М.В. АВДЕЕВА
В статье М.В. Авдеевой - аспирантки кафедры уголовного права Московской Государственной юридической академии им. О.Е. Кутафина - выявлены и проанализированы особенности уголовно-правового запрета как уникальной разновидности правовой нормы, в которой специфическим образом преломляются ее общие признаки. Особое внимание уделено определению содержания элементов структуры уголовно-правовой запретительной нормы - гипотезе, диспозиции и санкции.
Запрет - одна из древнейших правовых категорий. Сфера и способ использования этого логического модуса в системе социального регулирования всегда обусловлены потребностями и целями конкретного общества, присущими ему на данном этапе развития. Однако понимание запрета неоднозначно и может рассматриваться в нескольких ракурсах. Запрет как логический модус и запрет как запретительная правовая норма - категории из разных плоскостей, логической и юридической. Как особый вид нормы, запретительная норма имеет ряд отличительных особенностей. В юридической литературе уже подчеркивалось, что исторически первыми сформировались нормы-запреты, которые в первобытном обществе выступали преимущественно в виде табу <1>. Именно табу стали своего рода прообразом запретительной нормы уголовного права, поскольку они в императивной форме запрещали совершение определенных действий под страхом наказания, которое могло покарать правонарушителя не только руками людей, но и богов. Развитие правовой (и не только) культуры общества постепенно привело к тому, что из такого единого запрета-табу выделились религиозные, моральные и правовые запреты, при этом тесное взаимодействие между этими социальными регуляторами продолжает существовать. -------------------------------- <1> Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. М.: Юридическая литература, 1989. С. 24.
Зачастую запрет в праве представляет собой трансформированный с помощью средств юридической техники моральный запрет <2>. Особенно ясно это прослеживается на примере запретительных норм уголовного права, призванного охранять и защищать такие общечеловеческие ценности как жизнь, здоровье, физическое и психическое благополучие индивида, нравственное воспитание подрастающего поколения и многие другие. Однако здесь важно провести четкую грань между уголовно-правовой нормой и юридическим запретом: запрет может продолжить свое юридическое существование даже тогда, когда акт, содержащий соответствующую уголовно-правовую норму, утратил свою юридическую силу. Такое возможно, когда нарушение запрета влечет уже не уголовную, а, допустим, административную ответственность, что явилось результатом определенных законодательных изменений. Таким образом, запреты "как бы "заряжены" юридической ответственностью - уголовной, административной, гражданской" <3>. -------------------------------- <2> Там же. С. 47. <3> Там же. С. 49.
Итак, запрет может рассматриваться не только как юридическая категория, правовое понятие, но и как логическая конструкция. Такой ракурс рассмотрения позволяет измерить масштабы и цели правового воздействия, к которым стремится законодатель, используя этот логический модус в нормативно-правовом регулировании. В науке было выработано множество логических схем, в координатах которых может быть рассмотрена конструкция запрета. Есть нормативные логики, позволяющие рассмотреть только различия между характерами норм и различия между их предметами - это абсолютные или монадические логики. Их символический аппарат ограничен: включает лишь символы, представляющие понятия "обязательно", "разрешено", "запрещено" и т.п., а также множество переменных. Есть менее абстрактные логики норм, которые содержат символические средства, дающие возможность выражать не только различия предметов норм и различия в их характерах, но и различия условий приложения норм - это логики относительные или дуадические <4>. Однако сам запретительный модус безусловно может быть рассмотрен в любой логической системе, благодаря своей универсальности в качестве средства правового регулирования. Использование запретов, пожалуй, не чуждо всем отраслям права, именно поэтому, являясь по своей сути концептуальным, конструкция запрета "вписывается" в любую систему нормативной логики. Тем не менее для логики права (или же логики правовых норм) запрет не является какой-то самостоятельной конструкцией, в таком качестве он предстает только в теории права. Запрет - это модус, характеристика какой-либо нормы, логическая структура которой является предметом рассмотрения, т.е. несамостоятельное понятие, а понятие, существующее лишь в качестве характеристики иного предмета - правовой нормы. Таким образом, запрет как логический модус, рассмотренный в качестве внутренней логической характеристики запретительной нормы уголовного права, не будет обладать какой-либо особой спецификой по сравнению, скажем, с запретительной нормой административного права. Поэтому уголовно-правовой запрет - один из видов запрета (запреты есть и в других отраслях права), в то время как уголовно-правовая запретительная норма - одна из видов уголовно-правовой нормы (есть и другие нормы в уголовном праве). -------------------------------- <4> Ивин А.А. Логика норм. М.: Издательство Московского университета, 1973. С. 23.
Уголовно-правовая норма является базовым элементом нормативной структуры уголовного права. Изучение этого сложного междисциплинарного явления требует использования соответствующего инструментария, принадлежащего как науке уголовного права, так и общей теории права, что обусловлено необходимостью учета специфики уголовно-правовой нормы одновременно как отраслевого явления и как явления, подчиненного общим закономерностям, присущим правовым категориям. Важно, что такое многомерное теоретическое осмысление рассматриваемого вопроса напрямую влияет на качество создаваемых в государстве уголовных законов, поскольку является базой для формирования рекомендаций по конструированию конкретных составов преступлений, а значит, имеет вполне конкретную практическую ценность. Ведь разграничение уголовно-правовой запретительной нормы, ее структурных элементов со смежными законодательными конструкциями позволяет определить наиболее рациональные способы расположения первых во вторых, поскольку вторые являются формой выражения первых в правовых источниках. Проводимый в настоящей статье анализ относится именно к запретительной уголовно-правовой норме, ведь в действительности многообразие нормативных структур уголовного права не ограничивается исключительно ими. Однако именно запретительные нормы определяют специфику уголовного права в системе других отраслей права, хотя в нем также распространены и другие типы регулятивных норм - управомочивающие и обязывающие. Специфика запретительных уголовно-правовых норм особенно явно прослеживается при определении численности адресатов, к которым обращено правило. Эти нормы обращены сразу двум группам субъектов: их "первичный" адресат - лица, обязанные соблюдать уголовно-правовые запреты, то есть обязанные воздерживаться от совершения преступлений, не только граждане, иностранцы и лица без гражданства, но и должностные лица, родители и все те прочие, особые категории лиц, к которым адресованы уголовно-правовые нормы, состав преступления которых подразумевает наличие специального субъекта. Вторичным (не стоит воспринимать эту характеристику как отражение значимости, она лишь призвана отразить двойственность явления) адресатом уголовно-правового запрета является государство в лице полномочных осуществлять уголовную юрисдикцию органов. В таком ракурсе уголовно-правовая запретительная норма предстает еще и инструментом квалификации, поскольку для государства запретительная уголовно-правовая норма, в совокупности с соответствующим юридическим фактом, становится основанием для привлечения виновного в конкретном преступлении лица, в процессе которого и должна быть произведена точная и полная квалификация совершенного им деяния, а также назначено за него справедливое наказание согласно предписаниям Общей и Особенной частей Уголовного кодекса РФ. Таким образом, конкретное содержание логической формулы "гипотеза-диспозиция-санкция" полностью зависит от того, кто в данном случае подразумевается в качестве адресата уголовно-правового запрета. Если отвечать на этот вопрос со стороны государства как правоприменителя уголовных норм, то гипотезу такой нормы можно сформулировать как факт совершения конкретного преступного деяния при определенных обстоятельствах действия уголовного закона - "если было совершено...". К содержанию гипотезы также следует отнести пространственно-временные нормы действия уголовного закона, решение вопросов государственной юрисдикции. Диспозицией, в свою очередь, будет являться обязанность компетентного органа назначить соответствующее за данное преступление наказание с применением правил Общей части УК РФ. Санкция за неправильное исполнение этой нормы находится в процессуальной плоскости, она может выразиться в отмене приговора, дисциплинарной ответственности причастных должностных лиц, в отдельных случаях речь может идти даже о преступлении против правосудия. Преступления против правосудия, таким образом, являются здесь запретительными нормами, адресованными к должностным лицам правоохранительных органов государства, которые обеспечивают соблюдение ими норм уголовно-процессуального законодательства при привлечении к уголовной ответственности лица, на основании другой (или даже той же) запретительной уголовно-правовой нормы. В связи с изложенным особый интерес представляет вопрос о признаке соучастия в структуре уголовно-правового запрета и состава преступления. Каким образом уголовно-правовой запрет распространяется и на соучастников, если статьи Особенной части никогда не говорят об ответственности кого-либо, помимо исполнителя преступления? Тогда на основании какого нормативного положения они отвечают перед судом? Эти вопросы легко разрешимы путем моделирования такой правовой конструкции, как состав соучастия. Как особый состав, соучастие может "соединиться" с любым преступлением в Особенной части УК РФ, кроме составов, являющихся квалифицированными видами соучастия. Именно в таком "суммарном" виде состав конкретного преступления становится ядром уголовно-правовой запретительной нормы, которая запрещает совершать какое-либо преступление еще и в различных формах соучастия. При этом состав соучастия дополняет все элементы состава конкретного преступления: объект подвергается более интенсивному по своей степени негативному воздействию; объективная сторона конкретизируется функцией, выполняемой соучастником; субъективная сторона включает осознание совместных и согласованных преступных действий. Следует отметить отсутствие качественных метаморфоз субъекта преступления при соучастии (количественные здесь очевидны). Поскольку характеристики субъекта здесь, как и в любом в рассматриваемом случае совершения преступления, обусловлены наличием общих требований о возрасте и вменяемости субъекта преступления (отдельный случай - наличие признаков специального субъекта, поскольку их отсутствие может привести к необходимости применения части 4 ст. 34 УК РФ, когда преступление совершено в соучастии), каких-то дополнительных элементов к статусу соучастника как субъекта преступления соучастие не добавляет. Функции, выполняемые соучастниками, не относятся к такому элементу состава, как его "субъект", они находят отражение в объективной и субъективной стороне состава соучастия в конкретном преступлении согласно функции, выполняемой соучастником в общем преступном деянии. Изложенные соображения следует дополнить еще одним замечанием, которое касается соотношения структуры уголовно-правового запрета, содержащего состав с общим субъектом преступления, с составом со специальным субъектом. Пожалуй, было бы излишним представлять любой более или менее самостоятельный состав преступления как имеющий отдельный уголовно-правовой запрет. Так, каждому запрещено убивать других людей в принципе - это единый уголовно-правовой запрет, который "распадается" на отдельные составы в связи с наличием разнообразных признаков, дополняющих тот или иной элемент состава преступления (ст. ст. 105, 106, 107, 108 УК РФ). Таким образом, уголовно-правовой запрет, уголовно-правовая норма и состав преступления (а также диспозиция статьи Особенной части УК РФ) - понятия из разных плоскостей. Первые относятся к теории уголовного права, являются абстрактными, умозрительными в высшей степени, юридическими конструкциями, вторые представляют собой явления из области законодательной техники, формализованную, юридическую форму выражения первых. И, как следует из вышеприведенного примера, один уголовно-правовой запрет (а также норма) могут касаться нескольких составов преступлений. В общей теории права широко распространена классификация правовых норм на императивные и диспозитивные в зависимости от метода правового регулирования. Запретительная норма уголовного права - это императивная норма: "Если... нельзя совершать... иначе...". Однако в уголовном праве есть нормы диспозитивные (классический пример - статья 64 УК РФ), но такие нормы не выражают в полной мере природу уголовного права. Многие из них вполне могли бы стать частью уголовно-процессуального законодательства, будь к тому воля законодателя и при этом не потеряли бы своего назначения и смысла. По своей сути они, как правило, нормы, обеспечивающие реальное действие норм запретительных и обычно касаются вопросов назначения наказания, индивидуализации и дифференциации уголовной ответственности. Чаще всего их адресат - правоохранительные органы государства. Однако нормы главы 8 УК РФ также следует охарактеризовать как диспозитивные (управомочивающие), чье действие ограничено определенными условиями правомерности, их адресатом являются частные лица. Существует большое количество мнений по вопросу определения структуры уголовно-правовой нормы <5>. В науке уголовного права были сформулированы два проблемных вопроса по данному предмету: вопрос о применимости к структуре уголовного запрета обычной трехчленной схемы правовой нормы (не является ли обычная санкция по сути "диспозицией" для уголовно-правовой нормы и не является ли уголовно-правовая норма, таким образом, двухчленной), и вопрос соотношения структуры нормы уголовного права со структурой статьи уголовного закона. Решение первого вопроса во многом предопределяет ответ на второй, поэтому для начала следует разобраться с многообразием позиций по первому вопросу. Ответы, даваемые наукой, варьируются от признания необходимости распространения общих положений теории права и на запретительную уголовно-правовую норму до полного отрицания наличия общих для всех норм права признаков в структуре уголовно-правового запрета. Так, профессор Е.В. Болдырев, В.М. Галкин и К.И. Лысков в своем совместном исследовании усмотрели в уголовно-правовом запрете полноценную трехчленную норму, имеющую особый охранительный характер. При этом они исследуют уровни ее взаимодействия с регулятивной правовой нормой, по отношению к которой санкция является своего рода охранительным атрибутом. С такой позиции названные вопросы будут решаться исходя из тезиса о том, что "санкция есть диспозиция другой - охранительной нормы, адресованной суду" <6>. В то же время отстаивалась и другая позиция, утверждавшая наличие двух элементов в структуре уголовно-правовой запретительной нормы. Обычно это утверждение сводилось к тому, что уголовно-правовая норма не имела гипотезы и во многом сводилась к схеме "состав преступления - диспозиция; наказание - санкция". Таким образом, согласно этой позиции, запретительная норма по сути всегда выражена в буквальной формулировке статьи Особенной части <7>. Подобное рассмотрение уголовно-правового запрета как нормы, состоящей только из двух элементов - "гипотезы" и "диспозиции" (или же "санкции", авторы подобного рода позиций допускают полнейшее смешение общетеоретических понятий, употребляя их не в общепринятых значениях), логически подводит к выводу о том, что законодатель обращается к гражданам с предписанием совершать преступление и получать за это соответствующее наказание. Ведь положение, что диспозиция любой правовой нормы есть установленное государством правило поведения, сомнений не вызывает. Поскольку содержание диспозиции нормы сводится в рамках рассматриваемой позиции к содержанию диспозиции статьи, в которой никогда не встретить слов о запрещении совершать нечто, формируется именно такое представление о предписании адресату нормы якобы совершить преступление. Логическая структура и фактическое изложение уголовно-правового запрета при таком подходе не разграничиваются, а потому и происходит подобное смешение понятий. Такое смешение допускает и профессор А.Б. Венгеров, который высказывается по этому поводу следующим образом: "Иногда задают вопрос: а годится ли эта конструкция трехчленного состава нормы права для норм уголовного права? Где, например, там диспозиция? Действительно, нормы уголовного права строятся по форме: за совершение преступления следует такое-то наказание. Диспозиция здесь - это всегда запрет совершать преступление. Гипотеза - совершение преступления (жизненные обстоятельства), нарушение запрета. И при нарушении - соответствующее наказание (санкция - неблагоприятные последствия)" <8>. Такая позиция может быть сформулирована и несколько иначе - основываться на тезисе, что "в нормах, которые запрещают совершать определенные деяния, диспозиция, содержащая признаки запрещаемого действия, т.е. определяющая состав правонарушения, одновременно выполняет и роль гипотезы, так как данная норма применяется в каждом отдельном случае лишь при совершении указанного в диспозиции запрещаемого деяния" <9>. Общая ошибка всех подобных рассуждений заключается в смешении понятий уголовно-правового запрета как особой разновидности нормы права и юридического состава как основания для возникновения уголовно-правового отношения. При таком подходе абстрактной природе правовой нормы не дается четкого обоснования. Последовательное обоснование природы правовой нормы как юридической абстракции проводит профессор Д.А. Керимов, формулирующий свои выводы следующим образом: "Правовая норма, как понятие абстрактное, в указанном смысле не может быть одноэлементной или двухэлементной, она всегда состоит из трех элементов. Каждая правовая норма логична, если содержит ответы на три обязательных вопроса: какое поведение она предусматривает для субъектов правового отношения; при каких условиях это поведение должно (или может) иметь место и какими будут последствия для лиц, не исполняющих или нарушающих установленное правило. Немыслима вообще какая бы то ни была норма, в особенности правовая, из которой прямо или косвенно, но вполне определенно не вытекали бы ответы на эти вопросы. Другое дело, что внешняя форма выражения правовой нормы в статье или статьях закона (подзаконного акта) далеко не всегда повторяет ее логическую структуру" <10>. Что касается конкретного выражения элементов уголовно-правового запрета, то диспозиция этой нормы всегда начинается словом "запрещается". Иные подходы, при которых все формулировки нормативного материала, начинающиеся словами "если", будут называться гипотезой правовой нормы, представляются чрезмерно упрощенными, не учитывающими абстрактной природы самой правовой нормы. Логическую формулу "если... то... иначе..." не следует воспринимать слишком буквально, позволяя структуре изложения нормативного материала предопределять ее содержание. Норма права никогда не сводится только к своему лингвистическому выражению, а выводится из логики, содержания и формулировки конкретной правовой нормы в статье (или даже чаще - статьях) закона. Также заслуживает поддержки аргументация доцента Ю.В. Грачевой, выявляющая внутреннюю противоречивость критикуемой позиции следующими рассуждениями: "Если условием (гипотезой) применения нормы выступает факт совершения лицом преступления, то самим правилом поведения не может признаваться запрет совершения преступления, так как бессмысленно запрещать то, что уже произошло. Названной гипотезе должна соответствовать иная, по сути, диспозиция, в ней должно содержаться указание на неблагоприятные последствия для лица в случае совершения им преступления. Не согласованы между собой содержание диспозиции и санкции. Если лицо воздержалось от совершения преступления, то в этом случае неблагоприятных последствий для него быть не может" <11>. -------------------------------- <5> С позиции юридической логики содержание правовой нормы выглядит несколько иначе, чем в теории права. Так, наряду с содержанием, условиями приложения, субъектом в нее также включают характер нормы. Характер определяется именно тем, разрешает или запрещает выполнить некоторое действие правовая норма. См.: Ивин А.А. Указ. соч. С. 22, 23. <6> Болдырев Е.В., Галкин В.М., Лысков К.И. О структуре уголовно-правовой нормы // Проблемы совершенствования советского законодательства: Труды ВНИИСЗ. N 1. М., 1974 г. С. 138 - 140, 145. <7> Томашевский Н.П. О структуре правовой нормы и классификации ее элементов. Вопросы общей теории советского права: Сб. статей / Под ред. С.Н. Братуся. М.: Юридическая литература, 1960. С. 203. <8> Венгеров А.Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2009. С. 428. <9> Пиголкин А.С. Нормы советского социалистического права и их структура: Сб. статей / Под ред. С.Н. Братуся. М.: Юридическая литература, 1960. С. 177. <10> Керимов Д.А. Законодательная техника. М.: Норма-Инфра-М, 1998. С. 40. <11> Грачева Ю.В. Уголовно-правовая норма: понятие, структура, вид // Lex Russica. 2008. N 1. С. 23.
Разграничение запретительной уголовно-правовой нормы и статьи Особенной части УК РФ представляется наиболее очевидно разрешаемым вопросом. Данные категории изначально находятся в разных плоскостях: норма уголовного права является абстрактной правовой конструкцией, а статья закона - ее текстовое воплощение, обусловленное соответствующими юридическими формами. Поэтому формулировка уголовно-правовой нормы никогда не сводится к изложенному в статье Особенной части УК РФ. Как уже отмечалось, отождествление данных понятий может привести к тому, что уголовно-правовая запретительная норма буквально будет читаться как предписание совершить преступление. Диспозицию запретительной уголовной нормы необходимо прочитывать в системе с ее санкцией, в результате чего они принимают привычную формулировку нормы-запрета: "Если... нельзя совершать (состав преступления)... иначе...". Пожалуй, именно связка "иначе" усиливает эффект второго элемента цепочки - "нельзя совершать", подчеркивая негативность совершаемого действия возможными отрицательными для субъекта последствиями. Однако в науке уголовного права встречается мнение о полном совпадении в уголовном праве правовой нормы и статьи <12>. И все же норма права остается абстракцией, логической конструкцией. Сведение ее содержания исключительно к статье Особенной части неизбежно приведет к потере самостоятельного значения уголовно-правового запрета. Конкретный способ изложения правовой нормы обусловлен необходимостью обеспечения доступности нормативного материала для широкого круга населения. Поэтому следует учитывать, что изложение нормы права в соответствующих источниках имеет информационную структуру <13>. По нашему мнению, такой подход в большей мере позволяет абстрагироваться от конкретного содержания правовых норм, вывести и более детально проанализировать их общую структуру в соотношении с текстуальным выражением. В связи с этим особенно обоснованным представляется высказанное в литературе замечание о том, что "нельзя даже сказать, что диспозиция уголовно-правовой нормы и диспозиция статьи Особенной части находятся в отношениях целое-часть: по сути, это понятия из разных плоскостей - логики уголовно-правовой нормы (запрета совершать что-то) и ее содержания (этого чего-то)". Далее дано замечание относительно специфики санкции статьи по этому вопросу: "Санкция уголовно-правовой нормы и санкция статьи Особенной части находятся в отношениях "целое - часть", где санкция статьи Особенной части с добавлением соответствующих нормативных предписаний статей Общей части (ст. ст. 46 - 51, 53 - 57, 59, 60 - 72 УК РФ и др.) образуют в неразрывном единстве санкцию уголовно-правовой нормы" <14>. Таким образом, даже находясь в одной теоретической плоскости, диспозиция и санкция статьи по-разному соотносятся с нормой уголовного права для которой служат единым средством выражения. Санкция статьи содержит всего лишь определенную модель наказания за конкретное правонарушение, конкретизировать и привести в действие которую могут лишь положения Общей части о назначении наказания. -------------------------------- <12> Венгеров А.Б. Указ. соч. С. 431. <13> Там же. С. 431. <14> Уголовное право Российской Федерации: Общая часть: Учебник / Под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. М.: Инфра-М - Контракт, 2008. С. 28 (автор главы - Г.А. Есаков).
Интерес вызывает вопрос о возможности содержания в статье уголовного закона сразу нескольких правовых норм. Пожалуй, это вполне допустимый вариант изложения (а во многих случаях даже наиболее целесообразный), когда речь идет о помещении смежных правовых норм в одну статью. Особенно это касается тех положений уголовного закона, которые регламентируют деятельность суда по назначению наказания. Так, каждое предложение в статье 34 УК РФ, регламентирующей особенности уголовной ответственности за соучастие, является ядром (и гипотезой и диспозицией) для самостоятельной уголовно-правовой нормы (незапретительного типа). Что касается статей Особенной части, то они во всех случаях не исчерпывают содержания уголовно-правовой запретительной нормы, являясь также, по сути, ее ядром (только в данном случае речь идет скорее о ядре диспозиции и санкции, поскольку ее гипотеза расположена в Общей части). Рассмотрим теперь соотношение таких единиц нормативных и законодательных структур, как диспозиция нормы уголовного права и диспозиция статьи соответственно. Диспозиция уголовно-правовой запретительной нормы включает в себя предписание-запрет совершать конкретное деяние, которое в структуре уголовно-правовой нормы выражается составом конкретного преступления. Понимание диспозиции статьи как структурного элемента Особенной части акта уголовного законодательства, где содержится состав преступления, закрепилось еще в советской науке и практике <15>. Поэтому диспозиция статьи УК РФ представляет собой формулировку, содержащуюся в любой статье Особенной части (за исключением статьи 331, в части 1 которой содержится норма-дефиниция) и следующую после нумерации пункта и до знаков "..., - ", после которых излагается санкция статьи (именно статьи, а не нормы). Сказанное распространяется не только на основные части статей, но и на те структурные элементы статьи, которые содержат формулировки квалифицирующих признаков состава. Эти структурные элементы самостоятельного значения не имеют, поэтому правильно рассматривать их как "альтернативно комплектующие" основной состав отягчающие (в более редких случаях - смягчающие) признаки. Они являются необязательными элементами диспозиции статьи. -------------------------------- <15> Уголовное право: Учебник / Под ред. И.Т. Голякова. М.: Юридическое издательство НКЮ СССР, 1943. С. 48.
Дефиниция преступления - понятие, часто используемое в научных работах, однако не имеющее какого-либо общепринятого контекста употребления. Наиболее распространено употребление этой уголовно-правовой категории в случаях обозначения общих и особенных признаков конкретного преступления. Какие же признаки конкретного преступления следует относить к его дефиниции? В принципе дефиниция преступления всегда совпадает с содержанием диспозиции статьи Особенной части. Однако здесь подразумевается только та часть диспозиции статьи, которая излагается в ее первой части до момента начала изложения санкции <16>. Различие этих понятий дефиниции преступления и диспозиции статьи лежит в разных теоретических плоскостях: мы говорим о дефиниции преступления, когда подразумеваем набор признаков, которые законодатель счел особенными, характеризующими именно данное деяние; мы говорим о диспозиции статьи, когда речь идет о структуре статьи уголовного законодательства; понятие состава преступления обозначает, прежде всего, инструмент квалификации, созданный для системного размещения, рассмотрения и применения разнопорядковых признаков конкретного вида преступления в правоприменительной практике. -------------------------------- <16> Как возможный вариант - наличие нескольких дефиниций в статье Особенной части, в случаях, когда она содержит несколько составов преступлений. Таково положение дел, например, в частях 1 и 4 ст. 222 УК РФ. Однако и здесь можно поспорить по поводу разницы дефиниций - идет речь о разновидности одного преступления или об относительно самостоятельных дефинициях. По нашему мнению, разница лишь в предмете посягательства свидетельствует о том, что перед нами разновидности одного преступления. Критерием разграничения преступлений, исключительно по их дефиниции, по нашему мнению, следует полагать признаки объективной стороны (в достаточном для понятийного обособления количестве).
В заключение добавим немного о содержании такой правовой конструкции, как состав преступления, который является наиболее характерной уголовно-правовой конструкцией, разделяя мнение профессора Д.А. Керимова о том, что "правовая конструкция - наиболее высокая правовая абстракция, охватывающая ряд однопорядковых правовых понятий низшего уровня и выявляющая главное, основное, существенное в этих понятиях. Смысл правовых конструкций состоит в том, что тем самым соответствующие понятия объединяются в единое целое, на основе которого посредством дедукции делаются логические выводы, применимые к понятиям низшего порядка" <17>. Конструкции в уголовном праве используются для придания соответствующей формы как отдельным нормативным предписаниям, так и правовым институтам <18>. В случае с составом преступления речь идет и не об отдельном предписании и тем более не об отдельном институте, а об одном из необходимых элементов правового предписания. Состав преступления является основанием уголовной ответственности в смысле статьи 8 УК РФ, а также юридическим основанием квалификации преступлений. Именно он определяет общественно опасное деяние как преступное и уголовно наказуемое <19>. Состав преступления всегда включает признаков гораздо больше, чем включает дефиниция преступления. Если, например, определение кражи сводится к формулировке "тайное хищение чужого имущества", то состав преступления, как особого рода многоуровневая конструкция-модель правонарушения включает еще и содержание признаков хищения, признаки субъекта и субъективной стороны этого посягательства. -------------------------------- <17> Керимов Д.А. Законодательная техника. М.: Норма-Инфра-М, 1998. С. 51. <18> Кругликов Л.Л., Спиридонова О.Е. Юридические конструкции и символы в уголовном праве. СПб.: Юридический центр Пресс, 2005. С. 57. <19> Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М.: Юристъ, 2007. С. 59 - 61.
Запретительная норма уголовного права, таким образом, является правовым феноменом, требующим всестороннего учета и осмысления его особенностей. Только так можно в полной мере оценить уникальность этого явления не только с теоретической, но и с конкретно-практической позиции, что позволит выработать логически последовательные способы выражения этой правовой абстракции в законодательном материале.
Библиография
Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. М.: Юридическая литература, 1989. Болдырев Е.В., Галкин В.М., Лысков К.И. О структуре уголовно-правовой нормы. Проблемы совершенствования советского законодательства. Труды ВНИИСЗ. N 1. М., 1974. Вопросы общей теории советского права: Сб. статей / Под ред. С.Н. Братуся. М.: Юридическая литература, 1960. Венгеров А.Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2009. Уголовное право: Учебник / Под ред. И.Т. Голякова. М.: Юридическое издательство НКЮ СССР, 1943. Грачева Ю.В. Уголовно-правовая норма: понятие, структура, виды // Lex Russica. 2008. N 1. Ивин А.А. Логика норм. М.: Издательство Московского университета, 1973. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник / Под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. М.: Инфра-М - Контракт, 2008. Керимов Д.А. Законодательная техника. М.: Норма-Инфра-М, 1998. Кругликов Л.Л., Спиридонова О.Е. Юридические конструкции и символы в уголовном праве. СПб.: Юридический центр Пресс, 2005. Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М.: Юристъ, 2007.
|
