НА МАРШЕ

 

Отряд не шел, не передвигался, не маршировал — пер по лесу. Раньше Петр принимал участие в нескольких туристических походах, по-любительски занимался скалолазанием, но таких переходов не мог даже представить. Капитан не давал ни одной лишней секунды отдыха, не позволял сделать привал и на сотню метров ближе, чем запланировано. Только когда Петру уже казалось, что сил больше нет и он сейчас рухнет без сознания, следовала короткая команда: «Привал». Несколько блаженных минут отдыха — как правило, не снимая рюкзаков, — потом негромкие, но безапелляционные, словно автоматная очередь, приказы: «Встали, попрыгали, пошли». Попрыгать перед выходом было обязательным ритуалом. Как объяснил Петру один из сержантов, это требовалось, чтобы проверить, правильно ли закреплена и прилажена амуниция.

Питались они какими-то неведомыми Петру консервами и высококалорийными концентратами. Каждый раз в конце остановки для приема пищи (иначе этот короткий привал и назвать было нельзя) Петру хотелось задержать выход хоть на секунды. Однако стоило попросить об этом, как следовал мгновенный отказ. Все в этом переходе было рассчитано, подогнано, выверено — до миллиметра, до секунды. Редкие внеплановые минуты отдыха выдавались для Петра, лишь когда предстояло форсировать речушки: пока военные готовили две небольшие надувные лодки, он отдыхал. Петр видел, что ему выделен минимальный груз; замечал, что остальные как бы невзначай помогают ему при переходе через овраги и ручьи; сбрасывают темп, когда он на пределе. А он действительно шел, выкладываясь полностью. Петр быстро понял, что является самым слабым звеном группы. Но не это беспокоило сейчас больше всего.

Из головы никак не шел сундучок, который получили Доченко и Беркесов от рыжего — насчет личности этого последнего у Петра были очень нехорошие подозрения. Нельзя, впрочем, сказать, что это был первый тревожный звоночек — определенные сомнения зародились еще на стадии разработки маршрута, когда они с капитаном и Басовым получили от Беркесова вводную: прокладывать маршрут к Каунасу так, чтобы не встретить ни единой живой души. Петр поинтересовался — зачем, собственно, тогда весь этот переход? Нелогично организовывать столь долгую экспедицию, не контактируя с местным населением. И зачем тогда нужен он, профессиональный историк и знаток старорусского диалекта? Беркесов объяснил, что их предприятие — лишь первое испытание возможности перемещения в другой мир; что Гагарин в первом полете тоже никаких экспериментов не проводил; что бесчисленные открытия у них еще впереди, а сейчас главное — постепенность. Объяснения Петр принял, но какой-то червячок непонимания и недоверия остался.

Остальных членов группы эти вопросы, казалось, вовсе не занимали. Капитан был целиком поглощен составлением маршрута. В его распоряжении имелись точнейшие современные военные карты и привезенные Беркесовым невесть откуда копии карт шестнадцатого века. Впрочем, от последних толку было мало — уж очень неточные и приблизительные. Хотя несколько основных дорог и населенных пунктов обозначены все-таки были, а именно их и стремился обойти капитан. Всякий раз капитан привлекал Петра в качестве консультанта — впрочем, историк вскоре убедился, что помощь от него невелика. Как бы хорошо он ни знал историю, однако при всем желании не мог определить, существовало ли то или иное эстонское село четыреста с лишком лет назад. А уж сказать, существовало или не существовало в мире, где события вообще развивались иным путем аж с тринадцатого века, было попросту невозможно.

Басов, похоже, вообще ничем не интересовался, кроме шашки, по его просьбе привезенной Беркесовым на второй день подготовки. Клинок он чистил с невиданными ранее Петром сосредоточенностью и отрешенностью. И при малейшей возможности тренировался с ней вдали от посторонних глаз.

Старшина с сержантами занимались оружием и снаряжением. Все были при деле — и, казалось, никто не задавался вопросом: а зачем, собственно, они все это делают? У военных был приказ: зайти, пройти, выйти. Басов вообще казался личностью угрюмой и непонятной. Один Петр долгими часами ломал голову над вопросом: зайти, пройти восемьсот километров, избегая встреч с местным населением, вернуться и выйти. Зачем? Кому это нужно?

Встреча с «аборигенами» добавила вопросов. Однако когда Петр на первом же привале попытался заговорить об этом с капитаном, тот лишь обругал его за плохо подогнанные ремешки на рюкзаке и скомандовал:

— Встали, попрыгали, пошли.

Через час, на марше, Петр нагнал Басова, идущего явно привычным, походным, шагом и спросил:

— Послушайте, Игорь Петрович, вас не удивляет сундучок, который получили Доченко с Беркесовым?

— Что? — не понял тот.

— Ну… я о деньгах, что передал им этот рыжий.

— Слушай, Петя, — буркнул Басов. — Ты аванс от этих орлов получил? А теперь думай о том, чтобы с тобой по возвращении рассчитались, а чужими проблемами голову не забивай.

— Держать строй, идти след в след, — донесся сзади голос старшины.

Отношения с другими членами экспедиции складывались у Петра сложно. Более всего импонировал ему капитан — здоровый, уверенный в себе мужик, способный в любой момент и шуточку вставить, и любую проблему решить быстро, но без спешки и торопливости. Само его присутствие вселяло некую внутреннюю уверенность, что рядом есть человек умный, опытный, прекрасно понимающий ситуацию. Не сказать, чтобы с ним было легко, но уж спокойно и надежно — это точно.

Старшины и сержантов Петр сторонился — как, впрочем, и они его: и историк, и военные чувствовали, что они люди совершенно разных миров, и понять друг друга им чертовски сложно.

Басов — вот кто был поистине странной персоной. Замкнутый и нелюдимый, не интересовавшийся, казалось, ничем, кроме своей шашки. Поначалу Петр думал, что именно с Басовым будет легче всего: военные обладают определенным складом характера, а они, двое штатских, должны держаться друг друга. Однако, пытаясь заговорить с фехтовальщиком, он всякий раз натыкался на стену отчуждения. Петру неизменно казалось, что, глядя из-под полуприкрытых век, боец говорит ему: «Слушай, парень, ты мне не чета, запомни». «Спесивый зазнайка, больше всего на свете гордящийся своими поясами и регалиями», — решил наконец Петр и свел общение до минимума. Впрочем, как человек интеллигентный, он старался держаться ровно со всеми участниками экспедиции.

Отряд двигался уже третий день. Капитан, тихо матерясь, шел, ориентируясь по полевой карте, на которой они с Петром и Басовым прокладывали маршрут. Карта упорно не хотела соответствовать местности. Там, где они должны были бы пересекать овраги, их встречали достаточно широкие ручьи, а вместо ручьев приходилось форсировать полноводные речки.

— Ничего, — успокаивал Петр, — вряд ли этот мир настолько другой. Просто за четыре с половиной столетия ландшафт сильно изменился.

Сейчас Петр, как и всегда, мечтал о привале, прекрасно понимая, что идти еще минимум километра три-четыре. Внезапно группа остановилась и, повинуясь движению руки капитана, быстро залегла — прием, многократно отработанный на базе и уже не раз применявшийся в походе.

— Назаров, к командиру, — передал пришедшую по цепочке команду сержант Васильев, занимавший место в строю перед Петром.

Петр быстро, пригибаясь, прошел вперед и плюхнулся рядом с капитаном. Через несколько секунд по другую сторону мягко опустилось грузное тело старшины.

— В чем дело? — шепотом спросил Петр.

— Дорога, Назаров, — так же шепотом отозвался капитан, кивая вперед.

Петр присмотрелся: действительно дорога. Обычная, грунтовая — ничего особенного, если не считать того, что это была дорога шестнадцатого века. У Петра перехватило дыхание: сейчас они выйдут на дорогу, по которой ходят средневековые люди. Он прикоснется к истории в прямом смысле слова.

— Что скажешь, Назаров? — спросил капитан.

Петр пригляделся. Они лежали метрах в пятидесяти. Через просветы между стволами деревьев было видно, что дорога содержится в хорошем состоянии и достаточно широка.

— Для шестнадцатого века солидно, — произнес он. — Наверняка Ревельский тракт.

Капитан развернул полевую карту и положил рядом ксерокопию средневековой.

— Значит, мы здесь, — уверенно ткнул он через полминуты в одну из точек на ксерокопии и тут же пометил другую на полевой. — Сто пять километров прошли. Недурно.

— Я думаю… — начал Петр.

— Тс-с-с, — зашипел вдруг старшина.

— Слышу, — одними губами отозвался капитан. Петр тоже прислушался и через четверть минуты явственно услышал скрип тележных осей. Он, как мог, прижался к земле. Вскоре на дороге показалась груженная сеном телега, запряженная худенькой лошадкой, которую вел под уздцы подросток лет пятнадцати, а по бокам шагали два бородатых мужика, одетых, как и подросток, в холщовые рубахи. На ногах у всей троицы были лапти.

Затаив дыхание, дрожа от напряжения и восторга, Петр следил за ними. Средневековые люди, живущие в Эстонии второй половины шестнадцатого века! Его охватило волнение, какого он не испытывал даже в день появления в этом мире, когда их встретили ратники Ивана Грозного. Возможно; во встрече воинов шестнадцатого века со спецназом двадцать первого уже ощущалась некая нереальность, которую невозможно было преодолеть разуму, мыслящему строго логически. А здесь он как бы погрузился в древнюю действительность. Господи, да возможно ли? Он — видит — их — воочию!

Телега медленно прокатилась мимо затаившегося отряда и скрылась за поворотом. Распираемый восторгом, Петр повернулся назад: все ли видели это? Его взгляд наткнулся на Басова, лежащего на спине и меланхолично жующего сорванную травинку. Ему не было дела ни до средневековья, ни до двадцать первого века; казалось, ему было плевать на все. С невозмутимом видом он повернул лицо к дороге. «Ну, прошли, что ли?» — читалось в его взгляде.

— Дубовицкий, — скомандовал капитан, — проверь дорогу. Отряд, приготовиться к переходу через дорогу. Пересекаем по моей команде. Замыкающий — старшина Харченко. После пересечения идем форсированным маршем. Привал через пять километров.