Вера в её объективных характеристиках

Однако главным, в сущности единственным предметом веры является Бог, и эта вера не может стать знанием, говорит Булгаков. Вера есть функция человеческой свободы, она не принуждает, как принуждают законы природы. Внешняя принудительность не свойственна истинам веры. Знание принадлежит этому миру, оно ему имманентно, в основе же религии — поляризация сознания, противоположность трансцендентного и имманентного, богосознания и миросознания. В религии содержится не только связь, но и отдалённость человека от Бога. Религия имеет две стороны: субъективное устремление, искание Бога, и объективное откровение, ощущение Божественного мира. Объективное содержание веры обладает для верующего полной достоверностью, есть его религиозное знание, полученное через откровение. Вера предполагает в качестве своего объекта и источника тайну, недоступную человеку, ему трансцендентную, а поэтому предполагающую откровение. Трансцендентная тайна может приоткрываться человеку лишь в меру вхождения трансцендентного в имманентное, актом самообнаружения, откровения. Откровение, утверждает Булгаков, является гносеологическим моментом веры.

Если исходить из определения веры как откровения трансцендентного мира, или переживания Божества, то приходится признать, полагает Булгаков, что вне ощущения реальности и объективности переживаемого нет места вере. Вера сознаёт себя как откровение, коренным образом отличающееся от знания, которое получается в пределах этого мира. Само понятие “откровение” предполагает то, что открывается. Веру нельзя ограничивать только экзистенциальным суждением. “Вера не абстрактна, но конкретна: это значит, что вера необходимо родит догмат того или иного содержания, или же, наоборот, догмат есть формула того, что опознаётся верою как трансцендентное бытие”^[25]. Содержание догмата объективно или транссубъективно. Догмат отрицает психологизм или субъективизм. Догмат — это истина, выстраданная всеми силами души, а не какая-то прихоть или каприз. Сила веры в степени объективности религиозно открываемой истины. От веры требуется объективность религиозной истины ставить выше объективности эмпирического знания, которое говорит, что гора неподвижна. Конфликт между содержанием веры и содержанием знания может наступить, а может и не наступить, но объективность догмата такова, что совершенно не считается с возможностью такого конфликта. Сознание своей единственности — неизбежное качество объективности: “Истина не есть истина, если допускает рядом с собой или вместо себя другую истину”^[26].

Религия — это основа социальности, она соборна. Соборное провозглашение истин веры вытекает из единения в целокупной истине: здесь решает не большинство голосов, но некоторое жизненное единение в истине, приобщение к ней. В соборности, кафоличности религиозного сознания уже заложена идея церковности, подобно тому, как в научном сознании задана идея объективности знания. Отдельный человек в своём религиозном опыте не может ощутить всю полноту религии. В то же время бывает достаточно живого касания религиозной реальности, которое даётся верою, в одном только месте, и тогда принимается как постулат и всё остальное содержание религии. Кому однажды посчастливилось встретить на своём жизненном пути, в личном опыте, Христа Спасителя, тот одновременно принял и все остальные христианские догматы — и о рождении от Девы, и о боговоплощении, и о Св. Троице. Далее Булгаков проводит параллель между религиозным опытом и научной деятельностью: каждому в своём личном религиозном опыте нет нужды иметь всё содержание того или иного религиозного учения, подобно тому, как нет необходимости для того, чтобы постигнуть природу науки, повторить весь путь человечества в этой области в своём личном опыте, достаточно познать её на любом частном случае.

Религия базируется на откровении, которое она содержит, а не на смутном и неопределённом ощущении Божества вообще или трансцендентного мира вообще. Религия основывается на вполне определённом знании этого трансцендентного мира. Содержание религии кристаллизуется в догматах, которые представляют собой формулы, вбирающие в себя в образах или понятиях религиозные суждения. Догматы имеют обычно, пишет Булгаков, практическое происхождение, их провозглашение чаще всего вызывается потребностью борьбы с какой-либо ересью. Догмат поэтому не только вероучительное определение церкви, но и действие — осуждение и отсечение ереси.

В том случае, когда трансцендентный мир открывается религиозному сознанию и трансцендентное становится ему имманентно в виде каких-то догматов, то, очевидно, должен быть мост, соединяющий оба мира, должен существовать язык, на котором формулируются догматы. Но обычно наши слова служат для понимания этого, нашего мира, могут ли они годиться для выражения содержания иного, трансцендентного мира? Не означает ли трансцендентность невозможность для нас помыслить её и выразить? Божественный мир не может быть предметом дискурсивного знания и постигается только верой. Поэтому догматы — это не логические выводы, но лишь религиозное ведение. Формирование этого ведения Булгаков сравнивает с возникновением художественных образов в искусстве. Религиозные образы сродни художественным своей непосредственностью. Религиозные образы, по мнению Булгакова, представляют собою то, что обычно называют мифами. Булгаков проводит параллель между мифом и понятием или суждением в философии.

Нельзя не заметить, что религиозное мировосприятие понимается Булгаковым в определённой степени аналогично научному. В религиозном отношении к миру, как и в научном, присутствуют объективная и субъективная стороны, причём Булгаков неоднократно подчёркивает недопустимость сведения религии исключительно к субъективным и психологическим моментам. Объективность в религии присутствует в двух формах. Во-первых, как некоторый трансцендентальный объективный мир, в который прорывается душа человека благодаря вере и молитве. Во-вторых, объективность обеспечивается соборностью, церковностью, вне которых общение верующего с Богом невозможно. Учитывая опыт развития науки в XX в., можно утверждать, что и в науке речь может идти о двух типах объективности. В Новое время объективность научного знания определялась его соответствием, или несоответствием, миру природы. В XX в., когда реальностью стал плюрализм научных теорий (теория относительности Эйнштейна или квантовая механика не отменяют механику Ньютона, они сосуществуют), объективность знания обеспечивается не только соответствием природному миру, но и способностью этого знания соответствовать другим формам теоретического знания, сосуществовать с ними (в физике, например, в согласии с принципом соответствия). В религии, таким образом, соборность (многосубъектность) воплощает в себе объективность для отдельного верующего, а в науке политеоретичность, или, другими словами, многосубъектность тоже выступает как некоторая социальная объективность для учёного. Не случайно вместе с таким поворотом событий в науке здесь возникло столько проблем, связанных с объективностью научного знания, его истинностью, возможностью включения в него субъектных характеристик и т.д.

Сходство между наукой и религией действительно существует, но при этом надо не забывать обстоятельство, которое сам Булгаков неоднократно подчёркивает: есть принципиальная разница в том, как проходится путь к постижению мира природы в науке и в трансцендентный объективный мир Бога в религии. В первом случае человек руководствуется рациональными нормами научного мышления, во втором — верой, интуитивным прозрением, откровением. Однако поскольку пути постижения знания, религиозного или научного, тем или иным способом воплощаются в получаемом знании, то и само знание, научное или религиозное, не могут не отличаться друг от друга принципиальным образом.

Нам бы хотелось ещё высказать некоторые соображения по поводу понимания истины, связать это понимание с наличием, как это утверждает Булгаков (и мы с ним тут согласны), двух объективных реальностей, для религии и для науки. Мы склонны увидеть противоречивость в рассуждениях Булгакова, когда он утверждает возможность существования только одной истины. Если существуют две реальности, два бытия (мир божественный и мир природный, или имманентный, как его называет Булгаков), то напрашивается мысль и о возможности двух истин, религиозной и научной, находящихся в определённых отношениях друг с другом, сохраняющих свою специфику, не поглощающих одна другую. В любом случае нельзя не увидеть тут большой серьёзной проблемы. И ещё, на наш взгляд, у Булгакова возникает трудность в контексте его идей о вере, знании, истине. Препятствием к постижению в науке Истины с большой буквы является, по мнению Булгакова, как мы помним, противостояние субъекта и объекта. Однако в своих рассуждениях об объективности веры Булгаков говорит именно о противостоянии субъекта веры и объективного мира трансцендентного, в который субъект проникает с помощью откровения. Как же быть в этом случае с религиозной истиной? На наш взгляд, граница между религией и наукой у Булгакова в этом случае размывается.