Способ приобщения. Это упражнение потребует от вас десяти минут каждый день в течение недели

 

Это упражнение потребует от вас десяти минут каждый день в течение недели. И выполнять его нужно непосредственно перед сном.

 

Возьмите ручку и напишите несколько фраз о том, как прошел день: «Сегодня был плодотворный, но тяжелый день. У меня было дурное настроение, но все равно получилось сделать много полезных дел. Меня беспокоят отношения с Майклом. Интересно, как можно усовершенствовать проект на работе…» Из всего, что написали, постарайтесь выделить один вопрос, который стоило бы задать своему подсознанию перед сном. Например, «Как поступить с Майклом?» или «Что сделать с рабочим проектом?» Просто запишите свой вопрос. Не трудитесь отвечать. Вполне может быть, что ответ придет к вам во время работы над утренними страницами.

Выполняя это упражнение, будьте внимательны, замечайте и записывайте мельчайшие перемены к лучшему: «Я выбралась на прогулку. Перезвонила сестре. Рабочая встреча прошла прекрасно». Если утренние страницы помогают задать настрой и темп предстоящего дня, вечерние записки позволяют замечать и ценить повседневные благословения.

 

 

Глава 29

Голос

 

Критики уделяют много внимания личному стилю автора, его «голосу». Я убеждена, что писательский голос есть у любого человека, потому что у любого человека есть голос. Немало суеты и вокруг создания «уникального» голоса. Я считаю, что он уже и так уникален у каждого из нас. Нам не нужно его «развивать» – скорее, нужно просто обнаружить его или, вернее сказать, раскрыть.

Возможно, кому‑то все это покажется семантической софистикой, но только не мне. Как только мы начинаем думать, что писать – сложное и возвышенное занятие, как только мы воображаем, что для этого нам нужно придумать себе «голос», писательство делается малопонятным и трудным искусством, а не врожденным правом, правом писать.

Если сосредоточимся только на том, чтобы иметь голос – в ущерб содержанию – мы ставим телегу впереди лошади. Если позволим себе погрузиться в то, что хотим выразить, интуитивно отыщем подходящий способ это сделать.

Давайте вернемся на минутку к физическому голосу, с которым все мы рождены. Этот голос имеет основу. Эта основа – дыхание. Работая над раскрытием голоса, учитель вокала начинает перво‑наперво с правильного дыхания: размеренного, бесперебойного, самым нутром.

Нет лучшего способа раскрыть свой писательский голос, чем писать размеренно, бесперебойно, самым нутром. Я пишу утренние страницы ежедневно. Это как петь гаммы. Так я перебираю свои эмоции, жизненные обстоятельства, свои действия и реакции – и занимает это всего двадцать минут.

Уже двадцать лет я помогаю ученикам раскрыть свой творческий потенциал и иногда учу их писать. В обоих случаях я прошу их создать основу – писать размеренно, бесперебойно и самым нутром. Это писательская работа над дыханием. Это основание, на котором строится все остальное.

– Но, Джулия, мне нужно работать над романом.

– Научись писать регулярно и с легкостью, и тебе будет легко сочинить роман.

Уже несколько лет я работаю с композитором Тимом Уитером. Я учусь пению, и Уитер помогает мне в этом. Он показал мне, как петь простые гласные звуки – эквивалент коротких слов в один слог – а потом нанизывать эти звуки один за другим. Это называется «интонирование».

– Какое отношение интонирование имеет к пению? – хотела спросить я, точно так же, как мои студенты спрашивают, какое отношение регулярные утренние страницы имеют к романам, пьесам и сценариям.

– Научишься хорошо интонировать – будешь хорошо петь. Ведь пение – это более сложная разновидность интонирования, – ответил мне мистер Уитер.

– А…

Как пение – это более сложная разновидность интонирования, которая помогает добиться более красивого голоса, точно так же размеренные, бесперебойные, нутряные утренние страницы помогут наработать писательский голос, который будет звучать объемно и красиво, независимо от жанра.

– Но, Джулия, разве, чтобы иметь голос, не нужно быть самобытным?

– Вы уже самобытны. Для этого необходимо лишь быть самим собой.

Если писать телом – погрузиться в колодец личного опыта и выражать, что чувствуем, – в конце концов мы накапливаем корпус текстов. «Полновесный голос» – дословное определение: мы пишем нутром, а не из головы, мы добиваемся той же полноты резонанса, что и певец, который дышит диафрагмой, а не верхней частью груди.

Что я имею в виду, когда советую «писать нутром»?

Мы говорим «чуять нутром». И подразумеваем то самое мгновенное знание, какое будто минует обычные электросхемы ума. Писать можно точно так же. Можно прислушиваться к своим чувствам, а не думать о них. Нутряное письмо в первую очередь дает нам обойти внутреннего цензора. Для большинства из нас цензор меняется в размерах день ото дня. Как Алиса в Стране чудес: иногда он огромен, всеяден, вездесущ, а иногда это всего лишь тоненький назойливый недовольный писк. Хитрость в том, чтобы не уделять ему внимания, и при этом принять его – и писать, что бы он ни говорил.

Я часто представляю себе цензора как надоедливого ворчливого родственника, вечного зануду. Поскольку писать утренние страницы неправильно просто невозможно – это всего лишь три ежедневные страницы чего угодно, – они приучают цензора помалкивать, а нас – работать, невзирая на ворчание цензора. Иными словами, утренние страницы дают нам возможность на учиться писать нутром.

У меня есть еще несколько уловок. Допустим, я беру какую‑нибудь говорящую фразу, например: «Я бы очень хотела написать о…» – и завершаю ее двадцать раз подряд. Иногда я выбираю «Вот чего я боюсь сказать: …» Или: «Было бы интересно написать о…»

Например, сейчас интуиция подсказывает мне, что каждый, кто это читает, уже имел возможность испробовать на себе, что значит писать нутром. Это текст «от бедра» – как будто адресованный тому, кто в нас «врубается». Мы оставляем все навороты и загогулины, которые обычно удаляем из текстов, предназначенных для посторонних глаз. Иначе говоря, найти свой голос – значит почувствовать себя в безопасности. Именно это имеет в виду Фрэнк Мириам, учитель вокала Шинейд О’Коннор, когда советует «дать песне петь саму себя». Я разделяю его убеждение: если сосредоточиться на том, что говоришь, то, как ты это делаешь, получится само.

Когда наша проза становится слишком усложненной, неловкой, вычурной, не только наш авторский голос страдает, а и наша душа. «Продай хитроумие и купи изумление»[46], – советовал поэт и мистик Руми.

Наилучший совет о том, как писать, мне дал Артур Кретчмер, редактор «Плэйбоя», на заре моей писательской карьеры.

«Не утруждай себя попытками писать для среднего читателя, Джулия, – сказал он. – Ты никогда не увидишь его в глаза. Пиши для своего идеального читателя, для того, кто поймет все, что ты хочешь сказать».

Иными словами, для читателя, с которым вы чувствуете себя безопасно.

Сейчас мой идеальный читатель – Дэвид. Вчера я говорила с ним по телефону, а потом наскоро написала:

 

БЕЗОПАСНОСТЬ

Вот как выглядит безопасность.

Просторная комната,

Где светло и свежо.

Гд камин, и кресло для чтения,

И виды в окне.

Вот как выглядит безопасность.

И это ты.

 

Сегодня утром я воодушевлена и счастлива. К моей кормушке слетелась целая эскадрилья певчих птиц. Дом полон птичьих трелей. Дикие розы великолепны – прекрасное утешение к отцветающей сирени. Эта книга, писать которую было то утомительно, то восхитительно, в итоге пишет сама себя. И напоминает мне о том, что, хоть мне и хотелось бы иметь узнаваемый голос, моя задача – дать голос, позволить самому тексту проявляться посредством меня.

Когда готовы стать пустым сосудом, мы обязаны расстаться с представлениями о том, как наши произведения должны выглядеть и звучать. У писателей та же задача, что и у актеров. Если актер точно знает, как должна выглядеть его игра, это знание мешает ему быть верным мгновенной жизни, пытающейся пробиться сквозь него. Это касается и нас, писателей: если тратим слишком времени на умозрительности, а не на воплощение, мы застреваем в том, как должен выглядеть текст, и остаемся на поверхности – не доверяем тексту, не погружаемся глубже. (Именно поэтому фильмы «поверхностной концепции» так часто утомительны. Умозрительность в них глушит любые тонкости сообщаемого.)

Чтобы добиться совершенства в литературном творчестве – а также в актерской игре, пении, танце и любых других видах искусства – нужно учиться не управлять происходящим, а позволить самому искусству управлять нами. Танцор скажет: «Танец танцует меня». Художник повторит: «Картина сама себя пишет». Парадокс в том, что мы учимся тому или иному виду искусства, пока не овладеем им достаточно, чтобы позволить ему овладеть нами.

Ежедневные тренировки в течение длительного времени помогают нам стать достаточно сильными и гибкими, чтобы выдержать напор творчества, льющегося сквозь нас. Ноги танцора приучены не спотыкаться. Так и мы, писатели, упражняемся, чтобы слушать неколебимо. Ежедневно прислушиваясь к тому, что нам положено писать, мы учимся позволять самим произведениям изливаться через нас.

Авторский голос – это не набор хитростей и приемов. Это средство связи. Индивидуальность в голосе проявляется не тогда, когда мы влюбляемся в его звучание, а когда у нас получается пойти дальше.

Хитроумие мешает и писать, и думать по‑настоящему. Писатель, влюбленный в собственный стиль, похож на Нарцисса, склонившегося над прудом полюбоваться своим отражением. И мысли, и голос, зациклившись на себе, становятся вялыми и затхлыми. Церебральное письмо отрезает нас от сердца. Именно об этом следующее стихотворение – о хитроумии.

 

АВВА, ОТЕЦ

Я выдумала слово, а выговорить не могу.

У меня целый алфавит на выбор –

Алфавит из чужих голосов.

И закружились в танце

Мой китайский с греческим,

География, картография,

А мне осталась – каллиграфия.

А дело вот в чем:

Слоги мои шипят чье‑то имя, какое и не сказать.

Сижу, молчу.

Пинаю сапогом – себя.

Хочу я – просто и правдиво –

Назвать себя.

Авва, Отец, приди ко мне водой.

Увлажни мой язык,

Поясни мне слова моей песни.

 

Индейцы лакота верят, что у каждого из нас есть своя песня жизни. Я тоже в это верю. И долгие годы преподавания это подтвердили. Как только начинающие писатели, убежденные в том, что им нечего сказать, приступают к работе, оказывается, что им не только есть о чем рассказать – мир нуждается в том, чтобы они об этом рассказали.

Недавно меня припер к стенке один сварливый писатель и потребовал сказать ему, когда я собираюсь прекратить это безобразие – убеждать людей писать.

– Я не собираюсь прекращать, – отрезала я.

– Но подумайте, сколько плохих писателей теперь разведется из‑за вас!

– Мой опыт говорит об обратном.

– Ну конечно. Вы хотите сказать, что некоторые из этих новоиспеченных писателей умеют писать? – ухмыльнулся он в ответ.

– Многие из них пишут вполне достойно. Некоторые – просто превосходно. Для меня большая честь помогать куда более талантливым людям, чем нашумевшие.

– Гм, – недовольно хмыкнул в ответ писатель и отчалил от меня.

Мой преподавательский опыт говорит о том, что никогда не поздно начинать искать свой авторский голос. Некоторые мои ученики начинали писать, когда им было далеко за пятьдесят, и затем побеждали на драматургических конкурсах и поэтических фестивалях. Одна женщина взялась за перо, когда ей было семьдесят, и уже издала свой первый роман. Слишком часто голосу не хватает лишь уверенности в себе.

 

Дорогая Джулия,

Ты убедила меня начать писать, и, хотя я подумала, что ты сошла с ума, я все же начала. Прилагаю свежеизданную детскую книгу…

 

Иногда мы не знаем, что у нас есть авторский голос, потому что некому было его услышать. Стоит только прислушаться, как внутренний голос крепнет. Вскоре его слышат и другие, и круг поддержки начинает разрастаться.

 

Дорогая Джулия,

После тридцати лет преподавания я наконец‑то отыскала собственный голос. Я обожаю писать! Я только жалею, что ждала так долго. Пожалуйста, скажите прочим своим ученикам, чтобы доверились вам и начинали прямо сейчас.

 

Да: Дорогие Прочие Ученики. Доверьтесь мне и начинайте прямо сейчас!