Года назад. — Что именно несправедливо?

 

— ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО.

Я СТОЮ, НОГИ НА ШИРИНЕ ПЛЕЧ, РУКИ скрещены. Я не собираюсь бояться Мисс Робертсон. Мне плевать, что ее плечи расширились, как плотно связан пучок волос, что студенты перешептываются, что она знает о моем жульничестве, даже не смотря на меня. Она не испугает меня (пугает, и я ненавижу ее за это).

— Что именно несправедливо? — Она поднимает свои брови на меня.

— Почему мой тест состоит из эссе? Ведь у всех остальных тест с вариантами ответов!

Она улыбается; это не касается ее глаз. Лживая улыбка. Она – лживая сука. Да все тут врут. Ненавижу это место, ненавижу всю обстановку, изо дня в день я чувствую себя все хуже. Ненавижу две открытки тети Элен, посланные нам за три месяца, как мы тут, пишет, что она в Египте, и что ей жаль, что школа даст всем каникулы на лето. Ненавижу эту красивую столовую со всеми блюдами, ненавижу прачечную со стиральной машиной, ненавижу классные комнаты с малым количеством студентов и таким вниманием к ним.

Энни все это по душе. У нее личный наставник. Они говорили с огоньком в глазах. Она счастлива.

— Послушай, Фиа, целью нашей школы является усложнение задач для студентов. И ты показала отличный результат в тестах на множественный выбор. Ты ни разу не сделала ни одной ошибки. Никогда. В любом тесте по любому предмету.

— Вы намекаете на то, что я жульничаю? — Я не свожу с нее глаз. Не дождется. Я никогда не мошенничала в своей жизни.

— Конечно же, нет. Я просто пытаюсь сказать, что у тебя имеется необыкновенная способность отвечать на вопросы с множественным выбором. Если тебе это так легко дается, чему мы же научишься тогда?

Я едва сдерживаю свой взгляд. Энни бы не одобрила это. Она говорит мне терпеть их столько, сколько я могу, и заставляет меня сообщать ей, когда теряю контроль. Но Энни не понимает. Она не чувствует постоянную боль, у нее нет этих мыслей, которые сводят с ума. Она не чувствует себя дном, как будто не можешь дышать, задыхаешься. Я чувствую это с тех самых пор, как мы приехали сюда. Я схожу с ума. Но я не мошенница.

— Хорошо, будь что будет! — Я топаю к своему месту. Моя тупая клетчатая юбка шелестит. Девушка, с которой я сижу рядом, Эден, хмурит брови. Нас всего пятеро тринадцатилетних в этом классе. Я не удосужилась узнать их. Да и не хочу знать. Я бы хотела ходить на уроки с Энни.

— Перестань быть такой злюкой все время, — шепчет она. — Это отвлекает.

— А тебе какое дело? — шепчу я. — Я не на тебя злюсь.

— Нет, но… не нравиться чувствовать себя так… просто успокойся.

Все здесь больные. Я самая душевнобольная из всех. Я собираюсь сбежать сегодня ночью. Мне плохо от того, как они таращатся на меня, как будто видят меня насквозь, тошнит от класса, который они создали специально для меня, вместо изучения математики и занятий по самообороне, вместо тренажерного зала. И меня так достало чувствовать себя сумасшедшей здесь.

Но Энни счастлива. Она любит своего наставника, Клариссу, все эти тексты и памфлеты от врача, которые я должна читать для Энни время от времени. Она связана с Эден, и они вместе тусовались не раз; можно подумать, что они сестры. Она будет счастлива без меня, ведь я только тяну ее вниз. Может Эден права – я действительно настолько злая, что другие люди чувствуют это.

Я собираюсь убежать. У меня нет денег. Неважно. Я справлюсь с этим. Просто планируя убежать сейчас, я чувствую себя лучше, легче, меньше волнения в голове. Имеется камера и сигнализация, и охранник при входе в школу. Но на втором этаже есть окно, там и балкон. Высотой в десять футов. Я смогу преодолеть такую высоту. Потом продолжу путь внизу. Кирпич старый и неровный. Я смогу, у меня получится.

Я знаю, у меня получится.

Я собираюсь убраться отсюда ночью, и я больше не вернусь сюда. Если понадобится, я укроюсь в доме тетушки. Я буду жить для себя. Буду посылать Энни глупые открытки, и может они вернут ей зрение, и она даже сможет прочитать их самостоятельно. Я не хочу быть без нее – от этой идеи мне трудно дышать – но я не могу остаться здесь.

Я поднимаю взгляд на Мисс Робертсон, она улыбается, но сейчас она не врет. Это вызов. Как будто она знает, что я планирую.

Но она не может знать.

Все же знает. Это моя обычная реакция, дрожь по телу, пустота в желудке, внутри все замирает. Я знаю, что она знает. Откуда ей знать? Мне нужно уйти сейчас. СЕЙЧАС ЖЕ. Я подымаюсь, бросая стул с грохотом к столу.

— Я плохо себя чувствую, — говорю я, оставляя свои вещи, и направляюсь к двери. Внизу длинный коридор, как темный лес. Вверх по лестнице доносится запах лимона, это польская мебель. Прямо к окну, которое я открыла на прошлой неделе, чтобы увидеть, насколько высоко.

Оно забито гвоздями.

Что за черт, я ухожу. Я подымаюсь по другой лестнице, наслаждаюсь яркими желтыми оттенками, под ногами красный ковер. Я заберу все вещи и убегу отсюда. Я побегу к солнцу и больше не вернусь туда, где все неправильно. Я врываюсь к Энни, она сидит на диване и плачет.

— Что не так? — спрашиваю я. — Что случилось?

Она смотрит на меня, но улыбается. Почему она и плачет и смеется одновременно?

— Я не одна такая», говорит она. — Фиа, я не одна! Кларисса тоже может. Она видит будущее. И она собирается научить меня контролировать свои эмоции и видения. Ах, я знала, что эта школа – правильный выбор. — Она стоит и протягивает руки для объятий, я иду вперед, чтобы она обняла меня, потому что я никогда не остаюсь в стороне, если Энни рядом. — Подумай об этом, Фиа. Если бы я могла это контролировать, я бы могла увидеть раньше маму и папу, я могла понять, что именно увидела… — Я знаю, что она видела, ведь она говорила об этом столько раз, плача посреди ночи.

Она видела их жизни, перевернувшиеся в один миг. Она до сих пор обвиняет себя в смерти родителей, потому что у нее было видение, и она ничего не смогла изменить. (Не изменила. Я здесь потому – нет, остановись).

Может эта школа – это лучшее, что случалось с ней; она сможет понять, как контролировать свои видения. Но почему я должна чувствовать себя плохо, в то время как она счастлива и полна надежды? Нет. Моя работа заботиться о ней. Если ей нужно, чтобы я осталась, я останусь.

Волосы на затылке встают дыбом, и я поворачиваюсь увидеть то, что Энни не может. Мисс Робертсон, тихо притаившись у дверей, стоит и наблюдает за мной.

Прошло две недели, как окна забили гвоздями. Замки были установлены на всех окнах, на каждом этаже. Администрация сказала, что это сделано, чтобы предотвратить взлом.

Каждый день Энни рассказывает мне, чему она научилась, какая умная Кларисса, какое это удивительное совпадение, что нашелся единственный человек, кто может понять ее. Я не улыбаюсь, ведь с Энни в этом нет необходимости, но я вру, когда мы вместе.

Сейчас я сижу в классе.

Я не выполняю заданий.

Я просто сижу, без какой-либо работы, не отвечаю на вопросы, и они не сделают со мной ничего. Нет ареста. Нет угроз. За исключением случаев самообороны, когда мой инструктор бьет и бьет меня, пока я, наконец, не нанесу ответный удар.

Я пронизана синяками под моей белой рубашкой, которая пропахла хлоркой, они заставляют испытывать боль из-за смерти мамы, не думаю, что может быть что-то сильнее этого.

Я не говорю Энни. Я не могу ей сказать. Энни счастлива и я должна сделать ее счастливой. Моя работа убеждаться в том, что она по-настоящему счастлива.

Я смотрю на Мисс Робертсон, я все еще виню ее в заколачивании окон, никаких причин на это не было.

Затем мне в голову приходит гениальная идея. Может и Клариссу не просто так подослали. Вся эта школа пронизана ложью. Я знаю это как никто. Я хочу узнать зачем, если я узнаю почему, мне не будет так плохо время от времени. Если есть причина, почему все так, я не буду чувствовать себя сумасшедшей из-за этого всего. (Я не сумасшедшая, не сумасшедшая). Я откидываюсь на стуле, глядя на мисс Робертсон, и думая, что у меня нож в ботинке. У меня в ботинке нож. У меня нож в ботинке и я собираюсь вытащить его и зарезать Эден до того, как она закричит. Нож в ботинке. Я собираюсь зарезать Эден. Прямо сейчас.

Мисс Робертсон бежит ко мне и кидает на пол, моя голова прижата к полу. Она бьет меня – это не так уж трудно, хватает за локти, колени скрещены, и мне всего тринадцать. Она снимает один из моих ботинок, а потом другой, тяжело дыша. Мое лицо разбито. Я не могу ничего видеть. Не могу двигаться.

Моя учительница орет:

— Что… зачем ты… Эден! Что сейчас чувствует Софиа?

— Я не знаю! Как я могу…

— Просто скажи, как она себя чувствует сейчас!

— Она – вообще она была спокойной, пока вы ее не схватили. И сейчас она как будто, не знаю, как сказать, как будто смеется внутри, но также она и напугана. — Эден тоже напугана, тем более она все знает.

Мисс Робертсон встает, и я поворачиваюсь на спину, слезы текут по моим щекам от боли в голове, но Эден права – я смеюсь.

Я смеюсь, смеюсь, заливаюсь, думая о мисс Робертсон, ищущей нож в ботинке, которого там не было. Я как будто освещаю эту комнату светом, смеясь от души, как будто взяла спички и зажгла ее.

Это место плохое, я думаю о ней, и я все знаю.

— Очень умная девочка, — говорит мисс Робертсон со своей лживой ухмылкой. — Думаю, ты готова для углубленного отслеживания.