Широко распространенная группа сказаний, сочиненных о мифическом Рыцаре с Лебедем
(старофранцузский Chevalier аи cigne), восходит к очень древним кельтским премиям. Ниже
представлен вариант, известный нам по дра-атической версии этой темы в опере Вагнера.
История 'энгрина, Рыцаря с Лебедем, о которой повествует сред-:вековая германская
эпическая поэма, кратко представ-на братьями Гримм в Германских героических сказаниях
названием Лоэнгрин в Брабанте.
Герцог Брабанта и Лимбурга умер, не оставив иных наследников, кроме юной дочери по
имени Эльз, или Эльзам; на смертном одре он поручил ее попечению одного из своих
вассалов Фридриху фон Тельрамунду. Фридрих, бесстрашный воин, осмелился требовать
руки и земель юной герцогини, утверждая, что она якобы обещала выйти за него замуж. Она
же неуклонно отказывалась от этого. Фридрих пожаловался императору Генриху, по прозвищу
Птицелов; приговор того заключался в том, что Эльза должна была выставить в свою защиту
против Фридриха какого-либо героя на так называемый Божий суд, в котором Бог отдаст
победу правому и поразит виновного. И так как никто не вызвался встать на ее защиту, юная
герцогиня обратилась с горячей молитвой к Богу о своем спасении; на далекой Дикой Горе,
где происходит Совет Рыцарей Грааля, был услышан звон колокола, оповещавший о том, что
кто-то срочно нуждается в помощи. Совет Грааля решил отправить в качестве спасителя
Лоэнгрина, сына Парсифаля. В тот момент, когда он готов был сунуть ногу в стремя, на воде
возник лебедь, тянущий за собой ладью. Увидев лебедя, Лоэнгрин тут же воскликнул:
"Отведите коня в стойло, я последую за этой птицей, куда бы она меня не привела". Веря во
всемогущество Бога, он не взял с собой в ладью никакой пищи. После того, как они пять дней
плыли по морю, лебедь погрузил клюв в воду, поймал рыбу, одну пол-
овину ее съел сам, а другую отдал принцу. Так лебедь кормил рыцаря.
Тем временем Эльза собрала в Антверпене на совет своих вассалов и военачальников.
Именно в этот день был замечен лебедь, плывущий вверх по реке Шельде и тянущий за
собой ладью, в которой, лежа на своем щите, спал Лоэнгрин. Лебедь пристал к берегу, и
принцу был оказан радушный прием. Как только из ладьи забрали шлем, щит и меч рыцаря,
лебедь тут же уплыл. Лоэнгрин выслушал о несчастье, постигшем герцогиню, и с готовностью
согласился стать ее защитником. Тогда Эльза созвала всех своих родных и подданных. В
Майансе подготовили место для сражения Лоэнгрина и Фридриха в присутствии императора.
Герой Грааля победил Фридриха, заставив сознаться в своих лживых посягательствах на
герцогиню. Лжеца казнили, обезглавив его. Эльза была отдана Лоэнгрину, поскольку они уже
успели полюбить друг друга; но он, когда никто не мог услышать их, просил ее не спрашивать
ничего о его родословной или о том, откуда он прибыл, сказав, что иначе ему придется
немедленно ее покинуть, и она больше никогда не увидит его.
В течение некоторого времени супруги жили в счастье и благополучии. Лоэнгрин был мудрым
и могущественным правителем своей земли и верно служил своему императору в походах
против гуннов и варваров. Но случилось так, что однажды, метая копье, он сбросил с коня
герцога Клев-ского, и тот, упав, сломал руку. Разгневанная герцогиня Клевская обратилась к
женщинам со словами: "Лоэнгрин, вероятно, достаточно храбр и кажется добрым христиани-
ном, но какая жалость, что мы ничего не можем сказать о благородстве его происхождения,
ибо никто не знает откуда он приплыл в эти земли. Эти слова пронзили сердце герцогини
Брабантской, и она изменилась в лице от охвативших ее чувств. Ночью, в объятиях супруга
она заплакала, и он спросил: "Что случилось, моя дорогая Эльза?" Она же отвечала:
"Герцогиня Клевская причинила мне тяжкую боль". Лоэнгрин промолчал и больше не
вымолвил ни слова. На вторую ночь все повторилось. Но на третью ночь Эльза, уже не в
силах сдержать себя сказала: "Мой пове-
литель, не упрекай меня! Ради наших детей я хочу знать, аде ты родился; ибо сердце мое
говорит мне, что ты знатного рода". Когда наступило утро, Лоэнгрин публично объявил откуда
он родом, что его отец Парсифаль и что Бог послал его из Храма Грааля. Затем он попросил
позвать своих двоих детей, рожденных ему герцогиней, поцеловал их, велел беречь его меч и
рожок, которые он оставляет, и сказал: "А теперь я должен уйти". Герцогине он оставил
колечко, подаренное ему матерью. Затем появился лебедь, его друг, быстро плывущий с
ладьею по воде; принц шагнул на ладью и, рассекая воды, отправился обратно на службу
Граалю. Эльза упала без чувств. Императрица решила оставить у себя младшего мальчика,
Лоэнгрина, ради езо отца и воспитать как собственного сына. Эльза же всю оставшуюся
жизнь скорбела и оплакивала* любимого супруга, который так и не вернулся к ней никогда.
Произведя инверсию саги о Лоэнгрине таким образом, что ее конец будет являться ее
началом — на основании перестановки или даже преобразования мотивов, что довольно
часто встречается в мифах, — мы получим уже знакомый тип сказания: маленький Лоэнгрин,
которого зовут так же, как и его отца, плывет по морю в лодке, и лебедь подводит ее к
берегу. Императрица усыновляет мальчика, и тот становится доблестным героем.
Женившись на благородной девушке из этой страны, он запрещает ей интересоваться его
происхождением. Когда запрет нарушается, он вынужден открыть свое чудесное
происхождение и божественную миссию, после чего лебедь доставляет его в ладье обратно к
Граалю.
Другие версии сказания о Рыцаре с Лебедем сохранили эту первоначальную расстановку
мотивов, однако в них по-___________________________________________________________
Братья Гримм в своих германских героических сказаниях (Bd. II, S.206, etc.) дают еще шесть вариантов сказания о
Рыцаре с Лебедем. Некоторые сказки братьев Гримм, такие как Шесть лебедей (№49), Двенадцать братьев (№9)
и Семь воронов (№25) с их параллелями и вариациями (Kinder- und Hausmarschen, Vol.3) также относятся к этому
мифологическому циклу. Дополнительный материал по этому циклу можно найти в издании Беовульфа в редакции
Лео, а также в Предисловии к Лоэнгрину Герре (1813)._________________________________
являются элементы сказок. Так, в сказании о Рыцаре с Лебедем из книги фламандских
народных сказаний (Deutsche Sagen, 1,20} вначале рассказывается история рождения семи
детей*, родившихся у Беатрисы, жены короля Фландрии Орианта. Матабрюна, злобная мать
находившегося в отъезде короля, приказывает убить детей, а вместо них подложить королеве
семерых щенят. Но слуга ограничивается тем, что бросает детей в пустынном месте, где их
находит отшельник по имени Хелиас. Вскормила детей коза. Беатрису же заточили в темницу.
Позднее Матабрюна узнает, что дети спасены, и снова приказывает убить их. Охотнику,
которому поручено это сделать, она велит в качестве доказательства выполнения ее приказа
принести серебряные цепи, с которыми дети появились на свет. Лишь у одного из мальчиков,
названного Хелиасом, в честь его приемного отца, остается его цепочка, благодаря чему ему
удается избежать судьбы своих братьев, которые превращаются в лебедей, как только с них
снимают их цепи. Матабрюна вызвалась доказать связь королевы с собакой, по ее под-
стрекательству Беатрису должны убить, если на ее защиту не встанет ни один из витязей. В
отчаянии она обращается с мольбой к Богу, который посылает в качестве спасителя ее сына,
Хелиаса. Остальные братья тоже спасаются с помощью цепей, кроме одного, цепь которого
уже переплавили. Король Ориант передает бразды правления своему сыну Хелиасу, который
приказывает сжечь Матабрюну костре Однажды Хелиас видит своего брата, лебедя, щего
ладью по озеру, посредине которого стоит за* Приняв это за знак свыше, он вооружается и
садится________________________________________________________________________
• В древней пангобардской сказке об изгнании короля Ламиссио, изложении Павла Диакона (L, 15),
описывается подобный случай Женщина-простолюдинка бросила семерых своих новорожденнь детей в пруд. Мимо
проезжал король Агельмунд, который с люб ством стал рассматривать детей, поворачивая их копьем. Когда один из
них ухватился за копье, король принял это за хорошее предзнаменование; он приказал, чтобы этого мальчика
вытащили из воды и отдали кормилице. И так как он вытащил его из пруда, который на его языке называется lama,
то и назвал мальчика Ламиссио. Мальчик вырос отважным воином и после смерти Агельмунда стал королем
лангобардов.___________________________________________________________________
ладью. Лебедь через реки и озера доставляет его к тому месту, куда ему предопредлено
Богом попасть, далее по аналогии с сагой о Лоэнгрине следует освобождение лживо
обвиненной герцогини; его женитьба на ее дочери Клариссе, которой возбраняется
интересоваться происхождением своего мужа. На седьмой год супружества она, ослушав-
шись запрета, спрашивает мужа об этом, после чего Хелиас возвращается домой в
лебединой ладье. В конце концов его брат лебедь также получает освобождение.
Характерные мотивы саги о Лоэнгрине — последующее исчезновение божественного героя
таким же удивительным образом, каким он некогда появился, а также перенос мифо-
логических мотивов из жизни старшего героя, носящего то же имя, в жизнь более молодого
героя, — будучи весьма распространенным явлением в мифотворчестве, — воплощены также
в англо-лангобардской саге о Скеафе, которая упоминается во введении Песни о Беовульфе
(см.: Н. v. Wolzogen (Ob.), Reclam), древнейшей германской эпической поэме, дошедшей до
нас на англо-саксонском языке. Отец старого Бе-овульфа получил свое имя Скильд Скефинг
(означающее сын Скеафа), потому что в раннем детстве лодку, в которой он спал на снопе
пшеницы, выбросило на берег чужой страны (англо-саксонское sceaf). Морские волны
прибили его к берегу страны, на защиту которой ему суждено было встать. Обитатели этой
страны приняли его как чудо, вырастили и позднее как посланца Бога сделали своим царем.
(Ср. Grimm: German Mythology, I, S.306, III, S.391; H.Leo: Beowulf, Halle, 1839). To, что
говорилось о наследнике царского рода Скафе*, или Скеафе в песне о Беофульфе, согласно
еди-___________________________________________________________________________
• Скаф на верхне-немецком будет Schaffing (бочка), что привело Лео к предположению относительно того,
что Sc//d называли Scefing'a, что у него не было отца по имени Sceaf или Schaf и что именно он сам и есть
выброшенный волнами на берег мальчик, которого назвали сыном бочки (Schaffing). Само имя Беовульф, или
Beowulf, означающее по мнению братьев Гримм Etienen-wolf (пчелиный волк), первоначально, по-видимому,
означала (согласно Вольцогену) Barwelf, то есть Jungbar (медвежонок или щенок), что напоминает сагу о
происхождении гвельфов, или вельфов (Ursprung der Welfen, Grimm, II, 233), где мальчиков должны были бросить в
воду, как "щенят"
нодушному мнению братьев Гримм и Лео, переносится на его сына Скеафинга Скильда. По
его требованию после его смерти его мертвое тело с царскими почестями помещают на
корабль без команды, который отправляется в море. Таким образом, он исчезает таким же
таинственным путем, каким его отец попал на берег; эта особенность, по аналогии с сагой о
Лоэнгрине, объясняется мифическим отождествлением отца и сына.
Беглый обзор этих разнообразных мифов о героях выявляет ряд единообразных черт на
типичном фоне, который может служить основой для построения стандартного сказания.
Такой план построения представляет собой нечто вроде идеального человеческого скелета,
который с незначительными отклонениями неизменно наблюдается при просвечивании
человеческих фигур, внешне отличающихся друг от друга. Индивидуальные нюансы
некоторых мифов и, особенно, грубые отклонения от прототипа можно исчерпывающим
образом объяснить лишь при толковании данного мифа. Само же стандартное сказание
можно сформулировать по следующей схеме:
Герой является ребенком весьма знатных родителей; обычно сыном царя. Его рождению
предшествуют различные трудности, такие как воздержание, долгое бесплодие, тайная, из-за
внешних препятствий или запретов, близость родителей. До рождения героя или перед
зачатием имеет место пророчество через сновидение или оракула, предостерегающее о
нежелательности его рождения и обычно таящее угрозу для отца или лица, его
представляющего. Как правило, младенца предают воде в корзине, сундуке, бочке. Затем его
спасают животные или люди низкого происхождения (пастухи) и вскармливает звериная самка
или женщина-простолюдинка. Выросший герой находит своих знатных родителейл весьма
разнообразными способами; с одной стороны, мстит своему отцу, а с другой — получает
признание у других! и, в конце концов, добивается высокого положения и почета*!_________
• Возможность дальнейших уточнений отдельных моментов этой схемь можно видеть из материала,
представленного Лессманом в работе Сказание о Кире в Европе________________________
Как видно из представленной схемы, во всех этих мифах отношение героя к своим отцу и
матери неизменно имеет нездоровый характер, вследствие чего у нас есть основание
предполагать, что такое отклонение должно быть обусловлено чем-то в характере самого
героя, и такого рода мотивы отыскать несложно. Вполне понятно — что можно отметить у
современных эпигонов героического века — что для героя, которому, как никому другому,
постоянно грозит людская зависть, подозрительность и клевета, его подлинное
происхождение зачастую становится источником величайших страданий и осложнений.
Старый афоризм о том. что "не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у
сродников и в доме своем" (Мрк, 6:4), означает не что иное, как признание того, что непросто
почитать как пророка человека, чьи родители, братья и сестры или друзья детства хорошо
известны нам Представляется, что существует необходимость в том, чтобы пророк отрекся от
своих родителей; известная опера Майербеера также основана на признании того что
профетическому герою во имя его миссии дозволено отречься даже от своей нежно любимой
матери.
Однако, когда мы переходим к более глубокому рассмотрению мотивов, заставляющих героя
разорвать свои семейные узы, возникает ряд трудностей Многочисленные исследователи
подчеркивали, что понимание мифотворчества требует обращения к его первичным
источникам, а именно к способности к воображению*, присущей индивиду. Подчеркивается
также тот факт, что эта способность к фантазии в ее самых активных проявлениях и
безудержной щедрости наблюдается лишь в детстве. Поэтому для облегчения понимания
намного более сложной (а также более грудной) мифологической и художественной
фантазии, в neppvm очередь следует изучить образную жизнь ребенка___________________
См. также трактовку Вундта, который представляет героя как психологическую проекцию человеческих желаний и
стремлений (loc.cit. S48)
Между тем, исследование детской способности к воображению еще только начинается, и
лишь достаточно продвинувшись вперед, оно позволит нам использовать сделанные в этой
области открытия для объяснения более сложных психических явлений. Причина такого
недопонимания психической жизни ребенка объясняется отсутствием подходящего
инструмента, а также надежного пути, ведущего к сложностям этой очень тонкой и довольно
недоступной сферы. Такие детские реакции никоим образом нельзя изучать, наблюдая за
нормальным взрослым человеком; и в самом деле, принимая во внимание определенные
психические расстройства, можно даже говорить о том, что нормальная психическая
целостность обычного человека заключается как раз в преодолении и забвении своих детских
причуд и фантазий, и таким образом, этот путь оказывается заблокированным. С другой
стороны, что касается детей, здесь эмпирическое наблюдение (которое, как правило,
вынуждено довольствоваться внешними проявлениями) не достигает своей цели в
исследовании психических процессов, потому что мы пока еще не можем правильно
проследить все их движущие силы, за неимением надлежащего инструментария. Однако
существует определенный класс людей, так называемых психоневротиков, которые, как
показали исследования Фрейда, несмотря на то, что внешне выглядят совершенно
взрослыми, в некотором смысле остаются детьми. Можно сказать, что эти психоневротики не
отрешились от своей детской психической жизни, напротив, в ходе их созревания вместо того,
чтобы претерпевать трансформации, она все больше упрочивалась, становясь все более
выраженной. У психоневротиков детские реакции сохраняются и усиливаются и, таким
образом, способны привести к патологическим последствиям, когда эти незаметные реакции
приобретают чрезмерное распространение и гипертрофированные формы. Фантазии
невротиков являются, так сказать, однородно преувеличенным воспроизведением детских
фантазий. Казалось бы, это подсказывает путь решения проблемы. Однако, к сожалению, в
таких случаях найти доступ к психике таких людей намного сложнее, чем к детским умам.
Существует лишь один, из-
вестный на сегодня инструмент, который делает этот путь реальным: а именно —
психоаналитический метод, разработанный Фрейдом. Постоянное обращение к этому инст-
рументу способно прояснить видение наблюдателя до такой степени, что он может теперь
различать подобные движущие силы в их самых нечетких проявлениях в психической жизни
всякого человека, включая тех, кто не рискует стать невротиком.
Профессор Фрейд любезно предоставил в распоряжение автора свои по достоинству
высокоценимые разработки относительно психологии неврозов; на них и основаны
нижеследующие комментарии, касающиеся воображения ребенка, равно как и невротика.
Отказ растущего индивида от опеки родителей является одним из самых необходимых, но
также и одним из самых болезненных достижений эволюции. Такое отделение является
абсолютно необходимым фактором, и можно считать, что у нормальных взрослых людей оно
в определенной мере достигнуто. Социальный прогресс во многом базируется на
противостоянии двух поколений. С другой стороны, существует категория невротиков,
состояние которых указывает на то, что именно эту проблему им решить не удалось. Для
маленького ребенка родители, в первую очередь, являются его единственным авторитетом и
источником веры. Быть похожим на них, то есть на родителя одного с ребенком пола, вырасти
таким, как отец или мать, — самое сильное и ни с чем не сравнимое желание ребенка.
Последовательное умственное развитие, естественно, приводит к тому, что ребенок
постепенно начинает осознавать, к какой категории принадлежат его родители. Он узнает о
других родителях, которых сравнивает со своими собственными, и у него возникают сомнения
относительно исключительности и несравненное™, которыми он их наделял Самое незна-
чительное происшествие в жизни ребенка, вызывающее у него настроение
неудовлетворенности, способно обернуться критикой родителей; в отношение ребенка к ним
вкрадывается растущее убеждение, что в некотором смысле другие родители могут быть
предпочтительнее Из психологии неврозов мы узнали, что в этой связи могут быть
субъект самого сильного сексуального любопытства помещается в ситуацию тайной
неверности и скрытой любовной связи. Таким образом, первичные, или асексуальные,
фантазии поднимаются до уровня последующего более полного понимания
Снова очевиден мотив мести и расплаты, который и первоначально был на переднем
плане. Такими невротическими детьми оказываются, главным образом, те, кого родители
наказывают, чтобы отучить от вредных сексуальных привычек. Такие дети своими
фантазиями мстят родителям. Самые младшие в семье в особенности склонны лишать
своих предков их превосходства (в точности как в исторических сюжетах). Зачастую они
без колебаний приписывают матери такое количество любовных связей, сколько у них
самих имеется соперников перед нею. Интересная вариация обычного семейного романа
сводится к восстановлению законности рождения самого сочиняющего героя, тогда как
другие дети выставляются при этом как незаконные. Кроме того, семейный роман может
подчиняться особым интересам, всевозможного рода влечениям, дающим начало
выдумкам самого разнообразного характера. Например, юный романтик таким образом
может избавиться от родства с сестрой, которая привлекает его в сексуальном плане.
Тот, кто в ужасе отворачивается от этой развращенности детского ума или, скажем,
оспаривает вероятность такого положения дел, должен принять во внимание, что все эти
с виду неблаговидные фантазии в конечном итоге не имеют такого пагубного смысла и
что под их тонкой личиной все равно сохраняется изначальная любовь ребенка к своим
родителям. Неблагодарность и предательство со стороны ребенка являются лишь
видимостью, ибо, исследуя более детально самую распространенную из этих
романтических фантазий, а именно замену обоих родителей или только одного отца
более высоко стоящими лицами, можно увидеть, что эти новые, знатного происхождения
родители во всем наделяются качествами из реальных воспоминаний о настоящих,
простых родителях, так что по существу ребенок не устраняет своего отца, а возвышает
его. Стремление заменить реального отца на более выдающегося в целом является
просто выражением желания ребенка вернуть "добрые старые времена", когда отец
еще казался самым сильным и благородным человеком, а мать — самой милой и
прекрасной женщиной. Ребенок отворачивается от того отца, каким он знает его сейчас, к
отцу, в которого он верил когда-то; его воображение в действительности является лишь
выражением сожаления о том, что эти счастливые времена прошли. Таким образом в
этих фантазиях снова утверждается переоценка ранних лет детства*.
Интересный вклад в эту тему вносит изучение сновидений. Толкование сновидений
показывает, что даже в более поздние годы в сновидениях о повелителях или
повелительницах, эти величественные особы представляют отца и мать".
Так детская переоценка родителей сохраняется в сновидениях нормального взрослого
человека.
Когда мы начинаем подставлять вышеупомянутые моменты в нашу схему, то видим, что
вполне оправданно сравниваем эго ребенка с героем мифа, принимая во внимание, что
мифы о героях и семейные романы обнаруживают одну и ту же тенденцию: повсюду в
мифах прослеживается стремление избавиться от родителей, и такое же желание
присутствует в фантазиях ребенка, когда он пытается установить свою независимость. В
этом отношении эго ребенка ведет себя так же, как герой мифа, и в действительности
героя следует рассматривать как коллективное эго, вооруженное всем необходимым
мастерством. Подобным же образом герой индивидуальной поэзии обычно представляет
самого автора или, по крайней мере, одну из сторон его характера.
Обобщая основные черты мифа о герое, мы получаем происхождение от знатных
родителей, предание воде в корзине (и т.п.) и воспитание родителями низкого социаль-
* В отношении идеализации родителей детьми см. комментарий Мэ-дера к очерку Фрейда (Jahrb. I.
Psychoanalyse, S.152, Zentralblattf. Psychoanalyse, I, S.51) иэссе Варендонка (Varendonk: Lesidealsd'enfant, T. VII,
1908).
** См. Толкование сновидений Фрейда (Freud: Traumdeutung, S.200).___________________
ного положения, с последующим развитием фабулы к возвращению героя к своим
настоящим родителям, которое либо сопровождается соответствующим возмездием,
либо нет. Совершенно очевидно, что две родительские пары мифа соответствуют
реальной и воображаемой родительским парам романтической фантазии. Более близкое
рассмотрение выявляет психологическую идентичность бедных и благородных
родителей, точно так же, как в детских и невротических фантазиях.
В соответствии с характерной для раннего детства переоценкой родителей миф
начинается с благородных родителей, совсем как романтическая фантазия, тогда как в
реальной жизни взрослые быстро адаптируются к действительным обстоятельствам.
Таким образом, фантазии семейного романа просто реализуются в мифе со смелой пе-
рестановкой действительных обстоятельств. Неприязненное отношение отца и
следующее за ним изгнание акцентирует мотив, побудивший эго обратиться ко всем этим
фантазиям. Воображаемый роман является, так сказать, высвобождением
неприязненных чувств, которые ребенок питает по отношению к отцу и которые в такой
фантазии проецируются на отца. Следовательно, изгнание в мифе эквивалентно
отречению в романтической фантазии. В невротическом романе ребенок избавляется от
отца, тогда как в мифе отец пытается избавиться от ребенка. И как того требует сущность
фантазии, естественным завершением становится спасение и возмездие.
Чтобы определить всю ценность такого параллелизма, только что представленного в
общих чертах, следует попытаться на этом основании интерпретировать некоторые
постоянно встречающиеся детали мифа, которые, по-видимому, требуют особого
объяснения. Это тем более необходимо, ввиду того, что никакого удовлетворительного
объяснения этих деталей не выдвигают даже самые восторженные приверженцы
мифологии и натурфилософии. К таким деталям относятся постоянное упоминание
сновидений (или оракулов) и способ избавления от ребенка посредством предания его
воде в корзине и т.п. На первый взгляд такие мотивы представляются не поддающимися
психологической интерпретации. Однако, к счастью, изучение символизма сновидений
позволяет прояснить эти элементы мифов о герое. Использование одного и того же
материала в сновидениях здоровых людей и невротиков* указывает на то, что предание
воде — не что иное, как символическое выражение родов. Дети выходят из "воды"**.
Корзина, сосуд или короб*** означают вместилище, лоно; так что предание воде
непосредственно означает___________________________________________________________
* Ср. со "сновидениями о рождении" (Freud: Traumdeutung, S.207).
** В сказках, адаптированных для детского восприятия и особенно к детским сексуальным представлениям
(см. статью Фрейда в декабрьском номере Sexuelte РгоЫете), рождение человека часто изображается как
вытаскивание ребенка из колодца или озера. Например (Grimm: Deutsche Sagen, I, 7), повествуется о том, что
новорожденные появляются из колодца, где они рождаются на свет. Такая интерпретация, по-видимому,
подходит и к некоторым национальным обычаям; например, когда у кельта была причина сомневаться в
своем отцовстве, он помещал новорожденного на большой щит и пускал его на воду ближайшей реки. Если
волны прибивали его к берегу, ребенок считался законным, но если он тонул, это служило доказательством
обратного, и мать ребенка также убивали (см. Franz Helbrng: History of Feminine Infidelity). Дополнительный
этнологический материал из фольклора собран автором в его Саге о Лоэнгрине.
*** "Короб" в некоторых мифах представлен пещерой, которая также отчетливо символизирует лоно,
например, в повествовании об Аврааме, Ионе и др. и особенно в истории о Зевсе, который родился в пещере
горы Ида и был вскормлен козой Амальтеей; мать укрыла его там в страхе перед своим супругом, Кроносом.
Согласно Илиаде Гомера (XVIII, 396, et seq.), Гефест также был брошен в воду своей матерью из-за его
хромоты и в течение девяти лет скрывался в пещере, окруженной водой. Заменой на прямо противоположное
(падение в воду) рождение здесь явно представляется как окончание девяти месяцев внутриутробной жизни.
Более широко распространенным, чем рождение в пещере, является помещение ребенка в сундук, о котором
рассказывается как в вавилонском мифе о Марду-ке-Таммузе, так и в египетско-финикийском мифе об
Осирисе-Адонисе (см. Winckler. Die Weltanschauung des alten Orients, Ex Oriente Lux, \, I, S.43). Бахус также
избегает преследований царя благодаря тому, что был брошен в сундуке в воды Нила, и его трехмесячного
спасла дочь царя (Paus, III, 24), что удивительно напоминает легенду о Моисее. Подобная история
повествуется и о Тенесе, сыне Кикна (Siecke: Hermes, S. 48, Annot), и о многих других. Распространенность
подобных символических представлений среди аборигенов демонстрируют следующие примеры: Штукен
пересказывает нам новозеландскую сказку о полинезийском похитителе огня (и семян) Мани-тики-тики,
которого сразу же после появления на свет мать бросила в море, завернув в фартук (в сундуке, коробке). О
подобной истории рассказывает и Фробениус (loc.cit, S.379); здесь ребенка бросают в воду, его находит и
воспитывает богатая бездетная женщина, но в конце концов он решает найти своих настоящих родителей. Жене
Раджи Бесурйяи был послан ребенок, плывущий на пузыре водяной пены (из Сингапура) (Zeitschrift fur Ethnologie,
1906,8.281).
процесс рождения, хотя и выражаемый через прямую противоположность.
Тому, кто станет возражать против подобной репрезентации через противоположное
следовало бы вспомнить, как часто сновидения идут по такому же пути (ср. Freud: Тгаит-
deutung, S.238). Подтверждение такой интерпретации предания воде в распространенном
человеческом символизме предоставляет нам материал самих легенд: это содержание сна,
приснившегося деду (или еще убедительнее — самой матери)* перед рождением ребенка в
мифе о Кире в версии Ктесия; в этом сновидении из лона женщины, готовящейся стать
более утрированном виде показывает правильность такой интерпретации, ибо за
отцеубийством здесь следует инцест с матерью. Такое эротическое отношение к матери,
господствующее в других мифических циклах, в мифах о рождении героя переносится на
задний план", в то время как противостояние отцу более сильно выражено._______________
* См. анализ этого отношения и его психических последствий в Толковании сновидений Фрейда.
** Некоторые мифы создают впечатление, что любовные отношения с матерью были изъяты из них как слишком
противоречащие морали определенного времени и определенного народа. Следы такого пресечения все же видны
при сравнении различных мифов или различных вариантов одного и того же мифа. Например, в варианте Геродота
Кир является сыном дочери Астиага, а согласно Ктесию, он делает дочь Астиага (которого побеждает) своей женой
и убивает ее мужа, который в изложении Геродота является его отцом. См. Husing: Contributions to the Kyros Legend,
XI. Сравнение саги о Дарабе с очень похожей легендой о св. Георгии также показывает, что инцест с матерью в
истории о Дарабе просто опущен. Обычно он предшествует признанию, здесь же, напротив, признание
предотвращает инцест. Такое изъятие на его ранней стадии может быть изучено на Ц примере мифа о Телефе,
где герой женится на своей матери, но |~/ узнает ее прежде чем свершается инцест. Сказочное обрамление *
легенды о Тристане, где Изольда извлекает Тристана из воды (т.е.. рождает его), предполагает фундаментальную
тему инцеста, которая также прослеживается в факте адюльтера с женой дяди. Читателю предлагается обратиться
к статье автора (Rank: Das tnzest-Motiv in Dichtung und Sage), в которой тема инцеста, -олько лишь упоминаемая
здесь, обсуждается подробно с прослеживанием множества нитей, ведущих к этой, в настоящее время
заброшенной теме.______________________________________________________________
Факт, что это детское противостояние отцу в мифах о рождении несомненно
провоцируется враждебным поведением отца, обусловлен полной перестановкой
отношений, известной как проекция, причиной которой являются очень специфические
свойства психической активности, задействованной в построении миф. Механизм
проекции, сыгравшей свою роль в реинтерпретации акта рождения, а также в некоторых
других особенностях мифотворчества, которые будут обсуждаться позднее, требует
единообразия в опре-, делении характера мифа как параноидной структуры, принимая во
внимание его сходство со специфическими процессами, прослеживаемыми в механизмах
некоторых психических расстройств. Близко связано с параноидным характером
свойство разделения или разобщения того, что слито в воображении. Этот процесс,
иллюстрируемый появлением двух родительских пар, обеспечивает основу для
формирования мифа и, наряду с механизмом проекции, дает нам ключ к пониманию
всего ряда иначе необъяснимых конфигураций мифа. Движущей силой проецирования
неприязненной позиции героя на отца является желание оправдания, возникающее от
причиняющего беспокойство осознания подобных чувств по отношению к отцу. Однако
процесс замещения, который начинается с проекции вызывающего беспокойство чувства,
продолжается дальше и посредством механизмов разделения или разобщения находит
иное выражение своего постепенного развития в очень характерных формах мифа о
герое. В первоначальном психологическом обрамлении отец все же остается
тождественным царю, деспотичному преследователю. Первое ослабление такого
отношения наблюдается в тех мифах, где уже имеется попытка отделения деспотичного
преследователя от настоящего отца, но она осуществлена еще не полностью, первый все
же остается родственником героя, обычно дедом, как например в мифе о Кире во всех его
версиях и вообще в большинстве мифов о герое. Отделение роли отца от роли царя в
мифах такого типа означает первый шаг в сторону возврата фантазии к реальным
обстоятельствам, и соответственно отец героя в мифах этого типа выступает главным
образом в роли человека низкого положения (мифы о Кире, Гильгамеше и др.). Таким
образом, герой снова приближается к своим родителям, устанавливается определенное
родство, которое находит свое выражение в том факте, что не только сам герой, но также
и его отец с матерью являются объектами преследования тирана. Итак, герой оказы-
вается более близко связан с матерью (часто их вместе бросают на произвол судьбы:
Персей, Телеф, Фаридун), которая ему ближе в эротическом отношении, в то время как
отказ от ненависти к отцу здесь выражается самой сильной противоположностью*, ибо,
как в сказании о Гамлете, герой выступает уже не в роли преследователя своего отца
(или, соответственно, деда), а как мститель за смерть убитого отца. Сказанное
предполагает более близкую связь сказания о Гамлете с иранским преданием о Кай
Хусроу, где герой также выступает в роли мстителя за своего убитого отца (ср.: Фаридун
и др.).
Образ деда, который в некоторых сказаниях замещается другими родственниками (дядей
в сказании о Гамлете), также имеет более глубокий смысл". Мифологический комплекс
матерью, вытекает столько воды, что она, подобно океану" способна затопить всю Азию.
Примечательно, что_____________________________________________________________
* В упоминавшейся ранее работе Абрахама (Abraham: Dreams and Myths, p. 22) представлен анализ весьма
похожего, хотя и более сложного сновидения о рождении, которое отвечает реальным обстоятельствам; молодой
беременной женщине, не без страха ожидавшей родов, привиделось во сне рождение сына, и вода появилась
непосредственно как амниотический поток.
** Эта воображаемая картина огромного количества воды очень близка к мотивам большой и широко
распространенной группы мифов о Потопе, которые в действительности представляются не чем иным, как
универсальным выражением мифа об изгнании. Герой представлен здесь человечеством в целом. Гневным отцом
является бог; гибель и спасение человечества точно так же следуют друг за другом в прямой последовательности.
В таком параллелизме интересно отметить, что ковчег или осмоленный дом, в котором Ной плывет по воде, в
Ветхом Завете обозначается тем же словом tebah, что и емкость, в которой оставляют младенца Моисея (Jeremias,
loc. cit, S.250). Относительно мотива Великого Потопа см.: Jeremias, S.226; см. также работу Лессмана,
посвященную саге о Кире в Европе, где Потоп описывается как возможное
