именно в мысли человек возвышается над условиями своего(

Человеческою бытия. Все это, конечно, так, однако вряд ли. можно считать разум коренным и уникальным свойством чело-|| века.;j| I Итак, ни совершенство природы, ни разум... Тогда что ещегш Может быть, социальность, дар общения? Разумеется, нет осноЩ ваний оспаривать такой признак человека, как сог^иальностьщ его готовность жить в коллективе. Но этот признак мало чтет говорит о природе человека. То, что в нем заключено, и так:| ясно: человек скорее стадное, чем одиноко живущее животное;'! Однако многие философы полагали, что человек по определению^ не приспособлен для общественной жизни. Он слишком эгоистйщ чен. Так рассуждал, например, английский философ ТомасШ Гоббс (1588—1679). Он полагал, что только общественный до-щ говор может обеспечить человеку нормальное существование.! Иными словами, люди должны договориться о совместных дейт! ствиях и не нарушать принятые соглашения. J Человек — общительное существо | Возможно, человек — уникально коммуникативное, т.е. общи-.!)№ тельное, существо. «Человеческий мир в первую очередь характе-1 ризуется, собственно, тем, что здесь между существом и сущест­вом происходит что-то такое, равное чему нельзя отыскать в природе», — свидетельствует еврейский религиозный философ Мартин Бубер (1878—1965). Нельзя ли в связи с этим выстроить, скажем, такую последо­вательность мысли: человеку от природы свойственна общитель­ность. Он пишемся к себе подобным, чтобы совместными уси­лиями решить какую-то жизненную проблему или создать нечто, превышающее его собственные возможности. Из этой поразительной соучастности и родилась культура. Ведь ни одно животное не создало «второй природы» — феномена культуры. Но в природе немало примеров поразительной общительнос­ти живых особей. Муравьи или те же пчелы... Вспомним лебе­дей, выражающих друг другу взаимную привязанность... Не ме­шает ли наше человеческое высокомерие понять нам, что и в животном царстве между существом и существом происходит «что-то такое», К тому же мысль о том, что животные тоже способны созда­вать «вторую природу», неоднократно рождалась в человеческой истории. Ведь хотя паук и творит по меркам своего вида, со­тканная им паутина не является фрагментом природного пейза­жа. Она становится своеобразным дополнением к нему. Пчела созидает восковые ячейки, словно архитектор — дворец... Бобры возводят плотины и строят прочные дома... Может быть, определение «человек созидающий» — самое точное из всех? Но оно также имеет слишком общий характер. Важны существенные уточнения, чтобы правильно осмыслить этот признак. Только ли человек производит? Нет, пчелы «про­изводят» соты для хранения меда. Конечно, сфера, где творит человек, достаточно широка-, он создал орудия труда, освоил энергию, производит такие устройства, которые заменяют саму мысль (кибернетика, информатизация). Однако можно ли счи­тать способность человека к созиданию уникальным свойством? Мы считаем нашу культуру выражением уникальности чело­века. Но, может быть, это мираж? Вполне логично предполо­жить, что наши города — это те же муравейники... Потребность в общении, безусловно, редкий дар. Но какова мера уникальнос­ти человека именно в этом даре? 16-530 В философской антропологии схвачены некоторые существен» ные черты, говорящие о своеобразии человека как земного тша* рения. Это создание, у которого есть разум и ценностнт ориентации. Его бытие сог^иально. Человек развивается. В нем, развертывается драма между сознанием и бессознательным, Ему присуща общительность. Он возвышается над природным царством. Но ни одно из этих сркдений не отражает г^елостносМЬ, человека. Трудно выделить такое человеческое качество (телесй: | ную организацию, разум или что-то иное), которое, являясь1''1;;-' каким-то задатком, выражало бы всю меру самобытности чеАо^';''!(! века. Отсюда и возникает догадка: возможно, своеобразие чело-н века вообще не связано с самой человеческой природой, а про­ступает в нестандартных формах его существования. Тайна человека как бы отступает под натиском натуралисти­ческих объяснений. И вместе с тем открывается парадоксальное I,;; видение проблемы. Вроде бы в человеке нет ничего уникальногб,: провозвестие всех его «особых» качеств есть в животном мире;1 И все же он несводим к набору этих качеств. Человек все-таки'' нечто принципиально «другое». Обилие натуралистических вер­сий в конечном счете еще более усиливает ощущение неразга7,,; данности человека. % •Ah' Открытость человеческой природы %lt Человеческая природа отличается разнообразием и непостоян^!;;' |; ством. Мы можем, по-видимому, указать на одно поистине униЩ ■ кальное свойство человека: открытость, незавершенность егб%\\ как создания. В отличие от других существ он способен преодо~\ \ левать свою видовую ограниченность, быть неоптгоржимои^] частью живого мира и в то же время возвышаться над ним.щ В этой особенности — удивительное и существенное своеобра^Щ зие человека. /и! философ эпохи Возрождения Пико делла Мирандо-;[; ла (1463 —1494) в «Речи о достоинстве человека» обрисовал человеческое существо как создание по природе неуловимое и | безгранично пластичное. Человек, но мысли мудреца, — это | своего рода «хамелеон», способный имитировать (воспроизво-!«дить) все живые формы как вверху, так и внизу, как ангельские,;||   ак и демонические. Человек, говорит нам мыслитель, — это не а крытый сосуд, а открытая дверь. «Тогда согласился Бог с тем, что человек — творение неопре­деленного образа, и, поставив его в центр мира, сказал: «Не даем мы тебе, о Адам, ни своего места, ни определенного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, -и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно своей воле и своему решению. Образ прочих творений определен в пределах установ­ленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими предела­ми, определишь свой образ по своему решению, во власть кото­рого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центр мира, чтобы оттуда тебе было удобнее, обозревать все, что есть в мире»1. Человек — не завершенное создание. Он творит историю и одновременно творит себя. Он постоянно преобразует свою природу. Человек не просто воспроизводит одни и те же сюже­ты, связанные с существованием своего вида. Он создает новые ценности, обновляя мир культуры. И все это отражается на самом человеке. Он преображается, развертывая свое богатство в истории человечества. «История есть истинная естественная ис­тория человека»2, — писал К. Маркс. Итак, человеческая природа — это незавершенная возмож­ность, проявляющаяся в бесконечных вариациях необычного, специфического существования; жизнь — приключения самораз­вития, в ходе которого несовершенство оказывается благодат­ным свойством, изъян превращается в достоинство, а несо­мненное благо оборачивается злом, — все эти идеи, на наш взгляд, могут лечь в основу возможного подхода к осмыслению проблемы уникальности человека. Такое открытие сделали в XX в. немецкие философы Макс Шелер и Гельмут Плесснер.   § 4. Человек как личность   Богатство внутреннего мира человека Мирандола Пико делла. Речь 6 достоинстве человека // Человек: мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. М., 1991. С. 221. 2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 164. «Личность» — ключевое, значимое слово. Когда в древности хо­тели сказать о ком-то, что он социально и духовно развитый человек, использовали латинское слово «персона» («маска акте­ра»). Это слово подчеркивало социальность человека, его воз­вышение над природным миром. Поздняя античность называла человека персоной, чтобы подчеркнуть, что он не является лишь природным организмом, а обнаруживает сугубо человеческие свойства. Слово со значением «личность» появилось в Западной Европе не ранее XVII в. В России термин был придуман Николаем Михайловичем Карамзиным (1766—-1826). Характерно, что в китайском языке нет иероглифа, который выражал бы данный смысл. Карамзин считал человека общественным существом, спо­собным к общению, интеллектуальному и нравственному совер­шенствованию. Личность — это хозяин собственной судьбы, соб­ственной жизни. Человек может стать личностью, если поставит перед собой такую цель. Кого можно назвать личностью? Только человека весьма своеобразного, духовно развитого, обладающего чувством ответственности за свои поступки. Правда, некоторые иссле­дователи полагают, что личностью можно назвать каждого чело­века. Нет «серых людей». Но в таком случае сопоставление понятий «индивид», «индивидуальность», «личность» теряет смысл. У американского фантаста Р Шекли есть словосочетание «минимум человека», т.е. набор элементарных качеств, позволя­ющих какому-то индивиду называть себя человеком. Можно, очевидно, говорить и о «максимуме человека». Конечно, возможен и иной подход к решению проблемы. Некоторые философы называют личностью не конкретного чело­века, а определенную часть его духовного мира. В этом случае можно считать личностью каждого человека, отмечая лишь меру его внутреннего богатства. Однако такой подход противоречит русской религиозной философии. Ведь в этом случае речь идет лишь о том, чтобы взращивать в каждом человеке личностное совершенство. А что, если преступник «обогащает» лишь свое криминальное «мастерство», а безнравственный человек настаи­вает лишь на своем праве не считаться с моралью? Можно ли признать таких людей личностью? Очевидно, нет. В философской литературе для обозначения человека, для его характеристики используются три термина: «индивид», «индиви­дуальность» и «личность». Специфически выражая понятие чело­века, они вместе с тем имеют различное содержание. Если гово-' рить о развитии человека, о приобретении им индивидуальных своеобразных психологических, духовных и согщалгтых качеств, то эти понятия выстраиваются именно в той последователь­ности, в которой они здесь приведены.   Индивид и индивидуальность Индивид (лат. «неделимое», «особь») — отдельно взятый пред­ставитель человеческой общности и всего человеческого рода. В социальной жизни индивид выступает как неразложимый эле­мент, как клеточка социальной группы, общества или человече­ства. Индивид имеет определенные свойства, которые выделяют его из множества «других». Как отдельный природный экзем­пляр, он может быть рыжим, толстым, длинноногим. Он всегда «один из». Это самая общая, достаточно умозрительная характе­ристика человека., свидетельствующая о том, что он вполне само­стоятельное тело, природная особь. Говоря об индивиде, мы прежде всего выделяем его биологические свойства. Индивидуальность — неповторимое своеобразие человека, набор его уникальных свойств. Это понятие указывает на не­обычность человеческого существа. Если, говоря слово «индивид», мы пытаемся отметить связь человека с другими представителя­ми человеческого рода, то понятие «индивидуальность», напро­тив, выделяет человека из массы, из группы. Здесь преодолевает­ся «атомарность», «элементарность», «экземплярность» человека. Вместе с тем проступает непохожесть данного субъекта на дру­гих. Аичность связана с социальностью, с обществом. Однако ее богатство шире, нежели культура данной эпохи. Личность — универсальное понятие духовного человека в европейской культу­ре. Оно вбирает в себя самобытность, множество социальных качеств, богатство души. Можно ли назвать личностью опустившегося, забывшего, что он член общества, болока? Разумеется, нет. Однако подумаем: почему же? Он утратил свои социальные качества: отказался от призвания, отверг социальные нормы, забыл культурные тради­ции, свел себя до минимума (помните «минимум человека» Шекли). Он, условно говоря, выпал из общества. Один из педагогов рассказывал: «Я работаю с преступниками и как-то спросил их, можно ли считать их личностями? Они подумали и ответили: «Можно, только мы называем себя асоци­альными личностями». Но такое словосочетание кажется пара* доксальным. Это все равно, что сказать: благородный разбойник; скупой кутила, добродетельная куртизанка. Конечно, в истори^ такие персонажи были. Убийца становился святым, но ведь 6ц прекращал убивать... Писатели тоже создавали таких героев. Во^: скажем, Робин Гуд. Он грабил состоятельных людей, но богатсгД во отдавал бедным. Его благородство проявлялось вовсе не в том,|[ что он грабил, а в том, что помогал беднякам. Хотя в принципе,; «разбой» и «благородство» — разные вещи.,1 Теперь обратимся к фигуре преступника. Это личность? Кое-; кто скажет: а как же? Смотрите, какой он смелый, предпри* имчивый и даже необычный. О каком-то преступнике, наверное, можно сказать, что это индивидуальность. Но личностью назвать его весьма спорно. Ведь он преступил человеческие норллы, пре­зрел существующие правила поведения, выстроил себя по мер­кам криминального мира. Тогда, может быть, уместно сказать: личность, но плохая? Аело не только в дурных поступках, а в определенной узости человека, у которого многие чело­веческие черты (нравственность, сострадание, мудрость) отсутствуют. Понятие «личность» всесторонне разработано в русской рели­гиозной философии. B.C. Соловьев подчеркивал прежде всего неисчерпаемость личности как выражение всечеловеческого. По мнению философа, личность неисчерпаема, ей предписана неог­раниченная деятельность по самоусовершенствованию. Таков, по мнению Соловьева, исходный пункт философии.   Социализация Ребенок, рождаясь, входит в мир, который его окружает. Ему предстоит принять существующие в данной культуре нормы, законы, традиции, правила, общественные представления. Про­цесс освоения этого наследия называется социализагщей. Он начинается в раннем детстве и продолжается всю человечес­кую жизнь. Ведь наличная реальность постоянно меняется. На­рождаются новые святыни, принимаются новые законы, склады­ваются новые традиции. Человек все время пытается примерить на себя все богатство социальности. Таким образом, социаль­ность — это способность человека жить в обществе, считаться с его нормами и установлениями. Здесь снова возникает проблема: чему отдать предпочте­ние — личности или обществу? Казалось бы, совершенно оче­видно, что надо начинать с личности. Она самодостаточна, а присутствие других людей представляет для нее только «произ­вольное стеснение». Однако человек реализует себя не в пустом социальном пространстве. Это означает, что личность, не вобрав­шая в себя социальные задатки, не может быть полноценной. «Гипнотики коллективизма» (так Соловьев называл людей, отвергавших идею личности) видят в жизни человечества только общественные массы. «Но что это за общество, состоящее из бесггравных и безличных тварей, из нравственных нулей? Будет ли это во всяком случае общество человеческое?»1 По мнению Соловьева, если отобрать у личности ее общественное достояние, то останется животная особь. Следовательно, социальность есть одно из определений личности. Ценность этих размышлений B.C. Соловьева состоит в том, что он вовсе не замыкает личностное богатство рамками кон­кретного общества. XX в. показал, что гражданская верность об­ществу далеко не всегда может реализоваться в форме предан­ности социальному устройству, поскольку человечество столкну­лось с опытом пагубных, фашистских режимов. Отсюда вытекает мысль о том, что социальность личности выходит за пределы конкретного общественного организма. Личность соотносит себя с универсальной практикой человечества. Индивид рождается и умирает, личностью же, полагал Н.А. Бердяев, не рождаются. Личность, по его мнению, творится Богом или самим человеком. Мы рассуждаем о двух индивидах. При этом об одном из них, к примеру, мы можем сказать, что он — личность. Это оценочный подход. Нередко биологически и психологически яркий индивид не является личностью.   Личность — это целостность 1 Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. М., 1998. Т. 1. С. 283. «Личность, — писал Н.А. Бердяев, — есть целостность и единст­во, обладающее безусловной и вечной ценностью. Индивид может совсем не обладать такой целостностью и единством, может быть разорванным, и все может быть в нем смертным. Личность и есть образ и подобие Божье в человеке, и потому она возвышается над природной жизнью. Личность не есть часть чего-то, функция рода или общества, она есть целое, сопоставим мое с целым мира, она есть продукт биологического процесса и общественной организации»1. Что означает «целостность личности»? Скажем, один стал крупным математиком, но при этом остался равнодушным к искусству. Другой стал политиком, достиг социальных высот, но при этом превратился в делягу и циника. Третий достиг огром­ных успехов в бизнесе. У него безмерное богатство, но он мало­образован, беден духовно, жаден. Понятие личности предпола­гает гармоничное, универсальное развитие всех человеческих задатков. Но разве человек не может максимально реализовать себя в какой-то одной сфере жизни? Скажем, некто стал пре­красным математиком, но плохо разбирается в искусстве. Можем ли мы его назвать личностью? В известном смысле, несомненно. Но, согласитесь, в этом случае человеческий идеал, который философы издавна называли личностью, реализован не полностью. Личность — это вечное напряжение и искание. Н.А. Бердяев рассматривал проблему личности как основную для философии, Щ Когда человек рождается, он осознает себя индивидом и может!j сказать о себе: «Я». Но означает ли это, что сформировалась ^ личность? Нет, Я — это изначальная данность. Личность же, по Щ мнению Бердяева, складывается, развивается, обогащается, ста-!$, новится собою. В этом существенное отличие индивида от лич- (;1 ности. | По словам Бердяева, индивидом можно назвать животное щ или растение. Личность же есть прорыв в духовную сферу. «Че-!| ловек может иметь яркую индивидуальность и не иметь личное-.'■';) ти. Есть одаренные люди, очень своеобразные, которые вместе с $ тем безличны, но способны к тому сопротивлению, к тому уси- '! лию, которое требует реализации личности»2.;! * * * '(| _________ j] Бердяев Н.А. О назначении человека. M., 1993. С. 62. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. M., 1994. С. 296—297.   Многие свойства человеческой природы свидетельствуют о том, что человек — предельно эксцентричное создание. Дело не в том, что ему присущи разные черты, противоречащие друг другу арактеристики. Речь идет не о сложности человеческой натуры целом. Необычность человека обусловлена тем, что он во многом выключен из органики природного мира, хотя и укоре­нен в ней. Человеческие качества парадоксальны и рождают представление об исключительном существе. Человек — творе­ние социальное. Именно в обществе он становится личностью. Но вместе с тем именно человек постоянно разрушает соци­альные связи. Тем не менее и создает общество тоже человек. По мнению Бердяева, «завоевание духовности есть главная задача человеческой жизни»1. Без нее, писал философ, нельзя приносить жертвы и совершать подвиги. Опыт жизни, как будто не заключающий в себе ничего духовного, может пробудить духовные силы человека. Страдание от любви, нужды, несправед­ливости или эксплуатации способно стать истоком огромной человеческой энергии.   Основные понятия Человек — особый род сущего, высшая ступень живых орга­низмов на Земле, субъект социального процесса, творец культуры и исторического развития. Человеческая природа — совокупность стойких, неизмен­ных черт, общих задатков и свойств, выражающих особен­ности человека как живого существа и присущих человеку разумному во все времена независимо от биологической эво­люции и исторического прогресса. Сущность человека — определяющая черта человека, выра­жающая его главенствующее качество. Обычно имеется в виду социальная сущность человека, его способность жить в обществе. Индивид — отдельно взятый представитель человеческой общности и всего человеческого рода. Индивидуальность — неповторимое своеобразие человека, набор его уникальных свойств, отличающих его от других людей   Бердяев Н.А. О назначении человека. M., 1993. С. 320. Личность — высшая степень развития индивида, его согщ-альный облик как субъекта общественных отношений. Социализагщя — процесс освоения культуры, социальных норм, принятых в данном обществе.   Вопросы и задания 1. Что такое философское постижение человека? Вспомните, что в тексте главы г. говорилось о попытках понять человека как уникальное, самобытное суще-/ ство, как особый род сущего. Почему в философскую антропологию входят самые общие вопросы: что такое человек? чем он отличается от других природных созданий? в чем выражается человеческая природа? каково предназначение человека? 2. В чем драма человеческого существования: в хрупкости, в смертности, в невозможности осуществить желания, в печали, в подверженности страс­тям? Изложите свой собственный взгляд на эту проблему. Здесь все, разу­меется, зависит от той версии, которую вы выбираете. Вам может казаться, что драма человеческою существования состоит в том, что человек «отклю­чен» от природных инстинктов, а его собственные инстинкты имеют ино-природную сущность. Можно рассуждать о том, что человек смертен и осознает свою смертность. Не исключено также соображение о том, что человек не свободен от страстей, и это создает драму человеческого сущест­вования. Возможна и такая точка зрения: никакой драмы нет, а все идет как надо. 3. Древнекитайский мудрец Лао-цзы писал: «О, несчастье! Оно является опо­рой счастья. О счастье! В нем притаилось несчастье». Проведем небольшой диспут в классе. Правда ли, что счастье и несчастье, сопутствуют друг другу? А может быть, они совсем не связаны друг c-'ijjj другом, и человек напрасно думает, что они «ходят» вместе? Приведите:!|; доводы «за» и «против».,jj Среди доводов «против» может быть и такой. Счастье и несчастье существу- ы ют сами по себе. А если и кажется, будто они порождают друг друга, то это, j| случайность. Счастье — одно, а несчастье — нечто совсем иное... Можно,.'| полагать, что человек не вполне умело пользуется своими преимуществами^ ' Вовсе не обязательно, например, будучи добросовестным учеником, стано-;'| виться зубрилой. Полновластный тиран может упиваться властью, не ощу-щая, как несчастен его удел. 1[ 4. «Человек есть мера всех вещей», — сказал древнегреческий философ Прота-:|| гор (ок. 480 — ок. 410 до н.э.), и это изречение человечество сохранило по j! сей день. А Как вы сами понимаете мысль древнегреческого мудреца? Достоин ли '% человек быть мерой всех вещей? Найдите в тексте главы соображения по этому поводу.,1   BOIIРОСЫ И ЗАДАНИЯ Может ли человек выполнить столь ответственную роль? Ведь человек — существо, обладающее не только созидательными, но и разрушительными способностями. Итак, как бы вы ответили на философский вопрос: может ли человек быть мерой всех вещей? 5. Древнекитайский философ Мэн-цзы говорил: «Человек по природе добр». Предлагается обсудить это высказывание. Человек часто поступает не по-доброму. Как вы думаете, почему? По аналогии с изречением Мэн-цзы рождается подобное предположение, но с противоположным смыслом: че­ловек по природе своей зол. Именно поэтому он совершает недобрые поступки. Но, возможно, злым человека делает его социальное окружение или общество. Ведь он добр только по изначальной своей природе. Может быть, история, в которой немало зла, жестокости, накладывает на него недобрый отпечаток? Но 'есть и еще одно предположение: человек по природе своей и добр, и зол одновременно. Как вы относитесь ко всем этим версиям? 6. Известная французская модельерша Коко Шанель говорила: «Если вы роди­лись без крыльев, то, по крайней мере, не мешайте им расти». Что она имела в виду: формирование индивида, индивидуальности или личности? Глава XI. ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЕ КАТЕГОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ     Почему понятие «свобода» осознается по-разному? Свободен ли человек? По* чему обнаружился такой феномен, как «бегство от свободы»? Каковы причины: крушения деспотических режимов? Почему свобода — это нравственный им­ператив? Какую роль в жизни человека играет творчество? Что такое «человек любящий»? Как люди понимают счастье? Какие образы смерти известны в разных культурах? В чем предназначение человека? • Человек стал размышлять о том, кто он собственно такой, едва научившись выражать свои мысли и чувства посредством знаков и символов. Он издревле пытался понять самого себя. Вероятно, эта глубинная, трудно насыщаемая потребность раскрыть собственную тайну и составляет сущность Человеческого. Нелегко представить себе, как мучительно долго через значительность деяний, через художественное совершенство, через боль и трагедию истории продвигав лось человечество к осознанию себя как целостности, к пониманию значимости всечеловеческого. § 1. Свобода и ее многообразные проявления Многозначность понятия «свобода» Жизнь ежедневно и неотступно предлагает нам ситуации выбора, и властно требует от нас ответов. Искать желанную профессию или вместе с приятелем торговать в ларьке? Высказать собствен­ное мнение или промолчать, будто так и надо? Довериться любимой или сразить ее жестокостью? Испытать радость обще­ния на людном перекрестке жизни или «ощутить сиротство как блаженство»? Скажи мне, какой ты сделал выбор, а я скажу, кто ты. Итак, будь свободен, поступай по собственному велению. Ус­лышав такое, иной усмехнется: легко сказать... Разве кто-ни­будь интересуется тем, что у меня на уме... Я, может быть, в техникум не пошел бы, и книжки забросил. Только кто мне позволит? Понятие свободы заключает в себе подчас самое неожидан­ное содержание. Не случайно немецкий философ XX в. Э. Касси-1>ер в работе «Техника современных политических мифов» оце­нивал данное слово как одно из наиболее туманных и двусмыс­ленных не только в философии, но и в политике. Свидетельством смысловой «подвижности» и «неконкретности» понятия служит гот факт, что оно возникает, как правило, в разных сопоставле­ниях. В философии «свобода» обычно противостоит «необходи­мости», в этике — «ответственности», в политике — «порядку». Да и сама содержательная интерпретация слова «свобода» содер­жит в себе весьма различные оттенки, Свобода может отождест­вляться с полным своеволием, а может оцениваться как созна­тельное решение, тончайшее мотивирование человеческих по­ступков. А. Шопенгауэр считал, что для новейшей философии свобо­да — главнейшая проблема. Свои размышления на данную тему он начал с определения данного понятия, которое представля­лось ему отрицательным. Когда мы говорим о свободе, то фикси­руем при этом те препятствия, которые нужно устранить ради нее. Если бы у меня были деньги, я купил бы видео... Если бы знаменитый режиссер увидел меня, я стала бы кинозвездой... Окажись у меня родственники во Франции, я бы... Был бы я столь талантлив... Выясняется, что о свободе можно говорить только как о преодолении трудностей. Исчезла помеха, родилась свобода. Она всегда возникает как отрицание чего-то... Неожиданный подход, не правда ли? Свобода казалась таким безупречным понятием, кристально ясным. И вдруг обнаруживается, что оп­ределить свободу из самой себя крайне сложно, попросту невоз­можно. Для того чтобы приблизиться к ее пониманию, нужно указать на совсем иные, посторонние факторы. Они существен­ны, конкретны. Собственное же положительное содержание сво­боды, согласно Шопенгауэру, равно нулю. Свободен ли человек?. Спрашивая «Свободен ли человек?», важно пояснить, о чем идет речь, — о политическом положении или о внутреннем самоощу­щении. Человек, закованный в кандалы, крайне стеснен в своих поступках. Но его гордый дух, возможно, непреклонен... Извест* ный писатель Варлам Шаламов, который долгие годы провел в тюрьме, рассказывал, что он никогда не чувствовал себя таким внутренне независимым и свободным, как в камере. Парадокс? Однако согласимся: свобода — это состояние духа... Иному индивиду никто не чинит препятствий, он волен распоряжаться собой. Однако вопреки счастливым обстоятельствам он доброе вольно закабаляет себя. Итак, свобода — это философское понятие, отражающее неотъемлемое право человека реализовать свою человеческую, волю. Вне свободы человек не может реализовать богатсупво, своего внутреннего мира и своих возможностей. Многие мудрецы разных эпох размышляли о человеческой свободе. В прошлом, а особенно в XX столетии, было сделано множество поразительных теоретических открытий, которые за­ставили по-новому взглянуть на эту проблему. Социальные мыс­лители засвидетельствовали: прежде чем пользоваться свободой, надо получше осознать, что она представляет собой. В против­ном случае можно получить длительные и глубокие разрушитель­ные последствия. Свобода — одна из неоспоримых общечеловеческих ценнос­тей. Однако даже самые радикальные умы прошлого, выступав­шие в защиту этой святыни, нередко обнаруживали робость и половинчатость в ее определении. Ратуя за свободу, они тем не менее полагали, что свобода не абсолютна. Предоставьте инди­виду право распоряжаться собственной судьбой — и наступит век хаоса. Ведь в нем сильны инстинкты своеволия, разруши­тельности и эгоизма. Свобода, безусловно, хороша, но замеча- J\ тельно, когда человек добровольно подчиняется общей воле, со-;:||: знательно умеряет собственные порывы... 4\   Бегство от свободы Vi! Оглядываясь назад и как бы вновь переживая историю человече­ства, философ поневоле задается вопросом: не выработался ли на протяжении веков инстинктивный импульс, парализующий волю человека, его спонтанные побуждения? Размышляя над этой проблемой, Э. Фромм сделал парадоксальное открытие: многие люди вообще страшатся свободы. Она вовсе не является универ­сальной ценностью. «Бегство от свободы» — так философ назвал одну из лучших своих работ, и это не случайно. «Люди устали от свободы... Для взволнованной и суровой молодежи, вступающей в жизнь в утренних сумерках новой исто­рии, есть другие слова: порядок, иерархия, дисциплина». Это вы­сказывание Бенито Муссолини, избранника молодой Италии 20-х гг., который впоследствии стал фашистским лидером Ита­лии и был казнен. Тираны и диктаторы реализуют свою мощь именно пото­му, что им помогают толпы рабов. Массы нуждаются в вож­дях, которые принимают за них решение, а сами эти массы легко сбрасывают с себя груз ответственности и свободы. Ис­тория человечества — летопись насилия, потому что люди всегда подчиняли себе других, которым такое рабство казалось избавлением. Но если люди сами отвергают свободу, то это значит, что тирания неустранима? Э. Фроллм склоняется к такому выводу. Однако реальная судьба деспотических режимов побуждает к иному ходу мысли. Можно ли отобрать у человека свободу? Несомненно. Но возможно ли создать такое общество, в кото­ром однажды найденные способы тотального надзора над челове­ком способны обеспечить стабильность общества, его неруши­мость? После того как нацизм был разгромлен, на эту тему раз­мышляли многие европейские мыслители, в том числе и К. Ясперс. Он ответил на сформулированные вопросы однозначно: человече­ство не знает и, к счастью, никогда не узнает состояния оконча­тельного и вечного деспотизма. Деспотизм и его обреченность Судьба всех существовавших в истории деспотических режимов показала, что деспотизм вообще как модель социального устрой­ства исторически обречен, он бесперспективен. Разумеется, по­пытки создать тираническое общество еще возможны. Но исто­рически более стабильным и продуктивным оказывается такое общество, в котором есть свобода. Никакая самая изощренная тирания, на какой бы развет­вленной аппарат она ни опиралась, не способна загнать человека в тупик, парализовать его полностью. Когда же это частично удается, само общество погружается в кризисное состояние. В XX в. в форме фашизма, нацизма деспотия окончательно показала всю свою ущербность. Но это вовсе не значит, что исторический урок воспринят повсюду и всеми адекватно. Реци­дивы 1трошлого исключать никогда не следует. В рождающемся информационном обществе (так современные прогнозисты на^ зывают цивилизацию XXI в.) могут снова возродиться тиранит ческие сюжеты, иллюзии возможности тотальной власти над че­ловеком. Молено ли этого избежать? Можно ли надеяться, что человечество, взрослея, одновременно и умнеет?.. Как-долго мы грезили о свободе... Казалось, когда «оковы тяжкие падут» и рухнут темницы, все стороны нашего бытия1 обретут состояние гармонии и блаженства. Теперь мы пьем ее, вожделенную, большими глотками. Но с каждым новым глотком чувствуем горечь. Распад Союза. Ничем не ограниченные поли­тические противостояния. Свобода предпринимательства с ее мафиозными кошмарами. Агрессивные неформалы. Необуздан­ные национальные чувства... Что это — свобода или ведущая к анархии вседозволенность под личиной свободы? Вседозволенность Свобода, если она не соотнесена с требованиями нравственное- j ти, целесообразносупи, интересами общества и человечества, J легко превращается во вседозволенность. В русской обществен-,.| ной мысли всегда различались два слова: «свобода» и «воля»,. «Волю» зачастую понимали как разгул темных страстей, разру-;| шительных импульсов. Душа рвется на простор, а там уж — как"''j получится... щ Может ли человек быть абсолютно свободным? Нет, пото-'Щ му что общество, человечество в целом ограничено в своих й ресурсах, возможностях. Оно живет в такой реальности, где не j:j исключены природные катаклизмы, войны, социальные конфликт -\ ты. Поэтому на пути к предельной реализации индивидуальных;! потребностей всегда вырастают преграды. Но есть еще один не:|' менее значимый ограничитель — нравственный, ставящий нас ij постоянно в положение выбора. j Скажем, я вправе купить себе новый костюм, но тогда по- ч страдает мой младший брат, который тоже мечтает о покупке.;!1 Я могу также расстаться с любимым существом, зная, что это | создание будет страдать. В дружбе я могу проявить себя как 'ij; деспот, но какая же это будет дружба? Итак, моя свобода оборачивается несвободой для других. Не захочет ли некто в той же мере ограничить и мою раскрепощенность? Родион Раскольников, главный герой романа Ф.М. Достоев­ского «Преступление и наказание», убивает старуху-процентщи­цу вовсе не потому, что ему нужны деньги. Раскольникову важно разрешить другой, более значимый для него вопрос: могу ли я, смею ли я? Если не могу, значит я тварь дрожащая... Раскольни­ков решает для себя вопрос: до какой меры он может реализо­вать свою свободу. Но ведь цена такого порыва убийство, преступление... Сегодня многие говорят о свободе, но нередко получается, что речь идет о вседозволенности, причем не только на уровне индивидов, но и на уровне всего общества. История человечест­ва, к сожалению, дала немало примеров этакой коллективной вседозволенности власти, державшей в страхе народ, это и тирании, и деспотии, и тоталитарные режимы... И если отдельно взятому индивиду, как правило, сама жизнь подсказывает, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается сво­бода другого человека, и он вынужден считаться с этим, то всевозможные «кланы», «семьи», «династии», «дворы» и т.д. та­кого рода подсказки редко когда удерживали от попрания свобо­ды других. Но демократия во всем мире расширяег свои грани­цы, и народы не хотят больше мириться с любыми проявления­ми вседозволенности. Мы все чаще задумываемся над тем, что поверхностное пони­мание феномена свободы опасно. Иногда говорят: надо раскре­постить человека. Пусть реализует собственную самобытность. Уберем всяческие оковы и позволим человеку воплощать свои помыслы. Казалось бы, как это прекрасно. Личность неприкос­новенна. У человека нельзя отнять право защищать свою жизнь, свою честь, свое имущество. Но ведь люди могут в порядке самообороны и убивать друг друга...   Свобода — нравственный императив Мы осудили практику тоталитаризма. С горечью убедились и в том, что скороспелая свобода тоже может закрепостить челове­ка. Под видом демократии можно, оказывается, распоряжаться судьбами людей, обеспечить себе неограниченную власть, уйти от ответственности. А ведь все это тот же самый «феномен своево­лия», о котором так много писали русские философы. Своевольный индивид наших дней отказывается признать право, если оно не выражает его вожделений. Он отвергает все, что не соответствует его собственным жизненным установкам, но ведь реальность гораздо сложнее, чем это представляется кому-то из нас... В социальной организации та