ОБРАЗОВАНИЕ СТОИМОСТИ

Теория денег и торговли отвечает на вопрос, как в ходе обменов цены могут характеризовать вещи, как в сфере, бо­гатств деньги могут устанавливать систему знаков и обозначе­ния? Теория стоимости, обследуя как бы в глубине и по вер­тикали горизонтальную плоскость бесконечных обменов, отве­чает на вопрос, который пересекается с вопросом о том, по­чему есть такие вещи, которые люди стремятся обменять, по­чему одни стоят больше, чем другие, почему некоторые из них, будучи бесполезными, обладают высокой стоимостью, в то время как другие, будучи необходимыми, не стоят ничего? Таким образом, речь идет уже не о познании механизма, согласно которому богатства могут представляться среди себе подобных (посредством того универсально представленного бо­гатства, каким является драгоценный металл), а о выяснении того, почему объекты желания и потребности должны быть представлены, каким образом определяется стоимость вещи и почему можно утверждать, что она стоит столько-то или столько.

Для классического мышления «стоить» означает прежде всего стоить что-то, быть в состоянии замещать это «что-то» в процессе обмена. Деньги были изобретены, цены устанавли­ваются и изменяются лишь в той мере, в какой существует этот обмен. Но обмен только по видимости является простым фено-

меном. Действительно, обмен совершается лишь при условии, что каждый из двух партнеров признает стоимость того, чем владеет другой. Следовательно, с одной стороны, эти способ­ные к обмену вещи вместе с присущими им стоимостями должны существовать сначала в руках каждого для того, что­бы, наконец, осуществилась их двойная уступка и двойное при­обретение. Но, с другой стороны, то, что каждый ест и пьет, то, в чем он нуждается для поддержания своей жизни, не имеет стоимости постольку, поскольку он этого не уступает; подобно этому лишено стоимости и то, в чем каждый не испытывает нужды постольку, поскольку он не пользуется этой вещью, что­бы приобрести другую, в которой он нуждается. Иначе говоря, для того чтобы одна вещь могла представлять другую в обме­не, необходимо, чтобы они предварительно обладали стоимо­стью; но тем не менее стоимость существует лишь внутри пред­ставления (действительного или возможного), то есть внутри обмена или способности к обмену. Отсюда следуют две возмож­ные интерпретации: одна рассматривает стоимость в самом акте обмена в точке пересечения отданного и полученного, а другая считает ее предшествующей обмену в качестве его первого условия. Первая интерпретация соответствует тому ана­лизу, который размещает и замыкает всю сущность языка внутри предложения; вторая — анализу, который эту же самую сущность языка находит в первичных обозначениях — в языке действия или языке корней. Действительно, в первом случае язык оказывается возможным в обеспечиваемом глаголом опре­делении, то есть гарантируется таким элементом языка, кото­рый, скрываясь за всеми словами, соотносит их между собой; глагол, полагая все слова языка возможными, исходя из их про­позициональной связи, соответствует обмену, полагающему в качестве изначального акта стоимость обмениваемых вещей и цену, за которую их уступают. В другой форме анализа язык рассматривается укорененным вне его самого, как бы в при­роде или в сходствах вещей; причем корень, первый крик, по­рождающий слова даже до рождения самого языка, соответст­вует непосредственному образованию стоимости до обмена и взаимных действий потребности.

Но для грамматики эти две формы анализа — исходящего либо из предложения, либо из корней — являются совершенно различными, потому что грамматика имеет дело с языком, то есть с системой представлений, предназначенной одновременно и обозначать, и выносить суждение, или же имеющей отноше­ние сразу и к объекту, и к истине. В сфере экономики этого различия не существует, так как для желания отношение к его объекту и утверждение, что он является желательным, пред­ставляют собой совершенно одно и то же; обозначать — зна­чит уже устанавливать связь. Таким образом, там, где грамма­тика располагала двумя отделенными, но пригнанными друг

к другу теоретическими сегментами, образуя прежде всего ана­лиз предложения (или суждения), потом анализ обозначения (жеста или корня), там экономия знает лишь один-единствен­ный теоретический сегмент, который, однако, дает возможность осуществлять две противоположные интерпретации. Одна ин­терпретация анализирует стоимость, исходя из обмена объек­тов потребности — полезных объектов; другая — исходя из об­разования и возникновения объектов, обмен которыми опре­делит затем стоимость, то есть исходя из неисчерпаемости природы. Как считают, эти две интерпретации разделяет извест­ный нам спорный вопрос: он разделяет то, что называют «пси­хологической теорией» Кондильяка, Галиани, Гралена, и тео­рию физиократов (Кенэ с его школой). Движение физиокра­тов, несомненно, не имеет того значения, которое ему было приписано экономистами в начале XIX века, когда они усмат­ривали в нем формирование основ политической экономии, но было бы столь же ошибочным приписывать эту роль, как это делали маргиналисты, «психологической школе». Между этими двумя способами анализа нет никаких других различий, кроме различия в исходной точке и направлении, выбранный для охвата в обоих случаях одной и той же сети необходимых связей.

Согласно физиократам, возможность обмена необходима для того, чтобы имелись стоимости и богатства: то есть необ­ходимо иметь в своем распоряжении излишек продуктов, в ко­торых нуждается другой. Плод, который я хочу съесть, кото­рый я срываю и ем, это благо, предоставленное мне природой; богатство будет иметься лишь в том случае, если плодов на моем дереве достаточного много, чтобы превысить возможности моего аппетита. К тому же необходимо, чтобы другой испыты­вал голод и просил плоды у меня. «Воздух, которым мы ды­шим, — говорит Кенэ, — воду, которую мы черпаем в реке, и все другие блага и богатства, находящиеся в изобилии и предоставленные всем людям, исключены из торговых отноше­ний: это блага, но не богатства»¹. Обмену предшествует лишь та — изобильная или редкая — реальность, которую доставляет природа; лишь запрос одного и отказ другого в силах вызвать появление стоимостей. Итак, цель обменов состоит в распре­делении излишков таким образом, чтобы они распределялись среди тех, кто испытывает нужду. Следовательно, они являются «богатствами» лишь временно, пока, присутствуя у одних и от­сутствуя у других, они начинают и проходят путь, который, приводя их к потребителям, восстанавливает их изначальную природу благ. «Цель обмена, — говорит Мерсье де Ла Ривьер, — есть пользование, потребление, так что торговлю можно в це-

¹ Quesnay. Article "Hommes" (цит. по: Daire. Les Physiocrates, p. 42).

лом определить как обмен полезных вещей, приводящий к их распределению среди их потребителей» ¹. Таким образом, это образование стоимости посредством торговли² не может проис­ходить без изъятия благ: действительно, торговля перемещает вещи, включает издержки перевозки, хранения, преобразова­ния, продажи³; короче говоря, нужно затратить определенное количество благ для того, чтобы сами блага были превращены в богатства. Только лишь та торговля, которая не стоила бы ничего, была бы чистым и простым обменом; блага являются богатствами и стоимостями здесь лишь в мгновенном акте, в момент обмена: «Если бы обмен мог совершаться непосред­ственно и без издержек, то не было бы ничего более благопри­ятного для обоих партнеров; сильно ошибаются, когда прини­мают за саму торговлю промежуточные операции, обслужива­ющие торговлю»⁴. Физиократы признают лишь вещественную реальность благ; таким образом, образование в обмене стои­мости становится дорогостоящим процессом и приводит к уменьшению существующих благ. Образовать стоимость, сле­довательно, не означает удовлетворить самые многочисленные потребности, а означает пожертвовать одними благами ради их обмена на другие. Стоимости образуют отрицательный мо­мент благ.

Но откуда проистекает возможность образования стои­мости? Каков источник этого излишка, позволяющего благам превращаться в богатства, не поглощаясь и не исчезая при этом в ходе последовательных обменов и обращения? Как слу­чается то, что издержки этого беспрестанного образования стоимости не истощают благ, имеющихся в распоряжении людей?

Может ли торговля найти в себе самой это необходимое дополнение? Конечно, нет, так как предполагается обмен стои­мости на стоимость согласно максимально возможному равен­ству. «Чтобы много получить, надо много отдать, и чтобы мно­го отдать, нужно много получить. Вот все искусство торговли. По своей природе торговля заставляет обменивать множество вещей лишь равной стоимости»⁵. Естественно, что товар, при­бывая на отдаленный рынок, может обмениваться по более высокой цене, чем та, по которой он обменивался у себя, но это возрастание отвечает действительным издержкам его пере-

¹ Mercier de la Rivière. L'Ordre naturel et essentiel des so­ciétés politiques (цит. по: Daire. Les Physiocrates, p. 709).

² «Рассматриваемые как реализуемые в торговле богатства — зерно, же­лезо, купорос, алмаз — в равной мере являются богатствами, стоимость которых заключается лишь в цене» (Quesnау. Art. "Hommes", loc. cit., p. 138).

³ Dupont de Nemours. Réponse demandée, p. 16.

⁴ Saint-Péravy. Journal d'agriculture, déc. 1765.

⁵ Id., ibid.

возки; если он ничего не теряет вследствие этого, то это озна­чает, что остающийся на месте товар, на который он был обме­нен, потерял эти издержки перевозки в своей собственной цене. Как бы ни гоняли товары с одного конца света на другой, «из­держки обмена» всегда вычитаются из обмениваемых благ. Этот излишек производится не торговлей: его существование необходимо, чтобы торговля была возможной.

Также и промышленность не может возместить издержки образования стоимости. Действительно, продукты мануфактур могут поступать в продажу согласно двум механизмам. Если цены являются свободными, конкуренция стремится понизить их так, что за исключением исходного сырья, они в точности соответствуют труду рабочего, преобразующего это сырье; со­гласно определению Кантильона, эта плата отвечает поддержа­нию жизни рабочего в течение того времени, когда он рабо­тает; конечно, нужно еще прибавить поддержание жизни и прибыли самого предпринимателя, но, как бы то ни было, воз­растание стоимости благодаря мануфактуре представляет по­требление тех, кого она оплачивает. Для изготовления богатств необходимо пожертвовать благами: «ремесленник столько же растрачивает на поддержание жизни, сколько он производит своим трудом»¹. Если имеется монопольная цена, то рыноч­ные цены могут значительно возрасти. Но это происходит не потому, что будто бы труд рабочих оплачивается лучше: кон­куренция между ними удерживает их заработки на минималь­ном прожиточном уровне². Что же касается прибылей пред­принимателей, то верно, что монопольные цены увеличивают их в той мере, в какой возрастает стоимость продуктов, выне­сенных на рынок. Но это возрастание есть не что иное, как пропорциональное уменьшение меновой стоимости других то­варов: «все эти предприниматели делают состояния только потому, что другие состояния тратятся»³. Кажется, что про­мышленность увеличивает стоимости; действительно, она изы­мает из самого обмена цену поддержания жизни одного или многих. Стоимость образуется и возрастает благодаря не про­изводству, а потреблению. Каким бы это потребление ни было, будь то потребление рабочего, обеспечивающего свое существо­вание, предпринимателя, извлекающего прибыли, или бездель­ника, делающего покупки: «рост продажной стоимости, обус­ловленный бедным классом, является результатом расходов рабочего, но не его труда, так как расходы праздного, нерабо­тающего человека приводят в этом отношении к тому же са­мому результату»⁴. Стоимость возникает лишь там, где исчез-

¹ Maximes de gouvernement (цит. по: Daire, op. cit., p. 289).

² Turgot. Réflexions sur la formation des richesses, § 6.

³ Maximes de gouvernement, op. cit., ibid.

⁴ Mirabeau. Philosophie rurale, p. 56.

ли блага, причем труд функционирует как трата: он образует стоимость средств к существованию, которые он сам израсхо­довал.

Это верно и по отношению к самому сельскохозяйственно­му труду. Положение работника, который пашет, не отличается от положения ткача или транспортного рабочего; он лишь «одно из орудий труда или обработки»¹ — орудие, нуждаю­щееся в средствах к существованию и изымающее их из про­дуктов земли. Как и во всех других случаях, оплата земле­дельческого труда имеет тенденцию в точности соответствовать этим средствам к существованию. Тем не менее имеется одна привилегия, но не экономическая, касающаяся системы обме­нов, а физическая, касающаяся производства благ: именно земля, когда она обрабатывается, доставляет какое-то количе­ство средств к существованию, возможно намного превосходя­щее то, которое необходимо работнику. Как оплаченный труд, труд земледельца является в той же мере негативным и доро­гостоящим, что и труд рабочих мануфактуры, но в качестве «физического обмена» с природой² он вызывает у нее безгра­ничное плодородие. И если верно, что это изобильное плодоро­дие оплачено заблаговременно ценой труда, семян, корма для животных, то хорошо известно, что впоследствии найдут ко­лос там, где посеяли одно зерно; и стада «тучнеют каждый день даже во время их отдыха, чего нельзя сказать о рулоне шелка или шерсти, находящемся в магазине»³. Земледелие — это единственная область, в которой возрастание стоимости благо­даря производству неэквивалентно расходам по содержанию производителя. Это обусловлено тем, что здесь, по правде го­воря, имеется незримый производитель, не нуждающийся ни в какой оплате. Именно с ним земледелец сам, не ведая того, находится в связи; и в то время как работник столько же по­требляет, сколько и производит, этот же самый труд благодаря достоинству его Сотворца производит все блага, из которых будет оплачиваться образование стоимостей: «земледелие — это мануфактура божественного происхождения, в которой производитель имеет в качестве компаньона Творца природы, самого Производителя всех благ и всех богатств»⁴.

Понятно то теоретическое и практическое значение, кото­рое придавалось физиократами земельной ренте, а не земле­дельческому труду. Ибо именно этот труд оплачивается по­треблением, в то время как земельная рента представляет, или должна представлять, избыточный продукт: количество благ, доставляемое природой, превышает количество средств к суще-

¹ Id., Ibid., p. 8.

² Dupont de Nemours. Journal agricole, mai, 1766.

³ Mirabeau. Philosophie rurale, p. 37.

⁴ Id., ibid., p. 33.

ствованию, которые она обеспечивает работнику, и вознагра­ждение, которое она сама требует для непрерывного производ­ства. Именно эта рента позволяет превращать блага в стои­мости или в богатства. Она доставляет то, чем оплачиваются все другие работы и все потребления, которые ему соответст­вуют. Отсюда вытекают две основные заботы: дать в ее распо­ряжение значительное количество денег для того, чтобы она могла питать труд, торговлю, промышленность; наблюдать за тем, чтобы часть прибыли, которая должна вернуться к земле, позволив ей производить в дальнейшем, надежно сохранялась. Следовательно, экономическая и политическая программа фи­зиократов со всей необходимостью предполагала рост сельско­хозяйственных цен, но не заработков тех, кто обрабатывает землю; изымание всех налогов из самой земельной ренты; от­мену монопольных цен и всех торговых привилегий (с тем, что­бы промышленность и торговля, контролируемые конкуренцией, строго поддерживали справедливую цену); значительное воз­вращение денег в земледелие для необходимого авансирования будущих урожаев.

Вся система обменов, все дорогостоящее образование стои­мостей соотносится с этим неэквивалентным, радикальным и примитивным обменом, устанавливающимся между затратами собственника и щедростью природы. Только этот обмен явля­ется абсолютно прибыльным, и именно за счет этой чистой при­были могут быть оплачены издержки, необходимые для каж­дого обмена, следовательно, для возникновения каждого эле­мента богатства. Было бы неправильно говорить, что природа спонтанно производит стоимости; но она является неиссякае­мым источником благ, превращаемых обменом в стоимости не без расходов и не без потребления. Кенэ и его ученики анали­зируют богатства, исходя из того, что отдается в обмене, то есть из того излишка, который существует без всякой стои­мости, но становится стоимостью, входя в круг замещений, где он должен оплачивать каждое из своих перемещений, каждое из своих превращений заработками, продуктами питания и средствами к существованию, короче говоря, частью этого из­лишка. Физиократы начинают свой анализ с самой вещи, обо­значаемой в стоимости, но предшествующей системе богатств. Так поступают и грамматисты, когда они анализируют слова, исходя из корня, из непосредственного отношения, соединяю­щего звук и вещь, и из последовательных абстракций, посред­ством которых этот корень становится именем в языке.