Информационно-коммуникативное общество

Информационно-коммуникативное общество

Информационно-коммуникативное общество — реальность весьма противоречивая.

Это – своеобразный кентавр. Введенное в научный оборот в начале 60-х годов в США и Японии по­нятие «информационное общество» положило начало теории, акценти­рующей роль интеллекта и знаний в развитии общества. Анализ таких его характеристик, как знание и информация, что вполне укладывается в русло постиндустриальной концепции. Информационно общий мир, однако, не становится миром социаль­ным без интерактивной и коммуникативной составляющих.

Парадоксы информационно-коммуникативного общества таковы, что вектор развития человечества все еще не определен. Первый парадокс - «приближающееся» к нам «обще­ство знания» стало стремительно воспроизводить, «изготавливать» «об­щество незнаек», или «ничегонезнаек», как называет их И. Валлерстайн. Глубокий разрыв информации и знаний, получаемого и интеллектуально перерабатываемого материала, интерактивного и коммуникативного уже сегодня выявляет повсеместно тревожные тенденции: происходит «сжатие средних страт», стремительно растут демографические разрывы и миграционные движения, расширяется движение «ничегонезнаек».

Информационное видео- и аудиопотребление посредством муль­тимедийных технологий и массмедиа сегодня «объяло» весь мир, но не в целях интеллектуального просвещения. Интерактивное телевидение с универсальными мировыми программами (типа «Как выиграть мил­лион?», «Последний герой» и т. д.), сетевая интеракция посредством Интернета включили подавляющее большинство жителей планеты в систему информационных влияний, интегрированных маркетинговых коммуникаций, определив тем самым виртуально-визуальные границы коллективного восприятия, подражания и массовой стандартизации. «Высокая» и «низкая» культура уже давно поменялись местами с точки зрения и спроса и предложения. Знания, сведения, информация активно передаются, продаются и предназначаются для множества действую­щих в информационном пространстве «реципиентов», «целевых групп», «аудиторий». Но эти «знания» — не качественны, информация — избы­точна.

Второй парадокс, вытека­ющий из первого, заключается в возможности потенциальной утраты современным (постмодерным) обществом лидирующей роли, несмот­ря на бесспорно лидирующие информационно-коммуникативные тех­нологии. Это вызвано разрушением связей между возрастными когортами, а также между много­численными (и многоэтничными) культурными группами. Социальная «ткань» лидирующего сегодня на авансцене истории западного мира становится все более распыленной и истонченной. Молодые граждане общества «всеобщего изобилия», а также прилегающей к нему постмо­дернистской периферии стремительно теряют представления об окру­жающей реальности и своем месте в ней.

Третий парадокс. Внедрение информацион­ных технологий позволило сделать два разнонаправленных количест­венных и качественных скачка: к интеграции человеческого общества как глобальной социальной общности, связанной «всемирной паути­ной», и его дезинтеграции, идущей к «исчезновению» социального и появлению «кастомизированного» и «атомизированного» сообщества отдельных индивидов. Возникшие «системные медиа» оказались спо­собны объединить людей всего земного шара вокруг поистине «значи­мых событий»: футбольного «мундиаля», цен на нефть, экологического бедствия или же политического конфликта.

Четвертый парадокс информационного мира заключается в акту­ализации момента времени и создании пространства «вневременья»: акцентации на настоящем и одновременно внеисторическом существо­вании. Известные сентенции современных медиа «оставайтесь с нами», «сегодня», «здесь-и-сейчас» порождают массовые установки, форми­руя особое вневременное и внеисторическое сознание аудитории.

Пятый парадокс проявляется в жесткой ме­тодологической разделенности, казалось бы, схожих и близких понятий: «деятельности» и «делания». С прежним, хорошо знакомым нам «социальным» соотносился деятельностный подход, основой которого был непосредственный человеческий труд, направленный на объект. С новой социальностью соотносится иная практика — практика «делания» и «изготовления» (англ. — making), объ­ектом которой выступает субъект и его сознание. Действительно, современные новости дня не столько передаются, сколько делаются, исполняются, имидж делается, публичная сфера из­готавливается. «Делание» — новостей, имиджа, политики и т. п. — ста­ло одним из самых доходных занятий, имеющих огромное количество влиятельных заказчиков, а социальный конструктивизм стал наиболее востребованной теорией и практикой.

Шестой парадокс - категории «быть» и «иметь» замещаются категориями «казаться» и «пользовать­ся», определяя для человека новый бытийный статус — фрагментарного субъекта. У этого парадокса, как ни странно, есть свои плюсы и минусы. Бесконечно делимый субъект может позволить себе — в теории — рас­сыпаться на фрагменты и вновь собраться с помощью специалистов «прогрессивной коммуникации», владеющих «шиз-анализом». «Дивидуум» может быть в социальном и виртуальном пространствах и иметь в социальном и виртуальном времени. Это означает быть компьютерно грамотным и иметь возможность эту грамотность применить — на до­машнем компьютере, в Интернет-кафе или на работе. Одновременно он может казаться многоликими гранями своих образов, идентичностей и имиджей и пользоваться полнотой виртуального мира в «глобальной паутине», в котором нет социальных ограничений, но есть максималь­ная возможность самопрезентации и самореализации.

Седьмой парадокс складывающегося информационного общества коренится в кардинальной разнонаправлен­ности векторов развития информационного и коммуникативного. Ин­формационное (речь идет об информационных технологиях по произ­водству масс-медийной продукции) по своей природе предназначено для массового пользователя и призвано нести ему знания, деловую ин­формацию, формы развлечений и т. д. Информационное становится все более массовым, приспосабливаясь к «нижнему» порогу потребностей или удовольствий и обслуживает, по сути, эгалитарную культуру, в кото­рую на таких же эгалитарных и общедоступных правах информационно­го времяпрепровождения включается и так называемая элита. С одной стороны, информационное как бы нивелирует социальный разрыв и делает мир информационного универсума общедоступным и общече­ловеческим. Но, с другой стороны, информационное не конструирует и не творит новое социальное пространство коммуникативного, углуб­ляя социальный разрыв одним только деланием вида, что его вовсе нет. Одновременно информационное впервые лишает элиту многовековой привилегии на духовное творчество, опуская ее в информационном пространстве до уровня «демонстрационного костюма» или «декольте». Элита все меньше ощущает ответственность за общество. Впервые в истории у нее нет социального предназначения. Есть лишь межэлитная конкуренция за право на шик, который сам по себе становится объектом информационной эгалитарной любознательности. В информационно-медийной культуре, далекой от общения и диалога, коммуникативное становится все более проблематичным фе­номеном. Информационное пространство как будто «не слышит» ком­муникацию в обществе.

Информационно-технологическая детерминанта, ставшая посред­ником между миром человеческим и миром общественным, всерьез изменила саму основу человеческого общения, определив новые пра­вила и алгоритмы коммуникации человека с другим субъектом, своим телом, природой, миром, обществом и с самим собой.