Глава 25.3. Государственная пошлина 5 страница

В этой связи мы вспоминаем твердо установленный факт, что мотивы избега­ния, будучи однажды выученными, не поддаются угашению. Этот факт признают представители S— R-теорий30. Дается объяснение, что животное (или человек) «иг­рает наверняка», никогда не позволяя себе повторно оказаться в том положении, в котором оно получило болезненное повреждение (шок, ожог). «Обжегшийся на мо­локе — дует на воду». У всех нас есть обширный репертуар таких мотивов избега­ния, и нам нет нужды возвращаться к первому болезненному переживанию, чтобы поддерживать эти мотивы. Они длятся всю жизнь, не угасая.

Теперь давайте сделаем вывод. Если спустя какое-то время приобретенный ин­терес исчезает (угасает), то мы имеем дело не со случаем функциональной автоно­мии. Но многие случаи «отсроченного угасания» являются, по-видимому, постоянно отсроченными, и, следовательно, в них участвует функциональная автономия.

2. Самоподкрепляющийся контур. Обратная связь — привычный термин в со­временной неврологической теории. Он относится к тому факту, что исход ситуации (реакция) посылает обратные нервные импульсы в мозг. Эти обратные импульсы разряжаются на свободных нервных путях и, таким образом, служат поддержанию круговой (или слегка модифицированной) последовательности действия системы31. В качестве элементарного примера такого рефлекторного кольца мы уже упоминали младенческий лепет и другие повторяющиеся последовательности действий.

28 Miller N. Е. Learnable drives and reward // Handbook of experimental psychology / Ed. by S. S. Stevens. N. Y.: Wiley, 1951. Ch. 13.

29 Другие попытки приведены выше, в сноске 9.

30 Solomon R. L., Wynn L. С. Traumatic avoidance learning: the principles of anxiety conservation and partial irreversibility// Psychological Review. 1954. Vol. 61. P. 353-385.

31 См. выше сноски 14 и 17, а также: Chang H. Т. The repetitive discharge of corticothalamic reverberating circuits // Journal of Neurophysiology. 1950. Vol. 13. P. 235—257.

322 Структура и развитие личности

Мы не знаем, насколько постоянной может быть такая система. Мы только можем сказать, что поддержание себя — это базовое неврологическое свойство, ле­жащее в основании понятия функциональной автономии.

3. Частичное подкрепление. Было обнаружено, что деятельности, вознаграждае­мые иногда, оказываются более стойкими к затуханию, чем деятельности, вознаг­раждаемые всегда. В последнем случае прекращение подачи вознаграждения ведет к немедленной смерти деятельности.

Возьмем пример с животными. Голуби, которых кормят каждый раз, когда вклю­чается свет, очень скоро отвыкнут начинать клевать при включении света, если в те­чение какого-то времени не будут получать корм. Но если их иногда кормят, а иногда нет, привычка сохраняется. Давая такое нерегулярное подкрепление, Ферстер и Скин-нер обнаружили, что даже после того, как корм не дается, голуби клюют долго и

На уровне человека хороший пример являет азартная игра. Закоренелому игро­ку нужно выигрывать только время от времени. Его страсть поддерживается надеждой на выигрыш. Подобным же образом, фактор непредсказуемости улова может поддер­живать рвение рыбака.

В случае с голубями мы видим, что «нерегулярное подкрепление» предотвра­щает затухание, но удовлетворение влечения еще явно присутствует. В случаях игры и рыбалки, с другой стороны, не удовлетворяются никакие известные элементарные влечения. Оказывается, что цели более привлекательны, если их иногда достигают, а иногда — нет. Этот элемент «риска», конечно, очевиден во многих интересах зрелого возраста. Таким образом, наша «азартная игра» на ход поведения может влиять на формирование автономии.

4. Смесь нового и знакомого. Возможно, динамические эффекты частичного под­крепления могут быть частным случаем более общего принципа, изложенного Хеббом. Этот автор указывает, что самоподдерживающиеся интересы отражают озабоченность новым, когда оно смешано с уже знакомым33. Ученый зачарован новым в комбинации со знакомым; музыкант поглощен разбором новых и более сложных пьес в общих гра­ницах своих возможностей; ребенку нравится игрушка, соответствующая некоторым его ожиданиям, но не всем. Овладение искусством ходьбы — захватывающий мотив для ребенка пятнадцати месяцев, ибо он расширяет его способности. Навыки, кото­рыми уже овладели, лишены мотивационного характера. Именно привычка в процессе ее становления (превращение нового в знакомое) обеспечивает нейрофизиологичес­кую систему автономией.

Этот тип центрального мотивирующего состояния (хотя нам не известна его неврологическая природа) хорошо соответствует типу функциональной автономии, который мы называем «персеверация задания». Незавершенные задачи имеют свой­ство быть навязчиво принудительными (заметим, что некоторые из них никогда не решаются). Исследователи, ученые, искатели конечной религиозной истины ставят себе новые задачи внутри знакомых условий и преследуют свои цели до смерти. Мы раньше обращались к одной разновидности предпочтения знакомого (рутине), ко­торой отмечена значительная часть нашей мотивационной жизни. Не отрицая этот динамизм, быть может, стоит принять поправку Хебба: мотивирующий характер ру-

32 Ferster С. В., Skinner В. F. Schedules of reinforcement. N. Y.: Appleton-Century-Crofts, 1957.

33 Hebb D. O. The organization of behavior. N. Y: Wiley, 1949. P. 224-231; см. также сноску 14.

Трансформаиия мотивов 323

тины значительно увеличивается, если она содержит в себе усложняющий стресс новизны.

5. Главенство фильтров высокого уровня. Общепринятый неврологический прин­цип гласит, что организации более высокого уровня отбирают (отклоняют и пропус­кают) специфические реакции всех типов. Этот принцип сам по себе благоприятству­ет развитию функциональной автономии.

Это можно проиллюстрировать так. Мы допускаем, что влечение голода присутству­ет у нас с рождения до смерти. Оно не является функционально автономным. Однако в ходе жизни у нас развилось много специфических путей его канализации (мы будем есть эту пищу, но не ту), а также некоторые очень общие установки по отношению к чистоте, внешнему виду, качеству своего питания. У некоторых едоков развивается крайнее гурманство, у других — удивительно изысканный подход к еде. И теперь каж­дый раз при возникновении голода эти (явно приобретенные) стили активизируются и определенно контролируют и направляют манеру потребления пищи.

В вышеупомянутой критике функциональной автономии Миллер говорит о «ге­нерализации» и «подкреплении высокого уровня». Нам кажется уместным подумать об этих факторах как о «шлюзах», управляющих приобретением специфических привы­чек и реакций, а не как о подкреплении конкретных влечений. Ошибка S— Л-теории лежит в старомодном взгляде на нервную организацию как на сплетение множества специфических влечений и отдельных подкрепляемых привычек. Подобно тому, как физики перестали думать о природе как о сочетании единиц «сантиметр, грамм, се­кунда», так и современная нейропсихология поворачивается от подкрепляемых конк­ретных привычек к динамическому неврологическому полю, главенствующему над конкретными привычными реакциями.

В этой связи мы можем обратиться к генетической теории интеллекта Пиаже. Этот автор утверждает, что в течение жизни развиваются новые «схемы» высшего порядка, которые и начинают контролировать наше мышление. Он справедливо ут­верждает, что более старые схемы остаются как бы «спящими» и часто могут быть использованы вновь. Временами мы «регрессируем» к ним. Но в норме мы предпочи­таем работать с вновь приобретенными системами, а не с их предшественниками34.

6. Множественные механизмы. Сверхдетерминированность выживания — еще один принцип поведения млекопитающих: хороший способ адаптации поддержива­ется многими механизмами. Случись одному механизму потерпеть неудачу, останет­ся дюжина других, которые будут обеспечивать тот же результат. Природа не кладет все яйца в одну корзину. Следовательно, весьма возможно, что функциональная ав­тономия может существовать благодаря и с помощью всех и каждого из тех принци­пов, на которые мы обратили внимание, а также дополнительных принципов, к которым мы теперь обратимся.

Философия роста: критический вопрос. Прежде чем продолжить наши попытки рассказать, «как образуется функциональная автономия», сделаем паузу и рассмот­рим самый главный вопрос всей психологической теории: вопрос о природе человека.

Расхожая точка зрения говорит нам примерно следующее: человек — это жи­вотное, стремящееся к равновесию. Он состоит из очень многих не согласующихся между собой влечений. Каждое из них само по себе стремится к снижению напряже­ния. Когда обнаруживается некоторый конкретный способ успешного приспособле-

* PiagetJ. The psychology of intelligence. (Transl.) London: Routledge & Kegan Paul, 1950.

324 Структура и развитие личности

ния (то есть когда действие вознаграждается), оно усваивается. Таким образом, чело­век есть сплетение подкрепленных способов реагирования.

Но мы замечаем, что на этом портрете человека отдельные сегменты его су­ществования изображены так, будто они самодостаточны. Мы говорим: «вознаграж­дается активность», а не «вознаграждается человек». Мы говорим: «удовлетворяется влечение», а не «удовлетворяется человек». Мы относимся к каждой системе как к отдельной и не рассматриваем функционирование жизни как целого.

Этот взгляд на человека мы назвали гомеостатической теорией35. Понятие го-меостаза относится к поддержанию или восстановлению «устойчивых состояний» в организме. Поддержание равновесия среди желез внутренней секреции, метаболичес­ких систем, биологических влечений и потребностей — это столь тонкое и высокое искусство, что Кеннон говорит о нем как о «мудрости тела»36. Но в лучшем случае эта мудрость ведет к обслуживанию существующего порядка.

Многие психологи не видят в человеческой личности ничего сверх этого ба­зового закона. Но сформулировавший его Кеннон не считал, что он объясняет все человеческое поведение. Он писал: «Наряду с существенными потребностями, удов­летворяемыми с помощью гомеостаза, может существовать и тяга к бесценному несущественному»37.

Другими словами, в жизни человек хочет значительно большего, чем здоровое биологическое равновесие и удовлетворение влечений. Приходя домой с работы, ус­талый и голодный человек хочет пищи и отдыха. Но когда он подзаправился и вос­становился, что тогда? Если он здоров, он хочет новой деятельности, обращается к своему хобби, читает увлекательную книгу или выходит вечером в общество.

То, что Кеннон называет «бесценным несущественным» жизни — самая замет­ная черта человеческой личности, если только болезнь или полное отсутствие средств не сведут нас к чистому влечению, гомеостатичному, ищущему равновесия уровню существования. Не отрицая истину гомеостаза, мы нуждаемся в жизненно важном дополнении к нему, если собираемся объяснить человеческую мотивацию.

Проприативные соображения. Возвращаясь к функциональной автономии, мы теперь готовы утверждать, что вдобавок к квазимеханическому рассмотрению, пред­ложенному выше в качестве частичного объяснения, нам нужны по меньшей мере три дополнительных принципа, тесно связанных с проприативными функциями лич­ности. Взятые вместе, они равносильны утверждению, что функциональная автоно­мия образуется потому, что она является сущностью или сердцевиной целенаправ­ленной природы человека.

1. Принцип организации уровня энергии. Рассмотрим человека, который после хо­рошего обеда и отдыха оглядывается в поисках новых миров для завоевания. Подобно всем здоровым людям, он должен что-то делать со своей энергией. Если его рутин­ные мотивы (выживания и удовлетворения влечения) не поглощают все его силы, он будет вынужден «изобретать мотивы». Здоровая женщина, достигшая средних лет и больше не занятая заботой о детях, будет жадно искать, «чем заняться». Такая жен­щина будет чувствовать себя несчастной, пока у нее не появятся новые интересы — к политике, социальной службе, искусству, учебе или к каким-то подобным целям.

35 См.: Stagner R. Homeostasis as a unifying concept in personality theory // Psychological Review. 1951. Vol. 58. P. 5—17; Mowrer O. H. A cognitive theory of dynamics. Review of R. S. Woodworth «Dynamics of behavior» // Contemporary Psychology. 1959. Vol. 4. P. 129-133.

36 Cannon W. B. The wisdom of the body. N. Y.: Norton, 1932.

37 Ibidem. P. 323.

Трансформаиия мотивов 325

Эта линия мышления не объясняет, как возникает конкретный мотив, но она дает нам важный базовый план для теории приобретенных мотивов. Должны суще­ствовать мотивы, потребляющие доступную энергию человека. Если существующих мотивов недостаточно, развиваются новые. Если у бездельничающего подростка нет конструктивных интересов, занимающих его время, он легко переходит к бунту, ван­дализму или преступлению, чтобы дать выход своей энергии.

Мы говорим: природа человека такова, что новые мотивы должны вырастать в здоровой жизни в дополнение к гомеостатическим мотивам, которых явно недо­статочно.

2. Принцип мастерства и компетентности. Здесь мы ссылаемся на обсуждение мотивационных теорий, постулирующих «изменяющиеся энергии». Некоторые из них полагают, что базовым побуждением в жизни является мастерство («первичность по­ведения»), которое в разных возрастах принимает разные новые формы. С этим сход­ны принципы «компетентности» или «адекватности», а также «мотивы роста» и «са­моактуализация». Короче говоря, многие теории личности убеждены, что движущая сила человеческой жизни лежит не столько в удовлетворении первичных влечений и их производных, сколько в осуществлении трансакций сверх этого минимального уровня существования.

Прослеживая развитие зрелых мотивов, Шарлотта Бюлер указывает на обычно встречаемую последовательность. Во-первых, новые и странные объекты вызывают тревогу (ребенок может быть напуган щелчком выключателя электрической лампы; взрослый может испытывать дезориентацию и тревогу в новом незнакомом городе). Однако вскоре приходит нормальное избавление от тревоги. Затем возникает «потреб­ность знать и контролировать» новый и «опасный» объект или ситуацию. Наконец, наступает конструктивное его использование, позволяющее индивидууму расширить свой прежний диапазон компетентности и контроля. «Другими словами, индивид продвигается от своего приспособления к окружению к приспособлению окружения к себе»38.

Таким образом, ясно, что многие авторы отрицают «реактивную» точку зрения на человека. У человека есть энергия для использования, пробивающая путь за преде­лы потребности реагировать. Прежде всего, у него есть расширяющийся образ себя (концепция того, чем он хотел бы быть), и достижение этой цели во многом или даже в основном направляет его поведение.

3. Принцип проприативного структурирования. Концепция функциональной ав­тономии не означает, что в зрелом паттерне каждый мотив автономен от любого дру­гого; она также не означает, что мотивы разлетаются как множество независимых движущих сил вне зависимости от структуры проприума. За исключением определен­ных изолированных персеверативных систем, функционально автономные мотивы являются высоко проприативными, то есть прочно коренящимися в Я. По сути, они составляют значительную часть Я {см. главу 6).

Таким образом, важная часть нашего ответа на вопрос о том, как образуется функциональная автономия, состоит в том, что этого требует структура Я человека. Молодой человек намеревается стать врачом, человеком мира, политиком или от­шельником. Ни одна из этих амбиций не является врожденной. Все это приобретен­ные интересы. Мы утверждаем, что они существуют сейчас не вследствие отдаленно-

38 Buhler Ch. Maturation and motivation // Dialectica. 1951. Vol. 5. P. 312-361.

326 Структура и развитие личности

го подкрепления. Скорее они существуют потому, что постепенно формирующемуся образу J7 требуется именно этот конкретный мотивационный фокус.

Должны ли мы далее сказать, что именно существование Я объясняет функцио­нальную автономию? Этот ответ опасен, так как он подразумевает, что мистический внутренний агент (душа) в конечном счете придает форму динамическим силам жиз­ни. Мы уже высказали сильное неприятие сомнительной процедуры поиска объясне­ний в терминах отдельного Я.

Мы предпочитаем говорить, что сущностная природа человека такова, что подталкивает к относительной унификации жизни (никогда полностью не достигае­мой). В этой тенденции к унификации мы можем распознать много центральных пси­хологических черт. Среди них — поиск человеком ответов на «трагическую триаду» проблем: страдание, вина, смерть. Мы видим также его усилия установить связь со своими ближними и с миром в целом. Мы видим, что он пытается открыть свое особое место в мире, установить свою «идентичность». Как следствие этого поиска (который и есть сама суть человеческой природы) мы отмечаем, что поведение че­ловека в большой степени проактивно, интенционально и уникально для него. В этот тотальный процесс включено чувство самости (образ Я). Однако порождает его не Я (как отдельный субъект). Самость есть отражение этого фундаментального процесса становления.

С этой точки зрения функциональная автономия — это просто способ ут­верждения, что мотивы человека меняются и развиваются в течение жизни, пото­му что это заключено в природе человека. Только теоретикам, преданным реак­тивной, гомеостатической, квазизакрытой модели человека, оказывается трудно с этим согласиться.

Травматические трансформаиии

Изменения мотивов обычно так постепенны, что нельзя сказать, где исчезает один и появляется другой. Любовь к музыке ради нее самой может лишь постепенно заменить прилежные занятия; религиозное стремление может медленно развиться из религиозной рутины; забота о других может шаг за шагом сменять детский эгоцент­ризм. Изменения могут действовать так же постепенно, как прилив, поднимающий сидящее на мели судно, пока вдруг оно не окажется на плаву.

Но некоторые трансформации происходят внезапно и имеют далеко идущие последствия. Жизнь может быть перевернута одним решающим событием: обращение святого Павла или Толстого, итальянское путешествие Гёте, заражение Ницше от проститутки. Такие травматические трансформации составляют особый пример функ­циональной автономии.

Травматические изменения могут относиться либо к персеверативному типу функциональной автономии, либо к проприативному типу. Рассмотрим вкратце оба типа.

Персеверативные травмы. Мы отметили, что мотивы избегания никогда не уга­сают. Обжегшийся ребенок боится огня навсегда. Если страх необычайно глубок и на­вязчив, мы говорим о фобии. У многих людей есть иррациональные, но неискорени­мые страхи такого типа.

Ребенка младше трех лет так ужаснул несущийся локомотив, когда он ненадолго отдалился от матери, что над всей его жизнью господствовал страх потери безопасно­сти. Став взрослым, он мог отдаляться от своего дома не больше чем на несколько

Трансформаиия мотивов 327

кварталов. С возрастом ситуация ухудшалась. В конце концов этот страдалец (он рабо­тал учителем) был вынужден проводить занятия со студентами колледжа у себя дома39.

Дэвид Леви, детский психиатр, пишет, что «отягощенные тревогой события, согласно моим записям, часто происходят в течение первых двух лет жизни»40. Дети, которые еще не могут понимать или контролировать свое окружение, находятся во власти пугающих событий. Хирургическая операция, случаи, когда дети «теряются» на улице города, грозовые молнии, необдуманные отвергающие действия со сторо­ны родителей, переезд в новое окружение, смерть в семье — все эти и другие специ­фические события могут раз и навсегда устанавливать фобические тенденции, воз­можно, с любопытными ритуалами безопасности со стороны ребенка. И эти системы могут продолжать существовать годами, иногда всю жизнь. Некоторые психиатры (на­пример, О. Ранк) утверждали, что травма рождения — это катастрофическое собы­тие, которое, вероятно, оставляет постоянный шрам на каждом смертном. Можно, однако, усомниться, обладает ли нервная система при рождении достаточной зрело­стью, чтобы надолго запечатлеть событие рождения.

Как бы то ни было, разумно согласиться с Леви в том, что в довербальный пе­риод жизни ребенок особенно чувствителен к потрясениям, которые он не может ни понять, ни обсудить, ни рационально пережить. Появление нового малыша с вытека­ющим отсюда чувством ревности, раннее переживание тяжелой утраты или переход в приемную семью — это все готовые поводы для травматических переживаний.

Когда в возрасте примерно шести лет ребенок покидает домашнее убежище и попадает в обстановку школы и площадки для игр, его ждут новые переживания по поводу собственных неудач и насмешек окружения. Особенно может страдать от бес­пощадных насмешек других детей хромой ребенок или ребенок с каким-то заметным шрамом (или принадлежащий к группе меньшинств). Такие травмы имеют длитель­ное влияние. Чувствительный ребенок может расти постоянно больным, или у него возникает чувство неполноценности, которое продолжается всю жизнь, даже если он достигает в последующие годы оглушительного успеха. Это все примеры «персевера-тивной функциональной автономии», вызванной острыми «психологическими рана­ми», причиненными определенными, поддающимися датировке событиями.

В жизни американского мальчика особенно важен пубертатный период, когда он должен начать двигаться по восходящей лестнице возмужания. Он должен пре­одолеть критический «барьер маменькиного сынка». Быть может, драка на кулаках, состязание по ходьбе, взрослая стрижка или какой-то отважный поступок помогут ему достичь цели. Если это произойдет, то перед ним откроется жизнь «нормально­го мальчика». Если барьер не был успешно преодолен, может произойти радикаль­ное изменение в жизни, начнут развиваться новые виды компенсации, новый об­раз Я.

Вскоре возникают новые требования от группы сверстников, включая взаи­моотношения с противоположным полом. Развиваются религиозные интересы. Пе­реживания успеха и неудачи, угрызений совести и вины, обращения, детской люб-

39 Leonard W. E. The locomotive God. N. Y.: Appleton-Century-Crofts, 1927. Эта автобиография отличается литературными достоинствами и психологической привлекательностьтю. О персевера-тивных неврозах у животных см.: Masserman J. H. Behavior and neurosis. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1943.

40 Levy D. M. On evaluating the «specific event» as a source of anxiety // Anxiety / Ed. by P. H. Hock, J. Zubin. N. Y.: Grane & Stratton, 1950.

328 Структура и развитие личности

ви могут быть крайне важны. Это новые миры, которые надо завоевать, экзамены в колледже, которые надо сдать, профессия, которую надо выбрать, средства к суще­ствованию, которые надо заработать. На всех этих критических стадиях возможна встреча с травматическим переживанием.

Во взрослые годы шок, вызванный неудачей в бизнесе, болезнью, тяжелой утратой, также может привести к быстрым и глубоким изменениям. Однако, как пра­вило, после тридцати лет личность гораздо меньше подвержена внезапным потрясе­ниям, чем до этого возраста. Больше всего критических и резких перемен происходит в подростковом возрасте.

Не надо думать, что все изменения в жизни отмечены какими-то травмами. Напротив, в большинстве случаев жизнь меняется постепенно, хотя все люди могут указать на живые и впечатляющие эмоциональные переживания. На самом деле, не­возможно провести резкую границу между травматической и постепенной трансфор­мацией.

В одной группе автобиографий, собранных у студентов колледжа, оказалось, что более 10 % описали отчетливо травматические события, внезапно трансформиро­вавшие большую область их личности. На прямой вопрос 48 % заявили, что у них имелись необычные впечатляющие эмоциональные переживания, но в редких случа­ях они приводили к внезапной переориентации жизни.

Собственные травмы. Как мы отметили, отдельное волнующее событие может создать некоторую доминирующую персеверативную систему (фобию, отвращение, ритуал). Но такие события могут также положить начало смещению центра образа Я и тем самым повлиять на эволюцию функционально автономных проприативных со­стояний. Некоторые травмы просто замораживают страхи и ограничивают рост, дру­гие меняют направление развития.

Антрополог Рут Бенедикт рассказывала, что ее отец умер, когда ей было всего лишь два года. Каким-то образом, несмотря на горе, трагическая сцена у гроба отца дала ей впечатление, что мир смерти — мирный и красивый. Позже, в возрасте шести лет, она рассматривала свое потайное место в стоге сена как свою «могилу». Она пи­шет: «... Меня озарило — я поняла, что всегда и без проблем могу быть сама с собой, и что если я никому не расскажу о вещах, которые для меня важны, никто не сможет отнять их у меня. Я думаю, это было фундаментальным знанием, которым я жила до тридцати пяти лет...»41.

Из этих эпизодов двух- и шестилетнего возраста Рут Бенедикт выковала свой стиль жизни на много лет. Следующие два эпизода имеют дело с травматическими переживаниями в школе и колледже.

Женщина, которой сейчас шестьдесят лет, прослеживает свою неизменную пре­данность поэзии в значительной степени до эпизода на уроках по Вергилию в средней школе. Она выполняла обычный перевод, трудный и скучный. Учитель, в сотый раз пытаясь придать смысл задаче, спросил, как отрывок был бы выражен в Библии. К счастью, она уловила ссылку и сказала: «Склони твое ухо к моей мольбе». И именно в этот момент ее буквально озарило необыкновенно сильное переживание красоты по­эзии. Это чувство к поэзии она пронесла через всю жизнь.

Некий новичок в колледже, пришедший из семьи с низкой культурой, высоко­мерно презирал всяческую интеллектуальную деятельность. Он был плохо подготов­лен к колледжу, непривычен к учебе и чудовищно безграмотен. Особые трудности у

41 Цит. по: An anthropologist at work / Ed. by M. Mead. N. Y.: Basic Books, 1959. P. 102.

Трансформаиия мотивов 329

него были в курсе английского сочинения. Однажды, когда преподаватель в очередной раз устало бранил его, мальчик в очередной раз огрызнулся: «Я не люблю английс­кий, никогда не любил и никогда не полюблю». Но настойчивый учитель скучающим тоном сказал: «Сейчас я говорю не об английском, а о твоей жизни». Эффект был совершенно ошеломляющим. Удар каким-то образом попал в цель. Парень не только изменил свою манеру поведения, но увлекся предметом, получил высокие оценки, вступил в общество «Фи Бета Каппа» и в конце концов стал учителем английского.

Нет нужды говорить, что принятие и использование таких травматических пе­реживаний должно быть как-то подготовлено. Происходит, по-видимому, то, что старые материалы в личности внезапно перегруппировываются и обретают новое значение. Уильям Джеймс говорил об эффективных религиозных обращениях как об «изменении центра» жизни. Это понятие хорошо описывает то, что, наверное, про­исходит во всех случаях травматических трансформаций.

Резюме

В этой длинной главе много о чем говорилось. Утверждалось, что простая гоме-остатическая теория мотивации неадекватна. Утверждалось также, что мы не можем понять роль, которую играют взрослые мотивы, просто проследив их назад до их про­исхождения в детстве. Различия между юными и взрослыми мотивами громадны.

Явление трансформации мы называем функциональной автономией. Это понятие относится к любой приобретенной системе мотивации, напряжения в которой отли­чаются по своей природе от тех, из которых развилась эта приобретенная система.

Некоторые функционально автономные системы являются персеверативными, то есть локальными самоподдерживающимися системами; однако другие имеют от­ношение к центральным тенденциям жизни и должны рассматриваться в контексте развития проприума, как характеристики самой природы человека. Таким образом, в функциональной автономии участвуют как квазимеханические, так и проприатив-ные функции. Большинство трансформаций происходит постепенно, но некоторые внезапны и травматичны.

Глава 12. Зрелая личность

Предлагаемые критерии зрелости — Расширение чувства Я — Теплота в от­ношении к другим — Эмоциональная безопасность (принятие себя) — Реа­листическое восприятие, умения и задачи — Самообъективация: понимание и юмор — Единая философия жизни — Психотерапия — Замечания о ста­рении — Резюме

Длинный обзор развития самости, мотивации, когнитивных стилей в конце концов приводит нас к решающему вопросу: как выглядит зрелая личность!

Мы не можем ответить на этот вопрос, пользуясь только психологическими понятиями. Чтобы оценить человека как психически здорового, разумного, зрелого, надо знать, что такое здоровье, разумность и зрелость. Одна психология не может ответить нам. Здесь в определенной степени присутствуют этические суждения.

Когда Фрейда спросили: «На что должен быть способен нормальный человек?» — он ответил: «Он должен быть способен любить и работать». Мы согласны с этим ут­верждением, но спрашиваем: «Все ли это, на что должен быть способен нормальный человек?» Другой врач, Ричард Кэбот, удвоил перечень: работать, любить, играть и молиться. Это те деятельности, которыми живет здоровый человек1. Наше предпочте­ние того или другого перечня имеет этические основания, а не базируется на научном факте. Одна наука никогда не может сказать нам, что является разумным, здоровым или хорошим.

У разных народов имеются довольно разные концепции здоровья. В некоторых культурах единственно «разумным» считается тот, кто до полного самозабвения сле­дует традициям племени и служит укреплению его благосостояния. Стандарт запад­ного мира акцентирует индивидуальность, реализацию собственных, личных воз­можностей человека.

К счастью, западные культуры имеют в значительной мере согласованные пред­ставления относительно норм разумности, здоровья или зрелости (мы будем исполь­зовать эти понятия как взаимозаменяемые). В этой главе мы исследуем и проясним эти общие основания согласия. Но сначала сделаем четыре предварительных замечания.