз это и надо использовать в полной мере. Не мы их, а они нас должны бояться. Теперь мы сами будем нападать и охотиться на них! И так до тех пор, пока собаки не проникнутся страхом перед человеком. После твоего приезда, Алексей, мы создадим конные охотничьи бригады по пять-шесть человек, которые будут разыскивать стаи и уничтожать их. Привези только побольше боеприпасов. И так каждый день, в две смены. И не только стрелять в стаи, но и преследовать их. И еще одно! Дикие собаки, как правило, селятся так называемыми «городищами». Они находят холмы и роют в них норы, где выкармливают щенков. Скоро начнутся их свадьбы и расселения по этим городищам. Жаль, что у нас нет огнеметов.

— Мы их поищем, — пообещал Алексей.

— Поищите. Придется разыскивать эти «городища» и уничтожать.

— А они видны с воздуха? — быстро спросил Алексей.

— Конечно! Это пространство все изрыто норами.

— Тогда я задержусь на несколько дней и попытаюсь найти вертолет.

— А ты умеешь управлять им?

— Я служил в летных войсках.

— Тогда за дело!

Этот разговор происходил в начале февраля, а в конце месяца уже сказались результаты изменения нашей тактики. Ежедневно отряды или бригады охотников, вооруженные автоматами и гранатами, выезжали на патрулирование окрестностей. Сначала собаки вели себя агрессивно. Но, получив хороший ливень свинца, быстро охладели. Теперь уже охотникам приходилось гоняться за ними по полям и лесным тропам. Увидев верховых, собаки мгновенно рассеивались и исчезали. Скоро они вообще перестали попадаться вокруг стационара и наши охотники расширили зону патрулирования вплоть до Грибовичей и близлежащих озер.

Алексей, как и обещал, разыскал вертолет и теперь тот стоял посреди площади, дожидаясь своей очереди. Из первого полета Алексей вернулся мрачный.

— Пусто! — сообщил он мне. — Я специально сделал на вертолете круг в радиусе шестидесяти километров, рассчитывая увидеть хотя бы дымок из трубы. Ничего! Неужели все погибли?!

— Вряд ли. Люди должны где-то оставаться…

— Если их не сожрали собаки.

— Нас же не сожрали.

— Не забывайте, что мы заранее были подготовлены к катастрофе.

— Скажите, вы предвидели катастрофу?

— В общем, да. Но не думал, что она разразится так скоро.

— И поэтому решили организовать такой стационар?

— Да нет! Здесь были другие, тогда более существенные причины. Если бы в то время я заикнулся о такой необходимости, меня посчитали бы свихнувшимся. Хотя, должен признаться, в тайне я имел в виду такой вариант.

— Вот-вот. Если бы по стране были заранее созданы такие группы, то катастрофа не нанесла бы такого сокрушительного разгрома нашей цивилизации. Заранее подготовленные изоляторы могли в будущем стать очагами культуры и сохранить научную и техническую информацию.

— Кстати, об информации, — поддержал я его, — необходимо будет, пока еще не начались полевые работы, поездить по ближайшим городам, порыться в библиотеках. Все, что удастся найти, надо привезти сюда. Я думаю, что города уже не представляют эпидемической опасности.

— Я сейчас побывал в Волынске. Он пуст!

— Что делается в других странах? У нас есть приемник и, кажется, есть еще не вышедшая из строя батарейка. Давайте попробуем включить.

Мы разыскали радиоприемник, вставили в него батарейки. Приемник молчал. Мы обшарили все диапазоны и все безрезультатно. Я уже хотел выключить его, но Алексей взял его у меня из рук и снова стал прокручивать ручку настройки волны на диапазоне УКВ. И вдруг в комнату ворвался голос.

— Кто жив — отзовитесь… Кто жив — отзовитесь… — без конца твердил голос. — Прием! Кто жив — отзовитесь…

— Надо добыть мощную рацию, — проговорил Алексей, выключая радио. — Наверное, какой-то оставшийся в живых радиолюбитель или кто-то из военных. Наш приемник не уловит слабомощные рации. Надо более чувствительный.

Как ни странно, но именно этот голос, прозвучавший в динамике приемника, раскрыл нам всю глубину постигшей нас катастрофы. До этого сознание как-то не могло согласиться с тем, что погибли миллиарды людей и на всей планете остались небольшие группы, которые из последних сил стремятся выжить.

Весна наступила ранняя. Уже в первых числах марта установилась плюсовая температура. Видимо, с южной Атлантики пришел мощный циклон. Мокрый снег сменился дождем. В лесах появились проталины. Озеро было еще сковано льдом, но поверх него уже проступала вода. Снег сошел к первому апреля и, как по заказу, наступили теплые солнечные дни. Песчаная почва быстро впитывала влагу и трава на лесных полянах, пригретых теплым весенним солнцем, пошла в рост, набирая с каждым днем силу.

Пришла пора начинать полевые работы. У нас были уже готовы два трактора и прицепы с дисковыми плугами. Но сначала предстояло покончить с опасными соседями. Несмотря на патрулирования, время от времени появлялись бродячие стаи собак, пытались нападать на пасшийся скот. Как я и предполагал, наши враги стали селиться в свои «городища». Алексей обнаружил три таких холма, сплошь покрытых норами.

— Когда начнем? — спросил он меня.

— Надо подождать пока они выведут щенков. Иначе все разбегутся и тогда в лесу трудно будет разыскать логова.

— А ведь вы оказались правы. Мы и раньше стреляли в них, забрасывали гранатами, а они все-таки продолжали нападать. Теперь же боятся и разбегаются только при виде патрульных. Прямо, парапсихология!

— Вполне возможно. Собаки тысячелетиями жили рядом с человеком и научились читать его мысли. Вернее, не мысли, это слишком громко сказано, а чувства, т. е. отношение к себе. У животных способности к этому, по-видимому, более развиты, чем у человека. Я помню, что меня совершенно игнорировали зайцы, которых я встречал в лесу, когда ходил по грибы. Они подпускали меня на пять-шесть шагов и не спеша удалялись. Именно удалялись, а не бежали.

— Вы не охотник?

— Нет. Не могу стрелять в этих зверушек, которых и так мало.

Алексей внимательно посмотрел на меня.

— Ты что?

— А как же тот муравейник?!

— Ах, вот ты о чем. Это была жестокая необходимость. Тут не место колебаниям. Надо было действовать быстро и решительно.

— Ну этого у вас предостаточно! Я заметил, — продолжал он, все еще пристально глядя мне в лицо, — что, в принципе, вы добрый человек, но можете быть предельно жестким. Помните пленных бандитов? Вы отдали приказ расстрелять их так же спокойно, как будто речь шла о чем-то обыденном…

— Что же, я должен был орать?!

— Да нет! Меня поразило ваше спокойствие при этом и то, что вы тут же забыли о них.

— Других дел было предостаточно.

— А вы не верите, что их можно было бы исправить?

— Нет! А что до спокойствия, то… У меня тогда, да и сейчас вот стоит перед глазами мальчик с ногами, перебитыми автоматной очередью… И не будем больше об этом!

Голос мой против воли прозвучал резко и зло.

— Простите! — смутился Алексей.

Он помялся и, видимо, желая сгладить неловкость, заговорил о чем-то другом. Я его не слышал. Мысли мои вернулись к событиям недавней осени. Всю свою жизнь я ничто не ненавидел так неистово, как насилие. Я считал, что нет выбора средств и запрещенных приемов по отношению к неспровоцированному насилию. Помню, что в разговоре со своим пленником на лесной поляне я весь похолодел от возмущения и ненависти, когда он стал излагать свои планы создания рабовладельческого или крепостнического общества. Нет ничего более ценного в жизни, чем свобода. «А Родина, общество?» — шепнул мне внутренний голос. Сейчас эти понятия были почти абстрактными. Не было ни Родины, ни общества. Была небольшая группа людей, затерянная среди безмолвия Земли, пережившей только что сокрушительную катастрофу.

Но даже если так, может ли считаться Родиной страна, которая отнимает у своих сынов свободу? Мне никогда не были понятны патриотизм крепостных крестьян, преданность рабов своим господам. Подлый раб, подсыпающий яд своему господину, был мне более понятен, чем раб, спасающий ему жизнь. Может, я согласен, это чувство свободы и ненависть к насилию были гипертрофированы у меня, но я ничего не мог с собой поделать. Неспособный к насилию над ближним, я был готов на все, чтобы отстоять свою личную свободу и свободу тех, кто доверял мне в это трудное время.

Мне всегда казалось, что общество карабкается в своем развитии на ту вершину, где каждый будет свободен, где не будет отвратительного насилия над телом и душой человека. Возможно ли это вообще? Или же это несбыточная мечта? Не потому ли этот путь был так труден, что оружие зла, лжи и насилия было всегда более совершенным и жестоким, чем оружие добра и правды? А почему нельзя сделать иначе? Но не противоречу ли я сам себе? Не скатываюсь ли я к той, скомпрометировавшей себя формуле, что великая цель оправдывает любые средства?