Итак- нужно -набор щупов, ключ на 24мм,головка на 8мм. 9 страница

При этом обзоре действий тенденциозной остроты для нас на первый план выступило то, что легче всего увидеть: действие остроты на того, кто ее слушает. Для понимания сущности остроумия более важны действия, которые совершает острота в душевной жизни того, кто ее создает или - правильнее сказать - кого, кому она приходит в голову. Мы уже однажды возымели намерение - и находим теперь повод возобновить его - изучить психические процессы остроумия, принимая во внимание распределение их между двумя лицами. Предвари- тельно мы высказываем предположение, что возбужденный ост- ротой психический процесс у слушателя в большинстве случаев копирует психический процесс автора остроты. Внешнему пре- пятствию, которое должно быть преодолено у слушателя, соот-

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

ветствует внутренняя задержка у топ), кто острит. По крайней мере, у последнего, как тормозящее представление, существует ожидание внешнего препятствия. В отдельных случаях внутрен- нее препятствие, преодолеваемое тенденциозной остротой, оче- видно. Говоря об остротах г. N (с. 103), мы можем предпо- ложить, что они не только создают для слушателей возможность агрессивности благодаря оскорблениям, но прежде всего делают для него возможной продукцию этой агрессивности. Среди различных видов 'внутренней задержки или подавления один из них заслуживает нашего особого интереса как наиболее распространенный; он носит название <вытеснения>, и о его работе известно, что оно выключает из сознания подпавшие под его действие побуждения, равно как и производные этих побуждений. Мы услышим, что тенденциозная острота может извлекать удовольствия даже из этих подверженных вытеснению источников. Если, таким образом, как было выше указано, можно свести преодоление внешних препятствий к внутренним задержкам и вытеснениям, то нужно сказать, что тенденциозная острота указывает яснее, чем все ступени развития остроумия, на сущность работы остроумия, заключающуюся в освобождении удовольствия путем устранения задержек. Она усиливает тен- денции, которые обслуживает, оказывая им помощь за счет подавленных побуждений или обслуживая вообще подавленные тенденции. Можно признать, что именно это является работой тенденциозной остроты, однако следует подумать о том, что все-таки непонятно, каким образом ей удается такая работа. Ее сила заключается в выигрыше удовольствия, которое она из- влекает из источников игры словами и освобожденной бес- смыслицы. Обсуждая впечатления, полученные от лишенных тенденций шуток, нельзя считать размеры этого удовольствия такими большими, чтобы можно было приписать им силу, достаточную для упразднения укоренившихся задержек и вы- теснений. На самом деле мы имеем перед собой не простое действие силы, а запутанные соотношения освобождения. Вместо того, чтобы излагать окольный путь, по которому я пришел к пониманию этого соотношения, я попытаюсь изложить это кратким синтетическим путем.

G. Th. Fechner в своей (1. Bd" V) установил <принцип эстетической помощи или стимулирования>,

МЕХАНИЗМ УД()НОЛ1>СТ>11Я II ПСИХОГЕИК ОСТГОУМНЯ

который он излагает в следующем виде: <Из совпадения про- тиворечивых условии, при которых может быть достиадсно удовольствие и которые сами по себе имеют небольшое значение, вытекает большее и чисто даже гораздо большее удовольствие, чем то, которое соответствует удовольственчой ценности от- дельных условнИ; это удовольствие больше, чем то, которое можно объяснить суммой единичных влияниН; блигодаря совни- денит такого рода можно даже достигнуть положитй/чьного удовольственного результата и перешагнуть через порог удоволь- ствия в тех случаях, где отдельные факторы слишком слабы для этого, т. к. только они сравнительно с другими условиями могут дать ощутительную выгоду чувству приятного>^. Я думаю, что исследование остроумия дает нам немного моментов, под- тверждающих правильность этого принципа, который оказался верным в применении ко многим другим художественным произведениям. При исследовании остроумия мы нашли нечто иное, близко стоящее к этому принципу, а именно: при со- вместном действии нескольких доставляющих удовольствие фак- торов мы не можем указать, какая часть результата приходится фактически на долю каждого из них (см. с. 134). Но предпо- лагаемую этим <принципом помощи> ситуацию можно варьи- ровать и поставить этим новым условиям целый ряд вопросов, которые заслуживали бы ответа. 41-0 происходит вообще, если в одной констелляции совпадают условия удовольствия с ус- ловиями неудовольствия? Отчего зависит результат и его де- терминирование? Тенденциозная острота является частным слу- чаем этих возможностей. Существует побуждение или стремле- ние, которое хочет освободить удовольствие из определенного источника и которое действительно освобождает его, если ничто не препятствует этому. Кроме того, существует другое стрем- ление, противодействующее этому развитию удовольствия; оно, следовательно, тормозит или подавляет. Подавляющее течение, как показывает результат, должно быть несколько сильнее, чем подавленное, которое все-таки не упраздняется.

Теперь присоединяется еще одно стремление, которое осво- бождает удовольствие из того же процесса, хотя и и:! других

2-е изд. Лейпциг, 1897. - Курсив Pechncr'a.

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

источников. Это стремление действует, следовательно, в том же направлении, что и подавленное стремление. Каков может быть результат в данном случае? Пример поможет нам лучше ра- зобраться, чем эта схематизация. Существует стремление вы- ругать кого-нибудь. Но этому настолько мешает чувство при- личия, эстетическая культура, что ругательство не осуществля- ется. Если бы оно прорвалось благодаря, например, измененному аффективному состоянию или настроению, то этот прорыв тенденции к ругани явился бы потом источником неудоволь- ствия. Итак, ругань не осуществляется. Но представляется воз- можность извлечь из материала слов и мыслей, служащих для ругательства, удачную остроту, освободить удовольствие из дру- гих источников, которым не мешает уже прежнее подавление. Однако это второе развитие удовольствия не могло 61.1 осуще- ствиться, если бы ругательство не было позволено. Но поскольку это последнее позволяется, с ним связывается еще новое осу- ществление удовольствия. Опыт тенденциозной остроты пока- зывает, что при таких обстоятельствах, подавленная тенденция может получить силу благодаря помощи, оказываемой ей удо- вольствием от остроумия, для преодоления более сильной за- держки. Человек ругается, т. к. благодаря этому осуществляется возможность остроты. Но достигнутое чувство приятного вы- зывается не только за счет остроты. Оно несравненно больше, настолько больше удовольствия от остроумия, что мы должны предположить, что подавленной прежде тенденции удалось про- биться почти совсем без ущерба. При таких соотношениях смеются больше всего по поводу тенденциозной остроты.

Быть может, путем исследования условий смеха мы придем к созданию более наглядного представления о процессе помощи, которую оказывает острота против подавления. Но и теперь мы видим, что тенденциозная острота является частным случаем принципа помощи. Возможность получения удовольствия при- соединяется к ситуации, в которой существует препятствие для другой возможности удовольствия, так что эта последняя сама по себе не может вызвать удовольствие. Результатом является получение удовольствия, привнесенное присоединившейся воз- можностью. Это последнее действует как заманчивая премия', с помощью преподнесенного небольшого количества удовольствия было выиграно очень большое количество его, которого в противном случае было бы трудно достигнуть. Я имею основание

МЕХАНИЗМ УДОВОЛЬСТВИЯ И ПСИХОГЕНЕЗ ОСТРОУМИЯ

предположить, что этот принцип соответствует приспособлению, которое оказалось полезным для многих друг от друга далеко расположенных областей душевной жизни, и считаю целесооб- разным назвать удовольствие, которое служит для освобождения большого количества удовольствия, предварительным удовомьст- виел1, а самый принцип - принципом предварительного удо- вольствия.

Мы можем теперь дать формулировку механизма действия тенденциозной остроты: она обслуживает тенденции, чтобы, пользуясь удовольствием от остроумия как предварительным удовольствием, доставить новое удовольствие благодаря упразд- нению подавлений и вытеснений. Если мы проследим развитие тенденциозной остроты, то сможем сказать, что она с самого начала до конца остается верной своей сущности. Она начинается как игра, чтобы извлекать удовольствие из свободного приме- нения слов и мыслей. Когда усиление разума запрещает ей эту игру словами, как лишенную смысла, и игру мыслями, как бессмысленную, она обращается к шутке, чтобы удержать эти источники удовольствия и выиграть новое удовольствие из освобождения бессмыслицы. Будучи собственно остротой, еще лишенной тенденции, она оказывает свою помощь мыслям и усиливает их против нападения критического суждения, причем принцип смешивания источников удовольствия выгоден для нее. Она, наконец, присоединяется к сильным, борющимся с подавлением тенденциями, чтобы упразднить внутренние задерж- ки согласно принципу предварительного удовольствия. Разум- критическое суждение-подавление, вот те силы, с которыми борется по очереди острота. Она прочно удерживает первона- чальные словесные источники удовольствия и, начиная со сту- пени шутки, открывает новые источники удовольствия благодаря упразднению задержек. Удовольствие, которое она доставляет, будь то удовольствие от игры или от упразднения, мы всякий раз можем считать производным экономии психической затраты в том случае, если такое толкование не противоречит сущности удовольствия и оказывается плодотворным еще и для других моментов.

ПРИМЕЧАНИЯ. Краткого дополнительного изложения заслуживиют те ос- троты-бессмыслицы, которые не нашли себе полного изложения и тексте,

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

При том значении, которое нпшс изложение признает за моментом <смысла в бессмыслице>, может появиться искушение рассматрнпать каждую острогу как остро1у-бессмысл11цу. По это не обязательно, т. к. только шра мыслями неизбежно ведет к бессмыслице. Другой источник удовольстпия от остроумия, игра словами, производит только иногда такое впечатление и не вызывает закономерно связанной с ним критики. Двоякий корень удог.ол^етвня- от остроумия - игра словами и игра мыслями, соответствующий важнейшему подразделению на остроты по смыслу и ча словесные остроты, в шачнтелыюн мере затрудняет краткую формулировку общих положении об остроумии.

Игра словами доставляет очевидное удовольстпне велеДс-гвш-' кыщсиере- численных моментов опознания и т. д. н в силу этого только в нсболыион степени подвержена подавлению. Игра мыслями не может быть мотивирована таким удовольствием; она подвержена чрезвычайно энергичному подавлению. и удовольствие, которое она может доставить, является только удог.ольствием от упразднения задержки. Поэтому можно сказать, что удовольствие имеет ядро первоначального удовольствия от игры н оболочку удовольствия от упразднения. Мы, разумеется, не усматриваем удовольствия от остроты-бес- смыслицы в том, что нам удаюсь вопреки подавлению освободнгь бессмыс- лицу, замечая сразу, что нам доставила удовольствие игра слонами. Исссмыс- лица, продолжающая относиться к разряду острот но смыслу, приобретает пторичио функцию напряжения нашего внимания нутем смущения: она служит средством усиления действия остроты, но только в том случае, если бросается в глаза, так что смущение нредшестиует на некоторое время пониманию. Что бессмыслица в остроте может быть употреблена для изображения со- держащегося в мысли суждения, было уже показано на примерах на с. 60, но II это также не является первичным значением бессмыслицы в остроте.

К остротам-бессмыелнцам примыкает целый ряд продукции, построенных по типу острот II не имеющих подходящего названия, но могущих претендовать на наименование <кажущегося остроумным слабоумия>. Их существует бес- численное множество. Я хочу привести только два примера. Некто, сидя за столом, куда была подана рыба, хватает дважды обеими руками майонез н затем проводит ими по волосам. На удивленный взгляд соседа он, как бы замечая свою ошибку, извиняется:.

Или: <Жизнь, это - цепноН мост>, - говорит один, - <Почему?> - спрашивает другой. - <А разве я знаю?> - отвечает нервыЛ.

Эти крайние примеры оказывают свое действие, потому что они будят ожидание остроты, так что каждый невольно старается найти скрытый за бессмыслицей смысл. Но смысла никакого нет. Это действительно бессмыс- лицы. Этот мираж создает на одно мгновение возможность освободить удовольствие от бессмыслицы. Эти остроты не совсем лишены тенденции; это - <провокация>, они доставляют рассказчику удовольствие, вводя в за- блуждение и огорчая слушателя. Последний утешается возможностью самому стать рассказчиком.

МОТИВЫ ОСТРОУМИЯ. ОСТРОУМИЕ КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС

Говорить о мотивах остроумия, казалось бы, излишне, т. к.' стремление получить удовольствие должно быть признано уже достаточным мотивом работы остроумия. Но, с одной стороны. не исключена возможность того, что и другие мотипы при- нимают участие в продукции остроумия, а с другой стороны, при постановке вопроса о субъективной условности остроумия следует принять во внимание некоторые переживания человека. Прежде всего этого требуют два факта. Хотя работа остроумия является удачным приемом для получения удовольствия от психических процессов, тем не менее мы видим, что не все люди в одинаковой мере способны пользоваться этим средст- вом. Работа остроумия доступна не всем, а высоко продуктивная работа вообще доступна только немногим людям, которых считают остроумными (sie haben Witz). <Остроумие> оказывается в данном случае особой способностью, примерно соотпетстиу- ющей старому термину <духовное достояние> (). и в своем выявлении она совершенно независима от других способностей: интеллекта, фантазии, памяти и т. п. У остро- умных людей нужно предполагать, следовательно, особое даро- вание или особые психические условия, которые дают место или способствуют работе остроумия.

Я боюсь, что мы в обосновании этой темы не достигнем удовлетворительных результатов. Нам удается только то здесь, то там, исходя из понимания единичной остроты, проникнуть в знание субъективных условий в душе того, кто эту остроту создал. Совершенно случайно произошло так, что именно тот

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

пример остроумия, которым мы начали наше исследование техники остроумия, позволяет нам также бросить взгляд и на субъективную условность остроты. Я имею в виду остроту Гейне, на которую обратили снимание и Heyrnans, и Lipps.

<...Я сидел рядом с Соломоном Ротшильдом, и он обошелся со мной, как с совсем равным, совсем фамиллионьярно> (Лук- кские воды).

Эту фразу Гейне вложил в уста комическому лицу, Гирш-Ги- ацинту, коллекционеру, оператору и таксатору из Гамбурга, ка- мердинеру знатного барона Христофора Гумпелино (некогда Гум- пеля). Поэт испытывает, очевидно, большое удовольствие от этого своего образа, поскольку заставляет Гирш-Гиацинта произнести большую речь и высказывать забавнейшие и откровеннейшие мнения; он награждает его прямо-таки практической мудростью Санчо Панса. Следует пожалеть, что Гейне, которому, как известно, не присуща драматическая форма, вскоре оставляет этот ценный образ. В немногих местах нам кажется, что в лице Гирш-Гиацинта говорит как будто сам поэт, скрытый за прозрачной маской, и вскоре нами овладевает уверенность, что эта личность являсюя лишь пародией поэта на самого себя. Гирш рассказывает о причинах, в силу которых он отказался от своего прежнего имени и зовется теперь Гиацинтом. <К тому же я имею еще и ту выгоду, - продолжает он, - что буква Г. уже стоит на моей печати, и мне не нужно гравировать себе новую>. Но ту же самую экономию сделал сам Гейне, когда при крещении переменил свое имя <Гарри> на <Генрих>. Теперь каждый, кому известна биография поэта, должен вспомнить, что Гейне имел в Гамбурге, откуда происходит и Гирш-Гиацинт, дядю по фамилии Гейне, который, будучи богатым человеком в семье, сьирал величайшую роль в жизни поэта. Дядя назывался тоже Соломон, как и старый Ротшильд, который принял так фамиллионьярно бедного Гирша. То, что в устах Гирш-Гиацинта кажется простой шуткой, оказы- вается имеющим фундамент серьезной горечи в приложении к племяннику Гарри-Генриху. Он принадлежал к этой семье; мы знаем даже, что его страстным желанием было жениться на дочери этого дяди, но кузина отказала ему, а дядя обращался с ним всегда несколько <фамиллионьярно>, как с бедным род- ственником. Богатые кузены в Гамбурге никогда не принимали его радушно. Я вспоминаю рассказ моей собственной старой

МОТИВЫ ОСТРОУМИЯ. ОСТРОУМИЕ КАК СОЦИЛЛЫИ.Ш ПРОЦЕСС

тетки, которая благодаря замужеству попала п семью Гейне: однажды она, молодая красивая женщина, очутилась за семей- ным столом в соседстве с человеком, который показался ей неприятным и с которым другие обходились свысока; она нс чувствовала необходимости быть к нему более снисходительной. Лишь много лет 'спустя она узнала, что этот кузен, которым пренебрегали и которого презирали, был поэт Генрих Гейне. Как жестоко страдал Гейне в молодости и впоследствии от такого отношения к себе своих богатых родственников, можно узнать из некоторых отзывов. На почве такой субъективной ущемленности и выросла затем острота <фамиллионьярно>.

И в некоторых других остротах великого насмешника можно предположить подобные субъективные условия, но я не знаю другого примера, на котором это можно было бы выяснить так убедительно; поэтому опасно высказываться более определенно о природе этих личных условий, и уже с самого начёта мы не склонны требовать для каждой остроты таких сложных условий возникновения. В остроумных произведениях других знаменитых людей искомое проникновение в эти условия будет для нас чрезвычайно трудно. Создается впечатление, тго субъективные условия работы остроумия часто недалеко уходят or условий невротического заболевания, когда узнают, например, что Lichlenberg был тяжелым ипохондриком, одержимым всякого рода странностями. Наибольшее число циркулирующих острот, особенно продуцированных на злобу дня, анонимно; можно с любопытством спросить, что за люди занимаются такой продукцией. Если имен. удобный случай в качестве врача изучить одного из таких людей, которые хотя и не являются выдающимися, но известны в своем кругу как остряки и авторы многих ходячих острот, можно поразиться, сделав открытие, что этот остряк является раздвоенной и предрасположенной к невротическим заболеваниям личностью. Но недостаточность документальных данных удержит нас от того, чтобы установить такую психоневротическую конституцию как закономерное или необходимое условие для создания остроты.

Более ясным случаем являются опять-таки еврейские ост- роты, которые, как уже упомянуто, сплошь и рядом созданы самими евреями в то. время, как истории о евреях другого происхождения почти никогда не возвышаются над уровнем комической шутки или грубого издевательства (с. 112), Условие

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

самопричастности можно выяснить здесь так же, как и при остроте Гейне <фамиллионьярно>, и значение его заключается в том, что непосредственная критика или агрессивность затруд- нена для человека и возможна только окольным путем.

Другие субъективные условия или благоприятные обстоятель- ства для работы остроумия не в такой степени покрыты мраком. Двигательной пружиной продукции безобидных острот нередко является честолюбивое стремление проявить себя, показать Свой ум, которое может быть сопоставлено с эксгибиционизмом в сексуальной области. Наличность бесчисленного множества затор- моженных влечений, подавление которых сохранило некоторую степень лабильности, создает благоприятное предрасположение для продукции тенденциозной остроты. Таким образом, особенно от- дельные компоненты сексуальной конституции человека MOlyr являться мотивами создания острот. Целый ряд скабрезных острог позволяет сделать заключение о скрытом эксгибиционистическом влечении их авторов; тенденциозные остроты, связанные с агрес- сивностью, удаются лучше всего тем людям, в сексуальности которых можно доказать мощный садистический компонент, но в жизни которых он более или менее заторможен.

Вторым обстоятельством, требующим исследования субъек- тивной условности остроумия, является тот общеизвестный факт, что никто не может удовлетвориться созданием остроты для самого себя. С работой остроумия неразрывно связано стрем- ление рассказать остроту. Это стремление настолько сильно, что оно довольно часто осуществляется во время самого серьезного дела. При комическом произведении рассказывание другому лицу тоже доставляет наслаждение, но оно не так властно. Человек, наткнувшись на комическое, может наслаждаться им сам. Остроту он, наоборот, должен рассказать. Психический процесс создания остроты не исчерпывается выдумыванием остроты; остается нечто, что приводит неизвестный процесс создания остроты к концу путем рассказывания выдуманного.

Мы прежде всего не знаем, на чем основано влечение к рассказыванию остроты. Но замечаем другую своеобразную осо- бенность остроты, которая отличает ее от шутки. Когда мне встречается комическое произведение, я могу сам от всего сердца смеяться; меня, конечно, радует и возможность рассме- шить другого человека рассказом этого комического произве-

МОТИВЫ ОСТРОУМИЯ. ОСТРОУМИЕ КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС ^-,- -'-'~~~^~-"~~~~ дения. По поводу же пришедшей мне в голову остроты, которую я сам создал, я не могу сам смеяться, несмотря на ясное удовольствие, испытываемое мною от остроты. Возможно, моя потребность рассказать остроту другому человеку каким-либо образом связана с этим смехотворным эффектом, в котором отказано мне, но который очевиден у другого.

Почему же я не смеюсь по поводу своей собственной остроты? И какова при этом роль другого человека?

Обратимся сначала ко второму вопросу. При комизме участвуют в общем два лица: кроме меня, то лицо, в котором я нахожу комическое. Если мне кажутся комическими вещи, то это про- исходит благодаря нередкому в мире наших представлений про- цессу персонификации. Этими двумя лицами, мною и объектом, довольствуется комический процесс, третье лицо может присут- ствовать, но оно не обязательно. Острота, как игра собственными словами и мыслями, лишена еще вначале лица, служащего для нее объектом, но уже на предварительной ступени шутки, когда ей удалось оградить игру и бессмыслицу от возражений разума, она ищет другое лицо, которому может сообщить свои результаты. Но это второе лицо в остроте не соответствует объекту; оно соответствует третьему, постороннему лицу в комическом процессе. Создается впечатление, что при шутке второму лицу поручается решить, выполнила ли работа остроумия свою задачу, как будто <Я> не уверено в своем суждении по этому поводу. Безобидная, оттеняющая мысли острота тоже нуждается в другом человеке, чтобы проверить, достигла ли она своей цели. Если острота обслуживает обнадеживающие или враждебные тенденции, она может быть описана, как психический процесс между тремя лицами, теми же, что и при комизме, но роль третьего лица при этом иная. Психический процесс остроумия совершается между первым лицом, <Я> и третьим, посторонним лицом, а не как при комизме между <Я> и лицом, служащим объектом.

У третьего лица при остроумии острота тоже наталкивается на субъективные условия, которые могут сделать цель достав- ления удовольствия недоступной. Как пишет Шекспир (Love's Labour's lost, V. 2):

A jest's prosperity lies in the ear, Of him that hears it, never in the tongue. Of him that makes it...

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

Кем владеет настроение, связанное с серьезными мыслями, тому не свойственно указать шутке на то, что ей посчастливилось спасти удовольсувие от словесного выражения. Это лицо должно само пребывать в веселом или, по крайней мере, в безразличном на- строении духа, чтобы третье лицо могло служить объектом для шутки. То же препятствие остается в силе для безобидной и для тенденциозной остроты; в последнем случае возникает новое пре- пятствие в виде контраста к той тенденции, которую обслуживает острота. Готовность посмеяться по поводу удачной скабрезной ос- троты не может появиться в том случае, если обнажение касается высокоуважаемого родственника третьего лица; в собрании ксендзов и пасторов никто не решится привести сравнение Гейне католи- ческих и протестантских священнослужителей с мелкими торгов- цами и служащими большой фирмы, а в обществе преданных друзей моего противника самая осгроумная брань, которую я могу привести против него, является не остроумием, а бранью и вызывает у слушателей гнев, а не удовольствие. Некоторая степень благо- склонности или определенная индифферентность, отсутствие всех моментов, могущих вызвать сильные, противоположные тенденции чувства, является необходимым условием, если третье лицо должно содействовать осуществлению процесса остроумия.

Там, где отпадают такие препятствия для действия остроты, выступает феномен, которого касается наше исследование: удоволь- ствие, которое доставила нам острота, проявляется отчетливее на третьем лице, чем на авторе остроты. Мы должны довольствоваться тем, что говорим <отчетливее> там, где мы были бы склонны спросить, не интенсивнее ли удовольствие слушателя, чем удоволь- ствие создателя остроты, т. к. у нас, разумеется, нет средств для измерения и сравнения. Но мы видим, что слушатель подтвер-едает свое удовольствие взрывом смеха, тогда как первое лицо расска- зывает остроту, по большей части, с серьезной миной. Если я далее рассказываю остроту, которую слышал сам, то, чтобы не испортить ее действия, я должен при рассказе вести себя точь-в-точь, как тот, который ее создал. Возникает' вопрос, можем ли мы из этой условности смеха по поводу остроты сделать заключение о психическом процессе при образовании остроты.

В наши цели не входит учет всего того, что было сказано и опубликовано о природе смеха. От такого намерения нас отпугивает фраза, которую Dugas, ученик Ribol'a, начинает свою книгу (1902). ^ (<Физиология смеха>).

По Spencer'y смех - это феномен разрешения душевного возбуждения и доказательство того, что психическое применение этого возбуждения внезапно наталкивается на препятствия. Пси- хическую ситуацию, которая разрешается смехом, он изображает следующим образом: ^.

^ Нет явления более обычного и более изученного, чем смех; ничто не привлекает к себе в такой степени, как смех, внимания как среднего человека, так и мыслителя; не существует ни одного факта, по поводу которого было бы собрано столько наблюдении и воздвигнуто столько теорий, как это было сделано в отношении смеха - и вместе с тем нет другого такого явления, которое оставалось бы таким необъяснимым, как тот же самый смех; невольно является искушение повторить вместе со скептиками, что надо просто смеяться и не спрашивать, почему смеешься; тем более, что всякое размышление убивает смех, и знание причин смеха сейчас же послужило бы поводом к исчезновению самого смеха. ^ Н. Spencer. The physiology of laughter (First published in Macmillaiis Magazine for March, 1860), Essays fi. Bd., 1901.

Различные пункты этого определения требуют при исследовании комического удовольс1вия тщательной проверки, предпринятой уже другими авторами и не имеющей во всяком случае прямого отношения к нам. Мне кажется, что Spencer'y не посчастливилось с объяснением того, почему отреагпрование находит именно те пути, возбуждение которых дает в результате соматическую картину смеха. Я хотел бы одним-едииственным указанием способствовать выяснению подробно обсуждавшейся до Дарвина и самим Дарвином, но все еще не исчерпанной окончательно темы о физиологическом объяснении смеха, следовательно, об источниках и толковании характерных для смеха мышечных движений. Поскольку я знаю, что характерная для улыбки гримаса растяжения углов рта впервые наступает у удовлетворенного и пресыщенного грудного ребенка, когда он, усып- ленный, выпускает грудь. Там эта мимика является дейстчительным выразитель- ным движением, т. к. она соответствует решению пищи больше не принимать; как будто выражая понятие <достаточно> или скорее даже <предостаточно>. Этот первоначальный смысл чрезмерного, полного удовольствия насыщения может впоследствии указать нам на отношение улыбки, остающейся основным фено- меном смеха, к исполненным удовольствия процессам отреагирования.

СИНТЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

В точно таком же смысле французские авторы (Dugas) называют смех -, проявлением разряжения, и даже формула A. Bain'a: кажется мне не так уж далеко отстоящей от толкования Spencer'a, как хотят нас уверит), некоторые авторы.

Мы, однако, чувствуем необходимость видоизменить мысль Spencer'a и отчасти определить более точно, отчасти изменить содержащиеся в ней представления. Мы сказали бы, что смех возникает тогда, когда некоторая часть психическоН энергии, употреблявшаяся раньше для занятия некоторых психических путей, стала неприменимой для этой цели так, что она может быть беспрепятственно отреагирована. Мы ясно представляем себе, какую <дурную славу> навлекаем на себя такой постановкой вопроса, но решаемся процитировать в свое оправдание вели- колепную фразу из сочинения Lipps'a о комизме и юморе. Из этого сочинения можно почерпнуть объяснение не только ко- мизма и юмора, но и многих других проблем: <В конце концов, отдельные психологические проблемы всегда ведут чрезвычайно глубоко в психологию, так что в основе ни одна психологическая проблема не может обсуждаться изолированно>. Понятия: <пси- хическая энергия>, <отреагирование> и количественный учет психической энергии, - вошли в мой повседневный обиход с тех пор, как я начал философски трактовать факты психопа- тологии, и уже в своем <Толковании сновидений> (1900 г.) я, согласно с Lipps'OM, сделал попытку считать <собственно дея- тельными в психическом смысле> те психологические процессы, которые сами по себе бессознательны, а не процессы, состав- ляющие содержание сознания'. Только когда я говорю о занятии психических путей, я как будто отдаляюсь от употребляемых у Lipps'a сравнений. Познание способности психической энергии передвигаться вдоль определенных ассоциативных путей, а также познание почти неизгладимого сохранения следов психических процессов побудили меня фактически сделать попытку картин-