Июня, Бенарес, Индия 8 страница

В Индии слово Капалика понимается очень искаженно. Многие люди привыкли считать, что оно относится к черным магам, тантрикам левой руки, которые ведут абсолютно дикий образ жизни: пьют вино, едят человеческое мясо, участвуют в сексуальных ритуалах и тому подобное. Если люди ведут себя таким образом и выдают себя за Капаликов, это есть ничто иное, как несправедливое отношение к Тантрической традиции.

n Авадхуты и авадхутики отказались от мирских желаний, их речь всегда правдива и проста, они всегда живут в настоящем.

n Хотя их тела могут быть в грязи, их разум всегда чист. Даже если они не придают большого значения медитации, они всегда пребывают в состоянии Космического Сознания.

n Они отказались от мыслей, связанных с твердым, жидким, светящимся, воздушным и эфирным факторами. Они не боятся смерти, и темнота эго не властна над ними.

n Они свободны от мирских оков, их жизнь чиста от начала и до конца. Они всегда находятся в состоянии блаженства.

n У них нет привязанности даже к таким качествам, как терпение и смелость. Они не поклоняются ни Шиве (Сознание), ни Шакти(Первичная Энергия), но подобно Махешваре или отцу Тантры Шиве они погружены в размышления о Браме (Бесконечном Боге).

В течение семи лет Бабиного заключения ни один из нас не стал авадхутой, потому что для инициации необходимо полное уединение. К тому же, за семь тысяч лет с того времени, как Шива основал тантрический культ, ни один западный человек не научился практике Капалики. Так что сейчас происходит нечто особенное, нечто новое.

 

3 Декабря, Калькутта.

Четыре кандидата, выбранные Им, не индусы. Он вызвал каждого лично в свою комнату. Нас предупредили, что Он будет проверять нас на готовность к Капалика тренингу.

Это испытание отличалось от всех, через которые я когда-либо проходил. Я поделюсь с вами только небольшой его частью.

Он позвал меня первым. Я был с Ним наедине. На том же самом месте, где в прошлый раз Он сидел в удобной непринужденной позе, я увидел Его прямым, как струна, охваченным интенсивной трансцендентальностью (по-другому никак не описать его настроение). Когда Он говорил, создаваемые Им образы становились такими же реальными, как сама комната.

“ Мы на кремационной площадке в темную ночь,” - сказал Он, огонь в Его глазах. “Все под покровом темноты... стервятники хлопают крыльями... промозглый ветер холодит твою спину... откуда-то доносится эхо - ух... ух... ух... Ты испугаешься?

“Нет, Баба.”

“Очень хорошо.” Он приблизил ко мне свое серьезное лицо. “Ты погружаешься глубже и глубже в молчание... только листья шелестят от дыхания теней... твое сердце бьется медленней... как вдруг! Что это? Десятки лиц, да нет же, черепов, все над тобой! Обрушиваются, как стрелы на твою голову! Неистовствуют, скрежещут зубами, шипят, воют - ты испугаешься?

“Нет, Баба.”

“Очень хорошо. Но как мой мальчик отреагирует, если я скажу ему раздеться и пройти по улице, не привлекая к себе внимания? Сделает ли он это?”

“Да, Баба.”

“Тогда иди и сделай это. Сейчас.”

Немедленно без доли сомнения я встал и двинулся вперед. В тот момент, когда моя рука коснулась дверной ручки, Он сказал: “Стоп!”

Я повернулся и посмотрел на Него.

“Очень хорошо, очень хорошо. Сейчас скажи мне... сколько лопастей у этого вентилятора?”

В тот момент этот обычный вопрос показался мне странным. Я посмотрел на вентилятор под потолком - лопасти лениво вращались, почти сливаясь друг с другом. Я попытался их сосчитать.

“Я думаю, наверное три, Баба.”

“Ты думаешь или ты знаешь?”

“Я.. я... думаю, Баба.”

“Ответ неверный. Ты должен сказать: “Баба, можно я выключу вентилятор для того, чтобы правильно сосчитать лопасти?”

Я засмеялся, в то время, как Он широко улыбался. “Экзамен” был окончен.

Он положил свою руку мне на голову, я обнял Его и нехотя вышел, экстраординарная энергия вибрировала в каждом позвонке.

 

4 Декабря, Калькутта.

Нам четверым выдали сегодня толстый “Дневник Уважаемого ачарьи” и сказали его переписать. После этого нам придется сдать экзамен на уважаемого ачарью, еще один сюрприз перед получением Капалика инициации. В силу некоторых причин у нас мало времени, и, думаю, у нас не будет времени на сон до тех пор, пока мы не закончим переписывать дневник. После этого мы будем впопыхах готовиться к экзамену.

 

6 Декабря, Калькутта.

Четыре часа утра, мы погружены в переписывание. Дада Д. роняет свою ручку и неосознанно все еще продолжает писать пальцем. Через некоторое время он падает со стула, и его изумленное выражение лица заставляет нас разразиться смехом.

 

8 Декабря, Калькутта.

Я в ужасной спешке, потому что я один из четырех должен быть на собрании работников в Дели 11-го числа. К этому моменту я должен сдать экзамен, в который входит не только материал дневника (который я закончил переписывать сегодня), но также и все, что входит в Бабину книгу “ Йогическое лечение” плюс продвинутую духовную и социальную философию. Я начал сдавать экзамен сегодня, но экзаменатор тут же отправил меня, потому что я не запомнил ни одной шлоки из дневника. Там содержится сорок шлок на санскрите, каждая из которых состоит по крайней мере из четырех строк. Я не представляю, как я их одолею.

 

9 Декабря, Калькутта.

К этому времени я смог запомнить всего семь шлок. Поэтому я снова завалил экзамен. Моя голова не работает. Наверное причиной тому - мое изнеможение.

10 Декабря, Калькутта.

Этим утром мой разум каким-то неопределенным способом подключился к космическому кабелю. В течение сорока минут я запомнил оставшиеся тридцать три шлоки. Я был изумлен, никогда до этого я не сталкивался с такого рода феноменальной силой разума.

Экзаменатор однако не выглядел удивленным. После того, как я сдал шлоки, он перешел к другим предметам, и я сдал их один за другим.

Вечером Дада Татбхавананда (старейший работник), с которым мы должны были вместе лететь в Дели, пришел в комнату к экзаменатору.

“Вы должны принять все экзамены у этого парня, или мы опоздаем на самолет.”

“Не пытайтесь давить на меня,” - беспристрастно сказал экзаменатор. “В заключении перейдем к Чарьячарье. *”

*Чарьячарья - это книга об общественных и духовных церемониях.

“Что?” - воскликнул я. “Я не знал, что будет экзамен по Чарьячарье. Дададжи, а что, если мы просто про него забудем?” Я ни разу не заглядывал в эту книгу.

“Я не для кого не буду делать исключений.”

Вдруг отключили электричество.

“Кто-нибудь найдите свечу,” - попросил экзаменатор.

Мы обыскали все вокруг, но ничего не удалось найти.

“Эй! Ты должен сейчас же зачесть ему экзамен!” - сказал Татбхаванандаджи экзаменатору.

“Ничего не выйдет.”

Прошло еще несколько минут, и свеча так и не нашлась.

“Ради Господа Бога,” - вскричал Татбхавананда, - “Мы сейчас же должны ехать в аэропорт!”

“Хорошо... ”- недовольно проворчал экзаменатор. “Давай свой дневник.”

Я протянул ему тетрадь и услышал, как он поставил подпись.

Через несколько секунд, так же неожиданно как и погас, снова зажегся свет. Мы прищурились от яркого света.

“ Парампиита Баба Кий!” - взревел Татбхавананда. “Бабина милость! Такси ждет.”

Да, это классический пример милости, благодаря которой, чтобы мне не провалится, погас свет.

 

11 Декабря, Дели.

Хотя прошло всего лишь два месяца с тех пор, как я последний раз видел Бабу, мне казалось, что прошло целых две вечности. Мне очень сильно хотелось увидеть Его снова. Этим утром, когда Он вошел в зал, там было всего пятнадцать человек, и все это походило почти на личную аудиенцию.

Он сел на кресло, которое стояло прямо передо мной. Мы все расселись на полу, смотря на Него с ожиданием. Перед тем, как начать говорить, Он посмотрел на каждого из нас за одним исключением. Этим исключением оказался я.

Баба, взгляни на меня, думал я. Но Он не посмотрел в мою сторону.

Он просто начал говорить. Обычно во время выступления Он редко смотрел на кого-либо. Но этим утром Он улыбался всей аудитории, заставляя каждое сердце таять от Его нежных и любящих взглядов.

Но Он не смотрел на меня.

Почему? - думал я. Может быть, я сделал что-то нехорошее?

Хотя Он говорил по-английски, я не мог разобрать ни единого слова, настолько я был обеспокоен Его странным поведением. Его нежный отцовский взгляд останавливался на каждом лице, но когда Он смотрел в центр, Он или поднимал или опускал глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом.

Я совершил нечто ужасное, подумал я. Моя голова раскалилась от беспокойства.

Наверное... возможно я резко поговорил с секретарем моего офиса? Да нет, нет, это было не так серьезно. Может быть, потому, что я безо всякого повода наелся сладостей? Да, но вряд ли Его это волнует...

Это происходило снова и снова: все трепетали под Его взглядом, Он не смотрел на меня, и мои предположения пузырились, раскаляя мой позвоночник, напрягая мое тело. Какое великое оскорбление я совершил за эти два месяца? Мои мысли путались от попыток найти ответ. Несмотря на то, что в комнате было прохладно, и все чувствовали себя комфортно под ветерком вентилятора, я обливался потом, мне становилось жарче и жарче, и мои мысли запутывались еще больше. Они скакали с такой скоростью, что совсем вышли из-под моего контроля. От равнодушия Бабы у меня горела голова и болело сердце, слезы лились из моих глаз, и я все так же не мог ничего понять.

Вдруг одна мысль прорезалась сквозь мое смятение (я привожу ее здесь дословно): То, что Он отвергает меня, и является само по себе особым видом внимания.

До того, как значение этого предложения успело отпечататься в моем разуме, Баба прервал свою речь, резко повернул голову, посмотрел прямо на меня и улыбнулся. Я четко расслышал: “Да”, хотя Его губы не произнесли ни единого слова. Его взгляд оставался на мне долгое время - возможно пять или десять секунд.

Постепенно важность Его послания дошла до глубины моего разума, я улыбнулся Ему в ответ, говоря в уме: Это прекрасно, Баба! Спасибо. К тому времени, как Он вернулся к своей речи, моя душа купалась в радости и облегчении.

После того, как Баба покинул комнату, несколько работников и маргов, которые заметили происшедшее, подошли ко мне и спросили: “Почему Баба так на тебя сегодня посмотрел?”

Я рассказал им о своем переживании и добавил: “Я не знаю, почему мне был подарен этот урок. Но я надеюсь, что я всегда буду помнить его, особенно тогда, когда я почувствую себя одиноким и отвергнутым; Он дает мне ровно то, в чем я нуждаюсь.