Требования к оформлению контрольной работы 9 страница
В бункере главным на повестке дня является сотрудничество. Мы придерживаемся строгого графика в том, что касается питания, купания, физических упражнений и сна. Непродолжительные периоды общения направлены на то, чтобы разнообразить досуг. Наш закуток быстро становится крайне популярным, потому что и дети, и взрослые увлечены Лютиком. Он заслужил себе статус знаменитости еще с того вечера, когда все играли в "Дикую Кошку". Я придумала ее после несчастного случая, произошедшего несколько лет назад, во время зимнего отключения электричества. Нужно просто водить по полу лучом от фонарика, а Лютик пытается его поймать. Я достаточно мелочна, чтобы получать удовольствие от этой игры, потому что считаю, что так он выглядит глупым. Но здесь все уверены, что он умный и восхитительный. Мне даже выдали специальный набор аккумуляторов - бракованных - чтобы использовать их для этой цели. Обитатели Тринадцатого по-настоящему изголодались по развлечениям.
И на третью ночь, во время нашей игры, я нахожу ответ на вопрос, который снедает меня. "Дикая Кошка" послужила метафорой для моей ситуации. Лютик - это я. А Пит - тот, кого я так сильно хочу защитить - это свет от фонарика. Пока Лютику кажется, что у него еще есть шансы схватить лапами неуловимый луч, он агрессивен и встает на дыбы (совсем как я, с тех пор как покинула арену, оставив живого Пита там). Когда же луч окончательно гаснет, Лютик на время расстраивается и теряется, но быстро приходит в себя и хватается за что-то другое (вот что произойдет, если Пит умрет). Но одна вещь, которая вводит Лютика в ступор - это когда я направляю фонарик высоко на стену, где он попросту не может достать и даже допрыгнуть. Он мечется вдоль стены, вопит, и никак не может ни утешиться, ни отвлечься. И в таком состоянии он пребывает до тех пор, пока я не выключу фонарик (именно это и пытается проделать со мной Сноу, вот только я не знаю, какую форму примет его игра).
Может быть, по сценарию Сноу, осознание этого - часть моей роли. Думать, что Пит находится в его власти и его пытают ради получения информации о повстанцах, было плохо. Но думать, что он подвергается пыткам только ради того, чтобы заманить меня, было вообще невыносимо. И это под тяжестью недавнего открытия, что я и в самом деле начинаю ломаться.
После "Дикой Кошки" мы отправляемся спать. Напряжение то есть, то нет, и порой лампы горят на полную мощность, а иногда - в периоды провалов напряжения - мы щуримся, чтобы разглядеть друг друга. На ночь лампы включают на слабую мощность и дополнительно в каждом углу - огни безопасности.
Прим, которая решила, что стены устоят при бомбежках, свернулась калачиком вместе с Лютиком на нижней полке. Моя мать - на верхней. Я предлагаю лечь с кем-нибудь из них на нарах, но они настаивают, чтобы я оставалась на полу, на матрасе, потому как сплю я беспокойно и постоянно ворочаюсь.
Сейчас я не мечусь по кровати: мои мышцы окоченели от напряженных попыток держать себя в руках. Боль в сердце возобновляется и мне кажется, что от него во все стороны по моему телу расходятся крошечные трещины. Проходя через туловище, по рукам и ногам, по лицу, и оставляя на мне глубокие раны. Один хороший удар по бункеру и я могу рассыпаться на странные, остроконечные осколки.
Когда беспокойно ворочающееся большинство погружается в сон, я осторожно скидываю с себя одеяло и на цыпочках шагаю через все подземелье в поисках Финника, гонимая необъяснимым чувством, что только он меня поймет. Он сидит под огнем безопасности в своей каморке, теребя веревку и даже не притворяясь, что отдыхает. Нашептав ему свою догадку по планам Сноу сломить меня, я тут же понимаю: эта стратегия не была новостью для Финника. Именно это и сломало его. - Вот что они делают с тобой и Энни, ведь так? - спрашиваю я. - Ну, они арестовали ее не потому, что считали кладезью полезной информации о повстанцах, - отвечает он. - Они знают, что я не стал бы рисковать и делиться с ней этим. Для ее же блага. - Ах, Финник. Мне очень жаль, - говорю я. - Нет, это мне очень жаль. Ведь это я никоим образом не предупредил тебя, - возражает он мне.
Вдруг в памяти всплывает воспоминание. После освобождения я, обезумевшая от ярости и горя, оказываюсь привязанной к своей кровати. Финник старается утешить меня из-за того, что случилось с Питом. - Они очень скоро выяснят, что он ничегошеньки не знает. И они не убьют его, если решат, что смогут использовать его против тебя. - А ведь ты предупреждал меня. На планолете. Только когда ты сказал, что они используют Пита против меня, я подумала, ты имел в виду, что он станет приманкой. Чтобы таким образом заманить меня в Капитолий, - признаюсь я. - Я не должен был говорить даже этого. Было уже слишком поздно для того, чтобы чем-нибудь тебе помочь. Раз уж не предупредил тебя перед Двадцатипятилетием Подавления, то должен был умолчать и о том, какие методы использует Сноу, - Финник дернул за конец веревки, тем самым распутав сформировавшийся клубок. - Просто я не понимал этого, когда познакомился с тобой. После первых Игр мне показалось, что на самом деле весь романтизм был лишь одним из актов твоей пьесы. Мы все ждали, что ты захочешь продолжать эту стратегию. Но только когда Пит наткнулся на силовое поле и чуть не погиб, я... - Финник запинается.
Мысленно я возвращаюсь на арену. Как я рыдала, когда Финник пытался вернуть Пита к жизни. И недоуменный взгляд на лице Финника. И то, как он оправдывал мое поведение, приписывая это моей мнимой беременности. - Что ты? - Я понял, что недооценил тебя. Что ты действительно любишь его. Не скажу, как именно. Возможно, ты и сама этого не знаешь. Но все могли заметить, как много он значит для тебя, - мягко говорит он.
Все? Во время своего визита перед Турне Победителей, Сноу вызвал меня к себе, чтобы развеять любые сомнения насчет моей любви к Питу. "Убеди меня", - сказал Сноу. И казалось, под тем ярко-розовым небом, точно зная, что жизнь Пита висит на волоске, я все же смогла это сделать. И убедив его, я дала Сноу оружие, которое ему было нужно, чтобы сломать меня. Мы с Фиником довольно долго сидим в полной тишине, я просто наблюдаю за тем, как распутываются и исчезают узлы, а потом спрашиваю: - Как ты с этим справляешься? Финник смотрит на меня с недоверием. - Я не справляюсь, Китнисс! Абсолютно. Каждое утро я выдергиваю себя из кошмаров и вижу, что в реальном мире ничего не изменилось. - Что-то в выражении моего лица заставляет его замолчать. - Лучше не поддаваться этому. Собрать себя заново в десять раз сложнее, чем рассыпаться на куски. Ну, ему виднее. Я делаю глубокий вдох, заставляя себя собраться воедино. - Чем больше у тебя дел, на которые ты можешь отвлечься, тем лучше, - говорит он. - Первое, чем мы займемся завтра, это раздобудем тебе собственную веревку. А пока возьми мою.
Остаток ночи я провожу на своем тюфяке, с увлечением завязывая узлы и пряча веревку от вездесущего Лютика. Если что-то кажется ему подозрительным, он старается это стащить и даже пробует на зубок, чтобы убедиться, что оно неживое.
К утру пальцы болят, но я продолжаю корпеть над веревкой.
Затишье снаружи продолжается уже сутки, и Койн, наконец, объявляет, что мы можем покинуть бункер. Из-за бомбардировок наши старые кварталы разрушены. И все мы должны проследовать к месту своих новых каморок. Согласно указаниям, мы прибираемся каждый в своем закутке и, послушно выстроившись в колонну по одному, движемся к двери. Не успеваю я проделать и полпути, как рядом со мной возникает Боггс и тащит меня вон из строя. Подает знак Гейлу и Финнику, чтобы они присоединились к нам. Люди расступаются, чтобы пропустить нас. Кое-кто из них даже улыбается мне, поскольку забава "Дикая Кошка", кажется, сделала меня в их глазах более привлекательной. Выйдя за дверь, поднявшись вверх по лестнице, и прошагав по коридору к одному из лифтов, везущих в разные стороны, мы, наконец, подходим к отделу Спецобороны. По пути мы не встречаем никаких разрушений, но по-прежнему находимся еще очень глубоко под землей.
Боггс заводит нас в комнату, практически идентичную Штабу. Койн, Плутарх, Хеймитч, Крессида и все остальные собравшиеся за столом выглядят крайне уставшими. Кто-то, наконец, дорвался до кофе - хотя я уверена, что он полезен исключительно как необходимый в критической ситуации допинг - а Плутарх обеими руками держится за свою чашку, будто ее в любой момент могут отнять. И ведут они отнюдь не светскую беседу. - Нам нужно, чтобы вы четверо переоделись и отправились наверх, на землю, - сообщает президент. - У вас есть два часа, чтобы заснять на пленку ущерб, нанесенный бомбардировками, и заявить, что военное оснащение Тринадцатого продолжает оставаться не только действующим, но и доминирующим, и - самое главное - что Сойка-пересмешница все еще жива. Есть вопросы? - А можно нам кофе? - спрашивает Финник.
Нам раздают дымящиеся чашки. Я с отвращением таращусь на переливающуюся черную жидкость - никогда не была фанатом этого напитка, но думаю, он может помочь мне удержаться на ногах. Финник вливает в мою чашку немного сливок и тянется к сахарнице. - Хочешь кубик сахара? - спрашивает он знакомым чарующим баритоном. Вот так же мы и встретились - Финник предложил мне сахар. Окруженные лошадьми и колесницами, разодетые и напомаженные к радости толпы - еще до того, как мы стали союзниками. Еще до того, как я поняла, что делает его столь привлекательным. Это воспоминание вызвало у меня улыбку. - Вот, он улучшает вкус, - добавляет он уже нормальным голосом, плюхнув три кубика сахара в мою чашку.
Переодеваясь в костюм Сойки-пересмешницы, я ловлю недовольный взгляд Гейла, которым он одаривает и меня, и Финника. Что на этот раз? Неужели он на самом деле думает, что между нами что-то происходит? Может быть, прошлой ночью он видел, как я ходила к Финнику. Я как раз должна была проходить мимо каморки Хотторнов. И полагаю, это могло натолкнуть его на ошибочную мысль. Что его компании я предпочитаю общество Финника. Что ж, здорово. Мои пальцы, натертые веревкой, горят, мне с трудом удается держать глаза открытыми, и съемочная группа ждет, что я сделаю что-то выдающееся. И Пит у Сноу... Гейл может думать все, что ему заблагорассудится.
В новой Гримерной в отделе Спецобороны, моя подготовительная команда запихивает меня в костюм Сойки-пересмешницы, приводит в порядок волосы и наносит легкий макияж еще до того, как мой кофе успевает остыть. Уже через десять минут съемочная группа и команда следующего промо обходными путями шагают к выходу наружу. Я глотаю свой кофе уже на ходу, и с удивлением обнаруживаю, что сливки и сахар значительно улучшают его вкус. Добравшись до гущи, осевшей на дне чашки, я чувствую, как по венам разливается тепло.
Поднявшись по лестнице на самый верх, Боггс дергает за рычаг, которым открывается люк. В помещение врывается свежий воздух. Я делаю глубокий вдох и впервые позволяю себе признаться, как сильно я ненавидела бункер. Мы выходим в лес и я запускаю руки в листву деревьев над головой. Некоторые из них еще только начинают желтеть. - Какой сегодня день? - любопытствую я, обращаясь ни к кому конкретно. Боггс отвечает, что на следующей неделе начнется сентябрь.
Сентябрь. Это значит, что Сноу держит Пита в своих лапах уже пять или даже шесть недель. Я разглядываю лист у себя на ладони и замечаю, что дрожу. И не могу заставить себя успокоиться. Я списываю это на кофе и пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы замедлить свое, слишком учащенное, дыхание. Земля усыпана останками от взрывов. Мы подходим к первой воронке над нашим бункером, метров тридцати в ширину, и я не могу определить, насколько она глубока. Очень. Боггс говорит, что все, кто находились бы на первых десяти уровнях, скорее всего, были бы убиты. Мы обходим яму и двигаемся дальше.
- Вы можете это восстановить? - подает голос Гейл. - Не в ближайшее время. Этот кратер мало что задел. Несколько резервных генераторов и птицефабрику, - отвечает Боггс. - Мы просто засыпем его.
Деревья заканчиваются и мы доходим до места, огороженного забором. Кратеры окружены как старыми, так и новыми выбоинами. До начала бомбардировок очень малая часть нынешнего Тринадцатого находилась на земле. Несколько постов охраны. Тренировочное поле. Примерно фут верхнего этажа нашего здания - где выступало окно Лютика - и поверх него сталь в несколько футов толщиной. Но и с такой защитой оно никогда бы не выдержало мало-мальски серьезного нападения. - Какое преимущество дало вам предупреждение парня? - задает вопрос Хеймитч. - Около десяти минут. После, наша собственная система обнаружила бы ракеты, - говорит Боггс. - Но оно ведь помогло, да? - спрашиваю я. Я не вынесу, если он скажет нет. - Безусловно, - отвечает Боггс. - Эвакуация населения была спокойно завершена. Когда находишься под обстрелом, счет идет на секунды. И десять минут означают спасение жизней. Прим, подумала я. И Гейл. Они пришли в бункер всего за пару минут до того, как упал первый снаряд. Их спас Пит. Нужно добавить их имена в список того, за что я буду его вечной должницей.
Крессиде приходит в голову идея снять меня на фоне развалин старого Дома Правосудия, чтобы показать, что дистрикта больше не существует, что стало бы чем-то вроде издевки над Капитолием, ведь они многие годы использовали его в качестве декорации для поддельных выпусков новостей. Теперь же, после недавней атаки, Дом Правосудия располагается примерно в десяти ярдах от края нового котлована.
Мы приближаемся к тому, что некогда было парадным входом, Гейл указывает на что-то впереди нас, и мы тут же замедляем ход. Поначалу я не понимаю, в чем дело, затем я вижу валяющиеся на земле свежие розовые и красные розы. - Не трогайте их! - кричу я. - Они для меня! Приторно-сладкий запах шибает в нос, а в груди неистово колотится сердце. Такого я и представить не могла. Розы с моего туалетного столика. Передо мной лежит вторая посылка от Сноу. Розовые и красные красавицы на длинных стеблях, те самые цветы, что украшали студию, в которой мы с Питом давали интервью сразу после победы. Цветы, предназначенные не для одного, а для пары влюбленных.
Как могу, я объясняю свою догадку остальным. После осмотра становится ясно, что цветы безвредны, разве что генетически усовершенствованы. Две дюжины роз. Чуть увядших. Скорее всего, их сбросили после последней бомбежки. Группа в спецкостюмах собирает их и отвозят как можно дальше. Уверена однако, что они не найдут в них ничего экстраординарного. Сноу абсолютно точно знает, как ему поступить со мной. Например, избивать Цинну до полусмерти, вынуждая меня смотреть на это сквозь прозрачный цилиндр. Это действие было исполнено лишь для того, чтобы выбить меня из колеи. Как и тогда, я стараюсь совладать с собой и дать отпор. Но как только Крессида возвращает Кастора и Полидевка на место, я чувствую, что мое беспокойство все нарастает. Я так устала, так вымоталась, и сейчас, увидев розы, я просто не в состоянии думать ни о чем, кроме Пита. Кофе был огромной ошибкой. В чем уж я точно не нуждалась, так это в допинге. Мое тело заметно потряхивает и я никак не могу восстановить дыхание. После дней, проведенных в бункере, я жмурюсь вне независимости от того, куда поворачиваюсь, и глаза болят от яркого света. Даже несмотря на прохладный ветерок по моим щекам струятся капельки пота. - Итак, что конкретно вам от меня нужно? - спрашиваю я. - Лишь несколько слов, которые продемонстрируют, что ты жива и продолжаешь бороться, - отвечает Крессида. - Хорошо, - я занимаю свою позицию, и пристально смотрю на красный огонек. Смотрю... Смотрю... - Очень жаль, но мне нечего сказать. Крессида подходит ко мне. - Ты нормально себя чувствуешь? - я киваю. Она вытаскивает из кармана маленький платок и промокает мне лицо. - Как насчет старой доброй схемы Вопрос-Ответ? - Да. Полагаю, это поможет, - я скрещиваю руки, чтобы унять дрожь. Поднимаю глаза на Финника, который показывает мне поднятые вверх большие пальцы. Но и сам он заметно дрожит.
Крессида возвращается на свое место. - Итак, Китнисс. Ты пережила бомбардировки Капитолием Тринадцатого Дистрикта. Сравнимы ли они с тем, что ты испытала на территории Восьмого? - На этот раз мы находились очень глубоко под землей, и никакой реальной опасности не было. Тринадцатый живет и здравствует, так же как и... - мой голос срывается на хрип. - Попробуй с этого места еще раз, - предлагает Крессида. - Тринадцатый Дистрикт живет и здравствует, так же, как и я. Я делаю глубокий вдох, стараясь с силой протолкнуть в себя воздух. - Тринадцатый дистрикт живет и... - Нет, не так. Клянусь, я все еще чувствую запах тех роз. - Китнисс, повтори только эту фразу, и закончим на сегодня. Я обещаю, - говорит Крессида. - Тринадцатый живет и здравствует так же, как и я.
Я встряхиваю руками, чтобы расслабиться. Сжимаю их в кулаки и кладу себе на бедра, затем опускаю по бокам. Мой рот наполняется слюной и глубоко в желудке я чувствую позывы к тошноте. С трудом сглотнув, я открываю рот, чтобы сказать, наконец, эту глупую фразу и скрыться в лесу, и... в этот момент я начинаю рыдать. Я не могу быть Сойкой-пересмешницей. Не могу закончить даже одно это предложение. Потому что теперь я знаю, что каждое мое неверно сказанное слово плохо скажется на Пите. И его будут пытать. Но не до смерти, нет, ничего настолько милосердного. Сноу позаботится о том, чтобы жизнь его была гораздо хуже смерти. - Стоп! - Слышу я спокойный голос Крессиды. - Что это с ней? - Бормочет Плутарх себе под нос. - Она догадалась, как Сноу собирается использовать Пита, - отвечает Финник. Собравшиеся полукругом люди издали что-то вроде коллективного вздоха сожаления. Потому что теперь я знаю это. Потому что никогда больше об этом не забуду. Потому что кроме ущерба военным действиям - потеря Сойки-Пересмешки влечет за собой и мою гибель.
Несколько пар рук обнимают меня. Но я хочу, чтобы меня утешал лишь один человек - Хеймитч, потому что он тоже любит Пита. Я подаюсь к нему и произношу что-то похожее на его имя, и вот он уже здесь, обнимает меня и похлопывает по спине. - Все хорошо. Все будет хорошо, дорогая, - он усаживается вместе со мной на обломок мраморного столба и обнимает меня, пока я рыдаю. - Я больше так не могу, - говорю я. - Я знаю, - отвечает он. - Все, о чем я могу думать - что он сделает с Питом из-за того, что я Сойка-пересмешница! - я поднимаю голову. - Я знаю, - Хеймитч обнимает меня еще крепче. - Ты видел? Как странно он себя вел? Что они сделали с ним? - я задыхаюсь от рыданий, но все же мне удается выдавить из себя последнюю фразу: - Это моя вина! Мои рыдания переходят в истерику, а потом я чувствую, как в мою руку вонзается игла и мир ускользает. Что бы они мне ни вкололи, это должно быть что-то сильнодействующее, потому что прежде, чем я пришла в себя, прошел целый день. Однако мой сон не был спокойным. У меня было такое чувство, будто я выхожу из царства тьмы, из заколдованного места, по которому я путешествовала в одиночку. Хеймитч - с бледной кожей и глазами, налитыми кровью - сидит на стуле возле моей кровати. Я вспоминаю о Пите и снова начинаю трястись. Хеймитч протягивает руку и сжимает мое плечо. - Все в порядке. Мы собираемся попробовать вытащить его оттуда. - Что? Это бессмысленно. - Плутарх направляет туда спасательный отряд. У него там есть свои люди. И он считает, что мы сможем вернуть Пита живым, - говорит он. - Так почему мы не сделали этого раньше? - спрашиваю я. - Потому что это чревато. Но все согласны, что это стоит того. Точно такой же выбор мы сделали на арене - делать все возможное, чтобы спасти тебя. Сейчас мы не можем потерять Сойку-пересмешницу. И ты не можешь показываться до тех пор, пока не узнаешь, что Сноу не отыграется на Пите, - Хеймитч предлагает мне чашку. - Возьми, выпей что-нибудь. Я медленно сажусь и делаю глоток воды. - Что ты имеешь в виду, говоря, что это чревато? Он пожимает плечами. - Наши шпионы будут раскрыты. Могут погибнуть люди. Но имей в виду, что они умирают каждый день. И дело не только в Пите, ради Финника мы вытащим оттуда и Энни. - Где он? - задаю я очередной вопрос. - За ширмой, посапывает от успокоительного. Он сорвался сразу после того, как мы тебя вырубили, - отвечает Хеймитч, а я слегка улыбаюсь, чувствуя себя уже менее слабой. - Да, это была по-настоящему классная съемка. Вы двое съехали с катушек, а Боггс уехал организовывать миссию по вызволению Питa. Так что по телеку крутят повторы. - Хорошо, если за дело берется Боггс, это уже плюс, - говорю я. - О, да, в этом он лучший. И набирал в команду только добровольцев, но притворился, будто не заметил, как я поднял руку, - рассказывает Хеймитч. - Видишь? Он уже продемонстрировал благоразумие. Что-то не так. Стараясь развеселить меня, Хеймитч переигрывает. Это совсем не его стиль. - Ну, а кто еще вызвался добровольцем? - Кажется, всего их было семь, - уклончиво отвечает он. Живот скрутило от плохого предчувствия. - Кто еще, Хеймитч? - настаиваю я. Наконец, Хеймитч снисходит до проявления великодушия. - Ты знаешь, кто еще, Китнисс. Ты знаешь, кто выступил в первых рядах. Конечно, знаю. Гейл.
Глава 12 Сегодня я могу потерять их обоих.
Я пытаюсь представить мир, где смолкли голоса Гейла и Пита. Неподвижные руки. Немигающие глаза. Я стою над их телами, смотрю в последний раз и ухожу из комнаты, где они лежат. Но когда я открываю дверь, чтобы шагнуть в другой мир, там оказывается только необъятная пустота. Бледно-серое ничто - вот, что ждёт меня в будущем.
- Если хочешь, тебя усыпят, пока всё не закончится? - спрашивает Хеймитч. Он не шутит. Этот человек провёл свою взрослую жизнь на дне бутылки, пытаясь забыть обо всех бесчинствах Капитолия. Шестнадцатилетний мальчик, который выиграл второе Двадцатипятилетие Подавления, должен иметь любимых людей - семью, друзей, возможно, возлюбленную - ради возвращения к которым он боролся. Где они теперь? Как так вышло, что, пока нас с Питом не навязали ему, в его жизни совсем никого не было? Что Сноу сделал с ними? - Нет, - отвечаю я. - Я хочу попасть в Капитолий. Я хочу участвовать в спасательной операции. - Они уже ушли, - говорит Хеймитч. - Как давно они ушли? Я могу догнать. Я могу... - Что? Что могу я сделать? Хеймитч трясёт головой. - Этого не будет. Ты слишком ценна и уязвима. Был разговор о том, чтобы послать тебя в другой дистрикт и этим отвлечь внимание Капитолия, пока будет проходить спасательная операция. Но никто не знает, выдержишь ли ты. - Пожалуйста, Хеймитч! - Теперь я умоляю его. - Я должна что-то сделать. Я не могу просто сидеть здесь и ждать новостей о том, что они погибли. Должно же быть что-то, что я могу сделать! - Ладно. Дай мне поговорить с Плутархом. Не вставай.
Но я не могу лежать. Шаги Хеймитча ещё раздаются в коридоре за дверью, а я уже на ощупь пробираюсь через щель в разделительной занавеске и нахожу Финника, развалившегося на животе, его руки запутались в наволочке. И хотя это малодушно - даже жестоко - вытягивать его из призрачного, приглушенного наркотиками мира в голую реальность, я действую и бужу его, потому что уже не могу справиться с этим сама.
По мере того как я объясняю нашу ситуацию, его первоначальная тревога загадочным образом угасает. - Разве ты не видишь, Китнисс, это всё решает. Так или иначе. К концу дня, они будут или с нами, или мертвы. Это... это большее, на что мы можем надеяться.
Что ж, это радужная сторона нашего положения. Кроме того, есть что-то успокаивающее в мысли о том, что эти пытки могут, наконец, закончиться.
Занавеска отдёргивается и появляется Хеймитч. У него есть для нас работа, если мы потянем её вдвоём. Им все еще нужно видео из Тринадцатого дистрикта после бомбёжки. - Если у нас появится запись в следующие несколько часов, то Бити сможет передать её в эфир во время подготовки к операции, и, возможно, отвлечёт внимание Капитолия на что-нибудь другое. - Да, отвлечение, - говорит Финик. - Вроде обманного манёвра. - Нам действительно нужно что-нибудь настолько захватывающее, чтобы даже президент Сноу не смог бы оторваться. Есть что-нибудь на примете? - спрашивает Хеймитч.
Наличие работы, которая может помочь операции, заставляет меня сосредоточиться. Пока я на ходу завтракаю и готовлюсь, я пытаюсь придумать, что мне сказать. Президент Сноу наверняка гадает, какой эффект на меня произвели его розы и забрызганный кровью пол. Если он хочет меня сломать, я должна быть сильной. Но не думаю, что получится его в чем-то убедить, выкрикнув в камеру пару дерзких фраз. Кроме того, это не поможет выиграть хоть сколь-нибудь времени спасательной команде. Взрывы происходят быстро. Больше времени занимают рассказы о них.
Я не знаю, сработает ли это, но, когда вся телевизионная команда собирается на поверхности, я прошу Крессиду начать с вопроса о Пите. Я сажусь на упавшую мраморную колонну, где в прошлый раз у меня случился нервный срыв, жду красного света и вопроса Крессиды. - Как ты познакомилась с Питом? - спрашивает она. И тогда я делаю то, что хотел от меня Хеймитч с самого первого интервью. Я открываюсь. - Когда я встретила Пита, мне было одиннадцать лет, и я была почти мертва. - Я рассказываю о том ужасном дне, когда я пыталась продать детскую одежду под дождём, как мать Пита прогнала меня от дверей булочной и как он терпел побои, чтобы принести мне хлеб, спасший нам жизнь. - Мы даже никогда не разговаривали. В первый раз я говорила с Питом в поезде, который вёз нас на Игры. - Но он уже тогда был влюблён в тебя, - говорит Крессида. - Думаю, да, - я позволяю себе немного улыбнуться. - Как ты справляешься с разлукой? - спрашивает она. - Плохо. Я знаю, что в любой момент Сноу может убить его. Особенно после того, как он предупредил Тринадцатый о бомбёжке. Ужасно жить с этой мыслью, - говорю я. - Но из-за того, что они делают с ним, у меня больше нет никаких сомнений. В том, чтобы любой ценой уничтожить Капитолий. У меня развязаны руки.
Я бросаю свой взгляд в небо и наблюдаю за полётом ястреба. - Президент Сноу однажды признался мне, что Капитолий уязвим. В то время я не знала, что это значит. Я была настолько испугана, что было трудно мыслить ясно. Теперь я не боюсь. Капитолий слаб, потому что во всём зависит от дистриктов. Еда, энергия, даже миротворцы, которые охраняют нас. Если мы объявим нашу свободу, Капитолий падёт. Президент Сноу, благодаря вам, я официально объявляю свою свободу.
Мои слова обоснованы, если не ошеломительны. Все любят мой рассказ о хлебе. Но именно моё обращение к президенту Сноу заставляет крутиться колёсики в мозгу Плутарха. Он торопливо подзывает Финника и Хеймитча, и между ними происходит недолгий, но напряжённый разговор, который, судя по всему, Хеймитча не радует. Кажется, Плутарх победил - Финник бледнеет, но выслушав до конца, кивает головой. Когда Финник занимает моё место перед камерой, Хеймитч говорит ему, - Ты не обязан это делать. - Нет, обязан. Если это поможет ей. - Финник сжимает в руке свою верёвку. - Я готов. Я не знаю, чего ожидать. Любовная история об Энни? Список бесчинств Четвёртого дистрикта? Но Финник Одейр берёт совершенно другой курс. - Президент Сноу часто... продавал меня... моё тело, то есть, - Финник начинает говорить монотонно и несвязно. - Я был не единственным. Если победитель явно привлекательный, президент даёт его кому-то в награду, или разрешает людям купить его по заоблачной цене. Если ты отказываешься, он убивает кого-то из твоих близких. Так что ты соглашаешься.
Тогда это всё объясняет. Парад любовников Финника в Капитолии. Они никогда не были настоящими любовниками. Просто такие же люди, как наш бывший главный миротворец, Крэй, который покупал отчаявшихся девушек для того, чтобы помучить и выбросить, просто потому, что он мог это сделать. Я хочу прервать запись и умолять Финника простить меня за все ошибочные мысли о нём. Но у нас есть работа и я чувствую, что роль Финника будет намного полезнее, чем моя.
- Я был не единственным, но самым популярным, - говорит он. - И, наверное, самым беззащитным, потому что люди, которых я любил, были такими беспомощными. Чтобы чувствовать себя лучше, мои покровители дарили мне деньги или украшения, но я придумал более ценную форму оплаты.
Секреты, наверное. То, чем, по словам Финика, платили ему его любовники, только раньше я думала, что всё это было его выбором.
- Секреты, - говорит он, повторяя мои мысли. - И мы подходим к моменту, когда вы захотите остаться с нами, президент Сноу, потому что так много из них было о вас. Но давайте начнём с других.
Финник начинает ткать гобелен настолько богатый деталями, что вы не сомневаетесь в его подлинности. Рассказы о странных сексуальных аппетитах, изменах, бездонной жадности, и кровавых играх. Пьяные тайны, нашёптанные над влажными подушками на рассвете. Финника кто-то покупал и продавал. Раб дистрикта. Определённо красивый, но на самом деле безвредный. Кому бы он рассказал? И кто бы ему поверил, даже если бы рассказал? Но некоторые секреты слишком смачные, чтобы хранить их. Я не знаю имён, которые называл Финник - похоже, все они известные жители Капитолия - но я знаю, слушая болтовню моей группы подготовки, что внимание даже к самому незначительному промаху может вырасти, когда дело доходит до суда. Если уж неудачная стрижка выливается в часы сплетен и обсуждений, то что вызовут обвинения в кровосмешении, подлости, шантаже и поджоге? Как только волны шока и взаимного обвинения прокатятся по Капитолию, люди, так же, как и я, будут ждать секретов о президенте.
|
