Глава XXV

СУДИТЕ ИХ САМИ…

 

 

— Нет! Ни я, и никто из наших в суде участвовать не будем. Это ваше дело! Судите и, как вы решите, так и поступайте.

Я поднялся, давая понять, что разговор закончен.

— И вы утвердите любой наш приговор? — с сомнением переспросил Кандыба.

— В этом нет необходимости. Во-первых, преступления были совершены по отношению к вам и вам надлежит судить преступников. Во-вторых, вы еще не входите в нашу общину и, следовательно, не нуждаетесь ни в каком одобрении вашего решения.

— Но мы решили присоединиться к вам!

— Этого недостаточно. Теперь вас должно принять собрание общины.

— Ну, это формальность.

— Не формальность, дорогой мой, а принцип. А если принцип сводится к формальности, то тогда со временем он исчезает.

Кандыба усмехнулся:

— Трудновато с привычками.

— Ничего, привыкнете.

— Ладно, я пошел.

— Это все продолжение нашего спора на поляне? — спросил Виктор.

— А ты что, после всего, что видел, продолжаешь еще со мной спорить?

— Не то чтобы спорить… Есть сомнение: удастся ли все это осуществить? Ты же видишь, с чем мы сталкиваемся. Сколько раз пытались переделать человека, переделать его биологическую природу, его страсти, его желания. И что вышло?

— Ты меня не понимаешь! Я не собираюсь переделывать человеческую природу, страсти и желания! Это никогда никому не удастся. Да и не нужно. Просто надо выделить главное в человеке и это главное по мере сил развивать.

— И ты знаешь это — главное?

— Знаю!

— Интересно? — он не скрывал иронии.

— Чувство собственного достоинства. С этого надо начинать. Воспитать его у человека, сделать главной духовной ценностью. Унижение убивает гражданственность, порождает апатию и безразличие…

— Можиевский это прекрасно понимал.

— То есть?

— Я имею в виду его «бабушек». Они предварительно секли захваченных девушек. Постой, постой! Мне сейчас пришла аналогия. Может быть она тебе покажется нелепой. Ведь чем занимались наши бюрократы в семидесятых и в начале восьмидесятых годов? Они, образно выражаясь, «секли», то есть подвергали унижению своими запретами и различного рода инструкциями чуть ли не всю мыслящую часть населения. Это та же экзекуция, унижающая достоинство человека и порождающая апатию!

— Аналогия абсолютно верная. Если помнишь, нашу биологию высекли, как публичную девку, в тридцатых и сороковых годах, после чего она, действительно, стала публичной девкой!

— Начали не с биологии, а с литературы, искусства…

— Вот! Видишь, у насилия очень ограниченная, примитивная, но действенная методика. Перво-наперво — подавить у человека чувство собственного достоинства. Происходит своего рода селекция. Тех же, которые не поддаются и становятся врагами, уничтожают физически. Остальных превращают в рабов. Понял?

— И в этой простоте — действенность!

— Ты в этом имел возможность убедиться. Вспомни, как вела себя Ильга и какие слова она тебе говорила.

— Не напоминай мне об этом! — он встал и заходил по комнате, — как вспомню ее — покорную, беспомощную… Ее слова «…ты не отдашь меня всем?..», хочется выть от бешенства.

— Вот что бывает, когда переходишь от абстрактной теории к конкретным обстоятельствам…

— Я думал, что ты простил меня…

— Причем здесь я? Ты разберись с собой…

— Мне простить себя трудно. Наверное, это до конца жизни будет преследовать меня. Я видел своими глазами, к чему такая теория может привести!

— Тем не менее она реальна! Даже, пожалуй, реальнее, чем наши планы…

— И это говоришь ты?!

— Знаешь, если я ненавижу ее, это не значит, что я не учитываю ее реальной силы. Дело в том, что мы идем против, если не исторической необходимости, вызванной неизбежной деградацией производства, то против проторенного пути развития. Хотим избежать этих этапов. Надеюсь, что это нам удастся. Но только надеюсь, а не уверен.

— Не уверен, но все-таки взялся?

— Взялся и буду действовать так, пока есть силы.

— Однако, ты кое в чем противоречишь сам себе.

— В чем же? — спросил я, набивая трубку.

— Во-первых, ты унизил меня тем, что напомнил о моем падении, ударил по больному месту.

— Если бы я не считал тебя своим другом, я бы, конечно, воздержался в данной ситуации напоминать тебе.

— А другу, значит, можно? Хотя, спасибо! Ты меня впервые после всего происшедшего назвал другом.

— Другу можно, если друг понимает! Потом, я очень ценю твою способность к нестандартному мышлению. Такие удары по больному месту стимулируют мысль. Я надеюсь, что ты сможешь много чего подсказать нам!

— Ну, после такого объяснения у меня нет никаких претензий, — он широко улыбнулся и я впервые увидел в его глазах блеск, знакомый мне раньше, когда наши споры затягивались далеко за полночь.

— Какие же еще противоречия? — я взглянул на часы.

— Ты спешишь. Может, в другой раз?

— Можно и в другой раз. Тем более, что нас ждут дела, — я направился к двери.

На выходе столкнулся с Алексеем. Он ворвался красный от возбуждения.

— Ты должен немедленно вмешаться! — потребовал он.

— Что случилось?

— Это зверство! Я отказываюсь понимать!

— Сядь и объясни толком.

— Некогда! Идем скорее!

— Я никуда не пойду, пока ты не скажешь, что случилось, — сказал я, усаживаясь в кресло.

— Сейчас только закончился суд и их повели на казнь!

— Кого, их? Бандитов?

— Да! Главаря и старух.

— Ну и что?

— Ты знаешь, к чему они их приговорили?

— Это их дело.

— Нет! Ты послушай. Их сейчас повели на какую то баскетбольную площадку, где осужденных растерзают собаки. И знаешь, как это называется? Представление!

Мы с Виктором переглянулись. Для меня сообщение Алексея не было неожиданным. Я уже догадывался о том, что именно такую казнь изберут для Можиевского и его «горилл».

— Сядь и успокойся, Алексей! У них есть достаточно оснований.

— Какие могут быть основания? Я понимаю — расстрелять, повесить, наконец… Но — так?!

— Месяц назад на этой площадке была растерзана девушка только за то, что оказала сопротивление насильнику, — тихо проговорил Виктор. — А вчера, если бы мы вовремя не подоспели, была бы еще одна такая жертва.

Алексей, пораженный, глядел по очереди на меня и на Виктора, как бы спрашивая, говорим ли мы серьезно или шутим. Наконец, сообразив, что такие шутки не к месту, все-таки попытался возразить:

— Но мы тем самым приравниваем себя к бандитам.

— Ничуть. Никто из наших не участвовал в суде и, надеюсь, никто не пойдет смотреть на казнь!

— Женщины все пошли!

— Это их право. Ты должен их понять. Потом, они еще не члены нашей общины и мы не можем нести ответственность за их действия.

— Ты прячешься за «параграф»!

— Да, прячусь. Тем более, что это иногда удобно. Ты мне лучше скажи, скот отправили? Это сейчас меня больше интересует.

— М-да…

— Нам нельзя быть слабонервными, Алеша. Ситуация не позволяет. Ты мне не ответил: отправили или нет?

— Отправили часа два назад. Сразу, как только решили переселяться.

— Охрана?

— Пятьдесят конных автоматчиков. Думаю, достаточно! — Алексей уже окончательно пришел в себя.

Я задал ему еще несколько вопросов, связанных с переселением людей и перевозкой имущества, как вдруг раздались автоматные очереди. Мы с Виктором вскочили, но Алексей сделал успокаивающий жест.

— Это там, — сказал он, — все кончено.

Переселение шло полным ходом. Я мог ехать, но решил задержаться на пару дней, хотя, откровенно говоря, в этом не было особой нужды. Просто я хотел побыть еще с Беатой. Там, дома, я не смогу с ней часто видеться.

В кладовых и погребах усадьбы хранилось много копченых окороков, колбас домашнего изготовления, соленое свиное сало. Изголодавшиеся по мясу ребята ели его с жадностью. Это вполне естественно. Большинству из них было по шестнадцать-восемнадцать лет, возраст, когда организм растет и требует мяса. Они ели, отдыхали от еды и снова принимались за нее. На лицах расползались блаженные улыбки, а глаза светились довольным сытым блеском. Скоро и мы сможем делать такие заготовки. Я также рассчитывал, что со временем немного мяса будет доставлять охота. Ежегодно мы расчищали от собак все большее и большее пространство. В лесах теперь плодилась дичь. На месте мелиорационных каналов появились болота. Они уже кишели утками. Освобожденная от хозяйственной деятельности человека природа начинала восстанавливать свои силы. Сначала воспрянул растительный мир. Придет время и очередь дойдет до животного. Поля поросли многолетними травами. В лесах появилось множество родников, сбегающих тонкими ручейками между корнями деревьев к озерцам и болотам. Сможет ли только человек подняться из той пропасти, куда его бросило собственное безумие? А если поднимется, то учтет ли он горький опыт погибшей цивилизации или начнет повторять те же ошибки?

— Грузовики придут только к вечеру! — сообщил мне Алексей, — они немного задержались. Просят не ругать, ребята сильно измучились за эти дни и встали поздно.

— Ничего, теперь полегче, нас стало больше. Скоро снова возьмемся за учебу.

— Мне тоже станет легче. Здесь оказалось много бывших механизаторов, да и, вообще, людей, которые могут быть с металлом «на ты»!

— Надо переписать их по профессиям. И вот еще что! Там, в Грибовичах, есть здание школы. Оно немного подпорчено, но можно восстановить. Я заметил, здесь много детей. Надо хотя бы к концу ноября начать с ними занятия в школе.

— Начнем, если никто не помешает.

— Не думаю, чтобы «Армия Возрождения» начала против нас действия в этом году. Того и гляди, пойдут дожди, дороги станут непроходимыми. Скорее всего — в конце лета следующего года они проявят себя. Подождут, пока мы соберем урожай. Но, к тому времени мы будем готовы их встретить. Кстати, есть ли вести от наших «десантников»?

— Пока нет.

— Надеюсь, ничего серьезного.

Алексей внезапно рассмеялся.

— Ты что?

— Как тебе пришло в голову послать Виктора на танке?

— Я искал нестандартное решение. Виктор должен был убедить бандитов в необходимости иметь тяжелое вооружение и начать добросовестно учить их с ним обращаться. Это рассеяло всякие подозрения. Он должен был оказаться им крайне полезным человеком. Сначала я хотел дать ему вертолет, но потом решил, что танк более внушителен.

— Как ты думаешь, сколько таких банд есть еще?

— Наверное, много! Это самый примитивный способ организации. Видишь ли, такие банды со временем превратились бы в племена и даже в подобие государств. Так оно, наверное, и будет. В биологическом отношении они для человечества играют положительную роль, так как объединяют мелкие изоляты в более крупные. Тем самым снижается вероятность генетической катастрофы. Их отрицательная роль заключается в том, что такие объединения не могут сохранить научно-техническую информацию и культурные ценности предшествующей цивилизации. Я уже не говорю о насилии, господствующем в их организации.

— Ты сейчас говоришь о них совершенно без ненависти!

— Причем тут ненависть! Я ненавижу насильников и бандитов. Но нельзя не отдавать дань объективности. Банда — это тоже организация. Если хочешь знать, то дружины Ромула или Рюрика были теми же бандами, с теми же нравами и с той же социальной организацией, что и банда Можиевского. Проходит время, методы забываются, но помнится результат и бывшие бандиты становятся историческими героями. Со временем банда приобретает респектабельный вид, потомки бандитов становятся сенаторами, князьями, герцогами, создается аристократия, классы, государство. Это проторенный путь. Банды начинают воевать друг с другом. Об этих войнах пишут исторические исследования, слагают поэмы. Потом все это изучается в школах.

Ради чего велись эти войны? Ради захвата рабов. Потом, когда место явного раба заменил наемный раб, войны велись ради денег для покупки наемного раба. У нас всю нашу историю сохранялось рабство, пусть замаскированное, но все-таки рабство. Главным рабовладельцем выступало государство. Оно присвоило себе все бывшие права рабовладельцев и, главное — право распоряжаться жизнью раба-гражданина. Посылать его на войну, заточать в тюрьму и т. д. Ну и, само-собой разумеющееся, право присвоения себе труда раба. Таким образом, основой нашей цивилизации послужили бандитские шайки Ромула и Хлодвига, Рюрика и Темучина. Суть одна и та же. От обычных уголовников они отличались лишь своими масштабами.

— Но они со временем трансформируются в правовые государства!

— Одни больше, другие меньше. Но основа остается — завоеванное право государства, как преемника банды, для осуществления насилия над населением. Это насилие теперь носит название управления. Более респектабельно, но суть прежняя.

— Но ведь управление является непременным условием любой организации.

— Самоуправление! Не управление, а самоуправление! И между прочим, этот путь, путь самоуправления был заложен с самого начала, в виде народных собраний, но потом, естественно, заменен на управление.

— Почему «естественно»?

— Ни один народ не может сохранить свою свободу, если будет угнетать другие. При низкой производительности труда и рабстве самоуправление неизбежно заканчивается захватом власти бандой и установлением диктатуры. Между демократией и диктатурой всю историю человечества происходит борьба. Но иногда силы демократического движения использует очередная банда для захвата власти. Что практически у нас и случилось. Во многих странах СНГ перед эпидемией. И история не послужила уроком. Помнишь, ведь Юлий Цезарь был сторонником Гая Мария и стоял во главе демократической партии. Гитлер тоже называл себя социалистом, национальным социалистом, и стоял во главе партии, которая носила название рабочей партии: национал-социалистическая рабочая партия. Лисистрат тоже родился в одежде демократа. Его дружина, вооруженная дубинами, чем-то напоминала штурмовиков Гитлера. Таких примеров в истории слишком много. Таким образом, замена самоуправления на управление всегда осуществляется при помощи вооруженной банды, а какое название она носит — не столь уж важно! Из уважения к предкам мы вежливо называем эти банды дружинами. В общем, как я говорил, это проторенный путь развития цивилизации, основанной на насилии.

Внезапно нашу беседу прервал дикий вопль.

— Что это такое?

Алексей вздрогнул и хрипло произнес:

— Это вопят несостоявшиеся предки сенаторов и князей. Их тут неподалеку прибили к забору.

Я заметил идущего по двору Кандыбу и подозвал его:

— Сколько они уже висят?

— Да часа два!

— Вы удовлетворены?

— Вполне!

— Тогда кончайте! Пошлите кого-нибудь прикончить. Так на чем мы остановились? Ах, да! Я говорил, что это проторенный путь. Так вот, после такой катастрофы неизбежна глубочайшая дезорганизация общества и бандитские шайки являются отражением процесса начала восстановления организации. Наша же задача состоит в том, чтобы не опускаться до истоков организации, а идти от достигнутого, хотя бы в социально-демократическом отношении. Если нас будет много, то мы сможем победить в этом соревновании. Поэтому в будущем мы будем выявлять такие шайки, освобождать рабов и уничтожать хозяев. Иначе мы потерпим неудачу.

— Итак, террор против террора.

— А разве это не оказалось эффективным в отношении собак? Когда мы перешли от защиты к нападению.

— Но это не собаки!

— Но и не люди! Я не считаю людьми тех, кто пользуется такими методами, как наш знакомый Можиевский. Пойми, Алексей, мира с насильниками не может быть. Если ты видишь насилие и не препятствуешь ему, ты сам становишься его участником. Поэтому террор против террора должен быть еще более беспощадным.

— Как это «еще более»?

— Мы преследуем разные цели. Если террор бандитов преследует цель запугать население и тем самым подчинить его, то наш террор преследует одну-единственную цель — физическое уничтожение банд.

— И ты не испытываешь ни малейшего сострадания?

— Не больше, чем сострадание к вирусу при введении пенициллина больному.

Наш разговор прервала длинная автоматная очередь. Алексей снова вздрогнул.

— А тебе не кажется, что сейчас мы уничтожили людей, которые, если твоя теория верна, могли быть полезными для общества. Именно они способны, пусть жестоким способом, не спорю, но повести за собой человеческое стадо из пропасти дезорганизации.

— Вот-вот! Стадо! Но сначала они должны будут сделать из людей стадо. А я как раз этому хочу помешать. Пусть люди останутся людьми. Тогда им не нужны будут такие пастыри. Пусть будущая цивилизация будет состоять из гордых, независимых и неуниженных людей.