Глава XXXIV

«МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЭТО ЕДИНСТВЕННО ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОЛЕЗНОЕ ДЕЛО, КОТОРОЕ Я СОВЕРШИЛ В СВОЕЙ ЖИЗНИ…»

 

 

Человек! Как трудно тебя понять. Я убежден, что значительно легче предсказать поведение общества, целого государства, чем одного-единственного человека. Иной раз кажется, что ты уже предусмотрел все варианты предполагаемого ответного поведения на твои действия, и вдруг — самая неожиданная реакция. Меньше всего ожидаемая, если судить по тому, что тебе об этом человеке известно. Это напоминает игру в шахматы, когда ты, изучив противника, рассчитал заранее все его ответные ходы, ожидаешь одного и… Следует самый неожиданный ход, в результате чего оказывается, что все твои расчеты, вся твоя «модель» летит к черту!

Вот так произошло и у нас с Голубевым. Мы предполагали все, но только не это!

Мы проводили его на следующий день после банкета, данного в его честь и в честь наших «союзников», и рассчитывали, что добились своего. Впечатления, которые он увозил с собой, должны были дать возможность нам выиграть время и год прожить в мирной обстановке. Во всяком случае мы надеялись, что, так называемая «Армия Возрождения» не решится напасть на нас в этом году. А там, как говорится, что Бог даст. Время работало на нас.

Была уже глубокая осень. В конце октября я вернулся из очередного поиска Николая. Мы прочесали всю предполагаемую трассу его полета, с отклонением в сто километров с обеих сторон. Во время полетов мы обнаружили несколько небольших изолят. Многие из их жителей присоединились к нам. Всего — около 60-ти человек. Но были и такие, что предпочитали остаться в изоляции. Как правило, люди были хорошо вооружены. Некоторые не хотели вообще вступать в контакт. В этом случае нас встречали выстрелы. Была надежда, что Николай, если он жив, находится в одной из них. Мы сбрасывали над поселением мешок с запиской и на следующий раз нам позволяли приземлиться. Обычно в таких изолятах, не считая детей, жило 15 — 20 человек. Они вели примитивное хозяйство на огороженных высоким частоколом или изгородью из колючей проволоки площадях, в основном, занимаясь огородничеством и выращиванием свиней и птицы. Крупного рогатого скота и лошадей почти не было. Несмотря на трудности, они не производили впечатления несчастных людей. Скорее напротив, довольных своей судьбой. Отсюда и негативизм по отношению к непрошенным гостям, в которых подозревали, если не бандитов и грабителей, то «вербовщиков», которые хотят согнать жителей в коллективы с неизбежным начальством. Узнав, что мы не преследуем эти цели, они становились дружелюбнее и охотно отвечали на вопросы. Но Николая среди них не было. Что касается их быта, то мы старались проявлять такт и не лезть с расспросами об интимных сторонах жизни. Но у меня сложилось впечатление, что они принимают самые различные формы. Одна из таких изолят произвела на нас сильное впечатление. Она насчитывала всего десять человек, в том числе троих мужчин, но среди детей были мальчики — одному один годик, другому — два. Мы потратили больше суток, уговаривая жителей этого небольшого поселения, затерявшегося в лесах Белоруссии, присоединиться к нам, но безуспешно. Александр Иванович, который все больше и больше проявлял интерес к нашему биологическому будущему, предложил даже произвести такое переселение насильственно, но его предложение было единодушно отвергнуто. Специальным рейсом мы завезли в это поселение оружие, семена, несколько штук гусей и десятка три кур — в качестве помощи, а также кое-какие предметы сельхозинвентаря. К сожалению, большое расстояние от нас до этой изоляты не позволило передать ее жителям лошадей и коров. Во всяком случае, учитывая ее уникальность, мы взяли эту изоляту под негласный контроль, решив в будущем оказывать ей постоянную помощь

Но, вернусь к Голубеву. Дома, после возвращения из последнего облета, меня ждало письмо. Его принес молодой лейтенант из «Армии Возрождения». После первых строк я почувствовал, как густая краска стыда начинает заливать мне лицо. Опытный кадровый офицер без особого труда раскусил наш «камуфляж». С тонким сарказмом он указал на наши просчеты и ошибки. Особенно досталось Паскевичу. Меня он, впрочем тоже не пощадил. Но самое неожиданное было в конце письма.

Голубев сообщал, что принял решение помогать нам. Он ничем не объяснял, что побудило его стать на нашу сторону, но, как доказательство его искренности и твердого решения, к письму была приложена карта центральных и западных районов Украины и Белоруссии с отметками сохранившихся очагов жилья. Некоторые из них были перечеркнуты красным карандашом. Устно посланец полковника объяснил, что зачеркнутые отметки указывают очаги жилья, население которых уже переведено в расположение армии. Как вскоре выяснилось, лейтенант был сыном самого Голубева.

— Я должен вернуться как можно скорее назад, чтобы не навлечь на отца подозрение. Советую вам не медлить с эвакуацией населения, так как существует план срочной мобилизации. Отец просил передать, что в дальнейшем он найдет способ связаться с вами, если вы сами не сочтете возможным вступить с ним в связь через людей, засланных в армию. Что они существуют, отец не сомневается. Думаю, что вы, воспользовавшись этой картой, убедитесь в намерениях отца честно сотрудничать.

— Хорошо, лейтенант! Мы доставим вас поближе к части вертолетом. Но меня интересует другое. Если можете, объясните, что побудило вашего отца встать на нашу сторону. Не может быть, чтобы посылая сюда сына, он не дал объяснения своему поступку!

— Отец считает, что «Армия Возрождения» в ближайшее время развалится. С самого начала была сделана ошибка в долговременной стратегии. Он говорил, что после катастрофы могут выжить только два типа организации: либо демократическая, как у вас, либо организация, построенная на самом жестком терроре. Демократическая организация имеет больше шансов сохранить часть культурного наследия прошлого, чем тоталитарная. Больше всего его поразила школа. Скорее всего, она явилась тем толчком, который привел его к принятому решению. Кроме того, у него вызвало симпатию ваше стремление во что бы то ни стало избежать кровопролития. Он прекрасно понимал, что ваша «демонстрация силы» затеяна с этой единственной целью.

Позже, спустя несколько месяцев, когда все было кончено и «Армия Возрождения» тихо и как-то незаметно закончила свое существование, я спросил у Голубева, почему он, приняв решение перейти на нашу сторону, не сказал этого мне во время своего визита, а предпочел, рискуя сыном, отправить письмо. Его ответ был таким откровенным, как и письмо и поражал своей проницательностью:

— Вы бы не выпустили меня! Это вполне понятно. И я бы не осудил вас. Вы не имели права рисковать. Согласитесь, ведь вы предусмотрели именно такой вариант на случай, если камуфляж закончится провалом.

Я вынужден был согласиться.

— Так вот, — продолжал полковник, — Вы не имели права рисковать, а я, понимая ваше положение, не хотел подвергать риску себя. Самые горячие мои заявления были бы встречены с недоверием. И это вполне естественно. У меня даже не было при себе карты с нанесенными очагами жилья. Да даже если и была, что бы изменилось? Пока бы все проверяли, прошло бы время. Моя задержка вызвала бы подозрения у Покровского. Нет, в любом случае мне нельзя было открываться, Что касается сына, то риска здесь не было никакого. Я его послал в запланированную инспекцию намеченных к мобилизации пунктов жилья. Ни у кого не возникла мысль задержать его и подвергнуть обыску. Хотя и здесь риск был минимальный. Я заранее написал письмо и спрятал в известном нам месте, километрах в десяти от нашего расположения. Если бы сына задержали при выезде из части и подвергли обыску, что само по себе маловероятно, то ничего бы у него не нашли.

— Вы предусмотрительны.

— Я более десяти лет на штабной работе.

— И все-таки многое зависело от случайности.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… Появись кто-либо другой на вашем месте…

— Согласен, но только частично. Да, действительно, здесь был небольшой элемент случайности. Ваш камуфляж легко разгадал бы любой профессионал-военный. Он был наивен по существу. Хотя, должен признать, что вы отработали все детали довольно тщательно. И именно эта тщательность, в первую очередь, вызвала подозрения. В естественных условиях всегда имеются элементы беспорядка. У вас их не было! Это, пожалуй, самая существенная ошибка.

Немного помолчав, он добавил:

— Если бы вы в нашей беседе не упомянули случайно о школе, я не вынес бы полного представления о действительных ваших намерениях и целях. После этого случая я задумался и стал еще более внимателен. Вскоре мне стала ясна ваша «идеология». Я тогда понял, что этот путь, если не самый оптимальный, а возможно так оно и есть, то наиболее достойный звания человека. Это не громкая фраза! Кроме того, мне понравилось, что вы внимательно изучаете реальность, приспосабливаетесь к ней, не роняя при этом человеческого достоинства. Но это еще не все! Учтите, я — профессиональный штабист. Покровский недаром сделал меня своим заместителем. Трезво все взвесив, я понял, что если не удастся избежать военного столкновения, «Армия Возрождения» потерпит поражение!

— Вот как?

— От меня не ускользнуло, что среди наших людей уже давно началось брожение, солдаты ненадежны. Мы не смогли решить экономических проблем. Люди это поняли. Я знал, что информация о вашей общине дошла до личного состава. Скорее всего, через тех двух бывших ваших пленных, которых вы потом подкинули нам. Сначала я сам им поверил. Но, когда они исчезли, а это совпало и с другими случаями дезертирства, то мне все стало ясно. Так что, в любом случае, мы бы проиграли и, чем дольше затягивалась бы эта история, тем вернее обрисовывался грядущий крах нашего предприятия. Так что, трезво оценив обстановку, я пришел к единственно правильному решению…

— Что решил Покровский? Долго ли он будет там сидеть в одиночестве?

— Что делать? Больное самолюбие. Думаю, что уже эту зиму он не выдержит.

— Вы его пригласили присоединиться к нам?

— Да, я передал ему ваше приглашение.

— И что?

— Пока молчит. Но уже не ругается, как в прошлый раз. Когда его тогда разоружили, он наговорил такого, о чем не хочется вспоминать.

— Это ваша заслуга.

— Вы так считаете? Спасибо! — он усмехнулся. — Мне кажется, что это единственно по-настоящему полезное дело, которое я совершил в своей жизни!