Процесс интернационализации в условиях традиционного общества

Изучение стадиальных особенностей интернационализации общественной жизни национальных общностей представляет собой переход исследования к теоретическому объяснению эмпирического материала, характеризующего развитие конкретного объекта, с целью проверки эвристических возможностей разработанной теоретической конструкции и апробации ее основных концептуальных положений. В настоящей главе раскрывается социально-практическое содержание интернационализации как объективной рефлексии национальных общностей, а в качестве конкретного объекта для исследования выступают народы Севера России и Канады.

Выбор объекта не является случайным. Он связан, во-первых, с особенностями данной группы национальных общностей, проявляющихся в их малой численности (от нескольких сот человек до нескольких десятков тысяч[203]) и в существовании у них присваивающего и полупроизводящего типа хозяйства и традиционной культуры как основы жизнедеятельности вплоть до настоящего времени, во-вторых, с наибольшей угрозой их сложившемуся образу жизни со стороны процесса модернизации и ярко выраженной спецификой протекания интернационализации в условиях традиционного и современного общества, в-третьих, с востребованностью исторического опыта жизнедеятельности народов Севера в экстремальных природно-климатических условиях в связи с поиском моделей устойчивого развития мирового сообщества. Понятие "народ" рассматривается в дан­ном случае как взятая в единстве пространственно-временных характерис­тик конкретно-эмпирическая форма существования национальной общности.

Народы Севера России в досоветский период, в условиях архаического и традиционного общества, взаимодействовали как между собой, так и с другими, находившимися на более высокой ступени общественного развития народами[204]. В обоих случаях взаимодействие имело свои особенности, оказывая дифференцирующее влияние на их социальное развитие и процесс интернационализации.

По уровню развития все народы Севера в этот период принадлежали к архаическому и первоначальным формам традиционного общества, базировавшимся соответственно на присваивающем (охота, рыболовство, собирательство) и полупроизводящем (оленеводство) типе хозяйства, на коллективных формах собственности, трудовой деятельности и распределения продуктов труда. Взаимодействие их между собой исторически характеризовало исходную форму интернационализации.

Исследователи фиксируют различные формы взаимодействия народов Севера между собой: взаимопроникновение культур отмечается у ненцев и манси, ненцев и энцев, хантов и ненцев, ненцев и нганасан, кетов и селькупов, эвенков и эвенов, чукчей и эскимосов; в процессе взаимодействия негидальцев, ороков, нанайцев, орочей, нивхов на Нижнем Амуре и Сахалине сформировался ряд общих элементов материальной культуры; на Колыме эвены воздействовали на юкагиров, на Анадыре чукчи повлияли на эвенков, на Охотском побережье эвены подверглись культурному влиянию со стороны коряков; орочи контактировали с ульчами, удэгейцы – с нанайцами, орочами и эвенками, негидальцы – с нанайцами и т. д.[205] Анализ многочисленных источников подтверждает правомерность вывода И. С. Гурвича о том, что даже самые обособленные группы народов Севера контактировали друг с другом[206].

Отметив факт существования взаимодействия различных народов Севера между собой, важно теперь понять механизм этого взаимодействия, его источники, характер и то влияние, которое оно оказывало на состояние взаимодействующих общностей.

Образуя группу однотипных национальных общностей, народы Севера отличались друг от друга. Естественной основой различий служат особенности природно-географической среды, оказывающей влияние на ту или иную общность прежде всего через материальное производство, труд. В процессе труда внешние, природные предпосылки существования человек превращает во внутренние условия своего собственного развития. Трудовая деятельность, обеспечивая постоянную связь общества с природными предпосылками, реализуется в производстве материальных благ, выступая тем самым основой общественной жизни. Специфика самой трудовой деятельности определяется, в свою очередь, природой. В условиях присваивающего типа хозяйства связь материального производства с природной средой является особенно тесной. Так, в структуре производительных сил преобладают естественные производительные силы, например в качестве предмета труда выступают непосредственно природные ресурсы (рыба, звери, птицы и т. д.). Поскольку каждая национальная общность всегда занимает определенную территорию, а потому связана с конкретной природно-географической средой, постольку различия этой среды определяют различия материального производства и жизненных условий людей, принадлежащих к разным национальным общностям.

Своеобразие окружающей природной среды определяет различия в хозяйстве и образе жизни отдельных народов Севера. Исследователи обычно выделяют у них четыре основные формы. Первая форма представляет собой хозяйство, в котором ведущую роль играет охотничий промысел – промысел пушных зверей, птицы и др. Такое хозяйство вели эвенки, эвены, юкагиры, долгане, кеты, нганасане. К нему относят также хозяйство охотников-рыболовов Дальнего Востока – негидальцев, ороков, удэгейцев, отчасти орочей. Вторая форма хозяйства базируется на речном рыболовстве, она получила распространение у ительменов, ульчей, нивхов, нанайцев, орочей, хантов, манси, части селькупов, юкагиров и чуванцев. В основе третьей формы – таежное и тундровое оленеводство, характерное для чукчей, коряков и ненцев. Четвертая форма хозяйства – морской зверобойный промысел – имела место у приморских чукчей, коряков и эскимосов[207].

Обусловленное различием конкретной среды обитания отдельных народов естественное разделение труда являлось необходимым условием возникновения потребности в установлении межплеменного и межобщинного обмена. Он осуществляется при наличии избыточного продукта, произведенного в той или иной общине. В условиях существования общинной собственности на средства производства и обусловленного ей равнодостаточного распределения избыточный продукт может реализовываться главным образом через обмен с другими общинами[208]. Только благодаря обмену его производство из случайного превращается в необходимое и сам он из избыточного становится прибавочным. При отсутствии такого обмена невозможно производство регулярного прибавочного продукта. Подтверждением тому может служить ситуация, когда благоприятные природные условия, в принципе дававшие возможность производить продукцию сверх жизнеобеспечивающего уровня (например у народов, расселявшихся на берегах богатых рыбными ресурсами рек), не вызывали потребности в ее производстве, если не был налажен обмен с другими народами (племенами, общинами).

Таким образом, произведенный в рамках отдельных общин прибавочный продукт нуждался в обмене, а обмен, необходимость которого диктовалась естественным разделением труда между общинами, нуждался в прибавочном продукте. Регулярность обмена ведет к специализации отдельных общин на производстве прибавочного продукта и формирует общественное разделение труда общин, что определяет взаимообусловленность самих общин.

Механизм обмена и его роль в существовании взаимодействующих сторон подробно описаны Н. Билибиным на примере контактов двух групп коряков – оленеводов и морских зверобоев[209]. Последние, отмечает исследователь, представляют две системы хозяйства, которые находятся в зависимости друг от друга. Эта зависимость реализуется в процессе обмена продукции оленеводства на продукцию морского зверобойного промысла. Потребность в крепкой подошве для обуви, ремнях для упряжи и осветительном материале оленевод удовлетворяет, получая необходимые для этого продукты (шкуры нерпы, жир морского зверя) от береговых коряков, занимающихся морским зверобойным промыслом. В свою очередь, береговые коряки нуждаются в мясе оленя и оленьих шкурах. Взаимное снабжение этими продуктами и составляет содержание обмена.

Нарушение обмена обусловливает дестабилизацию взаимодействую­щих сторон. Так, отсутствие у оленеводов сделанной из крепкой нер­пи­чьей кожи обуви ведет к потере оленей, что сказывается на эффективности производства[210]. Жизнь береговых коряков в не меньшей степени зависит от кочевого хозяйства оленеводов, хотя эта зависимость носит несколько иной характер, поскольку первые получают от вторых не предметы производственного значения, а мясо и шкуры, которые служат условием воспроизводства не хозяйства, а непосредственной жизни людей.

Описанный вариант обмена касается двух общин одного и того же народа. Но, поскольку эти группы представляют различные формы хозяйства, их отношения аналогичны взаимодействию разных народов с подобными формами хозяйства. Важно отметить, что в рамках естественно сложившейся системы хозяйства отдельная национальная общность обычно не в состоянии обеспечить производство всех необходимых для своей жизнедеятельности продуктов, и их недостаток компенсируется за счет обмена. Его превращение в постоянное явление ведет к дифференциации материального производства и экономических отношений. Помимо производства и распределения жизнеобеспечивающего продукта, формируется производство, распределение и обмен избыточного продукта. В первом случае и производство, и распределение охватывают членов одной и той же общины, во втором – принадлежащих к разным общинам[211]. Весь жизнеобеспечивающий продукт, а это преимущественно пища, независимо от того, кем именно и как он непосредственно произведен, является собственностью не отдельных людей, а всего коллектива, всей общины, так же как и используемые для производства орудия труда. Поэтому распоряжается ими община в целом. Но при этом каждый ее член может взять себе ту долю продукта, которая необходима ему для обеспечения существования. Соответствующие отношения распределения Ю. И. Семе­нов называет разборными[212]. Появление обмена обусловливает переход части средств потребления не только в пользование, но и в распоряжение отдельных членов общины или семей, хотя собственность на них по-прежнему остается общинной. Человек имеет право передавать продукты (вещи), находящиеся в его распоряжении, лицам, принадлежащим к другой общине. Но при необходимости (например при наступлении голода) общинники могут забрать находящиеся в распоряжении отдельного лица продукты, и человек был обязан делиться ими с членами общины именно потому, что их собственником являлась община. Данные отношения распределения характеризуются как дележные отношения[213].

Персональное распоряжение вещами, находящимися в общинной собственности, формирует так называемую обособленную собственность. Она индивидуализирует общий труд и общую собственность, но не является частной собственностью[214]. В рамках общины, как подчеркивает А. М. Ру­мянцев, "ни обособленная собственность больших семей, ни парцеллярная собственность малых семей, строго говоря, не является еще в полном смысле слова частной собственностью. И обособленная, и парцеллярная собственность лишь ее источники"[215].

В этой связи необходимо обратить внимание на утвердившееся в литературе, посвященной изучению народов Севера, противоречие. С одной стороны, практически все исследователи считают, что в дореволюционный период у народов Севера существовала частная собственность на оленей. С другой стороны, они же фиксируют наличие у оленеводов по существу не частнособственнических, а дележных отношений. Например, А. А. Попов так пишет о кочевой группе оленеводов-долган, состоявшей из нескольких семей: "При недостатке продуктов питания обеспечение ими группы возлагалось на зажиточных ее членов. Они должны были кормить группу мясом своих домашних оленей. Эта помощь не воспринималась как благодеяние, она вменялась в обязанность зажиточным. При падеже должны были наделять пострадавших своими оленями"[216]. Но если зажиточный оленевод обязан был делиться с другими мясом оленей, то это значит, что он был не собственником, а распорядителем; действительным собственником в данном случае была община. Частный собственник не обязан ни к кем делиться своею собственность. Поэтому собственность на оленей у народов Севера точнее определить как обособленную, а не частную.

Обособленная собственность является непосредственным продуктом установившегося обмена между общинами. Первоначально весь обмен осуществляется от имени общин как самостоятельных единиц собственности. В дальнейшем в него вступают отдельные семьи как обособленные собственники. Развитие обмена обусловливает появление особой группы людей, в руках которой сосредотачивается большая часть прибавочного продукта и которая постепенно монополизирует обменные операции. Так, Н. Билибин отмечает, что в обмен у коряков вступают в основном обеспеченные оленеводы и зверобои[217]. В этих условиях появляется возможность присвоения труда общинников со стороны обеспеченных и возникновения зачаточных элементов эксплуатации. Но данные процессы осуществляются в рамках не частной, а обособленной собственности отдельных семей, поскольку высшим собственником по-прежнему остается община.

Возникновение под влиянием обмена обособленной собственности, выступающей источником формирования социальной дифференциации и частной собственности, являлось важной предпосылкой повышения эффективности материального производства. В то же время двойственный характер обособленной собственности, являющейся еще общинной и уже индивидуальной, проявляется в противоречии между отдельной семьей, стремящейся к бесконтрольному распоряжению накопленным или приобретенным богатством, и общиной, требующей его уравнительного распределения[218]. Влияние общины было особенно сильным в условиях присваивающего типа хозяйства, где оно компенсировало неравенство в производстве продуктов отдельными семьями, обусловленное естественными предпосылками. Поэтому превращение обособленной собственности в частную возможно лишь при вполне определенных условиях: такая возможность реализовалась в процессе взаимодействия народов Севера не ме­жду собой, а с другими национальными группами, прежде всего рус­скими.

Обмен между общинами, в том числе представлявшими разные народы Севера, первоначально выступает в виде обмена продуктами питания. По мере укрепления взаимных связей в обмен включаются и другие продукты производства: орудия труда, предметы быта. Народы заимствуют друг у друга также способы промысловой деятельности, а иногда и целый комплекс элементов материальной культуры, что существенно влияет на изменение их образа жизни, и в литературе имеются тому многочисленные свидетельства.

Так, В. Г. Богораз отмечает существовавший между чукчами и эвенами (ламутами) обмен оленями: "Чукотский олень, благодаря своей дикости, труднее поддается дрессировке, чем ламутский, и чукчи везде, где могут, при­обретают для упряжи и верховой езды ламутских оленей. По всей линии прикосновения двух племен происходит деятельный обмен животными"[219].

Результаты взаимодействия долган с рядом других народов непосредственно сказались на их оленеводстве. Одни технологические приемы они заимствовали у эвенков, другие – у ненцев. К первым относятся верховые и вьючные способы передвижения, а также доение оленей, ко вторым – зим­ние нартовые способы передвижения и выпас оленей с помощью собак[220].

И. С. Вдовин считает, что береговые чукчи позаимствовали культуру морского зверобойного промысла у эскимосов[221]. В свою очередь, эскимосы поддерживали связи с чукчами-оленеводами, меняя на продукты оленеводства деревянную посуду, деревянные части жилищ, байдар, материал для луков, стрел, копий, а также продукцию морского зверобойного промысла[222].

Группа тунгусоязычных ороков, переселившись на Южный Сахалин, утратила свое прежнее занятие и приобрела новую материальную культуру, освоив рыболовство и охоту[223]. Подобным образом утеряла оленеводство, а вместе с ним и кочевой образ жизни группа эвенков, переселившись из Забайкалья в низовья Амура. Вместо этого они усвоили от жителей Амура оседлый образ жизни и соответствующие элементы их культуры, сохранив основу языка, а также основные предметы общетунгусской культуры[224].

Закономерным результатом длительных контактов манси, являвшихся охотниками и рыболовами, с ненцами-оленеводами был в свое время их переход к оленеводству. Вместе с ним они "заимствовали и весь комплекс сопутствующих ему предметов: орудия труда, транспортные средства, жилище, элементы одежды. Частично была заимствована терминология"[225].

Обычно каждый из народов Севера находился в отношениях не с одним, а с несколькими народами, образуя своеобразную систему националь­ных общностей с некоторыми общими элементами материальной куль­туры, быта и экономических отношений, выражающих необходимые связи между разными народами, прежде всего через систему циркуляции прибавочного продукта. Их взаимодействие между собой выступает важным условием совершенствования различных сторон жизни каждой из них. Даже внутренние предпосылки развития производства, как было показано, реализуются через взаимодействие с другими народами.

Народы Севера образовывали несколько региональных социокультурных систем, в каждую из которых входил ограниченный круг национальных общностей; наличие таких систем подтверждают этнографические ис­следования. Так, Ч. М. Таксами отмечает, что в бассейне Нижнего Амура и Сахалина существовали длительные культурные связи нанайцев, неги­дальцев, ороков, орочей, нивхов, нашедшие отражение в хозяйственной деятельности, общественном строе, материальной и духовной культуре, языке. Здесь "скрестились культуры аборигенов – древних рыболовов, мор­ских зверобоев и собирателей – с культурой оленеводов и охотников, пришедших сюда позднее"[226]. Эту точку зрения поддерживают В. И. Ва­силь­ев, З. П. Соколова и В. А. Туголуков, подчеркивая длительный систематический характер контактов народов Нижнего Амура и Сахалина, определивших взаимное проникновение культур и формирование общих эле­ментов в материальной и духовной жизни всех народов данного региона[227].

О существовании межнациональной общности говорит применительно к другому региону Е. А. Алексеенко: "Таким образом, в XIX в. в верховьях Таза исторически сложилась межнациональная общность, которую составляли периферийные группы северных селькупов, енисейских эвенков и частично кетов. Сам состав этой общности предопределял тесные контактные отношения с аналогичным по составу коренным населением Туруханского Севера"[228].

Одним из подтверждений взаимопроникновения народов Севера в результате их взаимодействия между собой является признаваемый практически всеми современными исследователями факт перехода народов от родовой организации к территориальной соседской общине[229]. Родовые отношения повсеместно сменились соседско-территориальными к началу ХХ в. Характерная черта соседских общин у народов Севера состоит в том, что они формировались из представителей разных родов, зачастую принадлежавших к различным национальным общностям[230]. Поэтому в рамках отдельных национальных общностей практически всегда на­ходились этнические группы, представлявшие другие общности. В этой связи важно отметить следующее. Во-первых, образование таких групп было невозможно вне взаимодействия народов Севера между собой; они, в известном смысле, продукт взаимодействия. Во-вторых, находясь в инонациональном окружении, они по сути дела выполняли функции групп – трансляторов культуры, т. е. с их помощью обеспечивалось взаимодействие народов.

Установленные в ходе предшествующего анализа общие элементы материальной культуры народов Севера, наличие их взаимного влияния и взаимной зависимости, а также групп – трансляторов культуры представляют собой различные моменты взаимопроникновения национальных общностей, что позволяет сделать вывод о существовании интернационализации общественной жизни народов в условиях архаического и традиционного обществ. Интернационализация у народов Севера в этот период характеризует исходную форму данного процесса, выражающую рефлексию национальных общностей одного и того же исторического типа. Она проявляется во взаимном обмене пищей, орудиями труда, технологическими способами промысла, предметами быта. Вместе с тем имеет место заимствование отдельными группами народов Севера не только тех или иных элементов материальной культуры, но и отдельных видов присваивающего и полупроизводящего хозяйства (оленеводство) со всем комплексом сопутствующих им вещественных компонентов – орудий труда, транспортных средств, одежды, жилища и т. п. Важным является возникновение под влиянием взаимодействия исходной формы прибавочного продукта и соответствующих экономических отношений, лежащих в основе выделения в каждой из взаимодействующих сторон обособленной собственности как источника формирования частной собственности.

Результатом данной формы интернационализации является образование на обширной территории расселения народов Севера нескольких региональных систем национальных общностей, которые возникают под влиянием специфических природно данных условий на основе соответствующих хозяйственно-культурных типов, обогащаясь затем в процессе интернационализации. Каждая из региональных систем формирует интегральный тип культуры, включающий элементы различных видов хозяйства (и соответствующего образа жизни) при доминирующем положении одного из них. Это культуры на базе охотничьего промысла на пушных зверей и птиц, рыболовства, оленеводства и морского зверобойного промысла.

Будучи региональными, системы национальных общностей не являются изолированными. Взаимодействуя друг с другом, они образуют некоторый социокультурный комплекс как основу циркумполярной (арктической) цивилизации. В то же время взаимодействие народов Севера между собой не способствует выходу их развития за пределы традиционного общества. Этот выход определяется контактами данных народов с другими национальными общностями. В частности, с момента присоединения Сибири к России в XVI в. определяющее значение здесь принадлежит взаимодействию с русским населением.

Связи народов Севера с русским населением представляют собой асимметричное взаимодействие, поскольку его сторонами выступают общества, принадлежащие к разным историческим формам национальной общности. Именно такой тип взаимодействия, а не взаимодействие с абсолютной тождественностью сторон преобладает в истории. Асимметрия вовсе не означает, что одна из сторон пассивна. Обе стороны обладают активностью, хотя и разного уровня.

В рассматриваемом случае народы Севера являлись не только объектом воздействия со стороны русских, но и субъектом взаимодействия, что проявлялась двояко. Во-первых, заимствуя у русских те или иные элементы материальной и духовной культуры, они адаптировали их к своим специфическим внутренним условиям, поэтому заимствование имело творческий, активный характер. Во-вторых, не только русские влияли на народы Севера, но и последние на русских. Конечно, данные народы не могли существенно воздействовать на всю общность русских, изменить ее культуру, социальный строй и т. д. Но те группы русских, которые переселялись в Сибирь, воспринимали от коренных жителей отдельные элементы культуры, а иногда и образ жизни. Исследователи фиксируют заимствование русскими приемов охоты, рыболовства, использование в качестве транспортных средств оленей и собак (некоторые из русских становились оленеводами[231]). В местах совместного проживания было характерным взаимопроникновение элементов повседневной жизни русских поселенцев и местных жителей, на что обращают внимание исследователи[232]. Их быт и хозяйство, отмечает В. Г. Бого­раз, "слились воедино, в одно неразрывное целое"[233]. Важно при этом отметить, что там, где русские заимствовали рыболовство, представляющее собой более низкую историческую форму хозяйства по сравнению с оленеводством, они "понизились культурно и хозяйственно и даже попали в зависимое положение от соседних богатых кочевников-олене­водов"[234].

Таковы лишь некоторые результаты контактов русских и народов Севера, позволяющие оценить их именно как взаимодействие. Наша задача состоит в том, чтобы, учитывая особенности этого взаимодействия, раскрыть то влияние, которое оно оказывало на развитие народов Севера.

Необходимость освоения Сибири обусловливалась геополитическими интересами российского государства, но этим она не ограничивалась. В освоении были заинтересованы также определенные группы предпринимателей, купечества, рассматривавшие Сибирь как источник ценной пушнины, а также крестьянство, видевшее в переселении на восток освобождение от крепостного права[235]. Так как цели у них были разными, различным являлось и их влияние на коренное население Сибири.

После присоединения Сибири к России территория расселения народов Севера была объявлена собственностью государства, коренному населению она передавалась во владение. Поскольку высшим собственником земли становилось государство, постольку владельцы земли, в том числе народы Севера, должны были за ее пользование платить верховному собственнику земельную ренту, натуральным выражением которого являлся ясак. Провозглашение российского государства собственником земель по существу не изменило исторически сложившихся форм земельных отношений – формы пользования оленьими пастбищами и промысловыми угодьями царским правительством не регламентировались, а определялись местными обычаями[236].

Уплата ясака, в качестве которого выступала, как правило, пушнина, выражала форму зависимости народов Севера: натуральный налог – основа феодальных отношений. В XVII в. доход от пушнины составлял 25 % государственного бюджета, значительная доля которого приходилась на народы Севера[237].

Введение ясака привело к установлению института родовых старшин, через которых государство осуществляло управление делами народов Севера и которые олицетворяли политическую власть на местах, монополизировав связь с администрацией, распределение производимого членами общин для выплаты ясака прибавочного продукта. Часть его они присваивали себе, отчуждая таким образом в свою пользу труд общинников, и использовали для накопления и ростовщичества, служившего источником появления в общине отношений личной зависимости. Все это характеризовало процесс возникновения элементов первоначальных форм эксплуатации внутри общины и связанной с ними социальной дифференциации, которая была порождена внешним воздействием и являлась продуктом взаимодействия национальных общностей феодального и первобытно-общинного типа на институциональном уровне. Выражавшая сущность феодального строя кабальная форма зависимости народов Севера от го­су­дар­ства находила соответствующее проявление во внутринациональных отношениях. По сути дела, речь идет о распространении феодальных отношений, которые сами выступают результатом взаимодействия раз­личных национальных общностей, а потому являются интернациональ­ными, в национально-специ­фи­ческих условиях первобытного общества. Специфическими были не толь­ко их реальное воплощение, опосредо­ванное традициями первобытной общины, но и группа – транслятор фео­дальной культуры (экономической и политической). Она представлена в данном случае старшинами – родовыми или общинными вождями.

Воздействие на народы Севера русских торговцев складывалось иначе. В отличие от других групп русских торговцы присутствовали не только
в не­посредственно осваиваемых районах (по рекам Обь, Енисей, Амур,
Лена); небольшими группами они проникали также в удаленные места, вступая во взаимодействие с коренным населением. Основной формой этого взаимодействия являлся обмен продуктами материального производства. Но если обмен народов Севера между собой имел форму дарообмена, а основным обмениваемым продуктом являлась пища, то во взаимодействии с русскими торговцами изменяются как его характер, так и структура. Он становится непосредственно товарным, а в качестве товаров у народов Севера выступали пушнина, в меньшей степени – китовый ус, моржовая и мамонтовая кость, панты благородного оленя; на них они обменивали у русских орудия труда и предметы быта. Пищевые продукты (чай, мука и др.) в обмене присутствовали, но не преобладали.

Возникновение товарного обмена вносило существенный элемент в развитие народов Севера. Помимо жизнеобеспечивающего продукта, а также продукта, идущего на выплату ясака, большинство из них начинает производить и прибавочный продукт, специально предназначенный для торговли. Он добывался индивидуально отдельным производителем
(исключение составляет промысел крупных морских животных, где требовались коллективные усилия) и им же непосредственно присваивался. Не община, а производитель становился непосредственным собственником товарной продукции, на нее не распространялись ни разборные, ни дележные отношения. Никто из общинников не мог забрать у него данную продукцию, так же как и он не имел права на товарную продукцию других. Обладая собственностью на заключенный в ней прибавочный продукт, каждый производитель имел только то, что сам персонально произвел. Следовательно, в данном случае наличествует не уравнительное (равнодостаточное) распределение, а распределение по труду, которое не опосредовано общиной. Возникающая при этом собственность выступает уже не общинной и не обособленной, а частной собственностью. Специфическая особенность данной формы частной собственности состоит в том, что она основана на персональном труде производителя.

Обусловленная появлением товарного обмена с русскими дифференциа­ция материального производства народов Севера, проявляющаяся в раз­граничении производства продуктов, идущих на потребление и подвер­гавшихся уравнительному распределению в общине, и продуктов для това­рообмена, становящихся собственностью непосредственного производи­теля, зафиксирована в исторической и этнографической литературе. Важ­но, что это разграничение находило адекватное отражение в сознании населения[238].

Являясь собственником товарной продукции, непосредственный производитель не становился ее потребителем, она обменивалась на другие продукты. В процессе обмена производитель вступал в экономические отношения с торговцем, интерес которого состоял в том, чтобы обратить этот обмен в свою пользу, иначе говоря, сделать его неэквивалентным; неэквивалентный обмен являлся источником эксплуатации.

Развитие товарного обмена с русскими торговцами обусловило возникновение в среде народов Севера особой группы людей – торговых посредников. Посредничество в торговле они стремились использовать для перераспределения прибавочного продукта на выгодных для себя условиях, т. е. часть его присвоить. В результате торговые посредники становились обладателями частной собственности, но основанной уже не на собственном, а на чужом труде, труде соплеменников. Чаще всего обменные операции сосредотачивали в своих руках представители родоплеменной верхушки и приближенные к ним лица, совмещая торговлю с административными функциями.

Торговое посредничество формировало наряду с эксплуатацией народов Севера со стороны русских торговцев также отношения зависимости внутри самих народов. Причем неэквивалентный обмен продукцией между непосредственным производителем и торговым посредником выступал преимущественной формой эксплуатации у данных национальных общностей. "Торговое посредничество в его самой примитивной ростовщической форме, – отмечает М. А. Сергеев, – сыграло крупнейшую роль в расслоении малых народов, в усилении экономической мощи имущей верхушки, в развитии отношений зависимости путем закабаления мелких самостоятельных производителей"[239].

Развитие социального расслоения и первоначальных форм эксплуатации у народов Севера было связано главным образом не с внутренними, а с внешними условиями. Этот процесс характеризовал проникновение феодальных экономических отношений в специфическую среду первобытного общества, внося в него элемент разрушения устоявшихся экономических структур.

Данное обстоятельство далеко не всегда учитывается исследователями. Так, существует точка зрения, в соответствии с которой имущественная дифференциация в оленеводстве обусловлена внутренними условиями[240]. Несомненно, внутренние условия не являются безразличными к процессу дифференциации. У оленеводов они для этого более благоприятны, чем, например, у рыболовов, поскольку хозяйство первых, являясь полупроизводящим, имеет в целом большие возможности для систематического производства прибавочного продукта. Однако только при наличии определенных внешних условий эти возможности реализуются. Торговый обмен с русскими принадлежит к числу таких условий.

У оленеводческих народов прежде всего под влиянием взаимодействия с русским купечеством складывается имущественная дифференциация, формируются кабальные формы зависимости и распространяются первоначальные формы эксплуатации[241]. В этих условиях помимо обособленной собственности на оленей зарождается частная собственность на них. Последняя распространяется, очевидно, только на тех оленей, которые предназначались не для непосредственного потребления, а использовались в качестве транспорта в посреднической торговле и для получившего распространение товарного обмена оленей на пушнину – у местной бедноты и на различные продукты – у русских.

Во второй половине XIX – начале ХХ в. в богатые рыбой районы расселения народов Севера начинают проникать рыбопромышленники и появляются капиталистические предприятия. Рыболовство становится то­варной отраслью, что весьма серьезно сказывается на состоянии экономической жизни населявших эти территории народов; с превращением рыбы в товар ее добыча значительно увеличивается по мере увеличения производства прибавочного продукта. По свидетельству Ч. М. Так­сами, к началу ХХ в. преобладающее большинство нивхского населения Нижнего Амура и Сахалина сдавало на рынок около половины всего улова рыбы[242].

Если в обычных условиях собственность на рыболовные участки была общинной и все члены общины могли добывать рыбу на этих участках, то по мере проникновения сюда товарных отношений ситуация меняется. Так, с приходом русских рыбопромышленников в низовьях Оби и Енисея представители отдельных семей коренного населения стали заключать с ними сделки на сдачу в аренду рыболовных угодий. При этом получаемую арендную плату они старались присвоить себе. Постепенно фактическими собственниками сдаваемых в аренду участков становились отдельные семьи, число которых со временем уменьшилось до минимума[243]. Как отмечает В. И. Васильев, сдача рыболовных участков в аренду русским промышленникам явилась основным каналом проникновения частнособственнических отношений в рыболовство у коренных народов Обско-Ени­сейского Севера[244].

Возникновение частной собственности в данной отрасли традиционного хозяйства является непосредственным продуктом взаимодействия местного населения с русскими рыбопромышленниками. Это специфическое взаимодействие, состоящее в распространении элементов капиталистических отношений в своеобразной – присваивающей – отрасли, приводило к двум основным последствиям. Во-первых, возникновение частной собственности на промысловые участки породило прослойку ростовщиков из числа коренного населения, в кабальной зависимости от которых постепенно оказывались их сородичи и соседи[245]. Во-вторых, с приходом русских предпринимателей организация рыболовного промысла строилась по типу капиталистического хозяйства с использованием наемного труда. Част