АРЦИЯ. МУНТ. Рыночная площадь оставалась рыночной площадью, кто бы ни сидел во дворце Анхеля

 

Рыночная площадь оставалась рыночной площадью, кто бы ни сидел во дворце Анхеля. Люди продавали, покупали, глазели, толкались, галдели, ссорились, били друг друга по рукам, на ходу перекусывали. Все как всегда, а может, и не как всегда. Маркиз Гаэтано раньше не болтался в чужом плаще среди простонародья. Если ему и случалось бродить по городским тавернам, то под своим именем, но сейчас это было бы глупо. Кэрна купил у булочника пирожок с курицей и, ловко лавируя, выбрался из толпы. Хватит, пора заканчивать поиски, он в Мунте чуть ли не кварту, но не нашел и следа племянников, разве что на Тартю полюбовался да на предателей вроде капитана Клемана, с легкостью необыкновенной сменившего синий плащ на алый.

Луи, тот, может, и разыскал бы в многотысячном городе удравших детей или хотя бы их след, но из байланте ищейки не выйдет, а спросить некого, он один. Так что, милый, решай. Или ты убиваешь Тартю и прощаешься с бренной жизнью, или выбираешься из города и ищешь Сандера. Ему здорово досталось – надо думать, лежит пластом в каком-нибудь лесном домишке. Нет, бросать Александра нельзя. Решено, он возвращается в Гразу.

Что будет потом, Кэрна представлял довольно смутно, но в его голове последние дни крутились безумные мысли о Береге Бивней и спасшем их с Даро капитане, о котором он не думал лет десять. Нет, мириец не забыл ни бегство, ни появившийся словно бы из ниоткуда корабль, ни седого ясноглазого моряка, но и не вспоминал о нем, а теперь в мозгу колоколом бились слова Аларика. «Молодость кончается быстро, а у тебя, боюсь, кончится еще быстрее, чем у твоих сверстников, так что постарайся быть посчастливее и повеселее… Пока сможешь».

Свою молодость Рито Кэрна зарыл в овраге у Гразского поля в одной могиле со светловолосым мальчишкой, имени которого так и не узнал. Аларик обещал найти его, когда придет время, неужели оно еще не пришло?

«Слушайте, слушайте, слушайте! И не говорите, что не слышали!»

Троекратный вопль герольдов, которым наплевать, о чем кричать, оторвал мирийца от размышлений о седом капитане. Любопытно, что собрался поведать народу ублюдок Тартю? Повысит награду за их с Сандером головы? Чтобы лучше видеть, Рафаэль вскочил на основание решетки, окружавшей ратушу. В одежде наемника он был неузнаваем, а искать в Мунте его никому и в голову не приходило. Устроился Кэрна удачно: с облюбованного им места открывался прекрасный вид не только на Коронный помост с ведущими к нему пологими ступенями, но и на саму площадь и вливающуюся в нее улицу, по которой двигалась какая-то процессия.

Первыми шли герольды и с десяток городских стражников, затем в окружении ифранских тяжеловооруженных воинов кардинал Клавдий – Проклятый бы побрал эту свиньищу – и Жорес Аганнский. Сзади ползла какая-то упряжка, но Рафаэль не мог отвести взгляда от сынка Элеоноры. Гнусь! Тварь! Иго денна Подра! [21]Чтобы не наброситься на одного из главных виновников беды, маркизу Гаэтано пришлось собрать в кулак всю свою волю. Не дождетесь! Он поклялся не умереть, а отомстить, причем всем. Сегодня придется отпустить этих подонков, он еще сдерет с них их паршивые шкуры. Герольды завопили что-то еще, и привычная ко всему столичная торговая площадь подозрительно затихла, словно с нее хлыстом согнали привычный дневной шум.

Не будь Рито занят поединком с самим собой, он бы заметил опущенные глаза горожан, налившийся красным нос у продававшей упитанных уток крестьянки, побелевшее лицо однорукого торгового пристава, в память бывших воинских заслуг направленного приглядывать за порядком на рынке. Люди уже поняли, ЧТО произошло, а Кэрна все еще был занят своей ненавистью, и только одинокий, горестный женский вопль заставил его перевести взгляд на въехавшую на площадь телегу. Сандер! Он все-таки не смог его спасти…

Маркиз Гаэтано закрыл глаза и быстро открыл. Ничего не изменилось. Замершая площадь, герольды и трубачи, крестьянская телега у помоста, два одра, отгоняющие облезлыми хвостами последних осенних мух, тело на грязной соломе… Ифранцы равнодушно подхватили Александра Тагэре за руки и ноги и поволокли на помост. Темноволосая голова безвольно болталась; победители сорвали с убитого короля не только латы, но и одежду, и Рито видел запекшиеся раны.

Еще раз страшно закричала женщина. Другая. Тело бросили на помост, на голый камень. Трубачи трижды протрубили, и герольд радостно проорал, что жители доброго города Мунта видят труп узурпатора, скрывавшегося на болотах у некоей беспечатной ведьмы и выданного истинным сыном церкви Единой и Единственной, преисполненным рвения, усердия и чего-то там еще… Рафаэль мало что расслышал, не в силах оторвать взгляда от воскового лица. Проклятый, он ведь был уверен, что Сандер в безопасности; глупое сердце твердило об этом, и он поверил и подался в Мунт на поиски детей, вместо того чтобы облазить все Гразские овраги, но найти. А Сандера продали еще раз. Продали и убили вместе с приютившей его женщиной, и теперь эти мерзавцы торжествуют. Рафаэль видел благостное и довольное лицо Клавдия, если это рыло, конечно, можно назвать лицом. Видел, как Аганн щегольским сапогом повернул голову мертвого короля и что-то сказал ифранскому нобилю.

Церемония закончилась. Александр Тагэре три дня останется на Коронном помосте, чтобы все желающие убедились в его смерти, после чего его закопают, как узурпатора и еретика, за внешней оградой кладбища. Восемь ифранцев остались сторожить – арцийцам не доверяли. Клавдий влез в подъехавший кардинальский возок, а Аганн под руку с ифранцем зачем-то отправился в ратушу. Он шел, и люди расступались, как расступаются перед палачами или прокаженными. Тишина стояла кладбищенская, и красивый голос Жореса был слышен далеко. «Право же, любезный маркиз, горбун должен нас благодарить, лучше быть мертвецом, чем уродом!» Граф громко и вкусно рассмеялся собственной шутке, которая ему так понравилось, что он повторил ее трижды. Он был совсем близко, и Рито забыл обо всем на свете, кроме сына Элеоноры и его подлых слов.

Рядом стояла карета эркарда, на козлах которой восседал кучер, как и все, слишком пораженный увиденным, чтоб смотреть по сторонам. Рафаэль Кэрна отбросил ненужный плащ и, сиганув с каменного выступа на подножку, вырвал у обалдевшего возницы кнутовище. Новый прыжок – и вот он, Жорес, граф Аганнский! Но сначала его спутник, он – враг, не более того. Пусть умрет. Удар был стремителен и точен – оставшийся безымянным маркиз вряд ли понял, что видит свою смерть. Вогнав окровавленный кинжал Сезара обратно в ножны, Рито взялся за кнут.

– «Лучше быть мертвецом, чем уродом?!!» – орал Рафаэль, нанося удары. – Ты будешь жить, паскуда! Долго жить! Долго! Долго!

То, что вытворял с кнутом Кэрна, было чудовищным. Мирийцы и атэвы могут снять кнутом муху с уха лошади, разбить десяток выстроенных в ряд кувшинов, выбить оружие. Рито задался целью изуродовать. Первый удар располосовал холеную щеку, этого было мало, мириец целил по глазам. Под взглядами сотен арцийцев маркиз Гаэтано полосовал корчащегося графа Аганнского эллским хлыстом, как заведенный повторяя одно слово: «Долго!»

«Долго!» И сквозь прореху в дорогой золотистой ткани хлынула кровь. «Долго!» Лопнула кожа на руке, Жорес попробовал откатиться назад, но возможности защищаться или бежать Рито ему не оставил. «Долго!» Хлыст раз за разом обрушивался на руки, плечи, голову извивающегося в пыли рыцаря. Оставшиеся возле тела Александра ифранцы бросились на помощь, но продираться сквозь толпу, то ли перепуганную, то ли намеренно мешавшую, было непросто. Дикий вопль ослепленного Жореса застал ифранцев на полпути. Пнув напоследок ногой окровавленное лицо, осатаневший Кэрна отшвырнул хлыст, бесполезный против закованных в латы воинов, и взялся за меч.