Акт приемки-передачи принятых на учет обязательств при реорганизации участников бюджетного процесса 27 страница

По "документам" отряд Крутикова именовался "специальной группой" украинских националистов, бандеровцев, следующей "на связь к руководству", Стояла дата - 5.1.1944 г.

Цуманские леса соседствуют с железной дорогой Ровно - Луцк - Ковель. С севера они доходят до полотна дороги. Дальше на юг лесов нет - здесь простирается открытая степь, лишь местами перемежаемая перелесками. За время пребывания в лесах Цумани наши разведчики всего два или три раза заходили за железную дорогу. Возвращаясь, они докладывали, что партизан там нет. Наоборот, в селах закрепились так называемые "боивки" украинских националистов. "Боивки" немногочисленны, по пятнадцать - двадцать человек, вооружены немецким оружием и служат опорой назначенным гитлеровцами старостам. Это подтверждали не только разведчики, но и товарищи, которым удалось бежать из этих мест от националистов - Корень, Шевченко, Наташа Богуславская.

Поэтому мы и решили, что партизанам во главе с Крутиковым легче будет пробраться в новые лесные массивы под видом предателей.

- Пойти поговорить с народом, - сказал Стехов.

Я не стал его задерживать, видя, что ему не сидится. Мне тоже не сиделось. Я решил, что изучением карты займусь попозже, ночью, и вышел на воздух. Но одиночество, которое обычно дает отдых после утомительного, проведенного на людях дня, сегодня не успокаивало, а скорее тяготило. Побродив по лагерю и не встретив никого, кроме часовых, я зашел наконец в первый же чум, откуда доносились приглушенные голоса. Там пели. Внутри чума было темно, но, войдя, я узнал голос Цессарского, затем отличил голоса Наташи Богуславской и Жени Дроздовой. Всего в чуме находилось человек семь или восемь. Они пели, пели очень сосредоточенно, - видно было, что для этого, собственно, они и собрались. Хотя наступил уже сорок четвертый год и в Москве знали другие песни, но в чуме пели "Землянку". В песне говорилось о гармони, о том, что она поет о далекой любви, о счастье, заплутавшемся в снегах, и о смерти, притаившейся рядом...

Запевал Цессарский. Он делал это с чувством, отдаваясь целиком песне. Я сел рядом с ним и, видимо, помешал. Песня умолкла. Цессарский принялся рассказывать, как он отвозил раненых в отряд к Федорову-Черниговскому, как их там принимали и вообще как федоровцы живут. Посыпались вопросы. Ну и, разумеется, оказалось в конце концов, что говорят все о делах отряда, о нашей общей работе и особенно о планах на будущее. Всем сидящим здесь уже было известно, что Женя Дроздова, ее муж Василий и Наташа Богуславская включены в группу лейтенанта Крутикова, хотя никто и не знал, куда и зачем отправляется эта группа. Но куда бы ни отправлялась, в отряде привыкли с завистью смотреть на тех, кто уходил по заданию. И вот теперь Николай Струтинский, сам только что вернувшийся из Ровно, прямо-таки напрашивался, чтобы я послал с Крутиковым и его.

- Неужели, - говорил он, - я меньше сделаю, чем некоторые?

- Никто не говорит об этом, - вспыхнула Женя Дроздова. Видимо, она приняла замечание Николая на свой счет.

Более спокойная Наташа сказала примирительно:

- Иной раз девушка больше сделает, а если у кого опыта пока нет, так ведь и Кузнецов не с первого дня научился...

- Ты себя, Наташа, с Кузнецовым не равняй, - заметил Николай не то из желания продолжать спор, не то обидевшись за Кузнецова, цену которому он-то хорошо знал.

- А ты что думаешь, - вступилась снова Дроздова, - Наташа не сделает? Да она рвется как, ты посмотри!

- И правда, - подтвердила сама Наташа. - Мне много успеть надо! Скоро уже конец, а я...

Это стремление "побольше успеть" радовало нас в Наташе Богуславской. Радовал и самый спор, подоплекой которого было желание каждого получить наиболее опасную и ответственную работу. "Ничего, - подумал я, - все вы, товарищи, еще очень пригодитесь, имейте терпение".

Что касается Наташи Богуславской и Жени Дроздовой, то они нужны были уже сейчас. Мы с Лукиным представляли себе дело следующим образом: шестерка разведчиков и радист Бурлак действуют во Львове, отряд Крутикова, расположенный недалеко от города, служит им базой. Женя же с Наташей будут работать связными. Разведчики разбиты на пары, каждая из этих пар действует обособленно, ничего не зная о других. Адрес Бурлака будет знать одна Женя, и связываться с радистом можно будет только через нее. Через нее же можно будет, если это понадобится, встретиться всем шестерым для совместных действий.

Понятно, при подборе людей мы учли то, что и разведчики, и Бурлак, и Женя Дроздова хорошо знали Львов. Когда-то они все там жили или, по крайней мере, бывали в этом городе, а Степан Пастухов, тот знал даже подземное хозяйство Львова - до войны он работал там инженером коммунального хозяйства.

Не знала города только Наташа Богуславская. Но у нее были другие преимущества: она знала порядки украинских националистов, у которых ей против ее воли пришлось побывать и от которых она, рискуя жизнью, бежала к нам. Эта скромная девушка зарекомендовала себя в отряде с самой лучшей стороны. Поражали рвение и тщательность, с которыми она выполняла поручаемые задания. Кто-то сказал, что нет ролей больших и малых, есть большие и маленькие артисты. Вот Наташа и была прекрасным исполнителем своей маленькой роли. Она как-то умела улавливать большой смысл в самой незначительной работе, находя ее связь с чем-то другим и третьим, с тем, что было сделано вчера и будет сделано завтра, отчетливо представляя себе во всей значимости совокупность всех этих маленьких дел. Вообще Наташа по праву слыла среди партизан умным и развитым человеком, а ее прошлое секретаря райкома комсомола еще выше поднимало ее в глазах товарищей.

Я знал, что Наташа тяжело переживает известное недоверие к ней с нашей стороны, неизбежное на первых порах после ее бегства от бандеровцев. Знал также и то, что, отлично исполняя маленькие роли, Наташа не могла не мечтать о больших. И вот ей вручалась большая, серьезная роль - связной между Крутиковым и Дроздовой, иначе говоря, между разведчиками и их тылом. Опасный путь из города и в город, неожиданности, которые могли здесь встретиться на каждом шагу, постоянная угроза провала, ответственность за общее дело - вот что предстояло отныне Наташе Богуславской. Я не мог не испытывать удовлетворения, когда услыхал ее слова о том, сколько ей еще надо успеть. Это было хорошее, честное, благородное желание. Создавалась полная уверенность, что доверие, которое оказано Наташе, она оправдает.

Попросив Наташу и Женю покинуть товарищей и побродить немного со мной, я поделился с ними своими соображениями о наступлении Красной Армии, постарался нарисовать им общую картину нашей работы в условиях отступления гитлеровцев, рассказал все, что знал сам, о положении во Львове. Конкретных вопросов мы не касались, я только поведал девушкам об одной образцовой конспиративной квартире в Ровно - квартире Вали Довгер. О Вале Довгер Женя уже слышала в отряде.

- Ну, значит, завтра? - спросила Женя, прощаясь.

- Завтра.

- И, значит, встретимся уже во Львове?

- Да.

- Ох, - спохватилась она вдруг, - мне же еще постирать нужно. Всего, товарищ командир! Пошли, Наталка!..

...В радиовзводе снова не оказалось никаких сведений о самолетах. Марина Ких, которую я за сегодняшний день навещал уже раз десять и все по этому поводу, не дожидаясь вопроса, только развела руками. Что могло случиться? Погода нелетная? Конечно же, все дело в погоде!

Я предвидел, что, узнав о посылке группы Крутикова, Марина начнет просить, чтобы отправили и ее, как это она обычно делала. Оказывается, до меня к ней заходил Стехов, просил написать письма во Львов, где у нашей радистки жили сестра и другие знакомые. Видимо, отчаявшись уговорить непреклонного замполита, Марина принялась за меня.

- Письма я, конечно, напишу, - сказала она. - Сестра там и приютить сможет, и помочь, и все... Но только вы скажите, товарищ командир... Во Львове я выросла, город знаю лучше других, кому же, как не мне, идти? Кто больше пригодится на такой работе - местный человек или чужой? Скажите прямо - кто? - настаивала она, не сомневаясь, что я скажу "местный" и она поведет наступление дальше, то есть станет доказывать, что здесь, в отряде, есть кому ее заменить.

- Смотря какой местный, - ответил я. - И, уж конечно, не тот, которого слишком хорошо там знают.

Довод был веский, но его, как видно, приводил и Стехов, потому что у Марины уже был готов ответ. Она сказала, что изменит прическу, что жить станет не у сестры, что ни разу к сестре и не зайдет, что вообще никому в голову не придет искать ее сейчас во Львове... Все это звучало по-своему убедительно, но посылать Марину во Львов, рисковать ее жизнью я не мог.

Я предупредил ее, что письма нужны к утру, а сам пошел к Стехову. Вместе с начальником разведки тот сидел в штабном чуме, где, кроме них, находилось еще семь человек - шестеро разведчиков и радист Бурлак. Лукин их инструктировал, или, вернее сказать, предупреждал о бесполезности всяких инструкций. Задача была одна: нанести врагу наибольший урон, а в остальном все зависело от их дерзости. Разведчики молча слушали и вопросов не задавали. Под конец только Пастухов спросил, будет ли действовать во Львове кто-нибудь помимо них. Александр Александрович сухо ответил, что это вполне возможно.

- Я к чему, - объяснил Пастухов, как бы извиняясь за неуместный вопрос, - если надо будет организовать что-нибудь покрупнее, тут, может, всем вместе, понимаете...

Он не договорил, поняв, что вопрос опять-таки упирается в то, что заранее всего не предусмотришь.

- Кстати, товарищи, не нужно делать никаких попыток связаться с местным подпольем! - предупредил Стехов, прощаясь с разведчиками. Соблюдайте максимум конспирации и вообще берегите себя, - добавил он, пожимая всем руки...

Остаток ночи мы провели за картой. Все-таки удалось наметить для Крутикова маршрут, хотя и весьма приблизительный.

Утром Крутиков выстроил группу, отвел ее в сторону от лагеря и там прочел перед строем:

- "Маршрут: Ровно - Дубно - Почаев - Броды - Злочев - Перемышляны Гановический лес". На сборы дается час, - добавил он и, считая, что сказал все, разрешил разойтись.

Сборы были недолгие, а вот прощание... Прощались со всеми, с каждым в отдельности и не раз. Возвращались, что-то еще досказывали и дослушивали и снова обнимали друг друга, а потом заглядывали в чумы, но в чумах никого, конечно, не оказывалось - все население лагеря высыпало на проводы и тоже участвовало, словами ли, делом ли, в отправке группы.

Когда группа снова построилась, мы с замполитом сказали напутственные слова. Крутиков ответил: "До встречи на свободной земле!" - и скомандовал: "Шагом марш!" Люди тронулись в путь. Впереди шли разведчики, которым было дано задание сопровождать группу до железной дороги, помочь перейти полотно и вернуться обратно.

Я стоял вместе со всеми и следил глазами за уходившими, пока их фигуры были еще различимы между деревьями. Я стоял и думал о великом родстве, каким спаяло нас всех общее дело.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

До железной дороги оставалось примерно около километра, когда вернувшиеся разведчики остановили группу Крутикова. Полотно охранялось парными дозорами фашистов. Перейти дорогу и не вызвать шума оказалось делом чрезвычайно трудным. Крутиков решил дождаться темноты. Едва начало смеркаться, он двинулся дальше. Партизаны подошли к дороге совсем близко. Силуэты солдат, проходивших взад и вперед по насыпи, ясно различались на фоне снега.

- Снять часовых - рывком вперед! - предложил кто-то, когда фигуры гитлеровцев показались в очередной раз.

- Пока не надо, - коротко сказал Крутиков. Он уже решил про себя, что подождет еще полчаса, до половины седьмого, и, если ничего не изменится, пойдет напролом.

Однако не прошло и двадцати минут, как появилась новая, никем не предвиденная возможность.

- Поезд! - прислушиваясь к доносившемуся издали гулу, сказал Пастухов и вскочил на ноги.

Своим движением он как бы подсказывал нужное решение. Все невольно поднялись. Шум поезда был теперь слышен явственно.

Медлить невозможно.

- Вперед! - скомандовал Крутиков.

Быстро простившись с провожавшими разведчиками, группа тронулась с места. Теперь шаги людей скрывал грохот поезда. Оставалось пропустить его и сразу же пересечь насыпь. Все это было проделано успешно. Группа оказалась на опушке леса, за линией железной дороги.

Впереди лежало небольшое село, а за ним чистое снежное поле.

Борис Крутиков раньше не был профессиональным военным. Он работал где-то на Полтавщине. В свое время прошел действительную службу в Красной Армии и был призван вновь, когда началась война. Лейтенант Крутиков с особым рвением относился к службе, был ею целиком поглощен и требовал того же от подчиненных, к которым, как и к себе, был придирчив, ничего не прощая и не зная снисхождения.

Нынешнее задание особенно увлекало Крутикова. Эта опасная игра пришлась ему по душе. Казалось, он стал теперь еще строже и собранней, больше молчал и не располагал ни к каким разговорам, кроме деловых. Изредка, во время привала, он вмешивался в беседу, но и тут неизменно переводил разговор на то, что более всего его занимало, и заканчивал очередным внушением за нечаянно оброненное русское слово (разговаривать в группе разрешалось только по-украински) или же "репетицией". "Репетиция" заключалась в выкрикивании бандеровских приветствий и пении песен. Лейтенант, как истый режиссер, тщательно следил при этом за каждым из исполнителей.

Партизаны, очевидно, хорошо усвоили свою роль, потому что в первом же селе "боивка" бандеровцев их накормила, во втором им удалось достать лошадей с ездовыми и заодно узнать пароль, а дальше они уже продолжали путь на санях. На рассвете седьмого января они были в Дубенском районе.

И везде на своем пути они видели, с какой откровенной ненавистью относятся к ним, одетым в форму бандеровцев, крестьяне.

- Как мне это знакомо! - сказала как-то Наташа Жене. - Хочется сбросить с себя эту личину и громко сказать людям: "Да мы же свои, партизаны..."

- Отставить разговоры! - прикрикнул на них Крутиков.

Примерно в трех километрах от шоссейной дороги Дубно - Луцк Крутиков, ехавший на передних санях вместе со своими "адъютантами" Корнем и Шевченко, приказал остановить лошадей и сделать привал. Требовалось решить, как быть дальше. На шоссе полно немецких машин.

- К лесу, - предложил Шевченко. - Непременно к лесу. Вон там домишко - постучимся. А чуть что, так лес рядом.

- Погреться? - проворчал Крутиков. Видно было, что ему до смерти не хочется сворачивать куда бы то ни было в сторону от намеченного пути.

Но он поглядел на Корня, оттирающего варежкой нос, на Дроздовых, принявшихся плясать, чтобы отогреть ноги, на Наташу, которая сначала тоже пританцовывала, а теперь стояла не двигаясь, одолеваемая усталостью, и согласился.

- Ну, будь по-твоему. К дому! - сказал он Шевченко.

Испуганная женщина долго стояла на пороге, оглядывая пришедших и не решаясь впустить. Наконец она отступила, бросилась в заднюю комнату и вышла оттуда с мужем. Они молча смотрели на входивших в хату незнакомых людей, на то, как те отряхивали на пороге одежду и снимали шапки с кокардами в виде трезубов, как сбрасывали полушубки и рюкзаки, как рассаживались, одни на табуретках, другие прямо на полу... "Будьте ласковы, заходите до хаты", - пробормотал хозяин свое запоздалое приглашение и ушел к себе. Хозяйка последовала за ним.

Валентин Шевченко хорошо знал Дубенский район. Они с Крутиковым легко наметили дорогу до бывшей австро-русской границы. Здесь кончалась Волынь и начиналась Галиция. Дальнейший путь мог указать Василий Дроздов. Где-то в восьмидесяти километрах от границы лежала деревушка, в которой они с Женей жили до своего ухода к партизанам. Крутиков подозвал Дроздова, и они долго сидели втроем, склонившись над картой.

Их отвлек часовой, доложивший, что к дому идут двое вооруженных людей, по всем признакам бандеровцы.

- Пойду погляжу, - сказал Шевченко.

Через минуту он вернулся. Все настороженно ждали его слов.

Бандеровцы заявили, что "районный эс-бэ" (служба безопасности) Дубенского района Калина находится в соседнем доме и желает видеть нашего командира.

- Надо идти, - сказал Крутиков, вставая из-за стола. - Ничего не поделаешь: начальство... В конце концов, документы у нас в порядке.

- Постой! - остановил его Корень. - Мы сами начальство, нехай они к нам приходят.

Крутиков согласился.

- Приготовить оружие! - приказал он.

Вскоре снова вбежал часовой. На сей раз к дому приближалась группа вооруженных бандитов.

- Вот видишь! - сказал Шевченко. - Гора не идет к Магомету, так Магомет идет до той горы. Ну-ка, Микола, - обратился он к Корню, - пойдем, примем гостей.

Они оба вышли и спустя короткое время передали через часового, что среди "гостей" находится и "сам" Калина.

Крутиков тем временем совещался с Бурлаком и Пастуховым. Каждый из них предлагал свой план встречи. Договорились, что Крутиков беседует с "районовым" в первой комнате, все остальные переходят во вторую, к хозяевам. Шевченко и Корень остаются снаружи, получив "подкрепление" из двух человек... Там, на хозяйской половине, сразу три окна, и все три выходят в разные стороны, к тому же и дом стоит на бугорке - место, значит, для наблюдения удобное. Убедившись, что все готово к приему, Крутиков крикнул Дроздову, выходившему для "подкрепления" наружной охраны:

- Проси!

Это было знаком и для всей комнаты. Здесь сейчас же запели самую отвратительную из бандеровских песен. Крутиков кинулся к двери, куда уже входил "районовый эс-бэ", стал "смирно", вытянул руку вперед и рявкнул бандеровское приветствие.

Калина оказался щуплым человечком, лицо его было напудрено, волосы завиты, на ногтях блестел лак. Крутиков ухитрился избежать рукопожатия, взял под козырек и, изо всех сил стараясь быть вежливым, спросил, чем он может быть полезен. "Районовый эс-бэ" предложил выйти за клуню для разговора. Крутиков взял с собой Корня, и они вышли. Калину сопровождал один из его "свиты" - типичный уголовник по кличке Цыган.

За клуней Крутикову было предложено предъявить документы и доложить о целях и пути следования отряда. "Районовый эс-бэ" долго вертел в руках бумажку, а Крутиков тем временем отвечал на вопросы о "целях".

- Почему едете без связных? - спросил Калина. - Почему не по линии связи?

- А зачем? - искренне удивился Крутиков. - Дорогу я знаю, пароль у меня есть...

- Да?! - недоверчиво пробормотал "районовый эс-бэ", и Крутиков, бросив взгляд на его пальцы с ярким маникюром на ногтях, все еще державшие "удостоверение", почувствовал неодолимое желание тут же, на месте, застрелить это двуногое, вызывающее в нем омерзение.

- Вы абсолютно правы, - ни с того ни с сего вмешался Корень, - без связного далеко не уедешь. Дайте нам связного, а?

Калина поднял на него глаза и... согласился.

Тогда Крутикову пришло в голову потребовать заодно и сани - пять пароконных повозок. "Районовый эс-бэ" согласился и на это. Независимый тон, каким с ним говорили, то, что его заставили ждать у дверей дома, а может быть, и презрение, сквозившее в каждом слове и жесте Крутикова и Корня, - все это подействовало гипнотически. Калина решил, что разговаривает с каким-то начальством.

- Вот видишь, - говорил Крутикову Корень, - вышло по-моему! Здесь у них так: где нахальство, там и начальство.

И когда оказалось, что сани вовремя не поданы, Крутиков и Корень решили взять их силой. Это им удалось довольно легко.

С помощью двух бандеровцев, выделенных Калиной для связи и, конечно, для наблюдения, погрузившись на сани, группа благополучно перевалила шоссе и оказалась на берегу реки. Предстояла переправа. Но тут случилось неожиданное. Один из связных, тот самый Цыган, изрядно выпивший перед дорогой, но успевший уже отрезветь, узнал вдруг Наташу Богуславскую.

Он долго и откровенно присматривался к ней, затем подошел, взял ее за плечо и сказал:

- А я тебя знаю, красотка!

- Как же, - насмешливо отвечала Наташа, отстраняясь, - сватов ко мне присылал.

- Сватов? - зло повторил Цыган. - Ты уж вросватана. - И он обвел рукой вокруг ее шеи, показывая петлю.

Дело принимало серьезный оборот. Василий Дроздов, присутствовавший при разговоре, бросился за Крутиковым.

- Эту дивчину, - произнес Цыган, обращаясь к Крутикову, - разыскивает "эс-бэ".

- Ее? - спросил Крутиков недоверчиво. - Ты вот что, Цыган, ты давай-ка лучше лодку ищи.

- Лодку найдем! - входя в раж, грозно заявил Цыган, удерживая Наташу. - Я знаю эту невесту. Пусть она скажет: кто оружие к партизанам увез? Что? Не помнишь такого случая? Так мы напомним... А ты чего? крикнул он на Крутикова, схватившего его за руку. - Большевичку укрываешь?

- Доедем - разберемся, кто она такая, - миролюбиво сказал Крутиков. А сейчас иди ищи лодку, или... - Крутиков нарочно помедлил, - или придется тебе окунуться в воду, а плавать ты не умеешь. Понял?

Цыган переглянулся со своим напарником. Их было двое, а в группе двадцать один человек.

Сопровождаемый Дроздовым и Приступой, бандит отправился на поиски лодки.

Больше он ни слова не проронил о Наташе.

Он помог найти лодку, переправился вместе со всеми, но в группе подозревали, что он успел сообщить о своей догадке ездовым, отправлявшимся на санях обратно. Следовало торопиться. В ближайшем хуторе Крутиков снова достал лошадей и сани, и, не задерживаясь, отряд помчался дальше. Во время стоянки Цыган и его напарник исчезли. Разыскивать их было некогда, да и бесполезно.

На следующую ночь группа перешла границу Галиции. Дорога лежала на Боратын - родную деревню Дроздовых.

Это был трудный путь. Шли по колено в снегу. Каждый шаг стоил больших усилий. А тут еще разыгралась пурга, и идти стало еще тяжелее.

- Ничего, - успокаивала Женя, по мере приближения к родной деревне спешившая больше всех и забывшая про усталость, - это хорошо, что пурга: следы заметет.

Показалась деревенька.

- Это не наша, - сказала Женя, - наша дальше.

Видя, что все выбились из сил, Крутиков решил сделать остановку. Он облюбовал для этой цели крайнюю хату, в окне которой мерцал слабый свет. Не успели партизаны приблизиться, как из хаты выбежала женщина, вероятно, хозяйка, и, завидя незнакомых с трезубами, подняла крик. Со всех сторон начали сбегаться крестьяне, вооруженные вилами, топорами и кольями. Деревня, в которую, видимо, нередко наведывались бандиты, на этот раз приготовилась к отпору. "Раскрыться? - мелькнуло у Крутикова. - Нет-нет, сразу же решил он, - чем черт не шутит..."

Превозмогая усталость, отряд бросился в сторону.

Поблизости от Боратына, по словам Дроздовых, должен был находиться домик лесничего, поляка, которого звали пан Владек. Место для остановки казалось подходящим.

- Этот пан Владек верный человек? - несколько раз осведомлялся Крутиков у Дроздовых.

- Человек хороший, - отвечала Женя, и Дроздов поддерживал ее оценку. - Ему можно поверить. Знаем его хорошо. О нем весь народ хорошо отзывается. Он у нас лет десять лесничим.

Пан Владек, круглый, румяный, неопределенного возраста человек, принял партизан очень радушно. В Дроздовых он узнал своих старых знакомых.

- Так, партизаны, выходит? - говорил он немного удивленно и как бы не веря тому, что видит. Он суетился, усаживая пришедших гостей; велел затопить печь, чтобы лучше обогреть хату. - А я открываю дверь и думаю: что еще за хлопцы пришли до меня ночью? Пустил - и тревожусь, а тут, можно сказать, пришла ко мне Советская власть!..

- Пан Владек, - сказал Крутиков, - мы будем просить вас помочь нам выбрать более безопасную дорогу.

- Не надо говорить "пан Владек", - поправил его лесничий, - лучше сказать "товарищ Владек". Дорогу я вам укажу. Я всю округу на пятьдесят километров знаю. Если у вас, товарищ командир, есть карта, я покажу по карте, как вам надо идти. Вам надо идти на Гуту-Пеняцкую. Немцев там нет. Вот она, Гута, недалеко. - Владек взял карандаш и начертил им кружок на карте, раскинутой на столе. - Это не деревня, а крепость. Вокруг нее крестьяне поставили свои посты с пулеметами. Почти у каждого есть винтовка, гранаты. Женщины и те владеют оружием. Только вы там эти... ваши снимите. - Он показал на трезуб на шапке Крутикова, которую тот забыл снять.

- Кокард, товарищ Владек, мы снимать не будем, - подумав, не согласился Крутиков с советом лесничего. - Мы сделаем иначе. Мы попросим вас сходить в Гуту... Хорошо бы сейчас же, ночью, и предупредить о нашем приходе. Мы будем там завтра. Сейчас половина третьего, - Крутиков взглянул на часы. - До рассвета мы успеем отдохнуть, а с рассветом выйдем. Вы нам окажете большую услугу.

- Хорошо, - согласился Владек. Было по всему видно, что он рад оказать услугу партизанам. Он быстро оделся, снял со стены охотничье ружье и, сказав гостям, что могут располагаться у него в хате как дома, ушел.

Еще раньше Крутиков отпустил Василия Дроздова в Боратын. Тот вернулся задолго до рассвета. Он разведал обстановку, достал хлеба, табаку. Побывав у тестя - отца Жени, он узнал, что их - Василия и Женю - после их исчезновения из деревни долго разыскивали фашисты; старика таскали в гестапо, били, но он упорствовал, твердил, что ничего не знает.

Дроздов был возбужден свиданием с родными. Он говорил громче обычного, расхаживал взад и вперед по комнате; его волнение передавалось Жене, которой очень хотелось увидеться с родными. Они оба начали упрашивать Крутикова сейчас же, не дожидаясь возвращения Владека из Гуты, идти в Боратын.

- Бандеровцев там нет, - говорил Василий, - там мы сможем достать лошадей.

Женя, поддерживая мужа, говорила, что в Боратыне они легко обо всем договорятся. Крутиков, хотя и опасался, что с появлением группы в селе крестьяне могут узнать их как партизан, все же согласился. У него не хватило сил отказать Жене в свидании с родными, тем более что в Боратыне у нее остался ребенок. Соблазнила его также возможность достать лошадей.

В Боратыне, выдавая себя все так же за бандеровцев, они потребовали лошадей.

Дроздовым Крутиков разрешил зайти домой.

Им открыл отец. Женя бросилась к спящему ребенку, припала к постели, не решаясь обнять, чтобы не разбудить, и расплакалась. Василий молча взял ее за плечи, отвел в сторону, усадил. Подошла мать и со слезами стала просить Женю, чтобы та осталась дома. Так как дочь молчала, мать стала просить о том же Василия и Крутикова, который зашел сюда в ожидании, пока закладывают лошадей.

- Ни, мамо, - тихо сказала наконец Женя. - Ни. Как я могу...

Старик, молча до того наблюдавший эту сцену, вдруг выступил вперед и строго сказал:

- Нихай дочка идэ, куды совисть наказуе, за своим чоловиком.

Решив таким образом вопрос о дочери, он предложил гостям выпить на дорогу по чарке горилки.

Через несколько минут Крутикову доложили, что сани готовы.

В Гуте действительно были начеку. Партизаны заметили это сразу. Лошадей с ездовыми отослали. Надеясь, что Владек успел предупредить гутовцев, Крутиков сказал партизанам, чтобы те подождали, а сам пошел в село. У околицы собралось человек сорок крестьян, большинство было без оружия, но некоторые держали винтовки.

Навстречу выступил сутулый крестьянин. Он подозрительно поглядел на трезубы, красовавшиеся на шапках гостей.

- Кто вы? - спросил он Крутикова, когда тот в сопровождении бойца Клепушевского вышел вперед.

- Советские партизаны, - ответил Крутиков, глядя крестьянину в глаза.

- Откуда идете?

- Из Цуманских лесов.

Сутулый начальник отряда самообороны недоверчиво шевельнул густыми бровями.

- Куда?

- На запад, - прямо и просто ответил Крутиков.

- На западе нет Красной Армии, - резко сказал сутулый. - Говорите, что вы советские партизаны, а почему на шапках у вас трезубы?

- Нельзя ли зайти куда-либо в дом? - не отвечая на вопрос, сказал Крутиков. - Там легче будет говорить. - И добавил, улыбаясь: - Мы слышали о вас.

- От кого?

- О вас говорил пан Владек, лесничий...

На строгом лице сутулого блеснуло что-то похожее на улыбку. Он более доверчиво посмотрел на Крутикова, но сказал по-прежнему сухо и коротко:

- Идите за мной!

Сопровождаемые крестьянами, партизаны пошли в село. Их отвели в пустующее помещение школы. Здесь сутулый, оказавшийся на самом деле руководителем сельской обороны, назвал себя Казимиром Войчеховским и продолжал свои расспросы. Его интересовали сообщения с фронтов, положение в стране, а также сведения о польской армии в Советском Союзе, причем во всех этих вопросах он казался более осведомленным, чем Крутиков. Позже выяснилось, что у него был радиоприемник. Крутиков догадался, что Войчеховский продолжает "прощупывать" гостей, все еще не веря, что имеет дело с советскими партизанами.

К Клепушевскому подошел молодой крестьянин и спросил, не учился ли тот в львовской гимназии. Клепушевский повернулся и ахнул: он узнал товарища по гимназии! Хотя учились они в разных классах, так как Клепушевский был старше, но знали друг друга. Среди вновь пришедших в школу крестьян нашлись двое, которые узнали в Дроздове товарища, работавшего одно время вместе с ними в Бродах. Недоверие рассеивалось.