Акт приемки-передачи принятых на учет обязательств при реорганизации участников бюджетного процесса 23 страница

Подпольный центр постановил немедленно отправить в отряд всех членов организации, с которыми Поплавский был так или иначе связан. Исключение сделали только для членов подпольного центра. Им нельзя было покидать город в такой ответственный момент.

- Рискнем, - сказал Новак. - Останемся. Я верю в Поплавского. Он никого не выдаст.

Все представляли, каким нечеловеческим пыткам подвергают Поплавского в гестапо. Фашисты отлично знают о существовании подпольной организации, но до сих пор им не удавалось напасть на след хотя бы одного из ее членов.

Прошла неделя, другая - никаких арестов не последовало.

- Молодец инженер! - говорил Новак. - Держится!

- Держится! - подтвердил Луць.

Вскоре они узнали, что Виталий Поплавский зверски замучен в ровенской тюрьме.

И, может быть, именно потому, что этот скромный советский человек ни слова не проронил при допросах, может быть, именно потому, что гестапо столкнулось в его лице с сильным, непобедимым противником, гитлеровцы утроили силы в поисках ровенского подполья, разведчиков и боевиков партизанского отряда.

После разгрома подпольных организаций Мирющенко и Остафова гитлеровцы, видимо, решили, что в их руках все ровенское подполье. Так, во всяком случае, однажды похвастался перед Кузнецовым фон Ортель. Некоторое время в городе было сравнительно спокойно. По-прежнему курсировали крытые автомашины между тюрьмой и улицей Белой; по-прежнему у здания главного суда останавливались грузовики с карателями в ожидании очередной инструкции обер-фюрера СС Функа; по-прежнему готовился в поход на партизан фон Ильген; но по тому, как сравнительно редко стали устраиваться поголовные облавы, можно было судить, что фашисты немного успокоились.

Это спокойствие длилось недолго. Сразу же после того, как подпольная организация вновь дала о себе знать, гитлеровцы насторожились. Последовали одна за другой несколько массовых облав. Все они прошли благополучно для подпольщиков.

И все же можно было ждать неожиданностей. Новак назначил Соловьева своим заместителем на случай, если сам он будет арестован или вынужден покинуть город.

Жену с двухмесячным ребенком он с очередной группой военнопленных отправил в отряд.

Группу эту вела Оля Солимчук. Вместе с ней шли два новых связных, которым Оля должна была показать дорогу к условленным местам встречи с разведчиками отряда.

- Дальше я пойду одна, - сказала девушка своим попутчикам, когда они приблизились к реке, на другой стороне которой находилась небольшая деревня. - Вы ждите меня здесь. Если будет стрельба и я не вернусь, пройдете правее и постарайтесь переправиться там. Затем пойдете прямо на запад и встретите наших. Их там много.

Она сказала все это с улыбкой, как бы между прочим, так что никто из попутчиков и не подумал, что ей грозит большая опасность. Усадив товарищей под кусты в стороне от дороги, Оля направилась к переправе.

Лодка оказалась на другой стороне реки. Оля начала звать лодочника. Он был ей знаком. Но вместо лодочника к реке стали спускаться какие-то вооруженные люди. "Предатели", - догадалась Оля. Опустив руку в карман и взявшись за пистолет, она уже готова была дорого продать свою жизнь, как вдруг произошло что-то неожиданное, что не сразу дошло до ее сознания: раздалось несколько автоматных очередей, и некоторые из шедших к реке предателей упали, остальные бросились бежать вдоль берега.

"Ур-ра! Ур-ра!" - донеслось до Оли. "Свои, свои, свои!" - догадалась девушка и, выхватив пистолет, выпустила всю обойму по бегущим предателям.

Через десять минут Оля со своими попутчиками была уже на другом берегу и шла, окруженная товарищами, в лагерь.

С каждым днем связь между отрядом и городом затруднялась. Гитлеровцы так перекрыли подступы к городу, что пробраться туда незамеченным было немыслимо. Двое связных, посланных в отряд, погибли в пути.

Тогда Настка заявила Новаку, что пойдет на связь сама.

- А как же Иван Иванович? - осторожно осведомился Новак, зная, как не терпит Настка, чтобы ее удерживали по "семейным обстоятельствам", и ожидая грозы.

- А что Иван Иванович? - Настка вскинула на него свои темные глаза. Как-нибудь и без меня проживет. Не ребенок!

На самом же деле ей стоило огромных внутренних усилий оставить Луця одного. Она постоянно беспокоилась о нем так, словно сам он не может ничего сделать для себя. Ей почему-то казалось, что стоит ей уехать, как с ним непременно случится неприятность, не говоря уже о том, что он позабудет про все свои нужды, будет ходить голодным, простудится или еще что-нибудь в этом роде. И, уступая настояниям Настки, отправляя ее в отряд, Новак осторожно дал ей понять, что заботы о Луце берет на себя.

Заботиться о Луце было, однако, почти невозможно, так как нигде больше получаса он не сидел. Даже фабрика валенок перестала увлекать неутомимого руководителя боевого отдела. Все свое время он теперь употреблял на то, чтобы найти применение взрывчатке, полученной из отряда.

Один Терентий Федорович знал, как беспокоится Луць о Настке. Сам Иван Иванович мало об этом говорил, как мог, старался скрыть свою тревогу. Но все чаще и чаще говорил Луць о том, как ему не хватает сейчас мин и как было бы хорошо, если бы Настка не задерживалась у партизан, а поскорее принесла чемоданчик с толом и взрывателем от гранаты Ф-1.

Прошло две недели. Луць осунулся, казался еще ниже ростом; в его вечной усмешке, которую он по-прежнему прятал в уголках губ, таилось отчаяние.

Связь с отрядом не восстанавливалась. Новак ходил мрачный. Он повеселел только в ту минуту, когда на пороге его кабинета появился связной из отряда. Связной передал инструкции, приветы, в том числе привет Новаку от жены. Свидание длилось пятнадцать минут. Связной ушел и оставил Новака в глубоком горе.

Погибла Анастасия Кудеша, Настка. На "маяк" отряда она прибыла благополучно. Здесь ей передали на словах указания для подпольного центра и вручили мину в виде чемодана. С этим чемоданом Настка и отправилась в обратный путь.

Она успела пройти половину дороги, когда неожиданно была остановлена вражеской засадой. Ее обыскали, проверили чемодан. Обнаружив мину, враги схватили Настку, били ее, кололи ножами, требуя, чтобы она сказала, откуда и куда несет мину. Ответа они не добились.

Тогда Настку привязали к пню, к тому же пню пристроили ее чемодан и взорвали.

Двое крестьян, случайные свидетели этой казни, рассказали о ней разведчикам партизанского отряда.

Несколько дней от Луця скрывали гибель Настки. Новак решил подготовить его и, вероятно, долго продолжал бы эту подготовку, если бы сам Луць после первой же такой попытки не сказал ему, морщась:

- Я все знаю... Оставь...

Больше они этой темы не касались.

Но вечером того же дня Луць пришел к Новаку, в его старую, покосившуюся от времени хату на окраине города.

- Терентий! - проговорил он тихо. - Терентий, неужели я ее больше не увижу?

Плечи его вздрогнули. Он заплакал. Потом было взял себя в руки, выпрямился и сказал:

- Надо работать, Терентий.

Но, должно быть, мысль эта вновь всколыхнула в нем воспоминания о Настке, он уронил голову и долго сидел так. Новак не решался его тревожить.

В дверь к Новаку постучали.

- Кто? - спросил он.

Чьи-то пальцы выбили условленную дробь.

Новак открыл.

- Поцелуев?

Коля Поцелуев вошел, увидел Луця, смутился и отвел Новака в сторону.

- Я вот по какому делу, Терентий Федорович... - Он помолчал, покосился на Луця и продолжал шепотом: - Разрешите заняться националистами.

- Чего тебе надо, Поцелуев? - глухо спросил Луць. - Где ты целый день ходишь?

- Я? - Поцелуев посмотрел на Луця, потом на Новака, снова на Луця, пока наконец не решился сказать громко: - Предлагается такой план... В отношении националистов. Тут списочек. На двадцать три человека.

Он достал портсигар, вынул оттуда обрывок немецкой газеты и протянул Новаку.

Терентий Федорович прочел записанные карандашом меж газетных строчек незнакомые клички националистских главарей в Ровно.

- Что же, в одиночку собираешься?

- Зачем в одиночку? Тут Федя Кравчук приехал из Грушвицы.

В другое время они непременно стали бы обсуждать предложение Поцелуева, взвешивая все "за" и "против", вникая во все детали задуманного дела. Сейчас слова Поцелуева прозвучали ответом на их собственные мысли, итогом всего, что думали и чувствовали они сами.

И Новак сказал Поцелуеву:

- Иди, Коля.

Поцелуев кивнул и, очевидно не желая задерживаться, быстро вышел.

Неподалеку от домика Новака, у полотна железной дороги, Поцелуева ждал Федор Кравчук. Высокая, чуть сутулая фигура Кравчука маячила около насыпи. Издали его можно было принять за часового.

- Коля, ты? - спросил он, не поворачивая головы.

Поцелуев ответил ему тихим свистом.

Кравчук перешел насыпь и следом за Поцелуевым направился в город.

Сегодня первый день, как он приехал сюда из своей Грушвицы. Там у Кравчука была подпольная группа - двенадцать человек, все двенадцать комсомольцы. Кравчук - член партии еще со времен панской Польши, старый подпольщик, он легко и умело наладил работу, добыл винтовки, гранаты, даже пулемет. Кравчук и его комсомольцы не только исправно выполняли поручения подпольного центра, но многое сделали и по собственной инициативе. Так, они уничтожили маслобойные машины на немецком предприятии в Грушвице.

Кравчук нечасто наезжал в Ровно, но каждый свой приезд стремился использовать так, чтобы выполнить какое-нибудь из здешних ровенских дел. Новак и Луць не отказывали ему в этом.

Предложение Поцелуева Кравчук принял с радостью. Уничтожить два десятка бандеровских, бульбовских и прочих головорезов представлялось ему едва ли не самым заманчивым из всего, что он до сих пор делал. Он не знал, однако, как отнесутся к его участию руководители; они могли потребовать, чтобы он поскорее возвращался к себе в Грушвицу. Когда Поцелуев сообщил о согласии Новака и Луця, Кравчук облегченно вздохнул. Сам он не решался зайти к Новаку - и не из соображений конспирации, а просто почему-то в последний момент застеснялся.

- Иди, я тебя здесь подожду, - сказал он Поцелуеву, когда они пришли к дому Новака. Поцелуев, хотя и был помоложе, не испытывал никакой робости.

- Ну ладно, - сказал он и пошел один.

Теперь они возвращались с заданием и сами удивлялись тому, как изменилось их настроение в результате пятиминутного пребывания Поцелуева у Новака. Туда они шли, еще не зная, будет ли утвержден их план, шли тихие и неуверенные. Теперь план утвержден, и они неслись, увлекаемые какой-то непонятной силой, неизвестно откуда появившейся и овладевшей ими целиком. Поцелуев непроизвольным движением опустил руку в карман, обхватил пальцами портсигар, сжал его, хотел было вытащить, еще разок пробежать глазами список, начерченный меж газетных строчек, но вспомнил, что знает этот список наизусть.

Первым из этого списка был убит националист по кличке Хмара, один из руководителей бандеровской "эс-бэ" - "службы безпеки", шпион, провокатор и палач. Дом, где он жил под охраной своих головорезов, давно был на примете у Поцелуева. В тот же вечер, когда Поцелуев посетил Новака, а Кравчук ждал его у железной дороги, они вдвоем пришли к этому дому, забрались в подъезд напротив и, дождавшись появления Хмары, запустили в него двумя гранатами.

Первым побуждением Поцелуева было бежать. Так он и делал до сих пор в подобных случаях - и ничего, сходило. Но Кравчук оказался хитрее. "Поднялись наверх!" - скомандовал он, схватил Поцелуева за руку, и тот подчинился. Они бросились на лестницу.

Уже наверху, на чердаке, куда они с трудом проникли и где им предстояло провести ночь, Кравчук пожалел:

- Не много ли - две гранаты на одного? Будем поэкономнее...

На следующий день они пустили в ход пистолеты - и небезуспешно: еще двое из списка Поцелуева были вычеркнуты.

Так день за днем Кравчук и Поцелуев планомерно, методически выслеживали и уничтожали националистских главарей. Девятнадцать из них понесли заслуженную кару за свои злодейства. И это число увеличилось бы, если бы не строжайший наказ Новака, следуя которому Поцелуев остановился на девятнадцати, а Кравчук отправился к себе в Грушвицу. Приказ имел серьезное основание: за Поцелуевым начали следить.

Спустя несколько дней стало известно о жестокой расправе гитлеровцев над подпольной группой в Грушвице. Село подверглось налету фельджандармерии. Кравчук и его товарищи комсомольцы были схвачены. Гитлеровцы вывели их на площадь, согнали население и на глазах у всех искололи комсомольцев ножами. Самому Кравчуку перед казнью выкололи глаза...

Новак сидел у себя в кабинете на фабрике, когда за ним пришли из гестапо. Трое гитлеровцев в черной униформе появились в дверях кабинета.

- Где можно видеть директора фабрики?

Новак застыл на месте. Рука потянулась к ящику стола. Здесь с давних пор лежали две противотанковые гранаты.

- Вам Новака? - спросил он, чувствуя, как пересохло в горле.

- Да, да! Где он?

И вдруг Новак оторвал руку от ящика и, прежде чем успел подумать, сказал:

- Он сейчас... он сейчас на втором этаже... Пойдемте, я покажу.

Гестаповцы смерили его недоверчивым взглядом.

- Нет, оставайтесь здесь. Мы сами найдем.

И все трое устремились наверх.

Терентий Федорович достал из ящика гранаты, сложил их в портфель и, держа в кармане на боевом взводе пистолет, поспешно вышел из кабинета, прошел во двор, нашел там свой велосипед и уехал.

Он направился было домой, но вспомнил, что утром видел около своей хаты двух подозрительных молодчиков в штатском.

Он погнал велосипед вдоль полотна железной дороги, свернул на ближайшую улицу, затем в переулок и наконец увидел впереди бурое, кое-как закрашенное для маскировки здание вокзала. Тут только он вспомнил об одной квартире, которой в свое время пользовался Соловьев и адрес которой он дал ему на случай, если им обоим пришлось бы уйти в подполье. Квартира находилась на Вокзальной улице и принадлежала семье Жук.

Новаку открыл мужчина среднего роста, немолодой, с темными волосами, гладко зачесанными над высоким лбом. Услышав свою фамилию, он насторожился:

- Чем могу служить?

Новак назвал ему свой псевдоним - Петро.

- Петро? - переспросил Жук. Нельзя было понять, знакомо ли ему это имя.

Новак решил назвать Соловьева.

- Я к вам от Владимира Филипповича, - сказал он. Жук смотрел непонимающе.

- Это какой же Владимир Филиппович?

- Агроном из Гощи.

- Что-то не помню такого.

"Молодец! - подумал Новак. - Хороший конспиратор!"

- Неужели не помните? А ведь он у вас частенько останавливался.

- Вы меня, очевидно, с кем-то путаете.

- Ваша фамилия Жук?

- Так точно.

- Бухгалтер?

- Совершенно верно.

- Вот что, товарищ Жук, - понизив голос, сказал Новак и посмотрел хозяину в глаза, - у меня внизу машина - велосипед. За мной следят. Нельзя, чтобы машина долго оставалась там. Я подниму ее сюда, к вам...

Бухгалтер смотрел недоумевающим взглядом.

- Хватит нам играть в жмурки, - продолжал Новак. - Я Петро, директор фабрики валенок. Полчаса назад за мной пришли. Надо уходить в подполье. Могу я на вас рассчитывать? Да или нет?

- Проходите в комнату, - сказал Жук. - Там жена. Сейчас я подниму сюда вашу машину... Или вот что - пойдемте за ней вместе. А то ведь, возможно, вы мне не доверяете...

Весь день Терентий Федорович провел на этой квартире. Хозяева, бухгалтер и его жена, Анна Лаврентьевна, показались ему милыми людьми. Однако чувство неловкости не покидало его до самого вечера. Хозяева были с ним подчеркнуто вежливы. Очевидно, они все еще ему не доверяли. Лишь вечером, когда на квартиру явился приехавший из Гощи Соловьев, это недоверие, а вслед за ним и неловкость рассеялись. Только теперь они и познакомились по-настоящему - Терентий Федорович Новак и Виктор Александрович Жук. Когда встал вопрос о том, уходить ли Новаку в отряд или оставаться в городе, и если оставаться, то где именно, Виктор Александрович и его жена без колебаний предложили свою квартиру. Новак счел своим долгом предупредить, что дело опасное, в городе массовые облавы, если его здесь найдут, хозяевам и их детям (у них было двое детей) грозит гибель. Жук ответил на это:

- Если все будут думать и переживать - ах, как опасно! - вряд ли мы тогда скоро выиграем войну... Я надеюсь, что вы здесь будете не просто скрываться, но и делать свое дело. Так?

- Так.

- Ну вот и располагайтесь. А о нас не думайте. Мы уж сами как-нибудь о себе подумаем... Анна Лаврентьевна, ты угостишь нас чаем, - обратился он к жене, давая понять, что разговор окончен.

Когда Новак познакомился с хозяевами поближе, выяснилось, что они приходятся родственниками его жене.

- Вот тебе и на! - долго удивлялся Новак. - Поди вот узнай, где найдешь родню. Сглупил я: надо было, когда женился, расспросить у жены обо всех ее родственниках, не пришлось бы тогда нам с вами так долго знакомиться!

Наутро Соловьев разыскал Луця и организовал ему встречу с Новаком. Предстояло перестраивать всю работу. Обстановка требовала этого. Легальные возможности уменьшались. Настала пора уходить в подполье. Это затрудняло дело, но и облегчало его: теперь можно было вовсю развернуть активные действия, не боясь себя обнаружить, ничем не поступаясь ради разведки, которая порядком надоела всем подпольщикам. Отныне не спокойный, осторожный сторож-разведчик Самойлов, а горячая голова Коля Поцелуев должен был стать примером для организации. И Новак с Луцем почувствовали, какой запас этой горячности, безудержного, отчаянного пыла таился под спудом в них самих. Отныне они могли дать себе волю. И первое, что предложил Иван Иванович, - это взорвать фабрику валенок. Он сказал об этом с удовольствием. Только теперь он понял, как осточертела ему эта фабрика.

- Взорвать? - задумался Новак. - Нет, жалко. Вывести из строя - это да. Наши придут - восстановят.

- Добре, - согласился Луць. - Мы испортим электромоторы, но не так, как прошлый раз, а посерьезнее. Совсем остановим фабрику.

- Вот-вот, - одобрительно кивнул Новак. - А взрывать не надо. Действуй, Иван Иванович. Да сам поскорее уходи с фабрики. Не надо тебе там долго оставаться. Испортишь - и уходи.

Так и договорились.

Уже расставаясь с Новаком, ответив на его крепкое рукопожатие, Луць помедлил, посмотрел куда-то в сторону и наконец сообщил другу, что вчера же, после бесплодной охоты за самим Новаком, фашисты арестовали его отца.

Нелегальное положение позволяло действовать решительнее. Новак, Луць и Соловьев надумали прежде всего использовать мину, накануне доставленную из отряда. Объектом был выбран переезд железной дороги, находившийся в самом городе, в двух шагах от хаты Новака.

Было девять часов вечера, когда они пришли к намеченному месту. Кругом пусто. Можно было беспрепятственно подойти к переезду и заложить мину.

В небольшом чемодане помещалось десять килограммов тола. Луць выдолбил дырочку, вставил в нее взрыватель от круглой гранаты-лимонки, за чеку взрывателя зацепил шнур и затем протянул метров на сто пятьдесят к забору. Это был провод, срезанный с телефонного столба.

Все было готово.

Все трое скрылись у изгороди и стали ждать поезда.

Они были вооружены пистолетами и гранатами и могли отбить нападение.

Прошло минут двадцать, а поезд не появлялся.

Вдруг со стороны станции показался велосипедист. Он ехал по обочине насыпи, освещая дорогу фонарем. Путевой обходчик! - поняли они.

Заметит или не заметит мину?

Он ехал медленно, очень медленно.

Подъехал к мине, остановился. Заметил!

- Дернуть шнур? - прошептал Луць и сам себе ответил: - Нет, не стоит. Жалко мину.

Велосипедист внимательно все осмотрел и повернул обратно. Теперь он ехал с большой скоростью, спешил.

Надо было спасать мину. Луць подполз к полотну, отвязал шнур и забрал чемодан. Все хорошо понимали, что эта история с обнаруженной миной не пройдет без последствий. Новак отправился на квартиру к супругам Жук, Луць - домой, Соловьев - к Люсе Милашевской.

- Может, следует мне перейти на другую квартиру? - спросил он у Люси, рассказав ей о случившемся.

- Нет, я вас не отпущу! - решительно сказала Люся.

- Мы вас не отпустим! - заявили родители девушки.

Утром мать Люси собралась за водой. Не успела она выйти, как тут же вернулась.

- На всех улицах - жандармы. Никого из домов не выпускают.

- Ну а кому на работу? - поинтересовался Соловьев.

- Тоже не пускают.

"Вот хорошо! - подумал Соловьев. - Сорвали рабочий день во всем городе!"

В соседнюю квартиру уже входили гестаповцы с автоматами.

Соловьев и Люся сидели за столом, когда гестаповцы, проверив документы у соседей, вошли к ним. Оба беспечно рассматривали немецкий иллюстрированный журнал. В зубах у Соловьева торчала огромная сигара. В боковом кармане находились бумажник и пистолет.

- Документы! - потребовал офицер.

Соловьев спокойно достал бумажник. Фашисты взглянули на документ и остались удовлетворенными.

Как только облава была снята, Соловьев помчался на квартиру к Жуку. Терентий Федорович был здесь. Он встретил возбужденного Соловьева спокойной улыбкой. Облаву он пересидел на чердаке.

Но в дальнейшем это было рискованно. Не хотелось подвергать опасности людей, гостеприимно приютивших подпольщиков. И они решили переселиться.

Соловьев облюбовал киоск, давно пустующий и находившийся в глухом переулке. В этой холодной будке и обосновались они с Новаком.

Несладко жилось им здесь, за фанерными стенками. По ночам они согревали друг друга. Спать не могли.

- Эх, одеяльце бы теперь! - мечтательно вздыхал Новак.

- Хотя бы пальто какое ни на есть! - вторил ему Соловьев.

- Я не отказался бы и от подушки!

Они ловили себя на том, что эти мысли все больше и больше занимают место в их обычных беседах. Новак недовольно поморщился:

- Ну и подпольщики! Размечтались... о постельных принадлежностях!

Как-то в холодную ночь дрожащим от холода голосом он предложил Соловьеву:

- Слушай, Володя, давай все-таки спать под одеялом. У меня на квартире все это есть: и одеяло, и подушки, и даже... граната. Попробуем забрать.

Так они решились на отчаянный шаг. Из дома, за которым, безусловно, была установлена слежка, предстояло вынести вещи и оружие.

Вечером Новак в сопровождении Луця и Соловьева отправился домой. Соловьева оставили караулить под окнами. Новак и Луць вошли в дом. Минут через десять Соловьев, утомленный ожиданием, увидел, как из ворот выехала детская коляска, до отказа нагруженная и сверху покрытая простыней. За коляской следовала странная фигура в шляпе и длинном пальто. Фигура была маленькая, почти вровень с коляской, и настолько нелепая, что Соловьев поневоле рассмеялся. Вслед за коляской вышел на улицу Новак. Они с Соловьевым всю дорогу посмеивались, следя с тротуара за тем, как Луць везет коляску по булыжнику и как она у него подпрыгивает. Коляска резко подпрыгивала, и прохожие с удивлением и жалостью глядели на бедного ребенка, а одна женщина даже сделала замечание бессердечной "няне", после чего Луць старался везти коляску спокойнее.

С этой ночи Новак и Соловьев спали лучше - на подушках, под теплым одеялом - и были довольны "уютом" в их неприхотливой, но зато спокойной квартире.

Новак жил в Ровно на нелегальном положении до тех пор, пока не получил категорического приказа уходить в отряд.

Отправляясь в лес, он оставил своим заместителем Соловьева. Условились держать связь через Люсю Милашевскую.

На третий день пребывания в отряде Новак послал в город связного, шофера, дав ему адрес Люси. Связной должен был передать Люсе, а та, в свою очередь, Соловьеву поручение: во-первых, подготовить взрыв ровенского вокзала, во-вторых, вывезти в отряд семьи всех подпольщиков. Особый приказ был адресован Луцю: ему надлежало немедленно покинуть город и отправиться в отряд. Дальнейшее пребывание его в Ровно считалось нецелесообразным ввиду явной угрозы ареста.

Случилось так, что связной был арестован по дороге и у него нашли адрес Люси Милашевской.

Соловьева в это время в городе не было. Фашисты ввели новое мероприятие - обмен паспортов, и ему пришлось выехать в Гощу за новым паспортом.

Ночью за Люсей пришли жандармы.

Она знала все об организации в Гоще, знала некоторые из ровенских явок, знала, наконец, где находится Соловьев. Но на все вопросы своих мучителен, на их посулы и на их пытки она отвечала одним и тем же: "Нет!"

Люсей Милашевской заинтересовался лично главный судья на Украине доктор Функ. По его приказу девушку подвергли так называемому усиленному допросу. Этот "допрос", состоявший из круглосуточных инквизиторских пыток, продолжался неделю. Он не дал никаких результатов. Люсю расстреляли.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

На Мельничной улице, у дома, который занимал командующий особыми войсками на Украине генерал фон Ильген, всегда стоял часовой. Однажды с самого утра около этого дома назойливо вертелся мальчуган в коротких штанах, с губной гармоникой. Несколько раз он попался на глаза часовому.

- Що ты тут шукаешь? - спрашивал часовой.

- Так, ничего.

- Геть! Це дим генеральский, тикай! Як спиймаю, плохо буде!

Мальчик исчезал, но вскоре вновь появлялся из-за угла.

К дому подошла Валя с папкой в руках.

- Здравствуйте. Не приезжал господин генерал? - справилась она у часового.

- Нет.

- А кто там? - Валя показала на дом.

- Денщик.

- Я пойду и подожду генерала. Для него есть срочный пакет из рейхскомиссариата.

В последнее время Валя не раз носила генералу пакеты, и часовые ее знали.

Ее встретил денщик из "казаков". Он всего лишь несколько дней как начал работать у Ильгена.

Валя знала об этом, но, сделав удивленное лицо, спросила:

- А где же старый денщик?

- Та вже у Берлини, - ответил "казак".

- Зачем он туда поехал?

- Поволок трофеи. Прошу, фрейлейн, до хаты, там обождете.

- Нет, я дожидаться не стану. Мне надо отнести еще один срочный пакет. На обратном пути зайду. Генерал скоро будет?

- Должен быть скоро.

Валя вышла и, сказав часовому, что скоро зайдет опять, ушла. За углом она увидела мальчугана, который ее дожидался.

- Беги, Коля, скорее, скажи, что все в порядке.

Все шло по плану.

Генерал фон Ильген с приближением линии фронта всерьез забеспокоился о ценностях, которые он "приобрел" на Украине. Опасаясь, как бы эти ценности не вернулись к их законным хозяевам, генерал решил отправить их в Берлин.

Ценности занимали двадцать чемоданов, поэтому пришлось для отправки сформировать целую бригаду во главе с адъютантом генерала - гауптманом. Под его началом поехали немец-денщик и четверо солдат, которые постоянно жили при генеральском доме и несли здесь охрану. Вместо этих "чистокровных арийцев" генерал временно приблизил к себе в качестве прислуги "казаков".

"Казаками" гитлеровцы называли советских военнопленных, которые соглашались им служить. Это были малодушные люди, поступившиеся честью и совестью ради того, чтобы спасти свою шкуру. Но во многих из этих людей все же говорила совесть. Им было стыдно, что они предали Родину; им хотелось отплатить гитлеровцам и за позор плена, и за бесчестие службы в "казаках". Они искали возможности искупить свою тяжкую вину. Многие из "казаков" с оружием, полученным от фашистов, бежали в леса к партизанам.

Вот таких-то "казаков" временно и приблизил к себе фон Ильген. Одного из них он назначил своим денщиком и поселил при квартире, остальные приходили из казармы и по очереди несли охрану дома.

Все это было учтено нами.

Коля Маленький стремглав побежал на квартиру, где его ждали Кузнецов, Струтинский, Каминский и Гнидюк. Они были одеты в немецкую форму.

- Валя сказала, что можно ехать, все в порядке, - выпалил Коля.

- Хорошо. Беги сейчас же на "маяк". В городе сегодня опасно оставаться. Беги, мы тебя догоним, - сказал Кузнецов.

- Тикаю! Прощайте, Микола Иванович!

Через несколько минут Кузнецов с товарищами были уже у дома фон Ильгена. Кузнецов в форме обер-лейтенанта (он был уже повышен в звании) первым вышел из машины и направился к дому.

Часовой, увидев немецкого офицера, отсалютовал:

- Господин обер-лейтенант, генерал еще не прибыл.

- Знаю! - бросил ему по-немецки Кузнецов и пошел в дом.

Вслед за ним вошел и Струтинский.

- Я советский партизан, - отчетливо сказал денщику Кузнецов. - Хочешь оставаться в живых - помогай. Нет - пеняй на себя.

Денщик опешил: немецкий офицер заявляет, что он партизан! Стуча от испуга зубами, он пробормотал:

- Да я зараз с вами. Мы мобилизованные, поневоле служим...

- Ну, смотри!

Обескураженный денщик, все еще не веря, что немецкий офицер оказался партизаном, застыл на месте.

- Как твоя фамилия? - спросил Кузнецов.

- Кузько.

- Садись и пиши.

Под диктовку Николая Ивановича денщик написал: "Спасибо за кашу. Ухожу до партизан. Беру с собой генерала. Казак Кузько".

Эту записку положили на видном месте на письменном столе в кабинете генерала Ильгена.