Начало новой партии

 

В большой зале палаты сидело семь человек. Раньше палаты входили в комплекс зданий канцелярии новгородского наместника. Были они перестроены немцами еще сто лет назад из старой резиденции митрополита и представляли собой причудливое смешение новгородского и романского стилей. Под сводчатыми арками, выложенными новгородскими мастерами еще до начала оккупации, размещалась тяжелая немецкая мебель. У длинного стола, за которым сидели люди, стояли массивные кресла в немецком стиле – с высокими резными, абсолютно прямыми спинками. Вдоль стен тянулись пустые сейчас лавки. Оконные рамы были сделаны явно выходцем из Нюрнберга или Кенигсберга.

Формально встреча была, так сказать, рабочей. Однако все присутствующие понимали, что от того, что будет здесь сейчас сказано и решено, зависит судьба всего севера Руси на многие века вперед.

Во главе стола, тяжело оперевшись на подлокотник кресла, сидел князь Андрей. Был он без доспехов, но при оружии. Одет он был в расшитую рубаху, широкие штаны и красные, дорогой выделки сапоги.

По правую руку от него сидел митрополит Пимен, предстоятель Православной церкви в землях Северной Руси, в полном парадном облачении. Напротив митрополита сидел отец Людвиг в повседневной рясе католического священника. На этом совещании он был вынужден представлять интересы Католической церкви Ингерманландии. По левую руку от него сидел псковский посадник Дмитрий, одетый под стать князю, как и он, при оружии. Напротив него сидел новгородский посадник Святослав, одетый в праздничную одежду новгородского боярина, с кинжалом у пояса. Дальше всего от князя, друг напротив друга, сидели Гроссмейстер, одетый в парадную одежду знатного рыцаря и без оружия, и барон фон Рункель, одетый, по своему обычаю, в повседневную европейскую одежду, но из самых добротных материалов, и с неизменной саблей на боку. Беседа велась по-русски, поэтому барон переводил Гроссмейстеру, единственному из присутствующих не знавшему этого языка. Немецкий же Гроссмейстера был понятен всем участникам собрания. Разговор начал митрополит:

– Ныне, после победы православного оружия, мыслю я, требуется от Гроссмейстера Ингерманландского объявить о сложении с себя власти в землях новгородских и псковских и повиниться за все злодеяния рыцарей за все время правления католиков на этой земле.

– Помните, владыко, – вступил Рункель, – что победа была одержана совместно орденским войском и новгородскими и псковскими ратниками, вместе с войском князя Андрея. Разгромлен изменник и предатель, но вовсе не одним православным воинством, а с теми же католиками совместно. Однако я согласен с тем, что Гроссмейстер должен объявить об отказе ордена от власти в землях новгородских и псковских и в Ингерманландии.

– Я объявлю и повинюсь, – объявил Гроссмейстер. – Кроме того, вчера на общем совете рыцарей было решено преобразовать орден в орден госпитальеров. Оставшиеся в ордене примут на себя все монашеские обеты, а также обет не поднимать более оружия против человека, и займутся помощью страждущим. Через меня орден нижайше просил обратиться к новому правителю земли Ингерманландии о праве остаться на ее территории. Большая же часть рыцарей объявила о выходе из ордена. Они избрали меня предводителем германского дворянства и просили обратиться к правителю с просьбой принять их на службу и сохранить их владения.

– Петербург есть земля новгородская, и волею Божьей сей бесовский город должен быть уничтожен, как рассадник ересей, – гневно возвестил митрополит. – А иноверцы же, на наших землях поселившиеся, кто в православие не перейдет, изгнаны должны быть.

– Негоже, владыко, мыслить, будто живешь полтораста лет назад, – произнес Рункель, и в голосе его зазвучала сталь. – Времени назад не воротишь, дважды в одну реку не войдешь. Ныне все по-иному. Земля новгородская там, где ныне преобладают новгородцы, а за рекой Тосно их не более чем один из десяти. А потому следует признать существование земли Ингрийской как неподвластной Новгороду. И территория ее от реки Тосно и Ладоги, где граничит она с новгородской землей, от Луги, где граничит с псковской, от реки Наровы и Чудского озера, где граничит с Ливонским орденом, и до крепости Выборг, где граничит с землями шведского королевства. Земли сии были отторгнуты от Новгорода еще в тысяча двести сорок втором году, и посадник новгородский на том договоре подпись ставил и клятву нерушимости границ давал. По договору тому земля Ингрийская отдана была под власть Тевтонского ордена, которому наследовал орден Ингрийский. Ныне орден сложил с себя власть и принял монашеские обеты. Человек, провозгласивший себя королем Ингрийским, разгромлен князем Андреем. Стало быть, князь вправе объявить себя правителем Ингрии. Дружины же новгородские и псковские, сражаясь с князем вместе, завоевали вольность для земель своих, но в границах бывших орденских наместничеств. И то князь подтвердить вправе.

– Подтверждаю, – мрачно вымолвил князь Андрей. – Перед этим сбором я подписал указы, в которых по праву победителя возлагаю на себя титул Великого князя Ингрийского и самодержавного правителя этой земли. Что скажут мне посадники новгородский и псковский, признают ли они меня правителем Ингрийским?

В комнате воцарилась тишина. Все пытались осознать важность сказанных слов. Тут, на их глазах, рождалось новое государство, с которым их землям жить и граничить в веках. Только барон фон Рункель нисколько не был удивлен, так как все, что подписал и объявил сегодня Андрей, было подготовлено и написано именно им.

– Ежели княжество псковское признаешь, вече его признаешь, на границы его не посягаешь, признаю, – первым вымолвил псковский посадник.

«Еще бы ты не признал, – подумал барон, – когда Андрей тебя одним щелчком пальцев прихлопнуть может, с твоей небольшой дружиной, в которой он больше популярен, чем ты».

– Не признает Новгород земли Ингрийской, – гордо произнес митрополит, вставая.

– Да полно, владыко. Ты Богу молись да в мирские дела не лезь, – урезонил его Святослав. – Вече меня крикнуло от имени Новгорода говорить, а не тебя. Новгород те земли больше ста лет назад потерял, а князь ныне мечом обрел. Что же нам ныне рать на рать с братьями идти. У меня дружина мала, большую набирать надо. А с немчурой, что за Тосной, мне маяться недосуг. От степняков да ливонцев оборониться бы, которые теперь на Новгород могут пойти, почуяв, что ингрийские рыцари его больше не защищают. Пусть объявит князь, что признает вече новгородское границу по Тосне. Пусть обязуется корабли и купцов новгородских беспошлинно через земли свои пропускать, признаю я власть его над землей Ингрийской.

«А это уже победа, – подумал барон, – не зря я столько труда положил. Новгородцы могли бы и не признать власти Андрея над Ингрией. Тогда была бы совсем ненужная усобица. Что скажет Андрей?»

– Признаю, – коротко произнес Андрей.

– Ошибаешься ты, сын мой, – наставительно обратился митрополит к князю. – Верни землю Ингрийскую Новгороду, и провозгласит тебя вече князем. То уже на вечевой площади прокричали, и народ поддержал. Чем худа тебе слава защитника земли православной?

– Вече ваше сегодня любит, завтра погубит, – ухмыльнувшись, произнес Андрей. – Сколько князей славных от себя отсылали? Я же желаю быть правителем волею Божьей, а не глоткой голытьбы.

– Глас народа – глас Божий, – гордо изрек митрополит.

– Не клевещи на Бога, владыко, – бросил Андрей. – Бог не додумается до такой глупости, которую временами кричит ваше вече. Да Бог и не будет менять решения от того, какой боярин сколько зерна худым людишкам роздал.

Митрополит перекрестился и сел.

– Дело есть еще, – произнес новгородский посадник. – Ты, князь, с рыцарями немецкими можешь делать что хочешь. Да только с земель новгородских пусть уйдут. И вотчины, что им принадлежали, без выкупа в казну новгородскую перейдут и выкуплены новгородцами будут. Месяц я рыцарям даю с земли нашей уйти. Кто дольше задержится, бит будет, как захватчик и гость непрошеный.

– Мои рыцари уйдут, – поднялся Гроссмейстер, – но поймите и вы. То, что произошло три дня назад под стенами этого города, было лишь началом большой войны. Есть еще Ливонский орден. А он лишь часть Тевтонского. Они смотрели сквозь пальцы, лишь пока здесь правили ингрийские рыцари. Ныне, когда Новгород и Псков вернули независимость, а в Петербурге сядет русский князь, их поход неизбежен. Как защищаться будете от мощи тевтонской?

– Верно сказал Гроссмейстер, – вступил князь. – Потому предлагаю я псковским и новгородским землям встать под мою защиту, объединить свои дружины с моей и вместе держать оборону. Я же хочу, чтобы купцы псковские, новгородские и ингрийские беспошлинно торговать могли на всех трех землях. Обещаю соблюдение всех вольностей жителям этих земель.

– Э, нет, шалишь, – хлопнул по столу ладонью новгородский посадник. – Ты, князь, в земле своей правь как хочешь, а нас оставь. Мы своим умом жить горазды. Ежели враг придет, надо будет – объединимся. Но править здесь до века будет вече.

– Ты, князь, обычаев наших не ведаешь, – вступил псковский посадник. – Вече псковское воли требует. Ступай с миром на Неву и правь там, как знаешь, а к нам со своим уставом не ходи.

– И церквей католических мы здесь не оставим, – высказался митрополит, вновь почувствовавший силу. – Священники ваши пусть нашу землю покинут в семь дней, а служб католических я с завтрашнего дня не позволю, – обратился он к отцу Людвигу.

– И то верно, – поддержал Святослав, – ступайте отсюда.

Отец Людвиг лишь склонил голову.

– Хорошо, завтра на рассвете я отправлюсь в Петербург со своей дружиной и присягнувшими мне рыцарями, – встал Андрей. – Рыцарей же, не примкнувших ко мне, пропустите через свои земли к ливонцам. Буду вашим гостем эту ночь и союзником вовек.

Все участники совета встали и поклонились друг другу.