Наука риска

Какова наиболее вероятная причина вашей смерти? Задумайтесь на мгновение: что, по вашему мнению, скорее всего убьет вас?

Фактическая причина, естественно, будет зависеть от вашего возраста, генетики, стиля жизни, места проживания и тысячи прочих факторов. Но в целом наиболее распространенные причи­ны смерти в США — заболевания сердца, рак и инсульт.

Теперь спросите себя, являются ли эти наиболее вероятные сценарии именно теми, которые беспокоят вас больше любых других? Этих ли рисков вы всеми силами пытаетесь избежать? На­чинаете ли вы каждый день с двадцатиминутной медитации? Зани­маетесь ли вы спортом хотя бы полчаса в день? Какая перспектива ужасает вас больше, когда вы плаваете в океане: сгореть на солнце или встретиться с акулой?

Человеческий мозг беспокоится о великом множестве вещей, прежде чем начать волноваться о возможной вероятности собы­тий. Если бы мы были реально заинтересованы в предотвращении наиболее вероятных причин смерти, то больше боялись бы спо­ткнуться и упасть, чем погибнуть от рук преступника. Вечерние новости без перерыва давали бы сюжеты о трагических смертях от сердечных приступов. Мы тратили бы на врачей больше, чем на полицию (вероятность того, что вы убьете себя самостоятельно, вдвое выше той, что вас убьет другой человек). Мы как будто боимся смерти меньше, чем умирания. Мы не столько боимся того, что случится, сколько того, как оно произойдет.

Как ни странно, мы лишь совсем недавно начали понимать, ка­ким образом обрабатываем риски. На протяжении столетий фи­лософы и особенно экономисты предполагали, что люди — ра­циональные существа (если не на индивидуальном уровне, то уж точно в целом). Считалось, что для измерения рисков нужно про­сто умножить вероятность какого-то происшествия на его по­следствия.

Ложность этого предположения удалось доказать двум психо­логам. В 1970-х и 1980-х гг. Дэниэл Канеман и Лмос Тверски опубликовали серию революцион­ных статей о том, как человек принимает решения. Они объяснили, что при необходимости сделать выбор люди полагаются на эмоциональные ассоциативные связи, называемые «эвристикой». Чем больше неопределенность, тем больше таких связей. Однако, несмотря на всю их полезность, они приводят к уйме предсказуе­мых ошибок. Например, в ходе одного из опросов ученые обнару­жили, что большинство субъектов исследования считают смерто­носное наводнение, порожденное землетрясением в Калифорнии, более вероятным, чем настолько же смертоносное наводнение, случившееся само по себе где-нибудь в другой части Северной Америки. Мысль о землетрясении в Калифорнии вызывала боль­ший резонанс, чем перспектива наводнения, а поэтому участники исследования приписывали ему более высокую вероятность.

В действительности шансы возникновения наводнения по ка­ким-то другим причинам гораздо более велики. Но прозаичное наводнение (ежегодно убивающее людей) не порождает такого же каскада эмоциональных ассоциативных связей. По причине, которую никак не назовешь рациональной, оно пугает нас гораз­до меньше.

Поначалу на Канемана и Тверски навесили ярлык пессимистов: во времена, когда большинство американцев были очарованы тех­нологическим прогрессом, эти ученые пришли к выводу, что лю­ди — иррациональные существа. На исследователей набросились за то, что они якобы преувеличивают изъяны человеческого моз­га. Не один критик указывал им на факт, что человек уже смог прогуляться по Луне. Как может биологический вид, эволюцио­нировавший до возможности пройтись по поверхности Луны, на­ходиться в плену иррационального? Но их труды навсегда изме­нили область изучения риска. В 2002 г., через шесть лет после смерти Тверски, Канеман получил за их совместные труды Нобе­левскую премию в области экономики.

Сегодня большинство исследователей процессов принятия ре­шений соглашаются, что человеческое существо трудно назвать мыслящим рационально. «В обычной жизни мы не ведем себя как инспектора по оценке рисков и не ходим по улицам, постоянно перемножая уровни вероятности и производя всякие вычисления. Все это давно опровергнуто», — говорит один из самых уважае­мых в мире специалистов в области рисков, профессор психологии Орегонского университета Пол Слович Вместо итого люди полагаются на две разные системы — интуитивную и аналитическую. Интуитивная система работает автоматически, очень быстро и находится на уровне эмоций, на ее работу огром­ное влияние могут оказывать впечатления и образы. Аналитиче­ская система, логичная, созерцательная и прагматичная, — это эго для id нашего мозга.

В зависимости от ситуации одна система может подменять другую. Ответим, например, на следующий вопрос: «Чашка кофе I пончик вместе стоят $1.10. Кофе на $1 дороже пончика. Сколько стоит пончик?»

Если первый пришедший вам в голову ответ — 10 центов, то в вас говорит интуитивная система. Если после этого вы одернули себя и пришли к правильному ответу (5 центов), это значит, что контролировать вашу интуицию взялась аналитическая система.

Обратите внимание, как быстро работает интуитивная система! Она включилась с молниеносной скоростью, и если бы суть во­проса состояла в том, что вам в горло вот-вот должен вцепиться горный лев, она могла бы спасти вам жизнь (или хотя бы на мину­ту отвлечь льва).

Однако интуитивная система дала вам неверный ответ. Итак, момент истины: все мы делаем ошибки при оценке рисков. Наша формула риска, особенно когда речь заходит о катастрофах, поч­ти никогда не выглядит полностью рационально:

Риск = Вероятность... Последствия.

Нет, если бы мы смогли свести наши расчеты рисков к простой формуле, она выглядела бы следующим образом:

Риск = Вероятность... Последствия... Страх/Оптимизм.

Страх. Редкий ярлык, используемый учеными, настолько точно соответствует описываемой им эмоции. О страхе можно думать как о слове, полностью описывающем человечество. Он включает вес паши опасения, надежды, уроки, предвзятость и искажения, упакованные в единый мрачный икс-фактор. Поговорив о страхе с экспертами в области риска, я начали | представлять его в качестве суммы множества других очень мощ­ных факторов. У страха есть собственное уравнение. Каждый фактор в нем может в зависимости от ситуации усилить или осла­бить ощущение страха. Мне показалось важным расчленить стран на составные части, чтобы понять его изъяны. Потому, приноси свои извинения этим экспертам за упрощение их выводов до уровня формулы, я покажу, как, по моему мнению, может выглядеть уравнение страха:

 

Страх = Неконтролируемость + Непривычность + Вообразимостъ + Страдания + Масштабы разрушений + Несправедливость.

 

Возможно, в том, что наводит на вас наибольший ужас, ярко представлено несколько из этих факторов. Страх объясняет, по чему мы боимся авиакатастроф сильнее, чем сердечных заболеваний или автомобильных аварий. Во-первых, самолеты (в отличие от автомобилей) не находятся под нашим личным контролем, и это сильно повышает фактор страха. Во-вторых, самолет это предмет, совершенно непривычный людям: нам не очень комфортно находиться на высоте в 20 тыс. футов. На такой высоте мы провели всего лишь крошечную часть своей эволюционной истории, поэтому значение фактора страха снова возрастает. В то же время несчастные случаи представить себе очень легко, учитывай то, какое видное место занимают картинки авиационных катастроф в фильмах и новостных СМИ. Кроме того, в случае авиакатастрофы вероятны длительные страдания, по крайней мере но сравнению с автомобильными авариями, где все происходит внезапно или почти внезапно. Кто из нас не чувствовал резкой потери высоты и не представлял, предзнаменованием чего это могло бы быть? Между предчувствием смерти и самим концом могут пройти минуты. Кроме того, в авиакатастрофе, скорее всего, по гибнет много людей, что еще больше усиливает ужас, выводимым из уравнения страха. (Понимание важности масштаба поможет нам объяснить, почему нас больше расстраивает авария автобуса, в которой погибло 50 человек, чем сотня умерших в отдельных автомобильных катастрофах, случившихся в тот же день.) Авиака­тастрофа может также вызывать в нас чувство жесточайшей не­справедливости, если, например, она устроена террористами, ис­пользовавшими авиалайнер в качестве оружия.

Террористы понимают суть страха. Непредсказуемые нападе­ния на гражданских лиц — предельно эффективный способ поро­дить его. А страх — это очень хороший способ ввести население в состояние беспокойства. За последние пятьдесят лет от аллерги­ческих реакций на продукты питания погибло гораздо больше американцев, чем от рук международных террористов. Но терро­ризм по своей природе — игра с сознанием.

После 11 сентября многие тысячи американцев решили вместо самолетов перемещаться на автомобилях. Автомобильные путе­шествия стали казаться менее опасным занятием, а если учесть тиски новых мер безопасности, введенных в аэропортах, и менее проблемным. В месяцы, последовавшие за 11 сентября, самолеты перевозили на 17 % меньше пассажиров по сравнению с тем же периодом до террористической атаки. Тем временем, в соответст­вии с правительственными оценками, количество миль, преодо­ленных автомобилистами, выросло почти на 5 %.

Однако вскоре выяснилось, что последствия этих действий «во имя здравого смысла» ужасны. По результатам исследования не­счастных случаев на дорогах, проведенного в 2006 г. тремя про­фессорами Университета Корнелл, дополнительно 2302 человека погибли из-за того, что пересели с самолетов на машины. В иссле­довании проводилось сравнение суммарного количества смертей на автомобильных дорогах в годы, предшествующие событиям 11 сентября, с последующим периодом. Учитывались и другие фак­торы, способные объяснить резкий скачок числа автомобильных аварий, например плохие погодные условия. Затем исследователи выявили превышение «нормальной» статистики жертв автоката­строф на 2302 смертельных случая. Это означает, что 2302 челове­ка почти наверняка продолжали бы жить, если бы не события 11 сентября. Эти люди стали почти неизвестными, вторичными жертвами событий 11 сентября. Их можно отнести к потерям, вы­званным корректировками поведения, к которым мы прибегаем в моменты повышенной неопределенности. «Реакция общества на атаку может быть более тяжелым последствием терроризма, не­жели сами террористические акты», — отмечают авторы работы.

В реальности даже после событий 11 сентября вождение авто­мобиля оставалось гораздо более опасным занятием, чем авиа пе­релеты. Вероятность погибнуть на внутренних коммерческих рей­сах крупных авиакомпаний с 1992 по 2001 г. составляла в соответ­ствии с аналитическим исследованием от 2003 г., опубликованным в American Scientist, 8 к 100 миллионам. По сравнению с этим ав­томобильное путешествие на дальность среднего сегмента переле­та почти в 65 раз более рискованное предприятие.