Древнейшее состояние Скандинавии

Страна около озера Меларен, на севере до большой реки Дала, впадающей в море близ Эльфкарлеби или по другую сторону его, до лесу Тиннебро, древнего Эдмарда, составляющего границу между Гестрикландией[228] и Хельсингеландией, на западе до реки Саги, или Гефвы, отделяющей Упландию от Вестманландии, и на востоке до впадения Меларена в море, — эта страна, древняя и нынешняя Упландия, составляла в это время три особенных фюлька, или области: Тиундаландию, Аттундалащию и Фьердгундраландию, которая в древних Шведских законах носит имя «Фолкланде», земель господствующего народа. То была страна, которую первую занял Один с асами и племенами ему сопутствовавшими, и назвал «Мангейм», земля мужей.[229] Отсюда, когда для размножившегося народа стало нужно более простора, иногда же и по государственным событиям или по другим причинам, начались переселения и окрестные страны, получившие, по их относительному положению к древнейшему Фолкланду или первоначальному Мангейму, имена Седерманландии, Вестманландии, Нордрландии и нижнего государства (Nederriike), Нерике. Эти раны, окружающие озеро Меларен как прежде населенные Одином и его спутниками, составили Свитьод, землю свеев (шведов).

Свитьод отделялся от Готландии большими морями, Смарденом и Тиведеном. На юге от них, около Венерна и Веттерна, жило готское племя. Оно считалось собственно коренным народом: об этом свидетельствует древний Вестготский закон, считающий их туземцами, а свеев и смоландцев иноземцами государства; это последнее прибавлено для отличия иностранцев вне государства, норманнов, датчан и других обитателей. Все древние саги и памятники полагают считать Вестготландию древнею страною.

Саги и многие языческие памятники этой страны свидетельствуют о древнейшем ее населении. В древнейшие времена она, кажется, состояла из множества небольших государств или обособленных общин; таков был древний Вернсхерад, так называемый Waerend, оборонительный союз херадов Конго, Альбо, Кинневальда, Упвидинге и Норрвидинге; другой такой же, Финведен, — между Естбо, Вестбо и Суннербо; третий, древний Нюдунг, заключил в себе ныне так называемые восточные (Oestra) и западные (Westra) херады; в путешествии Вульфстана упоминается уже Меоре, или Мере, часть восточного, приморскою Смоланда. Десять херадов Нюдунга, Беренда и Финвенда составляли собственно округ (Lagsaga), известный в древних рукописях под именем Tiobarad; напротив, северная часть Смоланда, по крайней мере по введении христиан ства, имела общие законы с остготами.

Острова, лежащие против Смоландского берега, Готланд и Эланд, равно как на юге Смоланда область Блекинге, уже весьма давнего времени, по крайней мере с IX века, причислялись к Шведскому государству: это видно из путешествия Вульфстана. Готланд имел в древности собственные законы, и все гражданское устройство во многих отношениях носит отпечаток глубокой древности: в теперешних законах Швеции оно считается самым древним. Готланд древних рукописях большею частью называется Гутланд, жители его — гутар;[230] они, вероятно, отрасль готского племени Гуты, гауты, геаты — разные названия одного из двух больших племен, слившихся в этнос, именуемый ныне шведами. Вторыми были собствено свей (svеar). Гауты упоминаются в «Веовульфе» как одно из главных действующих там племен, наряду с данами. Связь их с готами, на первый взгляд очевидная, в действительности дискуссионна (прим. ред.)]. Раннее население Эланда доказывается богатством этого острова в древних памятниках.

Под именем варварских плейханов, упоминаемых Адамом Бременским и обращенных в христианскую веру епископом Лундским во второй половине XI века, вероятно надо разуметь именно жителей Блекинге: у них было весьма много пленных; это, кажется, служит указанием, что они были страшные викинги. Обращение их в христианскую веру епископом Лундским, вероятно, было причиною, что Блекинге имело общее церковное управление со Сканией, а это послужило новым поводом к соединению этой страны с Данией. В XII столетии Блекинге и Халланд описываются как две отрасли Сканийской области, которая, в обширнейшем значении, заключала в себе и обе эти части. Скания (Шония) в древнейшее время составляла отдленное государство, но в VIII, IX и X веках она зависела то от Шведского, то от Датского королевства, а всего более от последнего. Эти области, лежащие на юге: Скания, Халланд, Блекинге, Бохус, кажется, получили свое древнее название не от одного племени.

Что и смоландцы составляли отдельное от готов племя, не без основания можно заключить из той разницы, которая еще и ныне замечается между этими народами. Нередко у жителей одной области встречаются различия в наружности и телосложении, свойствах, нравах и наречии; это кажется, указывает на их происхождение от разных, хотя и сходных по корню, племен. Это частью заметно жителями Рекарне, Седертерне и собственно Седерманландии; по всей вероятности, они происходят от разных племен; особливо жители первой области отличаются от всех остальных.

Примечательно также большое различие в Далекарлии не только между жителями разных главных долин этой страны, но и смежных приходов. «Все народы под разными образами правления, — говорит один верный знаток далекарлийского народа, — во многих местах более походят друг на друга, нежели большей частью зажиточные селяне прихода Хеделюра (в Далекарлии) на бедных и взрослых жителей Эльфдаля или эти последние на обитателей Эйзенберга и т. д. Первоначальное отличие тщательно сохраняется и даже во внешнем виде отмечено разною одеждой».

В странах, где удаленные от моря долины отделены одна от другой торами и обширными лесами и по своему положению лишены способов к тесным сношениям, в таких странах и в то время, когда никакие связи, торговые или промышленные, еще не соединили мест, разлученных природою, всякая долина составляла как бы отдельный, замкнутым мир; каждый, таким образом разъединенный народ получает особенный вид, какие-то особенные отличия и долго удерживает в своих свойствах черты, запечатленные обстоятельствами минувших лет. Это еще обыкновеннее, если народонаселение таких мест принадлежит к различным племенам. Свеоны и геты (шведы и готы) — два главных племени, населившие север. Но вероятно, что еще прежде их другие племена занимали некоторые области; во время переселения народов слышим о племенах, совершивших с юга через многие страны и народы долгое путешествие на самый отдаленный север.[231] В это время, когда не только целые народы, но и отдельные племена, ища себе жилище, переходили с места на место, вытесняя одни других, вероятно, и на севере совершилось более переселений, нежели сколько сохранилось в древних сагах и темных воспоминаниях.

Впрочем, когда саги говорят о народах, переселившихся с Одином, то всегда называют их азиатами и турками: показывает, что с Одином пришел не один народ. Рассказы Инглинга-саги о войнах, договорах и союзах асов и ваннов делает это вероятным, особливо, если мы припомним разнообразие различных народов, принадлежавших к так называемому фракийскому племени, из которого, без сомнения, многие, более или менее родственные готам, народы принимали участие в великом переселении на север, можем полагать весьма вероятным, что народ, пришедший с Одином на север, разделялся на многие, более менее родственные, племена.[232]

Немногие отрывочные известия, находимые в сагах о состоянии и виде Скандинавии в языческое время, говорят, что средняя, а еще более верхняя, Швеция, в пору поселения готов и свеонов, большею частью была пустынной. Около шестисот или семисот лет после поселения шведов Свитьод описывали страной, полной дремучих, обширных лесов и пустынь. Браут-Анунд,[233] предпоследний король из рода Инглингов, царствовавшего в Швеции, получил по словам саг, великую славу за то, что употребил много стараний и издержек для истребления лесов; благодаря его заботливости населены великие участки земли, проложены дороги через пустыни, болота и горы и во всяком большом городе построены королевские дворы.[234]

Леса, Кольмарден и Тиведен, отделявшие Свитьод (землю свенов, шведов) от готской земли (почему первый назывался северным, а последний — южным), около исхода XII века были дикой пустыней, и столь обширной, что норвежский король Сверрир на пути из Остготландии в Вермландию шесть или семь дней блуждал в этих диких местах пока не встречал жилья. Древние саги сохраняют также воспоминание о том времени, когда от реки Моталы до Эребротерике и оттуда до Мариестада в западной Готландии не было ничего, кроме обширного леса. Северная и гористая часть восточной Готландии, кажется, под исход языческого племени получила своих первых обитателей.

Так же пустынна, непроходима и дика была южная лесистая часть этой области, обращенная к Смоланду. Там, и в диком Хольведене и по всему Смоланду, даже не было и дороги. Когда святой Зигфрид в исходе X века путешествовал из Скании в Веренд, его путешествие было чрезвычайно затруднительно, потому что дорога шла по дикой равнине и дремучим лесам, острым утесам и крутым горам.

Оттого-то путешественники, отправлявшиеся из Скании на север, обыкновенно избирали дорогу в Скару в Вестготландии, оттуда по Веттерну, потом по р. Мотале до Бракикена, отсюда лесом Кольмарденом, который с этой стороны наиболее доступен, и потом продолжали путь по Седерманландии в верхнюю Швецию.

О Вестготландии читаем в древних сагах,[235] что там были большие пустыни, по которым зимою нельзя было ходить без крайних затруднений. В древнем Вестготском законе[236] говорится о лесах Нордфале, Синдерфале и Эстерфале, вместо которых теперь Вестготская равнина, так называемым Фальбюггд, совершенно безлесная. Но это еще не единственное свидетельство, что в древности густые и обширные леса покрывали те страны, где нынче леса, луга и пахотные поля. Леса, длиною во многие дни пути, отделяли Вестготландию от Бохуслена; древнее название пограничной долины р. Дала Markerna (лес), кажется, указывает на то время, когда помнили, что вся эта страна была занята лесом и представляла редкие следы земледелия. Впрочем, древнее население Далекарлии доказывают не только многие тамошние древности, но и то обстоятельство, что в начале христианского времени она является уже областью со многими херадами, долгое время подчиненными Вестготландии.

Мы уже рассказывали,[237] как Вермландия получилась из их первых жителей: это были беглецы, спутники одного принца, бежавшего из Свитьода; они вырубили и выжгли тамошние первобытные леса, возделали первые нивы и обратили дикие пустыни в приятные жилища людей. Другие херады Вермландии к востоку от реки Клары были заняты одним сплошным лесом; это тот обширный лес, которым Вермландия отделялась oт Готландии; он назывался в старину Вермским (Waermawald) и с постепенным умножением населенности распался на многие небольшие леса, каждый из которых под особенным названием.

Напротив, горные округи и вообще все обильные горами страны между реками Кларою и Далом, столь важные по своим произведениям для торговли государства и, благодаря земледелию и горнозаводству, не уступающие другим областям в образованности, благосостоянии и населенности, хотя были не совсем безлюдны на исходе языческого времени, однако ж мало известны. На высокой горе, составляющей границу между Швецией и Норвегией, вырынает двумя рукавами большая река Дал: один рукав, приток р. Орсу, протекает под именем восточного Дала в дикое озеро Силян и течет оттуда в приход Гагнеф; другой, носящий имя западного Дала и истекающий на горе Фулу, приближается к церкви в Лиме, прорывается многими ручьями через утесы и также течет в приход Гагнеф;[238] здесь все рукава соединяются, и потом слившийся в одно русло она продолжает течение к морю, перерезывает большие плодоносные долины, расширяется в огромное скопище воды, окружающее многие островки, опять принимает вид реки, низвергает в большом водопаде в реку Карлеби и наконец за милю оттуда впадает в Ботнический залив. Тесная и высокая долина, пробегаемая западным Далом, составляет часть Далекарлии, известной под именем западная; другая низкая долина, обширнее первой, по которой течет восточный Дал, называется восточною Далекарлией; так они составляют всю верхнюю или северную часть ландагтманства Стура Коппарберг; часть его, лежащая к югу от обеих долин, заключает в себе на юго-западной стороне солидный горный округ, а на юго-востоке собственно Копберг, Сетерс и Несмардскен, из которых последние сотавляют так называемый восточный горный округ. В этой юго-восточной части Далекарлии Олаф Дигре, на походе в Норвегию в 1030 году, прошедши леса северной Вестманландии, встретил обитаемые места, называемые Jern-baeraland. Зато вся северная часть страны, так называемая восточная и западная Далекарлия, была почти неизвестно, если заключать из древних памятников.

Только в исходе XII века, когда король Сверрир прохо дил эти страны, падают на них первые лучи истории. Когда Сверрир, около 1177 года, хотел отправиться из южном Норвегии в Трондхейм, но не осмеливался, по причине вооружений своих врагов, идти через норвежские владения, он направил путь в Вермландию, прошел лес длиной в 12 миль, ныне населяемый финнами, в Экесхерад, лежащий на границе Далекарлии, оттуда также лесом, которым еще теперь называется десятимильным, пограничным между Вермландией и Далекарлией; кажется, при Малунге попалось ему населенное место в западной Далекарлии; но оттуда дорога шла третьим лесом в 12 миль длиною,[239] и только потом Сверрир добрался до населенных мест (Jren baeraland), по всей вероятности, в восточной Далекарлии, может быть, в приходах Море или Эльфдале. В дороге по этой дикой стране король и его спутники питались мясом птиц и зверей, которых убивали стрелами; путь шел болотами, дремучими лесами, утесами и горами, притом в такое время года, когда в лесах тает снег, а на водах Сверрир и его спутники боролись с невероятными затруднениями. В восточной Далекарлии жили еще язычники, никогда не видавшие короля и даже не знавшие, человек он или зверь. Однако ж они хорошо приняли Сверрира, пособили ему в путешествии. Через болота и топи, великие реки, озера и леса, длиною в восемнадцать роздыхов, Сверрир дошел до Херьедалена,[240] оттуда, прежде чем добрал до Ямталанда, он должен был опять идти лесом длиною менее 38 роздыхов. В этой дороге путники не имели для пищи ничего, кроме лыка, древесной коры, да еще ягод, пролежавших под снегом зиму.

Херьедален, где останавливался Сверрир, был уже населен; одна древняя сага сохранила воспоминание о том времени, когда эта страна, еще необитаемая, получила своих первых жителей. У короля Хальфдана Черного, отца Харальда Харфагра, был знаменосец, Херюльф. Он пользовался особенным расположением короля; но однажды, на праздничном пиру, в сердцах ударил какого-то придворного кубком, оправленным в серебро. Удар был так силен, что кубок разбился, придворный умер в то же мгновение. Херюльф спасся бегством. Он прибыл в Упсалу, к королю Эрику Эмундсону, который принял его ласково и взял в свою службу. Но Херюльф бежал и оттуда с сестрою короля, Ингеборгою, которую любил и был любим взаимно. Они бежали очень далеко, на границы Норвегии, и там, неподалеку одной горы, поселились в большой долине на р. Люсне. Еще ныне показывают курган, поросший деревьями, хранящий прах Херюльфа и его сокровища. Неподалеку его, на реке Герье, за четыре мили от Лилль Гердальскирхе, находится местечко Сиефваллен: там жили Херюльф и Ингеборга. Эта сага, похожая на сказания о населении Ямталанда и северного Хельмигсланда, указывает на первоначальное занятие этих стран поселенцами из пограничной Норвегии.

Напротив, свеоны населили прибрежную часть Хельсингеланда; оттуда их поселения простирались вдоль берегов, от Медельпада и Ангерманландии до Вестерботнии, потом, отступив от берега, тянулись по рекам в глубину лесов: тут шведы (свеоны) вырубали деревья, строили дворы, пахали землю, охотились за зверями и ловили рыбу. Население Норрландии с двух сторон и двумя племенами объясняется также различием в свойствах, нравах, обычаях языке; это различие встречается не только между некоторыми областями Норрландии, но и между разными уездами одной и той же области.

Впрочем, о том, как далеко простиралось заселение во времена язычества и в каком направлении распространилось оно, мы имеем в остатках древности, родовых курганах и рунических камнях единственное достоверное свидетельство там, где все прочие известия молчат. Последние родовые курганы к северу встречаются в южной Вестерботнии, и округе Умео;[241] последний рунический камень — в округе Нордингра в Ангерманландии. Впрочем, они встречаются и в Медельпаде, в Хельсингеланде, Гестрикланде и в Херьедалене. Они не удаляются от морского берега и только поблизости больших озер и рек попадаются внутри страны. Это доказывает, что внутренность страны долгое время оставлялась пустынною и лесистою и что самые древние поселения находились на морском берегу и на больших внутренних озерах, откуда простирались все далее к северу и по рекам, впадающим в эти озера; речные долины по всему их протяжению и страны около великих вод населены были прежде других; однако ж поселения уклонялись и в сторону, по мере того, как размножались люди и редели леса.

И случайные события давали многим странам первые обитателей. Многие, не успев снискать расположения родителей тех девушек, которые им нравились, убегали с ними и селились в лесной глуши;[242] злодеи, объявленные вне закона, убийцы, боявшиеся родных и друзей убитого, искали и всегда находили верное убежище в дремучих лесах, которые от того кишели разбойниками во многих местах; нередко в самых диких пустынях встречались обитатели; в самой глуши попадались отдельные дворы и хижины, столь отдаленные от обитаемых мест и друг от друга, что их владельцы во всю жизнь не видали других людей, кроме своих домашних[243]

Сказания о населении острова Исландия в IX веке знакомят нас с теми обрядами, которые употреблялись норманнами при занятии необитаемых стран; при этом случае мы можем также наблюдать, как из соединения патриархальых семейств образовались первые гражданские общества.

В Исландию обратились искать убежища многие, особенно из Норвегии, в то время, когда Харальд Харфагр силою захватил верховную власть в этой стране и сделался единовластным. Переселенцы были вождями из знатного рода, люди богатые; их гордый, властолюбивый дух неохотно подчинялся чужой воле; они владели кораблями и деньгами для вооружения в дальние походы. Такой вождь брал с собою семейство, прислугу, скот, домашнюю утварь и все обходимое для будущего отечества. С ним вместе отоплялись друзья, родные, названые братья и другие свободные люди, сопровождавшие его в прежних походах и привыкшие почитать его старшим в своей среде.

Его спутниками в эту дорогу были также домашние духи-покровители, образы которых вырезались на столбиках, всегда стоявших в домах по обеим сторонам высоких кресел главы семейства. Когда к неизвестной земле подъезжали так близко, что видны были ее берега, тогда начальник корабля, правитель переселенцев, брал священные столбики и, призывая Тора, бросал их в море: там, где они приставали к берегу, вождь полагал основание новому двору и снова ставил их возле своих кресел. Потом он обходил с огнем новую землю или зажигал большие огни вокруг нее. Обозначив так границы земли, которой хотел владеть (что называлось освящать для себя огнем землю), он разделял между родными, друзьями и прочими спутниками. Все люди, связанные родством и дружбой, составляли особенное общество, семейство, племя.

Взявший во владение землю становился главою того посения, которое основалось на ней; храм, выстроенный возле его двора, со священным кольцом Фрейра на жертвеннике, был средоточием юного государства. Там приносили жертвы; на содержание храма платилась особенная подать с каждого двора, называемая Hoftollr, храмовая подать; там же было и место тинга, суда, где собирались для общих совещаний и решения тяжебных дел по естественному праву или по законным обрядам, принесенным из отчизны. Глава племени был хранителем храма и верховным жрецом; в этом звании он заседал с 12 от него избранными мужами на тинге и разбирал тяжбы; тогда он держал в руке священное храмовое кольцо, символ вечности; пред кольцом, погруженным в кровь жертвы, приносились все клятвы, с призыванием Фрейра и Ньерда и всемогущих асов. Все очень тесно соединялось с религией; вся власть вождя преимущественно основывалась на его значении как верховного жреца и прорицателя воли богов. Потому и название Gode, годи, или Godordsman, означавшее занятие жреца, было титло, принадлежавшее вождю, как начальнику области или округа (Haerad); сама должность его и округ назывались Godord.

Таким образом, на этом отдаленном острове возникли многие, рассеянные одни от других, независимые общества, или государства, не соединяемые воедино никакими общими узами. Всякий вождь управлял независимо своим округам; во многих местах не было устроенного годорстинга, и всякий делал, что ему хотелось; сверх того, не было общих законов для решения споров между вождями или их подданными. Следствием того были кровопролитные ссоры. Такое состояние острова продолжалось 54 года Наконец, по совещании всех жителей, учреждено было верховное судилище для всего острова, так называемый Альтинг или Ландстинг, где решались все дела, которые не могли поступать в другие тинги и где, по общему рассуждению всех вождей и мудрых мужей острова, издавались и обнародовались законы для всеобщего исполнения.

Весь остров разделялся на четыре области, или четверти (Fjerdingar); каждая подразделялась на три судных округа (Lingslag), или херада (исключая северную четверть, которая по своему большему объему и народонаселению, распадалась на четыре части), и каждый округ вмещал в себя три годорда или столько жителей, сколько принадлежало их к трем главным храмам.[244] Начальники годордов назывались годи, хофгоди (жрецы). На них возлагалась обязанность не только служить в храме и приносить жертвы, но и разбирать споры, для чего каждый из них назначал двенадцать судей. Годи, каждый в своем округе, смотрели за тоговлею иноземцев, назначали цену их товарам, не дозволяли им обманывать, а жителям запрещали оскорблять. Они обязаны были защищать права всякого гражданина, потому и соединяли с жреческой властью еще гражданскую, как жрецы и правители вместе. На общий четвертной суд поступали для окончательного решения все дела, которые не могли решаться на херадстингах, также и те, которые, мимо низших тингов, должны были поступить прямо в четвертной суд. Его составляли все новые и четверти, и каждый из них назначал себе в товарищи оного из своего годорда.

Все годи собирались на альтинге, этом верховном суде острова, где получали утверждение или отвергались новые законы и принимались общие меры, необходимые для блага и безопасности целой страны: каждый годи выбирал из его годорда двух разумнейших людей, чтобы при случае пользоваться их советом. На этом государственном сейме говорил речи назначенный по выбору лагман, сначала, кажется, носивший имя Ausbaerjar Gode. Он, высший сановник страны, глава всего союза, заведовал общественными делами. На нем лежала обязанность при всяком случае, как этом сейме, так и дома, объяснять всем содержание закона. Сверх того, он должен был читать всем жителям, cозванным на Альтинге, книги закона; о ходе дел читали ежегодно; чтение всего остального оканчивалось в три года Оттого лагман назывался Loegsoegumadr, толкователь закона.

Так все государственное устройство Исландии составлял союз свободных общин для защиты свободы, закона и права.

Переселения на острове Исландия происходили в то время, когда государственное устройство, обычаи и нравы еще сохраняли свой первобытный, древнесеверный дух, когда почитались те же самые божества, которые переселились со скандинавами на север. Оттого-то государственный быт Исландии мы можем считать верным подражанием скандинавскому; в те времена, еще чуждые отвлеченных философских понятий, переселенцы не могли принести с собою в новое отечество других правил, обычаев и понятий, кроме тех, которые на родине они наследовали от предков, особливо когда переселения совершались с той целью, чтобы сохранить древнюю независимость и свободу.

Старинные законы Швеции представляют несомненные признаки того, что основанием древнейшего государственного быта Скандинавии были племенные и родственные связи. В детстве народов и государств члены родов и семейств не так далеко расходятся в разные стороны, как бывает в наше время, чтобы посвятить себя разным занятиям общественной жизни: они большою частью жили вместе, и все вели одинаковый образ жизни. Так образовались первые простейшие общества.

Римские писатели замечали у древних германцев, что их военные дружины составлялись по родственным связям[245] и что всякий отряд состоял из сотни воинов,[246] если воинский порядок требовал какого-либо разделения войска. Естественно, что в каждый отдельный отряд собирались воины, соединенные взаимным родством. Вместе переносившие труды и нужды, они остались неразлучными, когда променяли бродячую жизнь на постоянную в стране, избранной для поселения. Эти военные отряды, образовавшиеся среди опасностей войны, в постоянном отечестве обратились в мирные общины, для защиты своей земли, собственности и прав. От того происходит первоначальное разделение Скандинавии на хундары, или херады:[247] так назывались участки земли, занятые каждым поселившимся отрядом. Но как эти отряды сначала состояли из сотни или более домохозяев, то и участок земли, заселенный каждым отрядом, получил название херада (от Наег — сотня), или хундар.[248] Долг взаимной помощи, требуемый воинскою дружбой, обратился в естественную обязанность общими силами сохранять безопасность и тишину в занятой земле: херад сделался обществом, целью которого была защита жизни и собственности.

Религия составляла главную связь между этими маленькими государствами. Нужда в безопасности и взаимной защите, непостоянная и преходящая, не была достаточною, чтобы упрочить бытие таких обществ. В детстве народа власть закона немного может сделать с людьми, из которых каждый имеет свою собственную волю, во всех случаях поступает независимо и сам старается помогать себе. Но эти самые люди, так много полагавшиеся на свой меч и свою храбрость, питали великий страх к Высочайшему Существу и невидимым силам, которые, по их мнению, управляют природою и располагают участью людей. Эта вера в мироправление богов, естественно, привела к понятию о божествах-хранителях. Им оказывали почтение, им приносили жертвы в рощах, на горах, в храмах, чтобы призвать на себя их покровительство, укротить их гнев и узнать их волю. Такие боги-хранители были не одни и те же у всех народов: в древности каждый народ имел свои собственные божества и смотрел на них как на защитников и стражей народного племени.

Понятие о племенном божестве было уже твердым звеном, соединявшим членов племени; оно стало еще сильнее, когда общее поклонение такому божеству присвоено было одному определенному месту, совершалось с торжественными обрядами в общенародном храме, и когда в честь бога отправлялись празднества, в которых принимал участие весь народ, и только один народ. Это сообщало народу особенную личность, вполне согласную с его образом мыслей и чувством; она отличала его от других народов и поселяла в нем народный дух.

Во время младенчества государств религия вносила в общество то единство, которое основывалось не на внешних случайностях, но имело начало в глубине человеческого духа. Потому все древние законодательства носят отпечаток религиозный; грубая сила свободных людей могла укрощаться только одними велениями богов; ничто так не возвышало душу и не делало ее восприимчивее к высшей образованности, как учение о бессмертии и воздаянии в другой жизни за дела здешней. Так, мудрецы и богатыри древности, превосходившие познаниями своих современников, были в то же время основатели религий, законодателями народов. Власть, которую доставляло им умственное превосходство, они освящали значением прорицателей воли богов. Они заступали на земле их место; они, по общему мнению, были в коротких отношениях с богами.[249]

В древней Скандинавии вся частная жизнь была проникнута религией; все находилось под покровительством богов. Их изображения нередко вырезались на столбиках кресел, на подножиях кроватей и стульев.[250] Многие отцы семейств имели на своих дворах особенные храмы, где, по обычаю предков, с таинственными обрядами, освященными преданием, приносились жертвы хранителям-богам, которых почитали особенно благосклонными к себе. Эти святилища часто бывали очень обширны: высокие частоколы окружали их снаружи; внутренние стены обивались обоями; вдоль стен, на лавках, сидели боги; знатнейшие из них на высоких креслах; все они были в великолепных одеждах, блистали серебром и золотом.[251] Никому не дозволялось входить с оружием в храмы, потому что пред лицом богов человек должен быть безоружен. Всякая нечистота изгонялись из храмов. В них не могли совершаться никакие насилия, ни убийства. Жилища богов почитались столь священными, что разбойники, убийцы и нидинги (бесчестные, трусы) не смели находиться вблизи их. Оскорбивший святыню храма и нарушивший мир и безопасность, которыми пользовались места, посвященные богам, считался величайшим злодеем:[252] его называли Vargr i veum, и с этим именем он нигде не находил безопасности, становился бездомным странником, и жилища Вальхаллы были для него закрыты.

В отчаянном положении и при всех важных предприятиях спрашивали волю богов и приносили им жертвы. По крови жертв заключали о их милости или гневе. Также узнавали их волю посредством метания священных палочек, украшенных ликами богов, — и самые неукротимые воины смиренно покорялись велениям неба

От тех времен сохранились каменные алтари и другие памятники, больше или меньше искаженные; многие из них совсем исчезли, тем более что множество древних храмов обратилось в христианские церкви. Думают, что до переселения асов вовсе не были известны особенные храмы на Севере; всего чаще религиозные обряды совершались под открытым небом, или для того избирались какие-нибудь освященные места. Таковы, по мнению многих, жертвенные камни, еще теперь существующие в Болмсе, Смоланде, в Скании и других местах Швеции. К числу таких древних святилищ весьма вероятно причисляют встречающиеся во многих странах Скандинавии круги или рундели (Rundlar) из камней, очень плотно и тщательно сложенных. Они разной величины, от 10 до 20 аршин в окружности, видом походят на небесный свод и находятся в близком расстоянии одни от других. В их середине заметны явные следы очага, на котором, как на алтарях древних персидских огнепоклонников, вероятно, зажигался огонь, знак первобытного света или творческой силы природы. Встречаются также камни, сложенные в виде четырехугольников, углы которых расположены по странам света, иногда в виде треугольников, в середине которых утверждены также камни. На такие рундели для приношения жертв намекает шотландский бард, Оссиан, рассказывая в своих песнях о «прибытии северного короля Сварана в Ирландию, о его войнах с Кухулином и Фингалом, о кругах Лоды и парящем над ними ужасном духе, о камнях власти, пред которыми клянется сильному божеству северный герой Дутмаруно». Hlod еще и ныне называется «очаг» в хижине исландского крестьянина и употреблялся, по-видимому, в древнейшее время в значении алтаря.[253] Hlаd называют в Исландии место перед домом, которое и теперь выкладывается камнем[254] Археологи с вероятностью предполагали, что Hladir (теперь Lade), прежнее поместье короля Харальда Харфагра,[255] одно из значительных мест для жертвоприношений в Норвегии, получило свое имя от многих находящихся там жертвенных кругов, по которым и ярлы, после жившие тут, назывались Хладе-ярлы. Замечательно, что такие круги, сделанные из земли и камня, и четырехугольники с большими угловыми камнями встречаются на азиатской родине скандинавов, где уже в XII веке обращали они на себя внимание путешественников.[256]

Всего обыкновеннее встречаются такие святилища на высотах и в рощах. Вокруг них камни или образуют низкую стену, или выложены в виде кольца, так что, подобно ограде кладбищ в наше время, отделяют святилище от окрестности. Священное пространство на древнешведском языке называлось Vi, или Ve (святилище, отсюда viga — святить, посвящать), а священная ограда, составляющая его границу, именовалась Vebond (священный союз). Так же называлась и вся ограда, которая окружала места, где происходили суды.

Одна древняя сага сказывает, что в Норвегии, где суды происходили на открытом месте, оно обносилось тыном из орешин, перевязанных священными шнурами (Vebond), для означения, что это место объявлено мирным. Королева Гунхильда, лично находившаяся на одном из таких собраний, заметив, что дело, о котором рассуждали, не обещало благоприятных для нее последствий, убедила некоторых перерезать священные шнуры; в ту же минуту заседание окончилось, мир сочли нарушенным, место перестало быть священным, и все разошлись.

Такими священными местами были судные круги, остатки которых находятся во многих местах Скандинавии.

Они состоят из многих в продолговатой или круглой форме выложенных на земле камней. Древние судьи, вождь со своими товарищами или король со своими советниками, когда собирали тинг и решали дела под открытым небом, то помещались большею частью на пригорках, чтобы народная толпа могла лучше видеть и слышать их, или на высоких камнях, таинственно означавших неизменность судебных приговоров. Вблизи таких возвышений обыкновенно встречаются древние рундели для жертвоприношений; тут же очень часто находятся могильные холмы и гробницы, сохранявшие прах усопших друзей, вождей и богатырей.

Прежние так называемые тинги не ограничивались однил судопроизводством; они были общими сходбищами, куда стекались, чтобы приносить жертву богам и вместе судить граждан и совещаться об общественных делах. На тех же самых местах, где приносимы были жертвы, разбирались тяжбы и изрекались приговоры; в то самое время, когда благословения и милость богов призывались на страну и народ, происходили совещания о безопасности страны, издавались законы, решались все великие и важные дела. Собрание чувствовало себя как бы во власти богов, представляло, что они присутствуют тут же и наблюдают за его поступками. Судные и жертвенньи места были одни и те же, богослужение тесно связано было с судопроизводством, то и другое сопровождалось таинственными обрядами, производившими сильное впечатление на чувство. Все это придавало общественным делам торжественность и святость, и только такими средствами древние законодатели могли обуздывать дикую силу и свободных людей того времени и удерживать в пределах законного порядка.

Чтобы упрочить между племенами это единство, образуемое религией, и вкоренить в их памяти и сердце ту мысль, что все они находятся под покровом одних и тех же богов и составляют один народ, для этой цели и для сохранения преданий древности Один учредил три ежегодных народных праздника. На эти праздники, особливо на великое жертвоприношение в феврале, должны были собираться все в главном святилище, для принесения общенародной жертвы.[257]

Ингви-Фрейр, второй из шведских дроттенов (жрецов) после Одина, когда поселения больше и больше распостранялись, задумал перенести главное капище из Сигтуны в другое удобнейшее место. Чтобы придать больше великолепия народному святилищу, приличного его высокому значению, он велел выстроить огромный блестящий храм, великолепнее которого не видали на севере. Местом для него он выбрал красивую равнину в хераде Ваксале: там, на небольшом пригорке, воздвигнут был посвященный Одину главный на севере храм; во все времена язычества, в течение почти 1000 лет, это здание было средою, вокруг которой собирался народ для празднования торжественных дней, утвержденных Одином, и для совещаний о государственных делах. К западу от храма находился п