Долгий поход

 

Йозеф Дик родился в Кёльне. Он успел послужить и в танковых войсках, и на тральщиках, и мотористом на подводных лодках. Он говорил на характерном кёльнском диалекте Кельше, который не понимали даже остальные немцы. Именно поэтому на борту U-181 к нему прилипла кличка M?mmes – «маленький кролик». Хотя его боевой пост находился в корме в главном машинном отделении, сейчас Дик висел за бортом лодки, облачённый в брезентовый водолазный костюм с тяжёлыми свинцовыми башмаками. 9 мая 1943 года. Лодка стоит неподвижно, потому что рыбацкая сеть намоталась на один из винтов. Дик был опытным водолазом, именно ему поручили очистить винт.

Лодка медленно дрейфовала в Мадагаскарском проливе как раз на полпути между Мадагаскаром и Африканским материком. До берега в любую сторону было много миль, и всё-таки сохранялась постоянная опасность воздушной атаки. На мостике находилась удвоенная вахта, артиллеристы стояли у орудий. Остальной экипаж толпился на корме, следя за действиями Дика.[108]

Дик разрезал сеть сварочным аппаратом, электроды которого приходилось периодически менять. Через каждые несколько минут Франц Перш наклонялся за борт к самой воде и принимал у Дика аппарат. Потом он менял электрод и снова подавал аппарат Дику. Под водой вспыхивает яркая электрическая дуга, и на поверхность вылетает струя бурлящих пузырей и яркая голубая вспышка. Это беспокоит Дика, но Перш, который работал электриком до войны, успокаивает его: «Я пробовал электрические розетки пальцами».

Экипаж, включая Люта, внимательно следит за интересным спектаклем. Погода тёплая и приятная, и до тех пор, пока не срезана сеть, заниматься решительно нечем. Битва с конвоями союзников бушует где-то севернее. Внезапно кто-то вскрикивает: «Акула!»

Эффект получается мгновенный. Дик слышит непонятный крик, но всё ещё держит сварочный аппарат, а сам он залез между двумя винтами так далеко, как только сумел. 20-мм автомат начинает палить вслепую, щедро поливая воду снарядами. Все вытягивают шеи, вглядываясь в воду. Рядом с лодкой появляется большая рыба. Она медленно, почти величественно, описывает круг. И выглядит она совсем не угрожающе.

Лют сказал ему: «Не беспокойся об акуле, Дик. Мы будем настороже». Кто-то бросился бежать за удочками и наживкой. Но Дик не так легковерен. Акулы едят кроликов. И он торопливо рубит сеть, чтобы выбраться наружу.

К тросу привязывают огромный крюк, на который насажены останки курицы, уцелевшие после завтрака, и забрасывают в воду. Толпа на корме видит, как огромная рыба бросается на приманку. Минутная борьба, на воде облако кровавой пены, ещё одна очередь из зенитного автомата. И вскоре акула висит на ограждении рубки. Оказалось, что её длина превышает 2 метра. Лют считает её даром богов, как овцу во время первого похода. Он говорит, что акулье мясо – изысканный деликатес, его подадут на обед. Но, к его неудовольствию и тихой радости остальных, кок не имеет понятия, как готовить акулу. Он её варит, тушит, обжаривает в масле. В результате получается какая-то маслянистая резина, на которую страшно даже смотреть. Через несколько часов останки акулы летят за борт.

Лют оставил себе на память челюсти. Но к концу похода в них не осталось ни одного зуба.

Встреча Дика с акулой стала божьим посланием для Люта, хотя и Дик, и акула могли думать несколько иначе. Она отвлекла экипаж от мыслей о войне и дала морякам тему для писем домой. Когда в мае 1943 года Дик спустился за борт со сварочным аппаратом, Люту это отчаянно требовалось.

Предполагалось, что второй поход U-181 продлится 18 недель. Лодка должна была принимать топливо и провизию в море. Коды для «Энигмы» были взять лишь на 5 месяцев. Экипаж уже предвкушал отпуск в Бордо не позднее 1 августа.

Но 17 мая, за 2 дня до появления акулы и через 9 недель после начала похода, Лют получил радиограмму из штаба подводного флота с приказом лодкам серии IXD2, находящимся у берегов Южной Африки, в июне провести ещё одну дозаправку в море. Каждая лодка должна была принять по 200 куб. м топлива, что увеличивало продолжительность похода до 26 недель. U-181 должна была оставаться в море до конца сентября, то есть продолжительность похода увеличивалась до 6 месяцев.

Сегодня 6-месячный поход подводной лодки – дело привычное, и такое повторяется довольно часто. Но в 1943 году ещё ни одна лодка в мире не совершала столь долгого похода. Боевой поход продолжительностью 2 месяца уже считался очень долгим. Обычно походы кончались ещё раньше, так как запасы топлива, продовольствия, торпед и запасных частей были ограниченными.[109]Какое воздействие окажет продолжительный поход на экипаж, никто просто не представлял. Большие надводные корабли могли совершать и более длительные походы, и они их совершали, но нельзя сравнивать условия жизни на борту авианосца или линкора и подводной лодки. По словам Люта, они различались так же, «как жизнь в городе отличается от жизни в деревне».

Ни в официальных документах, ни в личных дневниках не говорится, что экипаж Люта с неудовольствием воспринял увеличение продолжительности похода. Моряки с прежним рвением исполняли свои обязанности до самого конца похода. Однако постоянно сохранялась опасность, что люди всё-таки не выдержат, и с каждым днём она становилась более реальной. Поэтому Лют счёл просто необходимым поместить в стенгазете 11 июня следующее обращение:

«Сейчас мы находимся в очень отдалённом районе, где можно натолкнуться на корабль, но нет никакой опасности внезапной атаки с воздуха. Проводите свободное время на мостике. Купайтесь на верхней палубе. Выполняйте упражнения для рук и ног. Помните, что ещё ни одна подводная лодка не находилась в плавании полгода, поэтому каждый должен сохранять строжайшую самодисциплину, чтобы оставаться в форме. Мы живём, как пещерные люди, не различая день и ночь. Поэтому будьте бдительны, чтобы вас не засосала тусклая рутина вахт, обедов, гальюна и сна! Постарайтесь не растолстеть, и не превращайтесь в психопатов. Слушайте передачи последних известий (неважно – будете вы улыбаться или горевать). Они дадут вам представление о том, что происходит в мире. Не играйте в старые игры, постарайтесь изобрести новые. Для разнообразия почитайте интересную книгу, послушайте музыку, пойте хором, особенно по вечерам».

Утром того же дня U-181 покинула район Лоренцо-Маркиша в последний раз. Корабельный поэт так прокомментировал это:

 

«Мы здесь удачи не нашли,

Помешкали – и прочь пошли.

Прощай, родной маяк Иньяка,

Тебя мы будем помнить всяко».

 

Маяк Иньяка Пойнт медленно растаял в голубой дымке, и точно так же растаяли надежды подводников на лёгкую добычу и быструю славу.

Бои в отдалённых районах мирового океана, в общем, повторили ход Битвы за Атлантику. В 1943 году уже не удалось достичь таких же успехов, как в предыдущем. За весь 1943 год у мыса Доброй Надежды было потоплено меньше кораблей, чем в октябре – ноябре 1942 года. Пока U-181 находилась в Бордо, на юг была отправлена третья волна больших лодок – «Gruppe Seehund». Однако эта операция принесла сплошные разочарования.

Для Люта это был вызов. Чтобы компенсировать снижение потопленного тоннажа, Дениц почти ежедневно увеличивал районы операций, и к концу июня германские лодки действовали практически во всей западной части Индийского океана. Лют использовал предоставленные преимущества и немедленно покинул прибрежный район. Он бороздил воды Индийского океана размашистым зигзагом, топил встреченные суда – одно здесь, другое там, и понемногу его счёт рос, приближаясь к выданному авансом значению 200000 тонн.

Точка встречи с танкером была назначена в глухом районе Индийского океана примерно в 700 милях южнее Маврикия и в 1700 милях от Дурбана. U-181 должна была принять топливо с гражданского танкера «Шарлотта Шлиман», превращённого в судно снабжения и плавучую тюрьму Кригсмарине. Танкер направлялся из Японии в Германию, когда получил приказ заправить U-181 и 4 другие лодки, действовавшие в районе мыса Доброй Надежды.

U-181 заметила «Шарлотту Шлиман» рано утром 22 июня. У борта танкера уже стояли и принимали топливо лодки U-178 и U-196. Ещё 2 лодки – U-197 и U-198 – приближались к судну. В июне 1943 года в Индийском океане находились только эти 5 германских подводных лодок. Уничтожение любой из них принесло бы орден случайно заметившему их лётчику.

Лют получил разрешение подойти к борту танкера для заправки только утром 23 июня. Всю ночь U-181 пришлось ходить кругами в качестве сторожевого судна. И в довершение неприятностей раздражённый Лют выяснил, что ему выделяют слишком мало продуктов. «Особенно мало оказалось мяса и овощей. Если учитывать продолжительность похода, они должны были кончиться раньше топлива», – жаловался Лют. Экипаж чувствовал себя гораздо лучше. Пока лодка перекачивала из трюмов танкера 280 куб. м дизельного топлива, которые увеличивали продолжительность похода до 7 месяцев, матросы по очереди отмывались в душе. Трюмы лодки были забиты японским лярдом в ящиках от патронов, а один из матросов «Шарлотты Шлиман», умевший стряпать, был прислан в качестве замены погибшему Виллингеру.

Его звали Мюллер. Он был неплохим моряком торгового флота, довольно старательным, но совершенно непривычным к военным порядкам. Его первой ошибкой стало появление на борту лодки в соломенной шляпе. Изрядно позабавила Энгеля и вторая ошибка. Мюллер обратился к капитану с дружеским «Привет!», вместо того чтобы отдать честь. К Мюллеру немедленно прикрепили опытного унтер-офицера, чтобы в течение 2 недель преподать ему курс молодого бойца.

Церемония принятия присяги новым матросом стала ещё одним свидетельством пристрастия Люта к показным ритуалам.

«По такому случаю мы погрузились, украсили носовой отсек флагами и превратили принесение клятвы Fahneneid – клятвы в верности лично Адольфу Гитлеру в настоящий праздник. Матрос заранее выучил текст клятвы наизусть. В свою очередь я рассказал ему об обязанностях германского солдата. Собравшийся экипаж был одет в одинаковые коричневые тропические рубашки. По такому случаю всё было подстрижены покороче. Были отрепетированы подходящие случаю песни, и всё прошло прекрасно. Мы поднесли молодому человеку подарок – переписанные от руки одним из матросов «Обязанности военного моряка»… Он стал отличным матросом и позднее был награждён Железным Крестом».

Для Люта просто не существовало неисправимых нарушителей.

Заправка окончилась 26 июня в 15.00. Лют взял курс на север, продолжая причитать по поводу нехватки продовольствия и запасных частей. «Лодка может находиться в море до 10 октября, мы имеем 415 куб. м топлива. Я решил проводить учебное погружение только раз в 3 дня, чтобы не перенапрягать воздушный компрессор. На борту «Шарлоты Шлиман» не оказалось запасных частей, а нашего запаса надолго не хватит, если гонять компрессор каждый день», – писал он.

Он направился к Маврикию и рано утром 1 июля прибыл к Порт-Луи, столице крошечного острова. Около полуночи на следующий день он потопил 2 торпедами маленький британский пароход «Хойхау», оставив 4 человек болтаться на спасательном плотике. Этой атакой Лют, похоже, разворошил осиное гнездо. Вскоре Метокс тревожно запищал.

6 июля U-181 упустила большое судно. После погони в направлении мыса Ист на Мадагаскаре Лют атаковал его 2 торпедами, но обе прошли мимо. После первого промаха «куча людей выскочила из открытых люков один за другим, словно что-то потревожило их сон, например, шум торпеды, прошедшей под килем». (Очевидно Лют был в отличном настроении, так как он редко позволял себе шутливые записи в бортовом журнале.) Вторая торпеда прошла очень далеко от цели и через 26 минут взорвалась, выработав запас хода.

Пока лодка гналась за этим судном, пришла радиограмма из штаба подводного флота, сообщившая об очередном увеличении зоны операций. Лют получил «полную свободу действий» в районе Мадагаскара, Маскаренских островов, вдоль восточного побережья Африки до Танганьики. В результате зона стала «такой же огромной, как сам Рейх». Лодка пошла дальше на север, потом склонилась на северо-запад. 8 июля она подошла к Тромелину, а 12 июля – к Таматаве.

Тромелин стал наиболее удалённой точкой прокладки, если считать от Бордо. 15 июля наблюдатель заметил британский угольщик «Эмпайр Лейк», и Лют в сумерках потопил его 2 торпедами. «Среди обломков остались плавать 5 человек. Из-за сильного волнения и большого расстояния до земли – 180 миль – вероятно они не спасутся», – холодно констатировал Лют.

Однако моряки были спасены, хотя Лют здесь совершенно не при чём. Его запись на первый взгляд подтверждает мнение Петерсена о своём командире как о человеке бесчувственном и жестоком. В действительности, командуя U-181, он больше делал для уцелевших, чем ранее.

С точки зрения нравственности это можно объяснить тем, что Лют со временем начал больше осознавать последствия торпедной атаки и колоссальный риск, которому подвергались моряки торговых судов в военное время. Ему приходилось больше заботиться о собственных матросах, и, может быть, он начал сознавать, что и о других следует хоть как-то заботиться. Циничное объяснение заключается в том, что Люту просто могла требоваться информация. Лотар фон Арно де ля Перьер, лучший подводник Первой Мировой войны, всегда действовал согласно законам призового права, с тем чтобы впоследствии, если потребуется, с документами в руках опровергнуть любые претензии. Действительно, бортовой журнал U-181 пестрит записями о кораблях, тоннаже, грузах, пунктах выхода и назначения. Все это сообщали моряки, спасшиеся на шлюпках. Впрочем, всплывать в Индийском океане было гораздо безопаснее, чем в Атлантическом.

На следующий день в 9.35 Лют потопил британское судно «Порт Франклин» всего в 50 милях на юг от места гибели «Эмпайр Лейк». В течение следующих 3 дней были потоплены ещё 2 британских парохода – «Дальфрам» и «Умвума». Несмотря на эти успехи, вскоре Лют решил покинуть район Маврикия. На лодке засекли работу асдика британского эсминца, и Лют понял, что теперь в Порт-Луи знают о его присутствии и началась охота за U-181. Однако о подлинной причине активности англичан Лют не догадывался. Высокочастотный пеленгатор в Южной Африке засёк его передачу в штаб подводного флота.

Последний корабль Люта – последний в этом походе и последний в его карьере – был потоплен 4 дня спустя. Лют встретил одинокое судно посреди океана. По счастливой случайности, мы знаем об этом судне больше чем о других, благодаря свидетелю последней успешной торпедной атаки Люта.

Дональду Кроуфорду исполнилось всего 17 лет. Он служил гардемарином на британском рефрижераторе «Клан Макартур». 7 августа, после долгого и тяжёлого плавания в составе конвоя, «Клан Макартур» прибыл в Кейптаун из Глазго. Кроуфорд отмечает «волнение, вызванное слухами о действующих в этом районе германских субмаринах. Много кораблей было потоплено на пути к Мозамбику и Маврикию. Все повторяют историю о германском офицере, пойманном с билетами в кино в кармане. Это доказывает, что он уже давно живёт здесь».[110]Судно дважды выходило из Дурбана. 8 июня оно вышло и вернулось, опасаясь подводных лодок. 9 июня «Клан Макартур» снова вышел в море и взял курс на Маврикий. На борту находился груз продовольствия и медикаментов. Около полудня 11 августа наблюдатели U-181 заметили его на полпути между Мадагаскаром и Дурбаном. Судно шло на северо-запад.

Лют решил преследовать «Клан Макартур» до захода луны на следующую ночь. Он не желал подставляться под орудия и в то же время не мог атаковать судно из подводного положения из-за противолодочного зигзага, хотя к 1.00 генеральный курс «Клан Макартура» был определён и характер зигзага выяснился окончательно. Преследование стало лёгкой забавой. Ночью матросам было разрешено по очереди подниматься на мостик, чтобы полюбоваться на будущую добычу. Потом они по очереди рылись в Регистре Ллойда, пытаясь опознать виднеющийся вдали крупный корабль.

В 3.32 Лют выпустил 2 торпеды с дистанции 900 метров. Одна попала в среднюю часть корпуса «Клан Макартура», вторая – в корму. Кроуфорд, который спал в своей каюте, был разбужен громким лязгом. Его буквально вышвырнуло из койки на палубу.

«Дверь от удара распахнулась, резко запахло сгоревшим кордитом. Четвёртый помощник заглянул в каюту и крикнул, чтобы мы одевались, так как нам врезали. Моей обязанностью было находиться на мостике, поэтому я спешно напялил мундир поверх пижамы,[111]натянул бахилы, выхватил из ящика стола трехфунтовую сумку с мятными лепёшками (забыв там новенькие часы) и побежал на мостик.

Капитан уже находился там. Я вместе с ним и вахтенным офицером принялся уничтожать судовые бумаги. Мне показалось, что торпеда попала где-то между задней трубой и четвёртым трюмом, и наши гребные валы перебиты. Пар в котлах сел, и мы остановились. Тем не менее, помпы работали, и расчёты стали к орудиям. Оставалась надежды, что ублюдок поднимется на поверхность, и тогда мы сумеем задать ему».

Но Лют не собирался этого делать. Держась на глубине 4,5 метра, он терпеливо следил, как «Клан Макартур» спускает шлюпки. Судно немного осело, но не было похоже, что оно собирается тонуть. Наконец в 3.47 радист U-181 перехватил сигнал бедствия. Тогда Лют выпустил третью торпеду. С ужасным грохотом она ударила в носовую часть огромного судна, и оно начало быстро погружаться. Кроуфорд, снятый одной из последних шлюпок, вспоминал, что «мы старались побыстрее отойти, пока судно не затонуло. Конец корабля всегда непредсказуем, и умнее всего оказаться в этот момент как можно дальше».

Лют записал в журнале: «Слышны громкие звуки, сопровождающие затопление судна. Вскоре после этого раздался сильный подводный взрыв. Лодка находилась примерно в 700 метрах от точки гибели судна, но её буквально подбросило. Что-то слетело с полок. Несколько спасательных шлюпок уничтожены». Когда «Клан Макартур» погружался, его разорвало четвёртым взрывом, происшедшим где-то в трюмах. Этим же взрывом в щепки разнесло шлюпку, висевшую на талях, и перебило всех моряков, находившихся в ней.

Люди, находившиеся в других шлюпках, приняли последний взрыв за четвёртую торпеду. Сам Кроуфорд верил в это до 1984 года, пока не познакомился с бортовым журналом U-181. Тогда он решил, что взрыв был вызван каким-то из грузов на борту судна. Но ни продукты, ни медикаменты, как известно, не взрываются. Хотя у него не было никаких доказательств, он остался уверен, что «Клан Макартур» перевозил нечто, не внесённое в грузовую декларацию.[112]

Потопление «Клан Макартура» заняло 8 минут. Кроуфорд смотрел, как гибнет судно. «Вскоре стало ясно, что судно тонет. И всё-таки он оставался крепким и гордым кораблём и погружался на ровном киле. Последние мгновения были трагическими. Вода захлёстывает световые люки и переливается через релинги. Шипит пар, плавают какие-то деревяшки. Перед тем как судно окончательно уходит под воду, из его недр вырывается жуткий звук. Вода клокочет в трубе. И только небольшой водоворот на поверхности моря».

Лишь после того как «Клан Макартур» затонул, Лют поднял U-181 на поверхность. Он стоял на мостике, а Энгель спустился на палубу, чтобы поговорить со спасшимися. Кроуфорд говорит, что он был исключительно вежлив. «Доброе утро, джентльмены. Мне очень жаль, что нам пришлось потопить ваше судно, но таковы превратности войны. Как оно называлось? Куда вы направлялись? Что вы делали? Когда вы покинули Англию?» Мы наговорили ему всякой чепухи, которую он принял за чистую монету. Одни из наших артиллеристов в сердцах назвал немца сукиным сыном. После этого мы немного встревожились, но тот лишь улыбнулся и не обратил никакого внимания на выпад».

Раненых из шлюпки Кроуфорда забрали на борт лодки, чтобы оказать им помощь. Потом с ними поделились сахаром и водой, ничего больше из скудных запасов U-181 выкроить было нельзя. Лют получил всю информацию, которая ему требовалась – название судна, его тоннаж, численность экипажа, пункт назначения – от моряков другой шлюпки. Он торопился уйти. Скоро должен был наступить рассвет, и в любую минуту могли прибыть корабли, откликнувшиеся на призыв «Клан Макартура». Кроуфорд вспоминает момент ухода лодки: «Я помню фигуру человека, стоящего высоко на рубке подводной лодки. Он лишь изредка бросал взгляд на нас. Большую часть времени он осматривал горизонт, и вскоре явно забеспокоился, желая побыстрее убраться. Несколько приказов, и нашу шлюпку оттолкнули от борта. Допрашивавший нас офицер пожелал нам доброго утра и спасения. Затем на чистом немецком языке нам крикнули: «Держитесь подальше от моих винтов. Я погружаюсь».

Спасательные шлюпки, окружённые десятками людей, плававших в воде, остались одни в сотнях миль от земли. Лют пообещал радировать на Маврикий, чтобы их подобрали. После того как U-181 отошла на безопасное расстояние, он так и сделал. Но помощь прибыла лишь через несколько недель, и морякам пришлось испить горькую чашу до дна.

«Многие погибли от акул. Когда человек находился в воде, его легко можно было обнаружить по маленькой красной лампочке, вделанной в спасательный жилет. Слишком часто, когда мы пытались подойти к маленькому красному огоньку и подобрать спасшегося, то слышали жуткий крик, вода вскипала, и огонёк пропадал. В других случаях, когда мы подходили к огоньку и пытались втащить человека на борт, то вытаскивали лишь часть туловища…

Днём было мучительно жарко, а ночью почти невыносимо холодно. Иногда по морю шла приличная зыбь, иногда оно было гладким, как стекло. Однажды налетел довольно сильный шторм, который бросал нас, как щепку. Но это был один из тех штормов, которые не несут с собой дождя. Злосчастное совпадение, так как у нас кончалась питьевая вода.

После нескольких дней дрейфа мы устроили совет, чтобы решить, следует ли отправить одну из шлюпок к берегу. Но ближайшие острова (Маврикий и Реюньон) были слишком малы, и шансы проскочить мимо них были слишком высоки, так как мы не имели никаких штурманских инструментов. В результате, так как мы слишком ослабли, было решено связать все шлюпки и плоты, чтобы по крайней мере оставаться всем вместе до конца. Или нас всех спасут, или мы все погибнем.

Дни летели, и мы слабели все больше. Нашим раненым становилось всё хуже. Им требовалась медицинская помощь, иначе они начнут умирать один за другим».

Лишь после 2 недель дрейфа спасшиеся с «Клан Макартура» были замечены бомбардировщиком «Каталина»,[113]который в течение 5 дней снабжал их всем необходимым. Потом прибыл шлюп Свободной Франции «Саворньян де Бразза», который доставил моряков в Таматаве. Если верить Кроуфорду, спаслись 42 человека из 150. На «Клан Макартуре» погибло больше людей, чем на каком-либо другом судне, потопленном Лютом.

Праздник по случаю потопления «Клан Макартура» на борту U-181 увенчала радиограмма из ставки фюрера. Лют 9 августа 1943 года был награждён Eichenlaub mit Schwerter und Brillianten zum Ritterkreuz (Рыцарским Крестом с Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами). Это была самая высокая военная награда Третьего Рейха. Лют стал седьмым военным, получившим её, и первым из моряков. Экипаж, сияя от гордости, отпраздновал это в офицерской кают-компании с пивом и коньяком.

15 августа штаб подводного флота сообщил Люту, что он должен встретиться в море с U-197 Роберта Бартелса, который передаст ему коды «Энигмы», необходимые для окончания похода. В это время использовался вариант кода, носивший название «Беллатрикс». Через час Лют получил радиограмму, запрещающую впредь использовать аппаратуру Метокс.

Эффективность этого устройства в течение последнего года постоянно падала. Лодки, использующие Метокс, попадали под атаки вражеских самолётов совершенно внезапно. Германские учёные отчаянно пытались найти причину и вскоре установили, что это устройства само испускало слабые радиоволны, которые можно было засечь. В действительности всё обстояло иначе. В это время союзники начали использовать радары с сантиметровой длиной волны, а Метокс мог обнаруживать только метровые радиоволны. Исходя из ошибочного предположения, что лодки выдаёт их собственное оборудование, Дениц принял отчаянное решение запретить использовать его. В полночь пришла новая радиограмма: «Все кварцевые генераторы Метокса сдать капитану и запереть в сейф. Исполнение приказа зафиксировать в бортовом журнале».

16 августа, направляясь на встречу с Бартелсом, U-181 встретила неизвестный пароход. Лют преследовал его в течение 6 часов и в 19.37 выпустил парогазовую торпеду G7а, последнюю, остававшуюся на борту лодки. Последний торпедный выстрел в его карьере, произведённый с дистанции 600 метров, оказался промахом.

17 августа в 15.00 U-181 прибыла в намеченную точку примерно в 500 милях юго-восточнее Дурбана. U-197 там не оказалось. В полночь Бартелс радировал: «KQ6676 «Эмпайр Стэнли» потоплен» и запросил о новой встрече. Наконец утром 19 августа лодки встретились. Бартелс передал Люту коды, а Лют сообщил ему, что видел 4 судна, пока ожидал U-197. Это показалось Бартелсу интересным, и он решил подежурить в районе встречи.

Сам Лют больше ждать не мог. На U-181 осталось лишь 200 куб. м топлива, а еда так и вообще подходила к концу. Лодки дружески расстались. U-181 направилась на юго-запад, к мысу Доброй Надежды. Это был последний раз, когда кто-то видел U-197 и Роберта Бартелса.

На следующий день U-181 встретила U-196, поэтому Лют смог передать полученные коды ещё одному капитану. В 15.35, вскоре после того как они расстались, сигнал бедствия нарушил идиллию солнечного дня. Его послала U-197, которая попала под атаку в нескольких сотнях миль отсюда. «Самолёт атаковал нас бомбами. Временно не могу погружаться. KQ87», – радировал Бартелс. Почти сразу пришла вторая радиограмма: «Самолёт атаковал нас бомбами. Не могу погружаться. KQ52». Бартелс попал в отчаянное положение, однако указывал слишком разные координаты.[114]

«Эти точки отстоят друг от друга на 250 миль. Более вероятным выглядит квадрат KQ52. От нас до него 250 миль», – записал Лют. Атакованная лодка отправила ещё 3 радиограммы с тем же самым текстом. Потом в 18.30 радио замолчало. Слушатели могли предположить самое худшее.

Штаб подводного флота не получил эти сигналы. Их перехватила U-198, находящаяся в Южной Атлантике, и ретранслировала в Германию. В 22.40 Дениц ответил. Несмотря на критическую ситуацию с топливом на U-181, она вместе с U-196 получила приказ повернуть назад и отыскать U-197.

Лют не мог знать, что именно он косвенно повинен в гибели U-197. Бомбардировщик «Каталина» с аэродрома Сент-Лючия в Южной Африке (259-я эскадрилья Королевских ВВС) был отправлен на поиск, после того, как служба пеленгации засекла радиограмму Люта, отправленную Бартелсу прошлой ночью. Противнику удалось определить пеленг на место отправки радиограммы.

Бартелс совершил роковую ошибку, решив оставаться в районе встречи. «Каталина», искавшая U-181, в 15.10 обнаружила U-197 и немедленно атаковала её глубинными бомбами, что послужило причиной первых двух радиограмм. С того же аэродрома сразу взлетела ещё одна «Каталина». Первый бомбардировщик кружил над лодкой всю вторую половину дня и ждал. Бартелс в это время отправлял один сигнал бедствия за другим, отчаянно пытаясь отогнать самолёт огнём 37-мм зенитки. В 19.00 прибыла вторая «Каталина». Два самолёта одновременно атаковали U-197 бомбами. «В 19.30 во время третьего захода, судя по всему, Бартелс неправильно определил курс самолёта и повернул параллельно ему. Лодку накрыли 6 глубинных бомб, сброшенных с высоты 75 футов. В воздух взлетели обломки, и лодка пропала, оставив на поверхности большое пятно солярки. Самолёт С.259 подождал результатов атаки и радировал, что «на поверхность поднялось большое количество нефти, которая широко растеклась по морю». Оба самолёта ещё покружили с полчаса, но ничего нового не увидели. Судьба Бартелса была самой обычной для того периода. Штаб подводных сил постоянно получал похожие радиограммы: «Атакован самолётом» или «Атакован, тону». Метокс не давал никаких предупреждений и никак не мог защитить лодку. Неспособность Деница понять причину, или сознательное неверие, лишь усугубили тяжесть ситуации. Если даже немцы и заподозрили, что союзники используют радиопеленгацию, Дениц упрямо требовал от лодок длинных подробных радиограмм.[115]

Лют в течение 2 дней искал Бартелса и, разумеется, не нашёл ничего. 24 августа он снова повернул к мысу Доброй Надежды. Почти одновременно с ним – кто-то чуть раньше, кто-то чуть позже – взяли курс домой и остальные лодки четвёртой волны. Дениц отзывал их всех.

Обратный переход прошёл спокойно. Несмотря на опасения Люта, U-181 хватило топлива, чтобы добраться до Бордо, хотя несколько раз ему пришлось выжидать, пропуская встреченные корабли противника. 2 сентября U-181 обогнула мыс Доброй Надежды, а через 3 недели всё-таки состоялся отменённый было праздник пересечения экватора.

1 октября истёк срок действия кодов «Беллатрикс», которые передал Люту Бартелс. С этого момента U-181 уже не могла расшифровывать принятые радиограммы и зашифровать свои передачи. Лют не мог сообщить о своих координатах, что заставило штаб подводного флота сделать неправильное предположение – U-181 погибла. В бортжурнале Лют записал: «Я предполагаю, что важные передачи для меня будут посланы открытым текстом». Однако ни одна радиограмма не была получена. Лишь когда он оказался в 36 часах хода от Бордо, Лют рискнул отправить открытым текстом просьбу выслать сопровождение для прохода Жиронды. Эта радиограмм вызвала переполох в штабе Деница. Второй раз за время войны Люта уже считали мёртвым.

U-181 прибыла в Бордо 14 октября 1943 года, за день до тридцатого дня рождения Люта. Обычно лодка, вернувшаяся из успешного похода, вывешивает на перископе столько белых вымпелов, сколько было потоплено судов во время похода. U-181 в тот день подняла 48 вымпелов, по одному за каждое потопленное Лютом судно: с января 1940 года («Фландрия») по август 1943 года («Клан Макартур»). Это было сделано потому, что весь экипаж, а в том числе и сам Лют понимал – это его последний боевой поход.

Лют управлял лодкой, стоя на мостике, и широко улыбался. Над ним трепетали на ветру вымпелы, а экипаж был построен на палубе. Развороченный ствол 37-мм орудия возвышался над «Зимним садом», как мрачный чёрный цветок. Это было единственным указанием, что не всё шло гладко. Но со дня смерти Виллингера прошло столько времени, что горе утихло, и в сиянии недавних успехов бесполезное орудие превратилось в обычный предмет обстановки.

Почти никто до последней минуты не подозревал о прибытии U-181. Лотар Энгель был явно разочарован встречей, оказанной им на пирсе. Ведь только что U-181 завершила самый длительный боевой поход за всю войну, а её командир получил высшую награду германских вооружённых сил. Но всё-таки оркестр играл, пока моряки U-181 один за другим сходили на причал. Заросшие, бледные, вонючие – они, наконец, ступили на твёрдую землю. «Мы так долго находились в море, что не могли пройти больше 200 метров. Нам приходилось останавливаться и массировать ноги. Все обросли бородами, лично у меня она имела длину 18 сантиметров», – вспоминал Вальтер Шмидт. Лют стоял перед выстроенным экипажем, пока его приветствовали Ганс Резинг, командующий подводной группой «Запад», и командир 12-й подводной флотилии Клаус Шольц. Оба тепло поздравили его с высокой наградой и завершением успешного похода. Был проведён смотр экипажа, который завершился торжественной раздачей Железных Крестов и нагрудных знаков подводника. Карл-Август Ландферманн стал вторым инженер-механиком подводной лодки, получившим Рыцарский Крест.

В этот вечер экипаж устроил весёлый праздник. Лют сидел на почётном месте между Резингом и Шольцом. У каждого была сигара, все пили и курили, пока произносились обязательные в подобных случаях речи и огромными стопками раскладывались пришедшие из дома письма. Немного позднее кинооператор запечатлел торжественную стрижку и бритье экипажа. Тысячи людей по всей Германии видели, как Герберт Кручковски в последний раз поглаживает бороду, а потом ощупывает голый подбородок.

Так, вместе с бакенбардами Кручковски, и вошёл в историю долгий поход U-181.