Странная война» (сентябрь 1939 – май 1940 г.).

Во Вторую мировую войну Третья республика вступила практически помимо воли собственного правительства, поскольку составлявшие его “умиротворители” абсолютно не желали ввязываться в сражения с рейхом. Однако перед лицом предстоящей германской агрессии в отношении Польши 23 августа 1939 года в Париже все же было принято решение провести частичную мобилизацию и публично подтвердить свои обязательства в отношении восточного союзника. Приводились в полную боевую готовность приграничные войска, призывался контингент из 360 тысяч резервистов и осуществлялись некоторые другие военные приготовления. Но Франция по-прежнему не горела желанием воевать из-за поляков, и ультиматум Германии не был предъявлен в полночь 2 сентября, как это было обещано англичанам. Генеральный штаб требовал отсрочить начало всеобщей мобилизации на 48 часов.

За Ла-Маншем в это время происходили сходные события. Премьер-министр Чемберлен известил парламент о том, что ответ из Берлина на запрос Форин офис не получен, и если вермахт не будет выведен из пределов Польши, правительство “сочтет себя обязанным действовать”. В противном же случае оно “будет склонно расценивать ситуацию как сходную с существовавшей до пересечения немецкими войсками границы Польши”, то есть не требующую выполнения союзнических обязательств. Однако 3 сентября англичане все-таки предъявили Берлину ультиматум, гласивший: “Имею честь сообщить вам, что если до 11 утра по британскому летнему времени сегодня, 3 сентября, правительство Германии не предоставит удовлетворительных гарантий правительству Его Величества в Лондоне, два государства будут находиться в состоянии войны, начиная с указанного выше времени”. Аналогичный французский документ запаздывал. Министр иностранных дел Жиль Бонне, отчаявшийся заключить сделку с Гитлером при посредничестве Муссолини, приказал послу в Берлине Кулондру вручить Риббентропу ультиматум в полдень 3 сентября. Срок его выполнения устанавливался к 17.00, причем весьма осторожные выражения документа не содержали ни слова о предстоящем формальном объявлении войны, сообщалось лишь, что в случае отрицательного ответа Франция выполнит свои известные Германии обязательства перед Польшей.

Гитлер не остановил агрессию. Третий рейх довольно неожиданно для себя оказался в состоянии войны не только с Польшей, но и с двумя сильнейшими европейскими государствами, однако это являлось лишь формальным актом и на Восточном фронте Германии не отразилось никак. Не сбылся и прогноз 2-го бюро о неизбежном увязании вермахта в Польше. Преодолевая героическое и отчаянное сопротивление обороняющихся, немецкие войска терзали преданную своими союзниками страну и к началу октября целиком захватили ее западные и центральные районы, восточные же достались якобы нейтральному Советскому Союзу. Германия могла не опасаться удара с территории Франции, где объединенные англо-французские силы полностью бездействовали, а солдаты разводили кур и кроликов, чтобы разнообразить свой рацион и хоть чем-то занять себя. На линии фронта “странной войны” не стреляли. Немцы выжидали, а французы и англичане наслаждались своей иллюзорной безопасностью под защитой якобы неприступных укреплений “линии Мажино”. Германия исподволь накапливала силы, а союзные армии, как и любые бездействующие войска, быстро теряли боеспособность.

Разведка не отдыхала. В периоды затишья ее работа не становится спокойнее, зато у высоких военачальников, свободных от проведения войсковых операций, находится много времени для реорганизации подчиненных служб, и не всегда такие структурные преобразования идут на пользу делу. Во Франции произошло именно это. В сентябре 1939 года главнокомандующий армией генерал Гамелен провел реформу военной разведки, в результате которой она оказалась раздробленной на две части. Основные ее подразделения, ориентированные против немцев, были переведены в Ла Ферт, где дислоцировалась ставка командующего северными армиями. Из оставшихся отделов главнокомандующий решил сформировать “подлинное 2-е бюро национальной обороны” и создал 5-е бюро, включавшее Службу разведки (СР) с контрразведывательной Секцией централизации разведки (ССР). Эта структура разместилась в центре “Виктор”, дислоцировавшемся примерно в 25 километрах к северо-востоку от Парижа. Созданные таким образом два бюро генерального штаба не имели общего начальника, поскольку подчинялись главнокомандующему армией (2-е бюро) и военному министру (5-е бюро). Существовал еще один, третий компонент военной разведки, оставшийся вне первых двух. Речь идет о разведывательных органах, базировавшихся в Северной Африке, не имевших абсолютно никакой связи с коллегами на территории метрополии и подчинявшихся только местному военному командованию. Реформа шла до крайности медленно, но, судя по всему, это было к лучшему. Военный министр, которым в тот период являлся Эдуард Даладье, совмещал свои обязанности с постом премьера, поэтому ему было явно не до спецслужб. Уже в октябре он передал 5-е бюро в распоряжение начальника штаба армии (не штаба верховного главнокомандующего!), окончательно разрушив этим и до того не отличавшуюся стройностью и централизацией систему сбора и оценки разведывательной информации. Лишившийся разведки генеральный штаб вынужден был ввести в свой штат две должности офицеров по связи с разведкой, позднее одну из них сократили. Основной штат разведки остался во 2-м бюро и по-прежнему находился в Ла Ферте, хотя теоретически почти все ее офицеры подлежали передаче в 5-е бюро. В результате еще нескольких, зачастую противоречащих друг другу кадровых перестановок специалисты по Германии оказались сосредоточены в центре 5-го бюро “Виктор”, криптографы из секции шифров “Д” – недалеко от них в центре “Бруно” в Шато Виньоль, часть подразделения осталась в столице. Тексты перехватов дешифровальщикам предоставляли Сеть прослушивания и пеленгования иностранного радиообмена (РЕГ) и Сеть по надзору за внутренним радиовещанием и изучением нелегальных станций (РКР). Трудно сказать, повысили ли эти мероприятия безопасность спецслужб, зато их прямым результатом явилась буквально катастрофическая раздробленность оперативных и аналитических органов. Французы попытались компенсировать ее резким увеличением штатной численности разведчиков, однако призванные из запаса резервисты оказались практически бесполезными и общую ситуацию не улучшили.

Морская разведка также подверглась реформе. В сентябре 1939 года 2-е бюро флота разделили на два практически независимых друг от друга отделения. Его оперативные подразделения были сведены в морскую Службу разведки (СР), а радиоразведчиков и криптографов объединили в секцию ИРД. Лишь 2-е бюро военно-воздушных сил во главе с полковником Эммануэлем-Огюстом-Абелем Роненом до некоторых пор избежало этой участи.

Реорганизации, как это часто случается, не достигли своей цели. Одна из главных проблем разведки заключалась в практически полной беспомощности имевшегося агентурного аппарата, проистекавшей главным образом из-за разрыва связи источников с Центром. Отсутствие радиопередатчиков вынуждало прибегать к использованию конспиративных почтовых адресов, что никак не способствовало ускорению получения донесений. Присутствие в воздухе истребительной авиации люфтваффе делало невозможным ведение воздушной разведки. Один из важнейших источников получения разведывательной информации во время войны – допрос пленных – исключался из-за полного отсутствия таковых. Радиоразведка также оказалась практически беспомощной. С началом войны немцы приняли беспрецедентные меры по поддержанию дисциплины в эфире, весьма повысившие безопасность их связи, и дешифровальная секция СР не смогла обеспечить командование какой-либо полезной информацией.

Обстановку несколько разрядило лишь прибытие в центр “Бруно” группы из 15 польских криптоаналитиков во главе с начальником Бюро шифров полковником Гвидо Лангером. У французов они получили обозначение “Команды З” (“Equipe Z”), которое в отечественной литературе неверно переводится как “Экипаж”. Поляки добрались до Франции через Румынию, в которой они спаслись от наступавшего вермахта, хотя такой маршрут и не соответствовал первоначальному замыслу. Ранее планировалась их эвакуация в Брест-Литовскую крепость, но после захвата восточных областей Польши Советским Союзом этот вариант отпал сам собой. Более того, первоначально перед специализировавшимися на вскрытии закрытой с помощью “Энигмы” переписки Марианом Реевским, Хенриком Зигальским и Ежи Розицким стоял выбор: обратиться ли им в Бухаресте к французам или же к англичанам. Польские криптоаналитики выбрали второй вариант, но не смогли реализовать его. К моменту их прибытия в посольство его двор был забит эвакуированными из Варшавы британскими дипломатическими сотрудниками и их семьями, среди которых находились бывший резидент МИ-6 в столице Польши полковник Дж. Р. Шелли и предположительно будущий исполнительный директор СОЕ полковник Колин Габбинс. В своих написанных в 1967 году и до сих пор не опубликованных мемуарах Реевский вспоминает, что британский посол в Бухаресте отказался уделить внимание трем сомнительного вида гражданским лицам и просто пообещал при первой возможности сообщить о них в Лондон, однако не назвал даже ориентировочные сроки такой возможности. После этого Реевский, Зигальский и Розицкий поняли, что здесь никто ими заниматься не будет, и отправились в посольство Франции, где обратились к военному атташе генералу Муссе и сослались на свои контакты с полковником Бертраном. Это немедленно решило все проблемы, поскольку руководитель дешифровальной секции разведки заранее предупредил Бухарест о возможном появлении поляков и распорядился приготовить для них все необходимое. Французское посольство в Бухаресте снабдило криптоаналитиков паспортами, визами и деньгами на дорогу, однако все специальное оборудование было утрачено безвозвратно, поскольку при бегстве его пришлось уничтожить. Реевский, Зигальский и Розицкий отправились по сложному маршруту. Первым поездом через Белград, Загреб и Триест поляки прибыли в Турин, пересели на другой поезд, доставивший их к французской границе, а оттуда добраться до Парижа уже не составляло проблемы. Тем временем Бертран срочно вылетел в Бухарест для того, чтобы забрать из румынских лагерей остальных интернированных там польских радиоразведчиков и криптоаналитиков. 1 октября 1939 года ему удалось отправить во Францию вторую группу во главе с майором Гвидо Лангером, а немного позднее – еще трех сотрудников польского Бюро шифров Максимилиана Цезкого, Антония Паллута и Эдварда Фокциньского. Для разведки оказались весьма полезным привлечение к сотрудничеству семерых испанских беженцев, из которых была сформирована “Команда Д”. В центре “Бруно” имелась и секция радиоконтрразведки во главе с капитанами Мармиером и Чападо. Эта структура была настолько законспирирована, что официально нигде не значилась и наименования, даже кодового, не имела. 28 октября 1939 года польская группа сумела дешифровать первую германскую радиограмму.

Несмотря на этот частный успех, общая обстановка оставалась неблагоприятной. Большой проблемой оказалось даже получение исходных, закрытых текстов.

Определенную роль сыграли развернутые в ноябре 1939 года по просьбе правительства Люксембурга на его границе с Германией 10 радиоразведывательных постов, укомплектованных французскими офицерами и люксембургскими техниками. Однако отсутствие подобных точек в Бельгии, правительство которой дорожило нейтралитетом своей страны и категорически запретило любые действия подобного рода, существенно снизило потенциальные возможности выноса аванпостов на территорию буферных государств и, в конечном итоге, не позволило им выполнить ожидаемые задачи. Как известно, благие намерения не спасли Бельгию от германской агрессии, однако осенью 1939 года предсказать такой поворот событий было трудно. Еще хуже обстояло дело с вскрытием шифров “Энигмы”. Несмотря на активную работу секции “Д” и польских криптографов, персонал центра “Бруно” впервые добился успеха в этой области лишь 17 января 1940 года, причем вскрытым оказалось далеко не актуальное сообщение от 28 октября 1939 года.

В общем, в период “странной войны” французская разведка работала в условиях практически полного отсутствия источников информации, что и предопределило низкий уровень результатов ее усилий. СР безошибочно предсказала военному командованию спокойную зиму 1939/1940 годов, но не сумела вскрыть ни масштабов производившихся в этот период приготовлений вермахта к блицкригу, ни направления его главного удара, что в конечном счете и оказалось фатальным. Неверная оценка итогов польской кампании породила у французов ложное ощущение безопасности.

Укрепления “линии Мажино” казались им абсолютной гарантией от внезапного удара со стороны Германии, а потому силы разведки разбрасывались на второстепенные театры. 2-е и 5-е бюро активно действовали на таких вспомогательных направлениях как Средиземное море или Северная Африка. Немалые ресурсы были брошены на проработку вполне серьезно рассматривавшейся в Париже возможности вторжения французской армии в СССР в районе Баку. Трудно представить более наглядную иллюстрацию слепоты правительства Третьей республики, стоявшей на пороге краха, однако из-за далекой советско-финской войны собиравшейся подвергнуть бомбардировке гигантскую и мощную в военном отношении державу! В иной обстановке это могло бы выглядеть курьезом, но последовавшие менее чем через полгода драматические события исключают подобный взгляд на ситуацию.

Одновременно, как ни странно, разведка повинна и в четырех ложных тревогах из двенадцати, объявлявшихся во французской армии в течение зимы 1939/1940 годов, с каждой из которых боеготовность частей все более снижалась. О наступательном духе в войсках давно забыли, упадок и разложение Третьей республики отразились на ее вооруженных силах в целом и на разведывательных службах в частности. Это привело к тому, что тщательно подготовленный немцами удар в Арденнах оказался для военного командования полной неожиданностью. 2-е бюро сильно дезориентировало его, сообщив, что у голландской границы сосредоточены 37 дивизий вермахта, а у люксембургской – 26, тогда как в действительности их было соответственно 29 и 45. Единственным источником, дававшим близкую к действительности информацию, была агентура, однако ей не верили и предпочитали руководствоваться вычисленными цифрами. Справедливости ради следует отметить, что начальник 2-го бюро генерал Морис-Анри Гоше несколько раз пытался обратить внимание главнокомандующего на существующую опасность, но тот игнорировал все исходившие от разведки слабые и неуверенные предупреждения. В дальнейшем, после поражения Франции, он подаст в отставку, хотя поражение 1940 года отнюдь не являлось провалом исключительно разведки. Даже захват Дании и Норвегии не научил французское командование ничему. Третья республика сама готовила свою катастрофу.

Справедливости ради следует отметить, что просчитались не только французы, но и англичане, и голландцы и бельгийцы. Последние оставили без внимания и сочли психологической операцией случайно попавшие к ним документы 8-го авиакорпуса люфтваффе, содержавшие план наступления на Бельгию. Это произошло после вынужденной посадки вблизи Машелона сбившегося с курса немецкого самолета, который вез майора германских В.С Ханнеманса и двух офицеров генерального штаба вермахта.