Утро вторника

 

ДЖЕЙМС. (МОЯ ГОЛОВА, ГОЛОВА, КАК ЖЕ ОНА РАСКАЛЫВАЕТСЯ).

Джеймс.

Где Джеймс?

Где я?

Я открываю веки; они слипаются, не хотят открываться, болят, а потом свет. Приступы боли. Меня тошнит. Я не хочу чувствовать себя так, не могу вспомнить, почему чувствую себя так. С этой болью я не слышу своих инстинктов, не чувствую опасности.

Джеймс. О нет, Джеймс.

Я напрягаю глаза, чтобы получше рассмотреть. Я в комнате. Одна. Без окон (ни выхода, ни стекол для использования), ни мебели (наверно они слышали о моей репутации, связанной с мебелью), только запах белых стен и жесткий темный ковер. А также дверь.

Я подымаюсь. Мой разум плывет, и комната кружится вокруг меня, Эни была права, она всегда права, – я не должна была идти в клуб, не должна была напиваться, а тем более целоваться с Джеймсом.

Джеймс сказал, что любит меня. Он, наверно, соврал.

Я не жалею о поцелуе с Джеймсом.

Если они навредят ему, я их убью.

Убью их, всех убью – подожди, а Эни. Если я здесь, значит Эни в опасности. Что если Джеймс со мной? Что если он не сможет рассказать им, что меня похитили, что я не сбежала? Нет, Эни. Эни!

Дверь закрыта. Я кричу и хватаюсь за ручку, и бью плечом дверь. Дверь остается закрытой, но я должна выбраться отсюда. Я не могу потерять Эни, потому что хотела танцевать и целоваться с Джеймсом. Как я могла быть такой глупой и эгоистичной? Все итак было испорчено; у нас уже итак были проблемы. Не могу поверить, что я совершила такую ошибку. Поступила так. Снова. Сколько раз Эни будет видеть свою смерть из-за меня? И Адам. Я представляю, как он проверяет почту, в ярости, что больше не услышит меня. По моей вине он сдастся. Он вернется к своей старой жизни, а они найдут и убьют его. Я подвела Эни и Адама. Я разрушаю все хорошее.

Дверь открывается внутри. Не могу прорваться. Если я сломаю ручку (никакой обуви на мне, я разобью себе ступни), они зайдут сюда. Много риска, но они больше уже не смогут закрыть двери.

Петли. Я становлюсь на колени и смотрю на одну из них. Обычная шпилька поможет мне. Я прилагаю усилия. Закрыто. Я могу сошкрябать ногтями краску, но это займет некоторое время. Если бы у меня был какой-нибудь инструмент. Хоть что-нибудь.

Мои пальцы проскакивают по волосам, к маленькой заколке, которой я заколола волосы прошлой ночью. Я улыбаюсь. Я знала, что это хорошая идея.

Проблема в верхней петле; мне некуда залезть, чтобы достать до нее. Если бы я могла сделать что-то с нижней петлей, то у меня бы все получилось.

Разбить ручку, вылезти наружу и может как-то проползти снаружи? Это не должно было занять много времени. Если они следят за мной, они успеют еще до того, как я закончу.

Остановись! Прекрати планировать. Просто поверни болт.

Руки болят, и голова раскалывается, а еще Эни, ох, Эни, прости меня. Сколько придется сделать ошибок перед тем, как мы победим и выберемся отсюда? Я прижимаюсь к стене, позволяю себе расплакаться. На весах жизнь Эни, мои легкие болят, я задыхаюсь. Я вытираю глаза, пытаясь стереть максимум макияжа, насколько это возможно, чтобы быть похожей на семнадцатилетнюю девочку, которая напугана, одинока и безнадежна.

Только одно из этого ложь.

Я вытаскиваю заколку, слышу щелчок, дверь открывается. Действовать или притвориться мертвой? Действовать или притвориться мертвой?

Я прячу заколку, и ухожу в угол. Они будут готовы, осторожны, когда войдут. У меня есть еще один шанс. Я делаю гульку на голове, прижимаю колени к груди. Я рада, что плакала, это пошло мне на пользу.

Я пристально всматриваюсь своими большими, невинными глазами (они не знают о моих руках; мои глаза – лучшее оружие против них). Дверь открывается.

Та самая девушка с каштановыми волосами, чью машину я украла. И позади нее парень с щетиной. Коул. Слишком наигранная беспомощность. Я поднимаюсь, зажав руки в кулаки. Они обое проходят в комнату, у них нет оружия. Очень плохо. Коул слегка похрамывает (Мне интересно, куда попал мой нож; мне нравился этот нож).

— Привет, София. — У девушки приятный голос. Он добрый и осторожный, но она продолжает на меня странно смотреть, она не должна так смотреть. Она, должно быть, напугана или рассержена. Что с ней? Удивление? Сочувствие? Она хочет осознать.

— Мне надо в ванную комнату, — говорю я. — Прошлой ночью я перебрала. — Я делаю шаг вперед, начинаю трястись.

— Пожалуйста, стой там, где стоишь. — Его голос – нонсенс, а он – хмммм. Я не чувствую никакой опасности, как тогда. Сейчас он не представляет для меня угрозы. Интересно. По правде говоря, единственное, что меня заботит сейчас, так это Эни.

— Хорошо. — Я отхожу назад к стене, суживаю глаза на их обоих. — У меня мало времени. Где я? И где Джеймс?

— Мы оставили его на улице. — Коул увидел удивление на моем лице, — Он жив.

Значит, им нужен был не Джеймс, они охотились за мной.

— Благодаря Джеймсу мы нашли тебя, — заговорила женщина. — Мы увидели его в школе, и некоторое время следили за ним. А когда мы увидели его в клубе, то узнали и тебя, наконец-то мы нашли то, что искали. — Она останавливается, хмурит брови. — Тебя очень трудно увидеть.

Ну вот, просто отлично. Она, оказывается, ясновидящая. Я должна была знать. — Да ты просто талант.

— Кто ты? Мы знаем, что ты состоишь в школе Кейна. И то, что ты не хочешь там быть. А еще нам известно про твою сестру.

— Вы ничего не знаете о моей сестре, — огрызаюсь я.

Она продолжает: — Мы знаем, что вы попали в школу пять лет назад. Но мы не понимаем, почему ты попала туда. Я видела тебя. Пару раз. Просто вспышки, но было достаточно, чтобы понять, что ты особенная. Чем ты занимаешься?

— Вы имеете в виду, ясновидящая ли я, может, читаю мысли, или чувствую людей? Или лучше просто признать, что я мастер своего дела?

Я поднимаюсь, хватаю ее, вращаю вокруг Коула и меня, бросаю на землю и душу (не могу пошевелить рукой, так как сильно сдавила шею, я сделаю все, что угодно, чтобы защитить Эни), — Моя заколка не такая уж острая, но ее хватит, чтобы порезать ее. Она истечет кровью и умрет.

— Я в порядке, — говорит она. Она такая спокойная. Она начинает мне нравиться. Коул поднимает руки и делает шаг назад.

Я тяну нас к двери, оставляя ее тело между Коулом и мной, всегда между нами. — Я не хочу вредить тебе. Но моя сестра нуждается во мне. Если я не выйду отсюда, они убьют ее. Так что нам надо поторопиться.

— Ты здесь в безопасности. — Она замечательная лгунья. Ее пульс даже не участился. Она не паникует. Я начинаю понимать, что может она и не врет вовсе. — Я обещаю. Я наблюдаю за Эни. Я узнаю, если она будет в опасности. Я бы никогда не рисковала ей.

— Она не твоя забота и ответственность. Она под моей ответственностью. — Я вытаскиваю нас из двери, смотрю в коридор, по сторонам. Чисто. Пусто. Флуоресцентный свет. Я должна выбраться отсюда. — Где мы? Мы в Чикаго?

— Нет, мы в святом Луисе.

Клянусь. Это далеко. Но как только я выберусь отсюда, я смогу позвонить Джеймсу и сказать (он знает, должен знать, что я не хотела этого, это была не моя идея), а потом я напишу Адаму, и вернусь к Эни, она будет в безопасности, и больше никаких планов до тех пор, пока все не устаканится.

— София, — говорит она, когда мы продолжаем идти. Вдали какая-то маленькая коричневая дверь, к выходу на лестницу. Это место похоже на старый офис, но офисов здесь нет. — Я хочу помочь тебе.

— Я предпочитаю, чтобы мне помогали не таким образом, запихивая в фургон, закрывая в комнате непонятно где.

Она смеется. Почему она смеется? Она сумасшедшая. — Ты должна извинить нас за предостережение. После нашей последней встречи, мы подумали, что лучшая беседа пройдет в нормальном спокойном месте.

(Нормальное. Спокойное. Контроль. Контроль убил Клариссу).

(Хотя нет, Клариссу убил не контроль. Клариссу убила я).

— Ну и как сработало? — спрашиваю я. Я опять смотрю через плечо, Коул не следует за нами, плохо, я знаю, где бы он был, если бы последовал. Потом открывается дверь в лестничный проход, я опускаюсь к стене и держу заколку у шеи моей похитительницы.

И Адам – большая улыбка, серые глаза, нежные пальцы, благородный Адам, спасенный и спрятанный в Чикаго Адам – выходит к нам в коридор.

Он улыбается, когда видит меня – его первая реакция – улыбка, да что с ним такое? Я нахожусь в полном недоумении происходящего. Я не хочу, чтобы он видел меня такой, не хочу, чтобы он еще когда-либо видел мои руки.

— Фиа! — Он подходит ближе, и я напрягаюсь (я не хочу причинять ему вред, я никогда не хотела его смерти), потом он протягивает руки, и обнимает меня. И в моей голове нет криков, я не чувствую опасности.

Ох, Адам. Когда ты прекратишь все портить? И почему я позволяю тебе это?