ДОРОГА К ДОМУ

 

Лодку Гед спрятал в гроте под скалистым утесом. Мыс Туманов — так называли его рыбаки из близлежащей деревушки. Один из них угостил Тенар и Геда дымящейся ухой. Поужинав, они спустились на берег. День угасал.

Грот представлял собой узкую трещину в скале, уходившую вглубь футов на тридцать, с песчаным полом. Песок был сырым, так как пол едва‑едва возвышался над уровнем прилива. Сам грот смотрел на море, и Гед решил не разжигать огня, чтобы рыбаки не заметили его, если выйдут на ночной лов, и не проявляли излишнего любопытства. Так что несчастные путешественники расположились на холодном песке, таком мягком, когда пропускаешь его сквозь пальцы, и жестком, как скала, когда лежишь на нем.

Тенар слушала море. Оно бесновалось всего в нескольких ярдах от входа в грот — ревело, вздыхало, грохотало, снова, снова и снова произнося одни и те же звуки… нет, не совсем одни и те же. Оно не помышляло об отдыхе, на всех берегах всех островов всего мира вздымало оно безразличные ко всему волны. Пустыня, горы — вот где прибежище тишины. Никто не плачет там громко и печально. А море… оно ведет свой рассказ с начала времен, но Тенар неведом его язык.

Проснулась она при первых проблесках серого утреннего света и увидела, что Геда нет в гроте. Босой, он шагал по выступавшим из пены прибоя поросшим черными водорослями камням и что‑то искал.

Войдя, наконец, в грот, он сказал:

— Возьми, — и протянул девушке горсть чего‑то ужасного, мокрого, похожего на бордовые камешки с оранжевыми ртами.

— Что это?

— Мидии, я собрал их на камнях. А вот эти две — устрицы, они еще вкуснее. Смотри, вот так…

Кинжальчиком, который Тенар одолжила ему еще в горах, Гед ловко вскрыл раковину и проглотил ее оранжевое содержимое, запив морской водой, как соусом.

— Ты даже не сварил ее! Ты ешь ее живую!

Тенар в ужасе отвернулась и не смотрела, как Гед, пристыженный, но голодный, опустошил все до единой раковины.

Покончив с завтраком, Гед обратил свое внимание на лодку, лежавшую кормой к выходу на нескольких круглых бревнах, чтобы не засосало в песок. Прошлым вечером Тенар недоверчиво рассмотрела ее и ничего не поняла. Девушка не представляла себе, что лодки бывают такие огромные — почти в три ее роста! К тому же в ней лежало множество предметов, назначения которых она не понимала и потому боялась. На носу лодки, на каждом борту был нарисован глаз, и ночью, в судорожном полусне, Тенар все время казалось, будто лодка подглядывает за ней.

Покопавшись среди вещей, Гед подошел к Тенар и протянул ей большой сухарь, тщательно завернутый в листья для предохранения от влаги.

— Я не хочу есть.

Гед внимательно посмотрел на ее печальное лицо, убрал сухарь и сел у выхода из грота.

— Прилив начнется через два часа, и можно будет спускать лодку. Ты плохо спала ночью, отдохни, пока есть время.

— Я не хочу спать.

Гед больше ничего не сказал. Он сидел боком к Тенар, в обрамлении черной арки входа, на фоне мятущихся сверкающих волн, и не двигался. Неподвижность его была сродни неподвижности скал, и тишина распространялась от него во все стороны, подобно кругам от брошенного в воду камня. Молчание его стало не просто отсутствием произносимых звуков, но почти осязаемым, как молчание пустыни.

Некоторое время спустя Тенар встала и подошла к волшебнику. Она заглянула ему в лицо, словно отлитое из меди — напряженное, с глядящими внутрь полузакрытыми глазами и плотно сжатым ртом.

Он был так же далеко от нее, как и море.

Где он сейчас, по каким тропинкам странствует его душа? Никогда не сможет Тенар последовать за ним в те края.

Он поманил ее. Он назвал ее по имени и она прибежала, подобострастно виляя хвостиком… как тот дикий кролик в ночной пустыне. Он завладел Кольцом. Гробницы лежат в руинах, Первая Жрица опозорена навеки и не нужна ему больше.

Бывшая Первая Жрица не может идти за Магом, Маг не может остаться с Первой Жрицей. Он обманул ее и оставляет на развалинах жизни.

Молниеносным движением Тенар выхватила из‑за пояса Геда маленький стальной кинжал.

Маг сидел, подобно закутанной в плащ статуе.

Лезвие кинжала — уменьшенной копии жертвенного меча — было в длину всего около четырех дюймов и заточено с одной стороны. Вместе со сплетенным из конского волоса ремешком, связкой ключей и другими предметами, назначение которых забылось за долгие столетия, кинжал составлял часть обязательного наряда Первой Жрицы. Тенар не пользовалась им, если не считать одного из танцев новолуния, когда ей приходилось подбрасывать и ловить его перед пустым Троном. Тенар любила этот танец — безудержный, дикий, исполняемый под аккомпанемент босых ног, притопывающих по каменному полу. Много раз резала она себе пальцы, пока не научилась безошибочно ловить кинжал за рукоятку. Короткое лезвие было достаточно острым, чтобы порезать палец до кости… или перерезать сонную артерию. Хозяева предали и прокляли Первую Жрицу, но она еще послужит им! Пусть направят они ее руку — орудие последней мести мрака! Они примут жертву…

Прижав кинжал к бедру, Тенар нагнулась, но тут Гед поднял голову и посмотрел на нее. Глаза его были глазами человека, вернувшегося издалека и видевшего нечто ужасное. Лицо его было спокойно, но полно боли. Он смотрел на Тенар, и взгляд его постепенно прояснялся.

— Тенар… — сказал он, словно здороваясь, и доверчиво, успокаивая свой мятущийся дух, коснулся пальцами резного серебряного Кольца на ее запястье. Не обратив никакого внимания на кинжал, он перевел взгляд на бьющиеся о скалы волны и с усилием произнес:

— Пора… пора в путь.

Звук его голоса изгнал неправедный гнев из мыслей Тенар. Остался только страх.

— Забудь их, Тенар! Впереди свобода!

С неожиданной легкостью Гед вскочил на ноги, затянул потуже пояс.

— Помоги‑ка мне с лодкой. Она на бревнах, покатили… Толкай… еще… еще… прыгай в нее, как только я скажу… неудобное место, чтобы спускать ло… Прыгай!

Вскочив в лодку следом за Тенар, Гед поймал девушку за руку, не давая ей упасть за борт, усадил на что‑то мягкое и, расставив пошире для устойчивости ноги, взялся за весла. Несколькими мощными гребками он провел лодку между торчащими из воды скалами, мимо покрытой клочьями пены оконечности Мыса Туманов и вывел в относительно спокойное море.

Уложив весла на дно лодки, Гед поставил мачту. Теперь, когда Тенар очутилась внутри лодки, а море — снаружи, суденышко показалось ей совсем крохотным.

Взвился в воздух парус. Снаряжение и все снасти лодки носили следы долгой и упорной борьбы со стихиями, хотя парус был заштопан с большой аккуратностью, а само суденышко выглядело чистым и ухоженным. Оно чем‑то напоминало своего владельца — много путешествовало и не везде с ним обходились вежливо.

— Вот мы и ушли. Никто не гонится за нами, туман в мыслях рассеивается.

И действительно, черная рука, всю жизнь державшая Тенар за сердце, начала постепенно ослаблять свою мертвую хватку. Но радость, переполнявшая ее там, в горах, куда‑то исчезла.

Тенар уронила голову на руки и заплакала, и щеки ее стали мокрыми и солеными. Она оплакивала годы, отданные служению мраку. Она плакала от боли, потому что завоевала, наконец, свободу.

Она уже ощущала на себе ее тяжкий груз. Да, свобода — это груз, который может оказаться непосильным для слабого. Свобода — не подарок, свобода — выбор, иногда нелегкий. Дорога ведет вверх, к свету, но нагруженный предрассудками путник никогда не достигнет вершины.

Гед не стал утешать ее, и даже когда слезы Тенар иссякли и она обратила тоскливый взор на голубоватые скалы оставшегося за кормой Атуана, не произнес ни слова.

Долго они молчали…

— Можно спросить тебя кое‑о‑чем?

— Спрашивай.

— Я не хочу плыть на Внутренние Острова, на Хавнор. Мне нечего делать в больших городах, среди незнакомых людей. Мне нигде нет места. Я предала свой народ и лишилась родины. Я совершила непростительный поступок. Оставь меня на каком‑нибудь острове, где нет людей, где нет ни ко го … Отвези Кольцо на Хавнор — оно твое, я не имею к нему н ик ак ог о отношения, как и к твоему народу. Оставь меня о дн у!!!

Медленно, постепенно, но поразив тем не менее Тенар до глубины души, разгорался свет, возникший по желанию Мага. Это было похоже на восход луны среди непроглядного мрака. Свет загорелся на конце посоха Геда и осветил нижний край паруса, уключины, доски, из которых была сделана лодка, и лицо Мага, пристально смотревшего на девушку.

— Что дурного ты успела сделать?

— Я приказала запереть троих людей в комнате под Троном. Они умерли от голода… и жажды. Их похоронили в Подземелье‑Под‑Гробницами, и Монументы рухнули на их могилы…

— Что еще?

— Манан.

— Его смерть — дело моих рук.

— Нет! Он погиб, потому что любил меня и остался верен до конца. Он думал, что спасает меня… Он держал меч над моей головой. Он всегда был добр ко мне… а когда я была маленькая… и плакала…

Тенар замолчала. Рыдания снова поднялись в ней, но слез не принесли. Руки ее судорожно сжимали черные складки одеяния.

— Я никогда не относилась к нему так, как он того заслуживал… Я не поплыву на Хавнор. Я не поплыву с тобой. Найди остров, высади меня там и оставь. Пусть это будет расплатой за причиненное людям зло. Мне еще далеко до свободы.

Нежный, посеребренный туманом свет мерцал между ними.

— Слушай меня, Тенар, и слушай внимательно. Ты была вместилищем, сосудом зла, но зло вылилось и похоронило себя в собственном склепе. Ты рождена не для мрака и жестокости, ты похожа на горящий фонарь, что содержит свет в себе самом и освещает то, что его окружает. Несмотря на молодость, ты многое познала… Я отвезу тебя на Гонт, мой родной остров, к старому мастеру Огиону. Да, он старик, но он — великий Маг и человек с добрым сердцем. Люди прозвали его Молчаливым. Он живет в маленькой хижине, высоко над морем, на утесах Ре Альби. У него есть козы и сад. Каждую осень он покидает свою хижину и в одиночку уходит странствовать по острову, по его лесам, горам и долинам. Я жил с ним, когда был еще моложе, чем ты сейчас, но мне не хватило здравого смысла, чтобы остаться в Ре Альби навсегда. В поисках Зла я отправился путешествовать и, будь уверена, нашел его… Ты придешь к нему, оставив позади мрак, придешь в поисках тишины, свободы и новой дороги в жизни. Там ты найдешь все это и еще найдешь доброту. Пусть фонарь погорит немного в воздухе, не терзаемом штормами… Согласна?

— Согласна, — вздохнула Тенар и после долгого молчания добавила: — Хорошо бы поскорее… добраться туда.

— Доберемся! Потерпи еще немного, малышка!

— Ты… приедешь ко мне?

— Конечно. Как только смогу.

Свет погас. Осталась тьма.

 

Много рассветов и закатов встретили они, много пережили ненастных и погожих дней в долгом путешествии к внутренним Островам. Они проплыли по оживленным морским путям, среди исполинских кораблей, по проливу Эбавнор пересекли бухту в сердце Хавнора и вошли в Великий Порт. Они увидели белые башни в заснеженном, лучащемся светом городе. На крышах мостов и красных крышах домов лежал снег, иней на мачтах ста кораблей сверкал под солнцем. Весть об их появлении опередила «Ясноглазку» — штопаный‑перештопаный красный парус хорошо был известен в этих водах. Огромная толпа собралась на заснеженном причале, разноцветные флаги развевались на зимнем ветру.

Тенар, в своем старом изорванном черном хитоне, встала в лодке. Она посмотрела на охватившее запястье Кольцо, потом на переполненный народом разноцветный берег, дворцы, высокие башни. Она подняла правую руку и солнце отразилось в серебре. Ветер разнес над беспокойными водами радостные возгласы собравшихся горожан. Гед подвел лодку к причалу, и сотни рук протянулись за брошенной им веревкой. Он прыгнул на берег и подал руку Тенар.

— Пойдем, — сказал он с улыбкой, и она встала и пошла.

Рядом с Гедом шла Тенар по белым улицам Хавнора, как вернувшийся домой ребенок.