Бабочка

 

На Крите была найдена статуэтка «Великой Богини» в короне с крыльями бабочки между рогами быка. Почему бабочка? Вот стихотворение Ивана Бунина о бабочке:

 

Настанет день — исчезну я,

А в этой комнате пустой

Все то же будет: стол, скамья

Да образ, древний и простой.

 

И так же будет залетать

Цветная бабочка в шелку,

Порхать, шуршать и трепетать

По голубому потолку.

 

И так же будет неба дно

Смотреть в открытое окно,

И море ровной синевой

Манить в простор пустынный свой[48].

 

Бабочка — древний символ вечной жизни — погибающей и возрождающейся. Раскроет крылышки — жизнь, закроет — смерть. Раскроет вновь — опять жизнь. И так далее.

А вот древнеегипетский фетиш «джед» из орнамента на стенах гробницы Джосера — символ умирающего и возрождающегося бога Озириса. Джед состоит из вставленных одна в другую нескольких связок тростника:

 

 

Я приводил уже этот рисунок в книге «Портрет слова» (говоря о чередовании эпох-эонов). Но и в этой книге вы уже видели джед — на росписи, изображающей Изиду, слева от анха.

Чем это не полет бабочки? Сжатие — расширение — сжатие — и так далее. А что такое лобок-треугольник «Великой Богини», как не схематическое изображение взмаха крыльев бабочки, как не расширение из сжатия? В джеде вы видите серию таких треугольников, вставленных один в другой.

А что такое крест, как не чередование расширения и сжатия, если в него всмотреться? Ведь он пульсирует! Линии то разлетаются, то вновь сходятся в срединную точку.

И не напоминает ли все это также фонтан?

Вместе с тем джед — Мировое Древо.

Посмотрите на лист — не напоминает ли он дерево? Это послужило отправной точкой для Гёте в его поисках Urpflanze, прарастения, архетипического растения. Чтобы найти прарастение, нужно не столько думать, сколько смотреть.

Рудольф Штайнер в работе «Естественно-научные труды Гёте» пишет:

«Короче, в живом организме развитие одного из другого, переход друг в друга состояний не есть готовое замкнутое бытие отдельного, но суть постоянное становление. В растении это бытие каждого отдельного члена, обусловленное целым, выступает постольку, поскольку все органы построены по одному и тому же образцу.

17 мая 1787 года Гёте высказывает Гердеру эту мысль следующими словами: «Мне открылось, что в том органе растения, который мы обычно называем листом, лежит скрытым образом истинный Протей, который присутствует и может открыться во всех остальных обликах. Вперед и назад растение — это всего лишь лист, с которым так нераздельно связано будущее семя, что одно без другого немыслимо».

<…>;

Когда мы рассматриваем гётевское учение о метаморфозе в том виде, как оно было предложено в 1790 году, мы находим, что у Гёте это было понятием попеременного растяжения и сжатия. В семени растительное образование сжато (сконцентрировано) сильнее всего. С появлением листа происходит первое развертывание, расширение образующих сил. То, что в семени было сжато в одну точку, пространственно развертывается в листьях. В чашечке силы снова стягиваются к оси, в венчике происходит следующее развертывание, тычинки и пестик образуются в результате следующего сжатия, плод образуется посредством следующего (третьего) расширения. Затем вся сила растительной жизни (принцип энтелехии [49]) снова скрывается в высшей степени сжатом состоянии — в семени. Если бы мы могли в достаточной мере проследить все подробности хода мыслей Гёте о метаморфозе, вплоть до окончательного оформления их в виде статьи в 1790 году, то оказалось бы, что с понятием расширения и сжатия дело обстояло не так легко. Но мы не ошибемся, если посчитаем, что эта, глубоко укоренившаяся в духе Гёте, мысль уже в Италии была сплетена с понятием растительного образования. Поскольку содержание этих мыслей о большем или меньшем пространственном развертывании, обусловленном образующими силами, заключается в том, что растение непосредственно предлагает глазу, то оно образуется легче всего, если попытаться делать зарисовки растений согласно законам естественного образования. В Риме Гёте нашел куст гвоздики, демонстрирующий принцип метаморфоза особенно ясно. Он пишет об этом: «Не видя никакого средства для сохранения этого удивительного облика, я попытался точно его зарисовать, и при этом я значительно продвинулся в своих взглядах на основное понятие метаморфоза». Такие зарисовки, по-видимому, делались нередко, и это могло привести к понятию, о котором шла речь.»

<…>;

Гёте пытается в духе повторить то, что происходит в природе при образовании ее существ. 17 мая 1787 года он пишет Гердеру: «Далее я должен тебе сообщить, что я вплотную приблизился к тайне растительного зачатия и что это самое простейшее из того, что только можно себе представить. Прарастение — это удивительнейшее творение в мире, из-за которого мне должна завидовать сама природа. С этой моделью и ключом можно затем находить еще бесконечное множество растений, которые, если и не существуют, то могли бы существовать, и они не являются какими-нибудь художественными или поэтическими образами, но обладают внутренней истинностью и необходимостью. Тот же самый закон распространяется на все живое».

Не правда ли, этот рисунок напоминает ассирийское Древо Жизни, которое мы уже видели? Напоминает он и древнеегипетского священного скарабея:

 

 

Сравните также, смеха ради, с гербом СССР (в котором, помимо прочего, есть и свой круг и крест — серп и молот):

 

 

Скарабей, по поверьям, рождается из песка (он действительно вылезает из песка). Скарабей катит шарик навоза с востока на запад, а затем зарывает его в землю (все это делается, конечно, для разведения потомства). Египтяне считали, что подобно тому, как земной скарабей катит навозный шарик, небесный скарабей катит Солнце. Священный скарабей — бог созидательной силы Солнца, а также возрожения в загробной жизни.

В одном из писем к Шарлотте фон Штейн Гёте пишет:

«Что мне в настоящее время дает наибольшую отраду — так это жизнь растений. Все само навязывается мне, мне нет необходимости думать об этом, все само идет мне навстречу, и все огромное царство становится столь простым, что я тут же вижу ответ на наиболее сложные вопросы. Если бы я только мог сообщить свою догадку и радость кому-либо, но это невозможно. И это не греза и не причуда: я начинаю замечать существенную форму, которой, видимо, Природа постоянно играет, и из которой она производит свое великое разнообразие.»

Ну, а как Гёте связан с Изидой, это и зайцу в поле понятно: Фауст ищет Елену Прекрасную:

 

Своими ли глазами вижу яТебя, источник красоты волшебный?Твоя ли жизни полная струяВлилась мне в душу, как поток целебный?Мой страшный поиск[50] дивный плод мне дал:Весь мир мне был ничтожен, непонятен;Теперь, когда твоим жрецом я стал,Впервые он мне дорог, благодатен,Незыблем, прочен! Лучше пусть лишусьДыханья жизни, чем теперь решусьС тобой расстаться! Образ тот туманный,Что мне в волшебном зеркале сиял, —Был только отблеск твой непостоянный,О красоты роскошный идеал!Тебе всю жизнь, все силы мощной воли,Мольбу и страсть безумную мою,Мою любовь и нежность отдаю![51]

 

И дальше:

 

У ног моих зияет бездна горная;Всхожу я на вершину с думой светлоюИ тучу покидаю, что несла меняВ дни ясные над морем и над сушею.Не расплываясь, тихо отделяется,Меня оставив, облако, и медленно,Клубясь, оно к востоку вдаль уносится,И взор за ним стремится с восхищением.Плывет оно, волнуясь, изменяя вид,И в дивное виденье превращается;Да, это так: я различаю явственноНа пышном изголовье гор сияющихГигантский образ женщины божественной.Юнона ль это, Леда ли, Елена ли?Своим величьем взор она пленяет мой.Увы! Она вдали уж расплывается,Покоится бесформенной громадою,Подобно льдистых гор верхам сияющим,И отражает смысл великий прошлых дней!