ЭР-АТЭВ. ГИДАЛ

Владыка Иоанн тяжело повернулся в постели – не спалось, болело сердце в прямом и переносном смысле этого слова. Нужно наконец решать с преемником, похоже, скоро ему нести ответ перед господом Всеблагим и Всемилостивым за то, что сделано и не сделано. А от Николая и Яфе нет никаких известий. Нет и не может быть… Хвала святому Эрасти, пока удается скрывать исчезновение принца из обители, но если атэвы узнают об этом, Наджед откажется от клятвы Майхуба, и тогда страшно подумать, какая судьба уготована и братии, и тому, что они хранят. Впрочем, все в руце божией.

Старый клирик, кряхтя, встал. Отчего-то захотелось удостовериться, что с реликвиями все в порядке. Надев холщовую рясу (по здешней жаре в монастыре давно отказались от положенных в Арции одеяний из тонкой шерсти), Иоанн выпил из стоявшего у изголовья небольшого кувшинчика настойки конвалярии и сальва – прежде чем сражаться с лестницей из полутораста ступеней, следовало поддержать сердце – и прошел в личную молельню.

Те, кто строил обитель, сделали все, дабы сохранить тайну. Никому и в голову бы не пришло, что под поварнями сооружено тайное хранилище, проникнуть в которое можно лишь по одному-единственному ходу с противоположного конца обители. Иоанн бывал здесь нечасто: его пугали вызывающая красота Циалы Тарской и исполненное ужаса Пророчество и смущала слишком уж человеческая грусть Эрасти Церны. Владыка впервые взглянул в глаза святому, когда покойный настоятель остановил свой выбор на иеромонахе Иоанне и объявил его своим преемником. С той поры клирик пользовался потайной лестницей трижды в год, чтоб убедиться, что с реликвиями все в порядке, да убрать пыль, которая умудрялась проникнуть даже глубоко под землю. Следующий раз Иоанн собирался спуститься под землю в день памяти святого Эрасти, но непонятная ему самому тревога вынудила открыть потайную дверь много раньше.

Слегка скошенные ступени вели вглубь. Говорили, что рабы Майхуба, владевшие тайной хранилища, были убиты сразу же по окончании работ, и святой Иоахиммиус не смог их защитить, а может (думать об этом было неприятно), и не защищал. Мысленно попросив у Творца милости к убиенным язычникам, Иоанн прижал руку к стене, и она отошла в сторону, открыв сводчатый проход. Внутри было светло. Несколько серебристых шаров вот уже шестьсот лет светились мягким светом. Иоанн не знал, откуда они взялись, это было частью тайны, которую он стерег и ради которой князь Церкви и величайший калиф атэвоф пошли на беспримерный сговор.

Владыка отвел в сторону белый шелк, закрывавший картины. Циала по-прежнему улыбалась высокомерно и вызывающе, а на ее обнаженных плечах тревожным блеском горели огромные рубины. Все так же уносилась к недоступной звезде женская фигурка, простиравшая руки к обреченному кораблю, а святой Эрасти снимал с пальца черное кольцо. Иоанн, досадуя на свои ночные страхи, собрался возвращаться, но раздавшийся за спиной негромкий голос заставил клирика прирасти к полу.

– Обернись…

– Кто здесь? – Иоанн повернулся и столкнулся взглядом с портретом Эрасти. Нет, не с портретом. Святой стоял у стены, на которой висела картина, но на полотне осталось лишь открытое окно, за которым гас осенний день и стена комнаты, обитая золотистым шелком. Потрясенный настоятель сделал запоздалую попытку опуститься на колени, но горячая (он почувствовал ее жар сквозь тонкую холстину) рука Эрасти легла ему на плечо.

– Не нужно становиться на колени. Ты не раб, я не господин. Настоятель построенной в мою честь обители, выслушай меня и начинай действовать. Это, – Эрасти обвел рукой висящие на стене картины, – должно вернуться в Кантиску в ночь перед Светлым Рассветом. Даже если тебе придется пожертвовать душой, даже если понадобится сжечь половину Святого Города, в Светлый Рассвет, не раньше и не позже, они должны быть в Центральном Храме. Пока это не будет исполнено, никто не должен знать, ЧТО и КУДА ты везешь. Если ты ошибешься, то, что ты видишь на одной из картин, может стать правдой, а теперь ступай, и да пребудет с тобой то, что даст тебе силы!

На негнущихся ногах Иоанн направился к выходу и… проснулся. Он лежал в собственной постели, и за окном занимался рассвет. Голова клирика была удивительно ясной, он слово в слово помнил свой сон и ничего не понимал. Что это было? Безумие? Происки Антипода? Или с ним действительно говорил святой Эрасти? После утренней службы он спустится вниз, нужно убедиться, что там все, как всегда.

Владыка торопливо оделся и лишь потом бросил взгляд на Вечноцветущий посох. К двенадцати дивным серебристым цветам добавился еще один, выросший и распустившийся за ночь. И был этот цветок ярко-алого цвета, цвета крови, бегущей от сердца…