Глава 11. На следующее утро позвонил Зак

 

На следующее утро позвонил Зак. Хотел встретиться с Морисом за ленчем.

– При одном условии, – сказал Морис. – Никаких баров. В данный момент у меня слишком слабая воля.

– Давай тогда в парке. Я и сам не могу за себя поручиться.

Они сошлись на скамейке, над которой через несколько дней вспыхнет фейерверк. У Зака лежала фляжка в кармане, Морис смотрел в другую сторону, пока мэр выпивал. Прошли те времена. Хотя бы это он должен сделать для Шейлы.

– Ну, – начал Зак, – интересно, знаешь ли ты, что я хочу сказать?

– Ни малейшего представления не имею.

– Я хочу сказать о твоем отце, о моем отце, об отцах города. Кругом отцы, отцы, не сумевшие наставить сыновей на правильный путь.

– К сожалению, тут я помочь не могу.

Под ногами у них летел мусор.

– Господи, я погубил этот город, – сказал Зак.

– Мерси вел жульническую игру. Любой мог бы бросить крапленую карту.

– Но я один из банкометов.

Морис начинал догадываться, что хочет сказать мэр.

 

Интересно, думала Шейла, как врачи осваивают наихудшую профессиональную обязанность? Практикуются перед зеркалом? Занимаются на актерских курсах? Или у них есть хладнокровные двойники, провожающие облученных в долину смерти?

Впрочем, она чувствовала в себе больше сил, чем ожидала. Может быть, дело еще обернется иначе. В любом случае в мире есть очищающие источники, не говоря о целителях, шаманах, специалистах по акупунктуре, прорицателях, гуру. Она переправится через широкую воду и получит награду, которую сулит «И цзин». Своевременно вызвала Шейлу Первую, имея теперь небольшую надежду нейтрализовать предполагаемую мудрость своих зрелых лет.

Вся эта мистика «нового века» ^[37] – дерьмо собачье, дешевая болтовня. Если ты вообще можешь чему-то молиться, молись медицине. Только не надо обманываться по-ребячески. Для этого ты слишком стара.

– Сама катись в задницу, – сказала Шейла.

В годы любовных игр уяснила одно: никогда не гадай, как оценишь игру, лежа после нее в постели. Это своего рода грех перед временем. Надо сосредоточиться на текущем моменте, а потом осмысливать последствия. Иначе гарантирована неудача – попытаешься перескочить через пропасть, и проскочишь само событие.

Дверь открылась. Да, сейчас доктор ее осмотрит. Но какую из них он увидит?

– Мне надоело быть мэром, – сказал Зак.

– Ну, так больше не переизбирайся.

– Это нехорошо. Я обязан перед твоим и своим отцом. Они сделали меня мэром, а я должен сделать так, чтоб они, даже мертвые, одобрили моего преемника.

– Не говори того, что собрался сказать.

– Слишком поздно, Морис. Я бумаги уже подписал. Знаешь, как последний осел, занимался всякими дерьмовыми делами, тогда как все это время мог взять себе заместителя, просто на случай, а подсказать никто даже не потрудился. Наверно, совет собирался назначить кого-нибудь из своих. Необходимости не возникало. До нынешнего момента. Поэтому ты становишься заместителем мэра и собственно мэром после моего ухода. Поздравляю.

Морис выхватил фляжку из кармана Зака.

– Видишь, что эта дрянь сотворила с твоими мозгами? Как я могу стать мэром, черт побери? А самое главное – зачем мне это нужно? Я отказываюсь.

Зак отобрал фляжку, надолго присосался.

– Если не согласишься, назначу кого-нибудь похуже. Сделаю мэром Холли, будь я проклят. Осчастливит избирателей.

– Холли вполне подходит. Будет расхаживать с тобой под ручку неделю-другую. Это гораздо больше того, чего ты можешь ждать от любой другой женщины.

– Это твое, – сказал Зак, вынув из кармана трубку и протянув Морису. – Кури. Через несколько дней станешь нашим Макартуром.^[38]

Морис повертел в руках трубку, желая, чтоб Мерси находился на Филиппинах или хоть в Миссури. С другой стороны, Шейле, возможно, было бы приятно иметь мужем мэра, старающегося воскресить город, обреченный с самого начала. Может быть, она снова бы называла его «великим человеком».

– Черт побери, Зак, зачем ты так со мной поступаешь?

– А кто еще есть? Ты даже в гольф не играешь. Если работа тебе не понравится, не ходи на перевыборы. Останешься единственным мэром, пока не проголосуют за мое возвращение. Конечно, если передумаешь, твоя кандидатура бесспорна.

– Половина города считает, что я должен заплатить за избавление Мерси от всех проблем.

– Эта половина не голосует. Другая, фактически, тоже. В последний раз я получил двести голосов против одного. Сам против себя голосовал.

Морис вспомнил отца на балконе, курившего трубку, глядя на Мерси, погибавший быстрей его собственного рассудка.

– Оставь себе, – сказал он, возвращая трубку Заку. – Дома ими набит целый ящик комода.

– Наверно, я должен сказать спасибо. Приступишь к работе на следующий день после фейерверка.

– Не можешь удержаться от заявления, что уйдешь с шумом и громом?

– По правде сказать, – сказал Зак, допив фляжку, – вечером после шоу я ложусь в лечебницу. Там будет к тому времени тишина и покой.

На лице у врача возникло озадаченное выражение. К тому же он моложе нее. Можно поклясться, что предпочел бы Шейлу Первую.

Мысли кружились с ужасающей скоростью. Ясно, надо успокоиться, приготовиться и к худшему, и к лучшему, не думая о дальнейшем, к примеру о том, что будет делать по пути домой, смеяться, плакать или вовсе не реагировать. Но именно об этом она и думала, пытаясь перепрыгнуть через докторский стол и выскочить в дверь, прежде чем прозвучит слово и будет объявлен диагноз.

– Спасибо, и никаких спасибо, доктор. Пока.

Однако событие приближалось.

Он открыл рот. До чего ровные зубы.

Он медлил. Хороший или плохой признак?

На стене висело изображение человеческого тела. Скольких оно пережило пациентов? Какие песни любили умершие? Какую музыку не удалось услышать пещерному Колтрейну, не знавшему роскоши саксофона и тем более студии звукозаписи?

Доктор пролистал свои записи и, кажется, удивился, что она улыбается. Забавно: она всегда умела держать себя в руках. Теперь улыбка застыла, как на написанном Морисом портрете, но время не остановилось. Озадаченное выражение не сходило с лица доктора. Он еще не привык говорить то, что готовился сказать.