Історія української літературної критики та літературознавства. Хрестоматія: У 3 кн. – кн. 1. – С. 263 – 269.

 

Несовершенство труда извинительно; по нет оправданий для лености и равнодушия к благородным, важным интересам и вопро­сам,— равнодушия, происходящего как от не­вежества, или от корыстного расчета, или от того и другого вместе.

Белинский

В наше время поставкою повестей в журналы занято очень много грамотного народу, но на повесть, равно как и на другие произведения беллетристики, большинство читателей смотрит как-то слегка. Автору охотно прощают у нас не только поверхностное знание того мира явлений, из ко­торого взята повесть, но иногда —и недостаток здравого Смысла. Те же самые читатели строго осудят подобные недостатки в историке, естествоиспытателе, философе. Мне кажется, что это с их стороны несправедливо и легкомыс­ленно. Ведь и повествователь, и историк, и естествоиспыта­тель, и философ взялись изобразить, каждый по-своему,

¹ Стихи с! поен! напечатан! в Хат!, стр.

жизнь в ее истине, а не обманчивый вид жизни. Какое же право имеют читатели строго" порицать их, в случае недо­статка у них фактической точности или верных соображе­ний, и в то же время снисходить к тем же самым недостат­кам живописцев семейной и общественной жизни в повести, романе, поэме и прочая? Ведь осуждая ученого, Не из-за чего другого мы хлопочем, как из-за того, чтобы предохра­нить общество от обмана. Почему же мы равнодушны к обману, в который вводят общество плохие писатели, на счет изображаемых ими явлений жизни? Следствие фаль­шивых понятий по предметам, истории* естествознания, фи­лософии никак не вреднее для успехов общественного раз­вития, как и следствия извращенного взгляда на окружаю­щую нас повседневность, на Отношения людей между со­бою, на общий характер народа, и прочая, и прочая. И ес­ли там, в порицаниях наших, мы управляемся ^сознанием долга честных людей, граждан своего отечества, членов своего общества, то и здесь те же самые побуждения дол­жны внушить нам строго-разборчивую критику. Вникнем, какая цель у каждого общественного деятеля, к какому бы разряду работающих умов ни принадлежал он. Сделать что-то еще не сделанное, то есть такое, в чем чувствуется потребность со стороны общества. Вот прямая и законная цель каждого работающего ума. Как же поступает общест­во с теми, кто возьмется сделать еще не сделанное, да и. кончить ничем? Оно их осмеивает. А с теми, кто не только ничего не прибавит к общественному достоянию, да еще на.-путает, перепортит материалы и затруднит работу истин­ным общественным деятелям? Оно их строго обвиняет. Ска­жите же: не достойны ли осмеянья и упреков те писатели, которые своими затеями говорят: «Господа, вам не все еще известно, положим, об украинской жизни; мы вам покажем, посредством повести, украинскую жизнь с новой сторо­ны»,— и не только этого не исполняют, напротив, затемня­ют и то, что в ней было ясно, как день?; Тут обвинять на­добно не ту критику, которая вооружена всею строгостью истины, а ту, которая смотрит сквозь пальцы на подобные проделки, выдает людей безподезных за приносящих поль­зу и самих их держит в убивающем дух самообольщении. Но, может быть, скажут мне.лто для критики не по си-- лам труд -<- гоняться за всякою фальшью в искусстве и раз­облачать недобросовестность литературной работы относи-телвв(УЙ)рилежно1:6 изучения изображаемой-жизни |>азобла-"чать йЬдельность вдрхндаечад и фальшивую художествен­ность образов. На это я отвечу, что и в области научной умственной деятельности многое множество нелепостей ос-

тавляет критика без внимания, и только на тех обрушива­ется всею грозою своего суда, кто выдвинулся впредь и обратил на себя внимание значительной массы людей, жаж­дущих знания. Так оно должно поступать и в области ху­дожественных изображений жизни. Пусть себе несут вздор люди, которых никто или почти никто не слушает. Может быть, они и сами, поумнев с течением времени, познают тщету презднаго суесловия и, позабыв свои высокие пре­тензии, смиренно и добросовестно примутся за обыкновен­ный, но необходимый труд, 'который не подвинется без дру­жных усилий множества им подобных. Таких достаточно вразумляет уже, одно равнодушие к ним читающего обще­ства. Но эти господа, которые пренебрегают трудом ка-меныцика, чтобы быть архитекторами эфемерных зданий,— которые уверили толцу, что они что-то делают, тогда как они не прибавляют к массе сделанного другими ровно ни­чего,— этих критика должна преследовать со всей неумо-лимостию истины.

Но здесь предстоит вопрос: следует ли критике употреб­лять всю свою разборчивость к литературе юной, только что начинающейся, или же она должна ограничиваться указанием на хорошее, предоставляя публике самой заме­чать и порицать дурное?

Мне кажется, что нам надобно обратить внимание на особенность положения нашей украинской литературы, вместо того, чтобы прилагать к ней правило потворства со - стороны критики. Литература наша началась недавно — правда, но у нее перед глазами литература столетняя, тес­но с нею связанная, и не далеко еще то время, когда в этой, столетней литературе, за пару удачных стихов, производи­ли в поэты людей, глубоко прозаических. Что же из того вышло? Прибавилось только русской критике хлопот — развенчивать несправедливо увенчанных, но русское слово, русская мысль ничего не выиграли; напротив, они запута­лись в такия сети, который и в наше время прорывают не­многие. Независимо от этого примера, рождение нашей ли­тературы (разумеется, не в лице Котляревского и его по­следователей) совпадает с временем, когда общество от каждого творения ума человеческого начало настоятельно требовать несомненно полезного приложения его к общему делу ж из® и когда многие задумались над вопросом: ка­кую именно пользу должны принести обществу высоко развитое слово и высоко облагороженная мысль?' Мы. зна-, ем, кто поощрял, кто покровительствовал и кто сделал сво-,им орудием великорусскую Литературу во времена ее не* разумной юности. Литература украинская родилась посре-

ди иных нянек; ее хранили, во времена сомнительности ее бытия, иные люди; она послужила и должна служить иным целям. Она — создание не небольшого кружка, устроивше­го себе изящную жизнь посреди толпы, для которой оста­лось только подчиняться его вкусу, его понятиям и самой-его жизни: она — голос подобной толпы, но которая, не при­знает своими образцами просвещенных людей, вращаю­щихся вне ея жизненных потребностей, а напротив,/увле-дает_ Р сво|о__здоровую смду самых развитых деятелей про­свещения, со всекРйх учёностью, ^со всем блеском их артистической образованности: Все эти люди, при всех лич­ных преимуществах перед единицами своего простонародья, чувствуют, и сознают умом, что сила народного духа не в их ученых и эстетических кружках, а именно в этой массе, из которой каждая отдельно взятая личное¹^ почти без­различно незначительна, но в общности со множеством дру­гих, себе подобных, хранит законы литературного вкуса и народного смысла дЛя самых развитых и самостоятельных представителей нашей народности* Так как наши украин­ские поэты никогда не выходили из большого круга в ма­ленький, никогда не творили для немногих и всегда, во вре­мя творчества, воображали вокруг себя так сказать вече народное (от чего происходят и временная ограниченность сферы их творчества, и самобытная сила его); то произве­дения уй.) должно почитать не игрушками удаленного от. житейских треволнений кружка, а,_:'СОзданиями духа народ­ного. Народ же ничего не созидает без практического, жиз­ненного смысла. Народ, в произведениях поэзии^ созна­тельно и инстинктивно ищет удовлетворения своих насущ­ных потребностей!. Народ может построить, с большими из­держками, храм, дорогу, мост и общественное гульбище, но никогда не затеет курьезной беседки, стоющей миллиона. Так и в жизни чисто духовной никогда его великая и стро­гая мысль «ё займется игрушкою, ни к чему не нужною м.ас-се и удовлетворяющею причудливому вкусу только немно­гих, а тем более — игрушкою, передразнивающею Дело серьезное, или подражающего, нелримечимрй у него «уже-'земщине. Таким образом Каждое создание литературы на-шейЪ как литературы, пеЛпреимуществу и почта исключи­тельно народной,, должно служить прежде всего на^пользу нашего морального существований^ от которого находится в совершенной зависимости существование материальное. Ё противном случае, это будет сочинение самозванно-укра­инское и, как таковое, неизбежно подвергнется молчаливо­му осуждению громады, которая останется к нему равно­душна, и громкому осуждению критики, стоящей на сторо-

же чистого вкуса народного и здорового народного смысла. После этого вопрос: «следует ли критике употреблять всю свою разборчивость в литературе юной? разрешается сам собою. Если на беллетристику смотреть, как на услажде­ние праздных досугов человека, гоняющегося только за приятными ощущениями; то конечно.взыскательная крити­ка многих смутит и остановит в их ревностном служений чужой забаве. Но когда писатель выступает перед свежее, развивающееся о'бщество людей настойчиво добивающихся от писателя духовной пищи, удовлетворяющей народному вкусу, тут критику не кстати дремать в покойных креслах и с просонков покрикивать: браво, браво! Он обязан во­ображать себя трибуном народным: он должен постоянно содержать в дун!е своей моральные нужды своего народа и руководствоваться его понятиями о самом себе, выработав­шимися в его быту, в его обычаях, в его изустной словес­ности. Какой же снисходительности может ожидать от по­добной критики псевдо-поэт, извращающий в своих произ­ведениях быт народный и противоречащий обычаям народ­ным, расторгающий связь, которая существует и должна существовать между печатным нашим словом и словом на­родным изустным? Снисходительность в этом случае бу­дет лукавством перед своей громадою, у которой критик служит докладчиком. Как фальшивый историк, так и фаль­шивый жрец беллетристики должны быть изобличены во имя общей пользы, во имя успехов самопознания, во имя стремленья к лучшей будущности народа. Иначе — все бу­дут у нас игрушки да игрушки, и никогда не выйдет наше общество из того.легкомысленного детского возраста, в ка­ком оно было во времена Котляревского. 'Задачею нашей украинской литературы должно быть строгое соответствие (^созданий духу народному и его серьезному, жизненному; а не какому-то псевдо-народному, прихотливому, взгляду на вещи. Задачею нашей украинской критики должна "Выть строгая щ>верка_ч литературных созданий эстетическим чув­ством и воспитанным в изучении своей народности умом, Лишь только мы уклонимся от этой задачи, лишь только пренебрежем в своей критике общие основания эстетики, приложенной к новейшему народоизучению,— мы сделаем^ ся обманщиками собственного народа и самозванными его деятелями; литература наша возсядет опять на подража­тельном парнасе, как во времена псевдоукраинских вирш киевских академистов (только уж в новой, парижской или петербургской одежде), и народ наш по-прежнему начнет искать от нас убежища в своей безграмотности, которая спасла его от духовных академий и семинарий.

Прибавлю еще несколько слов к общим моим замеча­ниям. Так как я упомянул о серьезных требованиях нашего народного духа, то читатель, невнцкнувший хорошенько в мои слова, может сказать мне, что я этим самым исклю­чаю из украинской литературы элегию, шутку, и что? пред­ставляю себе народ наш суровым мудрецом, который ищет в жизни одной положительно определенной пользы, Отве­чаю заблаговременно, что серьезное в созданиях фан­тазии не одно только то, что разумеется под этим словом в философском трактате, или в обычном ходе житейских/дел. •0Пишь только мы признали за своим' народом имя поэта, то должны предполагать в нем полное разнообразие спо­собности принимать впечатления от внешнего мира и пре­творять их в собственную моральную сущность. Тот же народ, который задумается глубоко над стихами:

Обірана, сиротою

По-над Дншром плаче,—

тот же самый народ увлечется и противоположными, по душевному строю, стихами, как увлекается детскими игра­ми, или надеждами на счастье, срединяющимися в нашей душе с любовью. Было бы странно воображать его сознаю­щим, в подобном увлечении, такую мысль: «это мне полез­но; это ведет меня к тому-то и охраняет от.тогото». Не его дело, как развивающейся инстинктивно массы, рабо­тать в мире отвлеченных идей: это дело его литературных органов. Они то, не переставая идти в рядах своего народа, должны объяснять наиболее развитой его части<внутренний процесс эстетических впечатлений и влиянье их на здоро­вье и возрастание духа народного,— для того, чтобы предо­хранить всех и каждого от нарушения своей народности в литературе. Строгое соблюдение ея во всех без различия беллетристических произведениях полезно потому, что на­род, которого достоянием должны делаться эти произве­дения, сознает, посредством них, свое украинское я, и сле­довательно ' крепнет в своей народности, и следовательно делается в своей массе солидарнее, и следовательно могу­щественнее противостоит всякому разлагающему влиянию другой народности. Вот оно, благотворное, жизненное дей­ствие легких произведений лирики и комизма, в которых может не быть и намека на моральную идею, и в_;этом от­ношении Шевченко, в своей элегии: «Нащо меш чорш'бро­ви», такой же великий деятель, как и в своей поэме: «Катери­на». И там, и здесь он заставляет сердце Украинца созна­вать себя украинским, а не каким либо сердцем, а между тем заслуги его, как автора, различны в обеих пьесах.

Вот несколько мыслей, возникших у меня в уме на про­чтении кой-чего писанного по-украински и кой-чего, выда­ваемого за украинскую критику. Считаю не безполезным заявить их в общих выражениях, для тех из наших земля­ков, которые изображают жизнь украинскую художествен­ным способом, и для тех, которые берутся созерцать ее в литературе способом философским. От души буду рад, если мои напоминания предохранят на будущее время наших литературных деятелей от погрешностей, которые уже ими сделаны, но которые бросаются в глаза не каждому. 1 февраля 1861 г. С. Петербург.