В новом мире

 

Когда Артем попал на двор, где жил священник, то он обнаружил, что постройка вполне соответствует его представлениям о жилье зажиточных средневековых русских. Большой двор, амбары, клети, большущий дом, сложенный из мощных стволов деревьев. На некоторое время его оставили в сенях. Потом к нему вышла дородная женщина в возрасте и знаками пригласила в какое-то подсобное помещение, где стояли длинные лавки и стол во всю длину комнаты, сколоченный из досок. Священник, передав Артема на попечение женщине, скрылся в доме.

– Звать-то тебя как? – спросила женщина.

– Артем, – отозвался Артем.

– Артемий, стало быть. Гостеприимства нашего отведаешь ли?

– Благодарствуйте, спасибо, буду рад… – Артем лихорадочно соображал, как вежливо выразить согласие.

Женщина церемонно поклонилась. Повозившись у печи, стоящей в центре, она достала котелок, взяла сверху деревянную миску и большой деревянной ложкой, размером с поварешку, наложила в нее какой-то каши, поставила перед Артемом. Вопросительно посмотрела. Артем знаками показал, что у него нет ложки. Женщина удивилась, но быстро нашла ложку и вручила Артему.

Каша была гречневая, и голодному Артему показалась чрезвычайно вкусной. Когда он закончил есть, женщина поставила перед ним кружку с вкуснейшим квасом. Выпив, Артем поблагодарил и поднялся, давая понять, что готов помыть посуду. Женщина энергично замотала головой, взяла кружку и миску и пододвинула к нему ложку со словами:

– Твоя, твоя отныне, ради Христа. Идем со мной.

Обтерев ложку носовым платком, Артем засунул ее за пояс. А куда ее еще? Женщина отвела его в соседний домик, из дверей которого валил пар. Домик оказался баней. Здесь женщина передала Артема в руки маленького мужичка, который знаками предложил Артему раздеться и объяснил, что попарит его. Артем не заставил себя уговаривать, но, когда стянул рубашку, увидел в глазах у мужичка ужас. Артем удивился и, шагнув к мужичку, спросил:

– В чем дело?

– Крест твой где? – спросил мужичок, показывая на голую грудь Артема.

– В лесу, худые люди, – ответил Артем, понимая причину ужаса.

– Ах, – протянул мужичок, – охальники, бесово отродье.

Мужичок с уважением посмотрел на мускулатуру Артема, не столь заметную под одеждой, но достаточно рельефную и бросающуюся в глаза, когда тот разделся. Рост у Артема был сто восемьдесят сантиметров, и мужичок был почти на голову ниже его и заметно хлипче. Хотя жилистый. И парил он чрезвычайно профессионально, доведя Артема до изнеможения. Несколько непривычно было отсутствие мыла, но все равно так хорошо Артем еще никогда не мылся в бане.

Попарившись, Артем оделся в свою одежду и был препровожден еще в одно просторное помещение, где ему была показана лавка, и он понял, что это место, где ему позволено переночевать. Мужичок попытался выскочить, однако Артем остановил его:

– Погоди, как зовут-то тебя?

– Онуфрий я, слуга отца Александра.

– А что это за град?

– Санкт-Петербург, – удивился Онуфрий.

– А река здесь какая?

– Нева, – еще больше удивился Онуфрий. «Ничего себе, – подумал Артем, – вроде в это время на Неве никаких городов быть не должно. Неужели я попал в другой мир?»

– А какой сейчас год? – осведомился он.

– Семь тысяч триста восемьдесят пятый, – ответил, морщась от напряжения, явно с трудом вспоминая, Онуфрий, и Артем с трудом разобрал его произношение числительных. Впрочем, непривычная цифирь его не удивила: он знал, что православные вели летосчисление от сотворения мира. Хотя ситуации это не прояснило: а как эта хронология соотносится с известной историей?

– А от Рождества Христова? – спросил он.

– По немецкому, про то отец Александр ведает, – ответил Онуфрий, – а ты что ж, умом тронулся, что года не знаешь? Ты не римской ли веры, чай? Почто борода брита?

– Православный я, – быстро сказал Артем. – Только отец мой от людей давно ушел, в глуши жил. А бороду зачем он брил и меня приучил, про то я не знаю. Только повелел он мне идти с ним в эти края с торговым обозом, ничего не объяснив. Сам с нами шел, да погиб. Я один бежал.

– Так вот почему язык россейский плохо знаешь… Отец-то твой русский?

– Русский, но в том лесу, во Владимирском княжестве, один народец жил, они так, как я, говорят.

– Чудно, – произнес Онуфрий. – Так ныне у тебя никого нет?

– Никого, – подтвердил Артем. – А расскажи, кто правит здесь?

Онуфрий подбоченился. Роль гида, поучающего незнайку, ему явно льстила.

– Правит здесь Гроссмейстер Альберт.

– Тевтонский орден, что ли? – спросил, холодея, Артем.

Похоже, история в этом мире пошла другим путем.

– Ингрийский, – ответил Онуфрий. – Тевтонский, он за Паровой, и тевтоны с ингрийскими рыцарями не дружат.

– А велики ли владения Ингрийского ордена?

– Ингрия, все новгородские и все псковские земли.

В голове у Артема начало что-то проясняться. Он вспомнил, что Ингерманландией шведы называли земли, которые в его мире соответствовали западной части Ленинградской области. Стало быть, Северная Русь пребывает здесь под неким немецким орденом. А остальное?

– А Москва как? – спросил он и прикусил язык.

Спрашивать о местах, из которых прибыл, слишком неосторожно. Но Онуфрий, уже прочно войдя в роль учителя, наставляющего незнайку, на эту его ошибку внимания не обратил.

– Князь Московский Дмитрий с Тверью, Рязанью и Литвой бьется, но ярлык на княжение у ордынского хана получает.

«Так, – пронеслось в голове у Артема, – скорее всего, это Дмитрий Донской, но, похоже, Куликовской битвы еще не было. Здесь, судя по всему, все идет точно так же, как в моем мире. Стало быть, я в шестидесятых-семидесятых годах четырнадцатого века».

– А Ингрийский орден эти земли давно ли захватил?

– Захватил эти земли Тевтонский орден, да только через несколько лет рыцари промеж собой передрались, да те, что на этих землях встали, свой орден создали.

– А давно?

– Давно.

Артем был озадачен: исчислять время в годах Онуфрию было явно несвойственно.

– Какой князь тогда был в Новгороде?

– Василий.

– А князь Александр Ярославич?

– Тот, что до него был? Так помер. За год до прихода немцев. Сказывают, отравили. За ним был князь Василий. Да только на следующий год, как Василия на вече князем прокричали, смута во Пскове началась да на Новгород перекинулась. Бояре псковские во главе с боярином Олегом, а с ними и многие новгородские пожелали под немцем жить, а не под князем Владимирским. Пожелали, чтобы Новгород и Псков ганзейскими городами были. Усобица началась. Василий с ними биться пошел. Да рати разделились и равными стали. Тогда Олег рыцарей тевтонских крикнул и во Псков пустил. Объединили они рати с немцами и побили Василия, за то Тевтонский орден отделил от земель новгородских землю ингрийскую, и сели немцы в крепостях – в Орешке, в Гатчине, что ныне Нотебургом и Гатеном зовутся. Замки свои строить стали. А Олег стал править во Пскове. В другое лето вновь Олег с рыцарями объединились, пошли на Новгород и взяли его. Князь Василий из детинца вырвался да в леса ушел. В Новгороде Олег князем себя объявил. Вече созвал, да на вече том его дружинники громче всех кричали. Дружина псковская да часть новгородцев ему служили. Только неверна была та дружина. Уже через год власть Олегова только мечами рыцарскими и держалась. Потому через два года признал он власть тевтонов над землями новгородскими и псковскими. Василий на врагов из лесов нападал. Вече хотел созвать, волю вернуть. Да окружили его рыцари. И пал он в бою со всей дружиной свой. С тех пор в этих землях власть орденская.

«Так, – думал Артем, – стало быть, орден здесь уже сто двадцать или сто тридцать лет, хоть что-то проясняется. Хотя ничего приятного я пока не узнал».

– А с кем сейчас воюет орден?

– Мир нынче. Вернее, пришел несколько лет в эти земли князь Андрей Суздальский. Какого он рода, не ведает никто. Да только собрал он людей лихих да отважных и рыцарские обозы громит. А в прошлое лето город Тихвин взял приступом, немцев побил. Купцов, что с немцами торгуют, пограбил и в леса ушел. Сказывают, что хан ордынский ему благоволит и князь Дмитрий привечает. Да точно то никому не ведомо. Рыцари ловят его, да поймать никак не могут.

– А с кем последняя война была? С Москвой воюет ли орден?

– Нет, на ордынские земли они не ходят. Только изредка некоторые рыцари в набег идут, и то если только татарскому хану или кому из русских князей на их набег ответить. Была война с Ольгердом литовским пять годов тому.

– И чем кончилась?

– Три раза Ольгерд Альберта побил, два раза Альберт Ольгерда. Литовцы Старую Руссу пожгли. Альберт Каунас пограбил. На том и разошлись миром.

– Хорошо, а Петербург-то кто заложил?

– Гроссмейстер Вильгельм фон Уренбах. Тот, что Ингрийский орден создал и с тевтонами дрался.

– Сколько годов тому?

– Ой давно. После того как Новгород рыцари с Олегом взяли, лет тому пять минуло. В какое лето, того не ведаю.

– Понятно, а что со мной теперь будет? Не схватят ли меня рыцари?

– Тебя отец Александр своим гостем объявил. Так что по законам орденским можешь ты в Петербурге жить. Ежели идти некуда, отец Александр обустроиться поможет. Ты сам-то каким ремеслом живешь?

– Торговлей с отцом я занимался.

– А, – протянул Онуфрий, – ну то понятно, чего твой отец в Ингрию подался. Петербург город торговый, здесь вам, купцам, вольно. Только вот без языка немецкого тяжко тебе будет. Здесь дела торговые все на немецком делаются. Да и русский у тебя такой, что не всяк разберет. Эдак к тебе деньга не пойдет. И в приказчики ты такой никому не нужен. Грамота наша опять же нужна. Выучишь?

– Постараюсь.

– Ну, добро. Мы тебя не оставим, поможем, чем можем, ради Христа. Здесь, на землях орденских, мы, православные, вместе держаться должны. Иначе пропадешь. Ну, отдыхай, человече. К вечере[1]тебя позовут.

Днем Артема больше не беспокоили, позвали только на ужин. Перед тем как проводить гостя в трапезную, пришедший за ним Онуфрий бережно вручил ему нательный крестик на веревочке. Внимательно посмотрел, как Артем берет его, когда тот начал надевать, удивленно поднял брови.

– Ко кресту приложиться надо, – произнес он наставительно.

Артем поцеловал крестик. Онуфрий удовлетворенно кивнул. То, что Артем поцеловал крест, явно сняло некие его подозрения.

В трапезной была куча народу. На Артема смотрели с интересом. Было видно, что его костюм, джинсы, джинсовая рубашка и кроссовки вызывают у местных удивление и, кажется, жалость к их носителю. Артем пытался понять, кто были эти люди, и быстро обнаружил, что статус у них весьма различный. В основном это были простые работники, пришедшие с каких-то своих работ. После ужина все пошли спать в ту большую комнату, где отдыхал прежде Артем. Скамья, которую ему отвел Онуфрий, была за ним закреплена. Спали в одежде. У некоторых были какие-то куски материи, заменявшие одеяла. У Артема такой роскоши не было. От впечатлений первого дня в новом мире Артем долго не мог уснуть. Лавка казалась слишком узкой и жесткой. Свернутая рубаха явно не способна была заменить подушки. Впрочем, он прекрасно понимал, что не спится ему не поэтому, а из-за шока и неизвестности, из-за переноса в другой мир. Он несколько раз выходил к яме, служащей на этом дворе общественной уборной, и даже был обруган соседями, которых случайно задел, вставая. Уснул сильно за полночь.

На следующее утро его разбудили чуть свет. Отвели в церковь на службу. Наблюдая за соседями, Артем быстро начал осваивать церковный обряд. Понял, что ему очень повезло, что никто не просил его перекреститься. Он бы это сделал тремя пальцами, чем наверняка вызвал бы подозрения. Здесь церковь еще была дореформенная, и люди крестились двуперстием. «Вот так и проваливаются разведчики, – подумал он. – Держись, парень, и скорее входи в роль. Это для тебя действительно вопрос жизни и смерти».

А после службы его пригласили к отцу Александру. Первым делом отец Александр вежливо осведомился, не нужна ли помощь в возврате во Владимир. Ну куда там! Артем осторожно объяснил, что во Владимире никого у него нет и имущества никакого нет, кроме того, что на нем. И возвращаться ему некуда. Онуфрий явно уже рассказал хозяину все, что выведал о новом постояльце. Потому отец Александр сообщил, что гость может «Христа ради» оставаться у него на дворе, сколько пожелает, и дал понять, что аудиенция закончена.