Новая Песнь Шляпы‑Сортировщицы

 

Гарри не хотел признаваться, что у них с Луной одинаковые галлюцинации, – если это галлюцинации, – поэтому, усевшись в карету и захлопнув за собой дверцу, не сказал больше ни слова о странных конях, но всё же не мог оторвать глаз от их зловещих силуэтов, двигавшихся за окошком.

– Вы видели Грубль‑Планк? – спросила Джинни. – Почему она снова здесь? Ведь Хагрид же не уволился?

– Если бы и уволился, я бы только обрадовалась, – отозвалась Луна. – Он не очень хороший учитель, правда?

– Очень даже хороший! – сердито воскликнули Гарри, Рон и Джинни.

Гарри гневно воззрился на Гермиону. Она откашлялась и поспешила согласиться:

– Э‑м‑м… да… очень хороший.

– А у нас в «Рэвенкло» считают, что он не учитель, а просто смех, – ответила Луна, нимало не обескураженная.

– Странное у вас в «Рэвенкло» чувство юмора, – зло бросил Рон. В это время скрипнули колёса, и карета пришла в движение.

Грубость Рона, по всей видимости, нисколько не задела Луну; совсем наоборот, она продолжала очень спокойно на него смотреть, – так, словно он был более или менее интересной телепередачей.

Вереница карет, громыхая и покачиваясь, катила вверх по дороге, и скоро они миновали ворота, по бокам которых возвышались две каменные колонны, увенчанные крылатыми боровами. Кареты въехали на школьную территорию. Гарри наклонился к окну и попытался понять, горит ли свет в хижине Хагрида, стоящей на опушке Запретного леса, но на школьном дворе царила кромешная тьма. Между тем, замок Хогвартс, казалось, сам стремительно надвигался на них, грозно нависая над головами: гигантский, угольно‑чёрный на фоне тёмного неба массив башен с вкраплениями источающих алмазное сияние окон.

Кареты, лязгнув рессорами, резко остановились у каменного крыльца, ведущего к дубовым дверям парадного входа. Гарри первым выпрыгнул из кареты. Он снова повернулся к Запретному лесу, рассчитывая всё‑таки увидеть освещённые окна, но в хижине Хагрида определённо не было никаких признаков жизни. Тогда, крайне неохотно, – сказать по правде, Гарри очень надеялся, что за время пути кони куда‑нибудь денутся, – он перевёл взгляд на этих малоприятных, скелетоподобных животных. Те, выпучив пустые, мерцающие белые глаза, совершенно неподвижно стояли на ночном холоде.

Однажды с Гарри уже случалось, что он видел то, чего не видел Рон, но тогда это было отражение в зеркале – явление весьма иллюзорное. Здесь же речь шла о сотне вполне осязаемых животных, обладающих, к тому же, достаточной силой, чтобы везти на себе реальные кареты с реальными людьми. Если верить Луне, эти кони возили кареты всегда, но только… были невидимы. Что же произошло? Почему Гарри их видит, а Рон нет?

– Ты идёшь или как? – спросил Рон, стоявший рядом.

– А… да, – опомнился Гарри, и они влились в толпу, быстро поднимавшуюся по каменным ступеням в замок.

По ярко, торжественно освещённому факелами вестибюлю разносилось множественное эхо – школьники, стуча подошвами по выложенному каменными плитами полу, спешили к двойным дверям в правой части вестибюля, которые вели в Большой зал, где должен был состояться парадный ужин в честь начала учебного года.

В Большом зале, под чёрным, беззвёздным потолком, представлявшим собой точную копию неба за высокими окнами, стояли четыре длинных стола, и они очень быстро заполнялись людьми. Над столами в воздухе плавали зажжённые свечи. Они наполняли серебристым мерцанием силуэты привидений и озаряли лица ребят, которые оживлённо разговаривали, обменивались летними впечатлениями, громко приветствовали приятелей из других колледжей, молча оценивали новые наряды и причёски друг друга. И опять, Гарри не мог не заметить, что, как только он проходит мимо, все сразу начинают шептаться. Он сжал зубы и постарался сделать вид, что ничего не замечает и ему всё равно.

Луна отделилась от них и уплыла к столу «Рэвенкло». Джинни, не успев дойти до стола «Гриффиндора», была встречена радостными криками одноклассников и села с ними; Гарри, Рон, Гермиона и Невилл нашли в середине стола четыре свободных места подряд, между Почти Безголовым Ником, гриффиндорским привидением, и Парватти Патил с Лавандой Браун. Последние приветствовали Гарри с исключительной любезностью и радушием, и ему сразу стало ясно: судачить про него они прекратили за секунду до того, как он подошёл. Впрочем, его это не задело, поскольку у него имелся более серьёзный повод для беспокойства: он, поверх голов, старался рассмотреть учительский стол, стоявший вдоль передней стены зала.

– Его нет.

Рон и Гермиона тоже внимательно оглядели учительский стол, несмотря на то, что в этом не было никакой необходимости, – человек такого размера, как Хагрид, был бы заметен в любой толпе.

– Не мог же он уволиться, – несколько встревоженно проговорил Рон.

– Конечно, не мог, – твёрдо сказал Гарри.

– Как вы думаете, он не… ранен, нет? – испуганно спросила Гермиона.

– Нет, – отрезал Гарри.

– Но тогда где же он?

Они помолчали. Затем Гарри, очень тихо, так, чтобы его не услышали ни Невилл, ни Парватти с Лавандой, сказал:

– Может быть, он ещё не вернулся? Ну, вы понимаете… с задания. Которое ему поручил Дамблдор.

– Точно… точно, так и есть, – в голосе Рона прозвучало облегчение. Гермиона же, прикусив губу, продолжала осматривать учительский стол из конца в конец, словно надеясь найти там более разумное объяснение отсутствия Хагрида.

– А это кто? – вдруг резко спросила она, указывая куда‑то в середину ряда учителей.

Гарри проследил за её взглядом и, в центре длинного стола, в золотом кресле с высокой спинкой, увидел профессора Дамблдора в усеянной звёздами тёмно‑фиолетовой робе и такой же шляпе. Его голова склонялась к сидевшей рядом женщине, а та шептала что‑то ему на ухо. Женщина была низенькая, с короткими, завитыми волосами мышиного цвета, которые она, на манер Алисы в стране Чудес, повязала розовой лентой, подходящей по цвету к пушистой кофте, надетой поверх колдовской робы. Гарри подумалось, что она похожа на какую‑то всеобщую тётушку, старую деву. Женщина чуть повернула лицо к своему кубку, сделала деликатный глоточек – и Гарри с ужасом узнал мертвенное, жабье лицо и выпуклые глаза с набрякшими под ними мешками.

– Это же она! Кхембридж!

– Кто? – переспросила Гермиона.

– Та, которая была на слушании, она работает у Фаджа!

– Милая кофточка, – ухмыльнулся Рон.

– Работает у Фаджа? – нахмурившись, повторила Гермиона. – А здесь ей что понадобилось?

– Понятия не имею…

Гермиона, сузившимися глазами, ещё раз оглядела учительский стол.

– Нет, – пробормотала она, – нет, конечно, нет…

Гарри не понял, что она имеет в виду, но не стал спрашивать; его внимание привлекла профессор Грубль‑Планк, только что появившаяся позади других учителей. Она прошла в торец стола и заняла место Хагрида. Это могло означать лишь одно – первоклассники переплыли озеро и прибыли в замок. Действительно, прошло всего несколько секунд, и двери, ведущие из вестибюля, распахнулись. В зал длинной шеренгой вошли первоклассники, ведомые профессором Макгонаголл. Она несла в руках табуретку со старой‑престарой колдовской шляпой, сильно залатанной и с широкой прорехой у края.

Гул голосов стих. Первоклассники выстроились перед учительским столом лицом к остальным школьникам. Профессор Макгонаголл аккуратно поставила перед ними табуретку и отошла в сторону.

В свете свечей лица детей бледно блестели. Маленький мальчик в самой середине шеренги мелко дрожал от страха. Гарри на мгновение вспомнил, как боялся сам, пока стоял там и ждал неведомого испытания, которое должно было решить, в какой колледж его определят.

Все в зале затаили дыхание. Затем прореха на шляпе‑сортировщице раскрылась наподобие рта и из неё полилась громкая песня:

 

В те времена, когда была я новой,

А Хогвартс только‑только основали,

Создатели сей благородной школы

Не ведали, что им судьба готовит.

 

Объединенные своей высокой целью,

Одно имели страстное желанье:

Свои умения и знанья колдовские

Все без изъятия потомкам передать.

 

«Мы вместе будем и учить и строить!» ‑

Решили четверо друзей прекрасных,

Но в страшном сне им не могло присниться,

Сколь непростой им уготован путь.

 

Ужели сыщутся других таких два друга,

Как Слизерин и Гриффиндор бесстрашный?

И разве есть на свете две подруги

Любезней Хафлпаф и Рэвенкло?

 

И как же всё могло так повернуться?

Как дружба верная взяла да и распалась?

Я там была, и вам могу поведать

Печальную историю разрыва.

 

Рёк Слизерин: «Учить лишь тех я буду,

В чьих жилах кровь течёт чистейших магов»,

А Рэвенкло сказала, что берется

Учить лишь тех, кто разумом силен,

 

А Гриффиндор решил избрать лишь тех,

Кто храбростью своею отличился,

И только Хафлпаф сказала скромно,

Что всем готова знанья передать.

 

Когда впервые споры разгорелись,

Им не придали важного значенья,

Поскольку каждый основоположник

В той школе колледж собственный имел.

 

Взял Слизерин себе в ученики

Чистейшей крови магов;

К Гриффиндору

Шли смельчаки характером тверды;

 

Те, кто умом пленял воображенье,

Шли к Рэвенкло,

А славной Хафлпаф

Все прочие без счёту доставались.

 

Так, до поры, все маги в нашей школе

Хранили дружбу крепко, нерушимо.

Счастливые года летели без печали,

В гармонии наш Хогвартс процветал.

 

Но все ж средь нас вдруг вспыхнули раздоры,

И колледжи, что как столпы творенья

Поддерживали школы основанье,

Вдруг повернулись каждый против друга,

 

Средь прочих каждый захотел стать первым.

И скоро стало всем уже казаться,

Что школе нашей уж недолго жить.

Дуэли, драки… Друг врагом стал другу,

 

И вот, в одно печальнейшее утро,

Покинул школу гордый Слизерин.

Вмиг прекратились споры и раздоры,

Но мы остались с тяжестью на сердце,

 

И с той поры, когда четыре друга

Тремя друзьями вынужденно стали,

Не знала наша школа единенья,

Такого как в былые времена.

 

И вот теперь я, Шляпа, перед вами,

Вам всем известно, по какой причине.

Я поделю вас на четыре части,

Исполнив тем своё предназначенье.

 

Но от себя я кое‑что добавлю,

И вы мои слова не забывайте:

Вы знаете, что на четыре дома

Мне суждено вас вскоре разделить.

 

Но, исполняя долг свой неизбежный,

Я всё же не могу не опасаться,

Что косность устоявшихся традиций

Нас приведёт к печальному концу.

 

Так знайте ж, каковы мои сомненья,

Внимайте знакам, как история вас учит,

И помните, что школе нашей славной

Извне грозят ужасные враги.

 

Должны мы меж собой объединиться,

Иначе счастье мы навеки потеряем.

Я вас предупредила, всё сказала…

Пора и к сортировке приступать.

 

Шляпа смолкла и замерла. Раздались аплодисменты – впервые на памяти Гарри перемежаемые бормотанием и шепотком. По всему залу школьники делились впечатлениями со своими соседями, и Гарри, хлопавший вместе со всеми, прекрасно знал, о чём они говорят.

– Что‑то на этот раз больно развесисто, – высоко подняв брови, заметил Рон.

– Да уж, – отозвался Гарри.

Обычно шляпа‑сортировщица ограничивалась описанием качеств, необходимых для поступления в тот или иной колледж Хогвартс, и упоминанием о своей роли в определении оных. Гарри не помнил, чтобы прежде шляпа давала школьникам какие‑либо советы.

– Интересно, а раньше она о чём‑нибудь таком предупреждала? – чуть встревоженно произнесла Гермиона.

– Вообще‑то, да, – со знанием дела ответил Почти Безголовый Ник, наклоняясь к ней сквозь Невилля (Невилл поморщился: не очень‑то приятно, когда сквозь тебя проходит привидение). – Шляпа считает делом чести предостерегать Хогвартс в тех случаях, когда она чувствует, что…

Но тут профессор Макгонаголл, которая дожидалась тишины, чтобы начать вызывать первоклассников на сортировку, окинула шептавшихся таким обжигающим взглядом, что Ник немедленно приложил к губам прозрачный палец и сел очень прямо. Гомон в зале мгновенно стих. Профессор Макгонаголл, в последний раз недовольно оглядев все четыре стола, опустила глаза к длинному пергаментному свитку и выкрикнула первое имя:

– Аберкромби, Эван.

Перепуганный мальчик, на которого Гарри чуть раньше обратил внимание, сделал шаг вперёд и надел на голову шляпу‑сортировщицу, которая не провалилась до самых плечей исключительно благодаря его сильно торчащим ушам. Шляпа некоторое время думала, потом открыла прореху и во всеуслышанье объявила:

– «Гриффиндор»!

Гарри вместе со всеми гриффиндорцами громко похлопал Эвану Аберкромби, который, спотыкаясь, дошёл до их стола и сел за него с таким видом, точно ему было бы значительно приятнее провалиться сквозь пол и никогда больше не показываться никому на глаза.

Постепенно, строй первоклассников редел. В паузах, возникавших, пока шляпа обдумывала своё решение, Гарри слышал громкое урчание в животе Рона. Наконец, «Целлер, Розу» определили в «Хафлпаф», профессор Макгонаголл унесла табуретку со шляпой, а профессор Дамблдор поднялся из‑за стола.

Хотя Гарри и был обижен на Дамблдора, самый вид директора подействовал на него умиротворяюще. Отсутствие Хагрида, кони‑ящеры – все эти неприятные сюрпризы, как неожиданные фальшивые аккорды в любимой песне, испортили давно и с нетерпением предвкушаемое возвращение в Хогвартс. А теперь всё наконец пошло так, как положено: директор школы встал из‑за стола, чтобы поздравить учеников с началом учебного года.

– Всем новичкам, – звучным, чуть звенящим голосом заговорил Дамблдор, радостно улыбаясь и приветственно простирая руки, – добро пожаловать! Добро пожаловать и всем старым знакомым! Бывают обстоятельства, при которых уместны длинные речи. Сейчас не тот случай. Поэтому садитесь и – налетайте!

Раздался одобрительный смех и взрыв аплодисментов. Дамблдор с достоинством опустился в кресло и перекинул через плечо длинную бороду, чтобы та не мешала ему есть, – ибо на столах неожиданно появились всевозможные кушанья: жаркое, пироги, овощи, хлеб, разнобразные соусы, кувшины с тыквенным соком…

– Отличненько, – хищно простонал Рон и, схватив первое попавшееся блюдо, принялся перекладывать котлеты к себе на тарелку. Почти Безголовый Ник тоскливо наблюдал за ним.

– Кстати, что ты там говорил про сортировку? – спросила Гермиона призрака. – Про то, что шляпа и раньше делала такие предупреждения?

– Ах, да, – Ник, похоже, был рад поводу отвести глаза от Рона, с почти неприличной жадностью поглощавшего жареную картошку. – Я сам их несколько раз слышал. Шляпа поступает так в тех случаях, когда чувствует, что школе угрожает опасность. Совет у неё, разумеется, всегда один: быть вместе и крепить ряды.

– Окузанаит фо шкули гржат паснасана шляпа? – спросил Рон.

Рот у него был набит до отказа, и то, что он сумел издать хоть какие‑то звуки, Гарри расценил как большое достижение.

– Прошу прощения? – вежливо переспросил Почти Безголовый Ник. На лице Гермионы отразилось глубочайшее отвращение. Рон, гулко сглотнув, повторил: – Откуда она знает, что школе угрожает опасность, если она – шляпа?

– Представления не имею, – ответил Ник. – Впрочем, она живёт в кабинете Дамблдора и, осмелюсь предположить, слышит там немало интересного.

– И при этом хочет, чтобы все колледжи подружились? – Гарри с сомнением посмотрел на слизеринский стол, где безраздельно царил Драко Малфой. – Как же, как же. Скорее небо упадёт на землю.

– Знаете, вы не должны так к этому относиться, – укорил Ник. – Мирное сотрудничество, вот ключ к успеху. Мы, привидения, хотя и принадлежим к разным колледжам, стараемся всячески поддерживать дружеские связи. Скажем, я, невзирая на соперничество между «Гриффиндором» и «Слизерином», ни за что не позволил бы себе вступить в спор с Кровавым Бароном.

– Это потому, что ты его боишься, – сказал Рон.

Почти Безголовый Ник сильно оскорбился.

– Боюсь? Я? Сэр Николас де Мимси‑Порпиньон? Никто и никогда не смел обвинить меня в трусости! Благородная кровь, текущая в моих жилах…

– Какая кровь? – вытаращил глаза Рон. – Разве у тебя осталась…

– Это фигура речи! – Ник так рассердился, что его голова мелко затряслась на полуотрубленной шее, угрожая в любую минуту отвалиться набок. – Я, конечно, не имею возможности вкушать еду и напитки, но, надеюсь, вы не станете отказывать мне в праве на свободу слова? И меня, поверьте, не могут задеть колкости неразумных детей, потешающихся над моею неполноценностью!

– Ник, он вовсе не собирался над тобой смеяться! – заверила Гермиона, разъярённо глядя на Рона.

У того, к несчастью, рот опять был набит так, что щёки грозили разорваться, поэтому он сумел лишь выдавить из себя: «Ниител казать иичо похо». Ник, видимо, не смог принять это как извинение. Стремительно взвившись вверх, он поправил шляпу с пером, уплыл на другой конец стола и сел между братьями Криви – Колином и Деннисом.

– Молодец, Рон, – рыкнула Гермиона.

– Чего? – возмутился Рон, проглотив, наконец, то, что было у него во рту. – Нельзя уже спросить простой вопрос?

– Молчи лучше, – раздражённо махнула на него Гермиона, после чего оба надулись, и остаток ужина прошёл в недовольном молчании.

Гарри давно привык к подобным сварам и не пытался их помирить, зная по опыту, что гораздо умнее будет спокойно доесть свой стейк и пирог с почками, тем более, что потом его ждало любимое лакомство – торт из патоки.

Когда все наелись и в зале снова загудели голоса, Дамблдор поднялся из‑за стола. Разговоры сразу же стихли, и все головы повернулись к директору. Гарри одолевала приятная, сытая сонливость, и он с наслаждением думал о кровати под балдахином, которая ждала его наверху, такая мягкая и тёплая…

– Разрешите мне на несколько минут отвлечь ваше внимание от этого великолепного пиршества и сказать то, что я всегда говорю в начале учебного года, – обратился к школе Дамблдор. – Во‑первых, первоклассникам следует усвоить, что лес, окружающий школьную территорию, является запретной зоной для всех учащихся… Позволю себе также выразить надежду, что к настоящему моменту этот факт дошёл и до сознания некоторых старшеклассников. (Гарри, Рон и Гермиона обменялись довольными улыбками.)

– Далее. Школьный смотритель мистер Филч просил меня напомнить вам, как он уверяет, в четыреста шестьдесят второй раз, что вам запрещено колдовать во время перемен в школьных коридорах, а так же запрещен и ряд других действий, список которых висит на двери кабинета мистера Филча.

– Кроме того, в этом году в нашей школе произошли некоторые изменения в преподавательском составе. Мы очень рады вновь приветствовать в этих стенах профессора Грубль‑Планк, которая будет вести занятия по уходу за магическими существами, а также счастливы представить вам профессора Кхембридж, нового преподавателя защиты от сил зла.

Раздались вежливые, но не слишком активные аплодисменты, во время которых Гарри, Рон и Гермиона в панике смотрели друг на друга: Дамблдор ничего не сказал о том, как долго пробудет с ними профессор Грубль‑Планк.

Дамблдор продолжил:

– Испытания для желающих попасть в квидитчные команды будут проводиться…

Он неожиданно прервался и вопросительно посмотрел на профессора Кхембридж. Поскольку из‑за её роста трудно было определить, стоит она или сидит, то на протяжении некоторого времени никто не мог понять, почему Дамблдор замолчал, но когда профессор Кхембридж откашлялась: «кхе‑кхем», всем стало ясно, что она, оказывается, поднялась со своего места с намерением произнести речь.

Дамблдор растерялся лишь на мгновение, а затем элегантно опустился в кресло и воззрился на профессора Кхембридж с таким горячим энтузиазмом, словно для него не было в жизни большего счастья, чем слушать её выступление. Остальной преподавательский состав не сумел столь ловко скрыть своё удивление. Брови профессора Спаржеллы уползли под разлетающиеся во все стороны волосы, а рот профессора Макгонаголл сжался в тончайшую полоску. Никогда раньше новый учитель не осмеливался перебивать директора. Многие школьники усмехались; эта женщина явно не знакома с порядками в Хогвартс.

– Благодарю вас, директор, – жеманно заулыбалась профессор Кхембридж, – за тёплые слова приветствия.

Голос у неё был высокий, с придыханием, похожий на голос маленькой девочки, и Гарри вновь ощутил к профессору Кхембридж острую неприязнь, которую и сам не мог бы объяснить; но он твёрдо знал, что ненавидит в этой женщине всё, от идиотского голоска до пушистой розовой кофты. Она ещё раз откашлялась («кхе‑кхем») и продолжила:

– Должна сказать, что я очень рада вернуться в Хогвартс! – Она улыбнулась, обнаружив мелкие и весьма острые зубки. – И очень рада видеть ваши милые счастливые личики!

Гарри поглядел вокруг и не увидел ни одного счастливого личика. Напротив, все были неприятно поражены тем, что с ними разговаривают как с маленькими детьми.

– Я очень хочу поближе познакомиться со всеми вами и уверена, что мы непременно станем хорошими, добрыми друзьями!

При этих словах все переглянулись; некоторые с трудом сдерживали ухмылки.

– Друзьями? Так уж быть, но только если не придётся с ней меняться и брать эту жуткую кофту, – шепнула Лаванде Парватти, и обе залились беззвучным смехом.

Профессор Кхембридж в очередной раз откашлялась («кхе‑кхем»), но, когда она снова заговорила, придыхание почти исчезло, а голос зазвучал скучно и заучено:

– Министерство магии придавало и придаёт вопросу образования юных колдунов и ведьм огромное, жизненно‑важное значение. Редкий дар, которым каждый из вас наделён от рождения, не будучи взлелеян путём надлежащего обучения и наставления, может пропасть втуне. Мы не имеем права допустить, чтобы Вудние умения, являющиеся общественным достоянием колдовского сообщества, исчезли навсегда, а потому должны бережно передавать их из поколения в поколение. Мы, педагоги, больше других ощущаем, что наше благородное призвание – охранять и пополнять драгоценный клад магических знаний, накопленных нашими предками.

Профессор Кхембридж сделала паузу и слегка поклонилась своим коллегам, никто из которых и не подумал кивнуть ей в ответ. Тёмные брови профессора Макгонаголл сошлись на переносице, что придало её лицу ястребиное выражение, и Гарри отчётливо видел, как при очередном «кхе‑кхем» она обменялась многозначительным взглядом с профессором Спаржеллой. Профессор Кхембридж продолжила:

– Каждый из директоров и директрис Хогвартс привносил что‑то новое в трудное дело руководства этой прекрасной, имеющей многовековую историю школой, и это правильно, ибо там, где отсутствует прогресс, неизбежно наступает стагнация и разрушение. В то же время, мы не можем себе позволить поощрять прогресс исключительно ради самого прогресса, так как наши Вудние, проверенные временем традиции чаще всего не нуждаются в изменениях. А значит, равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традициями и инновациями…

Гарри почувствовал, что не в состоянии больше слушать, его мысли всё время словно соскальзывали куда‑то. Когда говорил Дамблдор, Большой зал всегда наполняла почтительная тишина, но сейчас она постепенно стала нарушаться: школьники склоняли друг к другу головы, шептались, хихикали. За столом «Рэвенкло» Чу Чэнг оживлённо болтала с подружками. Сидевшая недалеко от неё Луна Лавгуд достала из рюкзака «Правдобор». Хафлпафец Эрни Макмиллан, на груди которого сиял новенький значок старосты, не сводил глаз с профессора Кхембридж, но взгляд у него был стеклянный, и Гарри не сомневался, что Эрни не слушает, а лишь притворяется, дабы не потерять лицо.

Профессор Кхембридж ничего этого не замечала. Гарри стало казаться, что, даже если бы у неё под носом вспыхнуло восстание, она продолжала бы невозмутимо бубнить. Учителя, между тем, слушали в высшей степени внимательно, так же, как и Гермиона, которая впитывала каждое слово Кхембридж, хотя, судя по выражению её лица, эти слова ей совсем не нравились.

– …ибо всегда оказывается, что некоторые изменения – к лучшему, зато другие изменения, по прошествии времени, неизменно признаются ошибочными. Некоторые старые традиции мы обязаны сохранить, и это естественно, другие же, отжившие свой век, следует оставить и забыть. Итак, давайте же вместе, настроившись сохранять того, что надлежит сохранить, совершенствовать то, что нуждается в совершенствовании, и искоренять то, что, по нашему мнению, вопиёт об искоренении, устремимся вперёд, к новой эре, эре открытости, действенности и ответственности.

Она села. Дамблдор захлопал. Преподавательский состав последовал его примеру, но Гарри заметил, что некоторые лишь раз‑другой свели ладони вместе. К рукоплесканиям присоединилась и часть школьников; впрочем, большинство не слушало речь и не поняло, что она закончилась, поэтому, раньше, чем они успели сообразить, в чём дело и тоже начать аплодировать, Дамблдор снова встал.

– Большое спасибо, профессор Кхембридж, это было весьма познавательно, – сказал он, поклонившись ей. – Итак, как я говорил, испытания для желающих попасть в квидитчные команды…

– Именно что весьма познавательно, – тихо проговорила Гермиона.

– Только не говори, что тебе понравилось, – так же тихо воскликнул Рон, переводя замутнённый взор на Гермиону. – В жизни не слышал такой скучной речи – а я, заметь, рос с Перси!

– Я сказала, «познавательно», а не «интересно», – сказала Гермиона. – Эта речь многое объясняет.

– Да? – удивился Гарри. – А мне показалось, что это полный бред.

– Среди этого бреда было кое‑что очень важное, – мрачно произнесла Гермиона.

– Правда? – на лице Рона застыло непонимающее выражение.

– Как вам «мы не можем себе позволить поощрять прогресс исключительно ради самого прогресса»? А «искоренять то, что, по нашему мнению, вопиёт об искоренении»?

– Ну и что это значит? – нетерпеливо спросил Рон.

– Я тебе скажу, что это значит, – процедила Гермиона. – Это значит, что министерство намерено вмешаться в дела Хогвартс.

Вокруг послышался стук, шум; очевидно, Дамблдор распустил собрание, все вставали и готовились уходить. Гермиона испуганно вскочила.

– Рон, мы ведь должны показать первоклассникам, куда идти!

– Ах, да, – сказал Рон, который явно забыл об этом. – Эй! Эй, вы! Лилипуты!

– Рон!

– А что такого? Они такие мелкие…

– Всё равно, нельзя называть их лилипутами!… Первоклассники! – командным голосом проорала Гермиона. – За мной, пожалуйста!

Новые ученики робко двинулись к ней по проходу между гриффиндорским и Хафлпафским столами, причём каждый прилагал все усилия, чтобы не оказаться впереди остальных. Дети и правда выглядели крошечными; Гарри был твёрдо уверен, что сам он, когда пришёл в первый класс, не был таким маленьким. Он улыбнулся малышам. Светловолосый мальчик рядом с Эваном Аберкромби буквально окаменел, он ткнул Эвана в бок и что‑то шепнул ему на ухо. Эван, с точно таким же испуганным видом, украдкой бросил на Гарри боязливый взгляд, и тот почувствовал, что улыбка, как смердосок, сползает с его лица.

– До встречи, – без выражения сказал он Рону и Гермионе и пошёл прочь из Большого зала, изо всех сил стараясь не обращать внимания на перешёптывания, пристальные взоры и указующие персты. Глядя прямо перед собой, он пробрался к выходу, торопливо взошёл по мраморной лестнице и, воспользовавшись в двух местах тайными переходами и срезав таким образом путь, скоро оставил толпу далеко позади.

Чего же и ждать, сердито думал он, проходя по коридорам верхних этажей, где почти никого не было. Естественно, что все на него таращатся; ведь прошло только два месяца с тех пор, как он на глазах у всей школы вышел из лабиринта, где проводилось последнее испытание Тремудрого Турнира, и заявил, что ему пришлось стать свидетелем возрождения лорда Вольдеморта. При этом на руках у него было тело Седрика… А вскоре школу распустили на каникулы, и у Гарри, даже если бы он и захотел отчитаться перед всеми о тех ужасных событиях, практически не оставалось на это времени.

Незаметно для себя Гарри, прошагав по коридору, который вёл к двери в гриффиндорскую гостиную, оказался у портрета Толстой Тёти и, осознав, что не знает нового пароля, остановился как вкопанный.

– Э‑м… – промычал он, хмуро уставившись на Толстую Тётю. Та разгладила складки шёлкового розового платья и, в свою очередь, сурово уставилась на него.

– Нет пароля, нет доступа, – надменно сообщила она.

– Гарри, я знаю! – За его спиной послышалось громкое сопение. Гарри обернулся и увидел трусящего по коридору Невилля. – Знаешь, что это? То, что я наконец‑то смогу запомнить!… – Он помахал своим низеньким кактусом. – Мимбулюс мимблетония!

– Правильно, – сказала Толстая Тётя, и портрет открылся, обнаружив за собой круглую дыру в стене, куда и полезли Гарри с Невиллем.

Гриффиндорская гостиная – уютная, круглая комната, заставленная ветхими мягкими креслами и старыми шаткими столиками – встретила их как всегда приветливо. В очаге весело потрескивал огонь, у которого, перед тем, как подняться в спальни, грели руки несколько человек; а с другой стороны Фред с Джорджем вешали на доску какое‑то объявление. Гарри помахал всем на прощание и направился прямиком в спальню, у него не было настроения с кем‑либо разговаривать. Невилл пошёл за ним.

Дин Томас и Симус Финниган добрались до спальни первыми и сейчас были заняты тем, что развешивали по стенам возле своих кроватей плакаты и фотографии. Когда Гарри распахнул дверь, они разговаривали, но, увидев его, тут же замолчали. У Гарри одна за другой возникли две мысли: первая – о том, что Дин с Симусом, очевидно, говорили о нём, а вторая – что у него, очевидно, стремительно развивается паранойя.

– Привет, – сказал он, подходя к своему сундуку и открывая его.

– Привет, Гарри, – поздоровался Дин, надевавший в это время пижаму вестхэмских цветов. – Как каникулы?

– Неплохо, – пробормотал Гарри. На рассказ о его каникулах ушла бы целая ночь, а он не чувствовал в себе сил ни на что подобное. – А у тебя?

– Нормально, – хмыкнул Дин. – Во всяком случае, лучше, чем у Симуса.

– А что такое? – бережно поставив мимбулюс мимблетонию на прикроватную тумбочку, спросил Невилл Симуса.

Симус ответил не сразу, прежде он убедился, что его «Победоносные пустельги» повешены ровно. Потом, не поворачиваясь к Гарри, он сказал:

– Мама не хотела, чтобы я возвращался в школу.

– Что? – Гарри, снимавший с себя робу, застыл на месте.

– Не хотела, чтобы я возвращался в Хогвартс.

Симус отвернулся от плаката и, по‑прежнему не глядя на Гарри, достал из своего сундука пижаму.

– Но… почему? – спросил поражённый Гарри. Ведь мама Симуса – ведьма, как же она могла опуститься до такого дурслеизма?

Симус не отвечал до тех пор, пока не застегнул пижаму на все пуговицы.

– Думаю, – произнёс он размеренным голосом, – что… из‑за тебя.

– Что значит, из‑за меня? – вскинулся Гарри.

Его сердце забилось очень‑очень быстро, и он почувствовал себя так, как будто у него над головой вот‑вот должно было сомкнуться что‑то ужасно страшное.

– Ну, – протянул Симус, избегая смотреть на Гарри, – она… э‑э… в общем, это не только из‑за тебя, но и из‑за Дамблдора тоже…

– Так она верит «Прорицательской газете»? – сообразил Гарри. – Верит, что я врун, а Дамблдор – старый осёл?

Симус наконец посмотрел прямо на него.

– Что‑то в этом духе.

Гарри промолчал. Он швырнул на тумбочку волшебную палочку, снял робу, с досадой бросил её в сундук, натянул пижаму. Как же всё надоело! Все эти взгляды и пересуды! Побывали бы они в его шкуре!.. Понимали бы, каково это… Миссис Финниган уж точно не понимает… Дура, свирепо закончил он про себя.

Он забрался в постель и потянулся, чтобы задёрнуть полог, но тут Симус сказал:

– Слушай… А что на самом деле было, когда… Ну, ты понимаешь… С Седриком Диггори и вообще?

В голосе Симуса звучало опасливое любопытство. Дин, который рылся в сундуке в надежде отыскать тапочек, застыл в неестественной позе. Было видно, что он внимательно ловит каждый звук.

– Зачем ты спрашиваешь об этом у меня? – огрызнулся Гарри. – Почитай «Прорицательскую газету», как делает твоя мамочка! Там написано всё, что вам положено знать.

– Оставь в покое мою маму, – рассердился Симус.

– С какой стати я должен оставлять в покое тех, кто называет меня лжецом? – гневно бросил Гарри.

– Нечего так со мной разговаривать!

– Как хочу, так и разговариваю, – отрезал Гарри. Кровь бросилась ему в голову, и он сам не заметил, как схватил с тумбочки волшебную палочку. – А если тебе страшно спать со мной в одной комнате, то иди к Макгонаголл, пусть тебя переведут… Чтобы мамуля не беспокоилась…

– Я тебе сказал, Поттер, не трогай мою маму!

– Что тут такое?

В дверях спальни появился Рон. Широко раскрытыми глазами он посмотрел сначала на Гарри, который стоял на коленях на кровати, направляя на Симуса волшебную палочку, а потом – на Симуса, грозно поднимавшего кулаки.

– Он издевается над моей матерью!

– Чего? – не поверил Рон. – Гарри не стал бы… Мы знаем твою маму, она нам понравилась…

– Только это было раньше, до того, как она начала верить всем гадостям, которые пишет обо мне «Прорицательская»! – во весь голос проорал Гарри.

– А, – на веснушчатом лице Рона появилось понимающее выражение. – А… Понятно.

– Знаете что? – вскричал разгорячённый Симус, бросая на Гарри злобный взгляд. – Он прав! Я больше не хочу жить с ним в одной комнате, он псих!

– Ну, это уже никуда не годится, Симус, – уши Рона засветились малиновым светом, что всегда служило верным сигналом опасности.

– Не годится? Вот как? – завопил Симус. Он, в противоположность Рону, сделался очень бледен. – Ты сам‑то всему веришь? Всей ерунде, которую он наплёл про Сам‑Знаешь‑Кого? Думаешь, он правду говорит?

– Да, верю! – гневно воскликнул Рон.

– Значит, ты и сам псих, – с отвращением бросил Симус.

– Да? Что ж, пусть так. Но зато, дружок, я, – Рон потыкал себя в грудь пальцем, – к твоему глубокому огорчению, ещё и староста! Так что, если не хочешь отправиться отбывать наказание, думай, прежде чем говорить, понятно?

Симус некоторое время стоял молча. На его лице явственно отражалась мысль, что наказание – не такая уж и большая цена за то, чтобы высказать всё, что вертится на языке. Однако, подумав, он презрительно фыркнул, развернулся на каблуках, кинулся в постель и с такой яростью задёрнул полог, что тот оторвался и пыльной кучей свалился на пол. Рон свирепо посмотрел на Симуса, а потом повернулся к Дину и Невиллю.

– Чьи ещё родители недовольны Гарри? – воинственно спросил он.

– Мои родители вообще муглы, – пожал плечами Дин. – Они и не знают, что в Хогвартс кто‑то погиб. Что я, дурак, чтобы им рассказывать?

– Ты не знаешь моей мамы, она из кого угодно что угодно вытянет! – воскликнул Симус. – И вообще, твои родители не читают «Прорицательской» и понятия не имеют, что директора твоей школы вышибли из Мудрейха и из Международной Конфедерации Чародеев за то, что он потерял хватку…

– Ба считает, что это чушь, – подал голос Невилл. – Говорит, что это «Прорицательская газета» потеряла хватку, а не Дамблдор. Она даже отменила подписку. Мы верим Гарри, – просто добавил Невилл. Он забрался в постель, натянул одеяло до самого подбородка и по‑совиному уставился на Симуса. – Ба всегда говорила, что однажды Сами‑Знаете‑Кто обязательно вернётся. И ещё она говорит: раз Дамблдор сказал, что он вернулся, значит, он вернулся.

Гарри охватила глубокая благо