КОРИДОРЫ ВЛАСТИ

 

Так Петр еще не путешествовал. В своем мире он ездил на поездах, автомобилях, автобусах, летал на самолетах… В этом — участвовал в пешем переходе, ездил верхом. А теперь впервые ехал в карете знатного вельможи.

Несмотря на всю внешнюю романтичность подобного способа передвижения, избалованный техническими достижениями двадцатого века Петр испытывал ощутимые неудобства. Крытый деревянный возок, не оборудованный рессорами (таковых еще не изобрели), тащился с черепашьей скоростью, подпрыгивая на каждом ухабе. Впрочем, для питерского интеллигента, за прошедший год так и не сдружившегося с верховой ездой, этот способ передвижения оказался самым приятным из возможных.

Сопровождаемая конной сотней, карета отправилась из Гатчинского замка через пять дней после того памятного разговора, в ходе которого Петр неожиданно получил высокую государственную должность. Через несколько дней кортеж миновал Нарву. Петр с интересом осмотрел стоящие друг против друга крепости. Как и в его мире, здесь напротив ливонской была возведена русская — вернее, североросская. Как и в его мире, крепость называлась Ивангородом, хотя была заложена не великим князем московским Иваном III, a великим князем Иваном I, дедом нынешнего Николая. Посмотрев на стоящие друг против друга крепости, Петр подумал, что эти не кажутся символом противостояния Запада и Востока, как в его мире. Иван-город был построен по всем правилам фортификации шестнадцатого века, и потому взгляду представало противостояние западноевропейских крепостей (хотя в обеих сидели теперь североросские гарнизоны). «Наверное, — подумал Петр, — дело не только в архитектуре, но и в отношении, с которым смотришь». Сейчас кортеж медленно двигался к Ревелю, которому Петр предложил вернуть эстонское название — Таллин. Барон Оладьин коротал время в беседах со своим новым советником. Оба испытывали друг к другу глубокое уважение — еще с первого дня знакомства в Гатчине. Петр отдавал должное такту нового начальника (несмотря на принадлежность к североросской аристократии, он никак не подчеркивал своего превосходства над подчиненным простолюдином и неизменно был предельно вежлив), его взвешенному подходу к решению любой проблемы и редкому сочетанию умения отстаивать собственную позицию и признавать правоту собеседника. Барон же восхищался обширными познаниями советника в истории и культуре народов, а также глубиной мысли и интересными прогнозами развития политической ситуации. Петр не слишком гордился, считая их естественными для профессионального историка, попавшего в прошлое — пусть даже в иной вариант развития мира.

В окошко кареты постучали. Открыв дверь, Петр принял от нагнавшего кортеж пропыленного гонца свиток, запечатанный княжеской печатью, и передал его барону. Оладьин нетерпеливо сорвал печать и развернул документ.

— Князь подтверждает право Эстляндии войти в состав Северороссии в качестве четвертой земли, — произнес он, окончив чтение, — А также разрешает переименовать Ревель в Таллин.

— Ну что ж, — отозвался Петр. — Вам будет с чем вступить в Таллин, чтобы сразу заслужить любовь местного населения.

— Да, указ поспел вовремя, — произнес барон. — Мы прибываем завтра. Я оглашу волю князя на торжественной встрече — это будет хорошим вступлением в должность. Какой неприятный сюрприз для царя Ивана!

— А в чем дело? — удивился Петр.

— Он предлагал нашему князю уступить Эстляндию, — улыбнулся Оладьин. — Князь отказал, а теперь, когда эта земля войдет в состав Северороссии, шансы заполучить ее окончательно падают.

— Мне показалось, князь еще обдумывал этот вариант, когда мы были на охоте.

— Полагаю, тебе следует знать, что охота была лишь поводом, чтобы провести негласные переговоры с посланником московского царя, — произнес Оладьин. — Москвитяне получили там отказ на все свои требования и предложения, а теперь получат еще звонкую пощечину из… Таллина.

— Не заставит ли это Ивана действовать против нас жестко? — спросил Петр.

— Сомневаюсь. Он слишком глубоко увяз в войне с литовцами и поляками, — пожал плечами барон. — Войны с нами он не потянет. Кроме того, он все еще надеется склонить нас к союзу против Литвы.

— Как я понимаю, эстляндцы смогут избрать магистрат, имеющий права самоуправления, а вы будете осуществлять только исполнительную власть от имени князя? — предположил Петр.

— Исполнительная власть? Интересный термин… — поднял брови барон. — Я буду действовать от имени князя в вопросах военных, руководить всеми войсками на территории Эстляндии, за исключением городских ополчений, вершить суд по тягчайшим преступлениям и делам о государственной измене, а также ведать налогами, собираемыми для княжеской казны. Остальное, как в землях новгородских, псковских и Ингрии, будет в ведении правителей избранных самими эстляндцами и независимых уездных судов.

— Мне показалось, что первый министр был противником такого решения, — заметил Петр.

— Не обращай внимания, — махнул рукой Оладьин. — Это часть более крупной игры.

— Какой? — с интересом спросил Петр.

— Боюсь, ты не в курсе расстановки сил при дворе. Впрочем, полагаю, этот недостаток следует исправить. Сейчас есть две наиболее влиятельные дворянские партии. Одну возглавляет первый министр, граф Тихвинский. Его сторонники выступают за союз с Москвой, устранение гражданских вольностей низших сословий и самодержавную власть князя, как это происходит в Московии. С их противодействием мы и столкнулись. Эстляндия их волнует менее всего. Просто они надеялись установить здесь жесткое диктаторское правление — по образцу, который хотят ввести во всей стране. Вторая партия — к ней принадлежат, скажем, Макторг и Дашевский — является сторонницей союза с Польшей и Литвой. Конечно, эта партия тоже не в восторге, что купеческие и мастеровые гильдии через своих депутатов в Думе способны влиять на принятие государственных законов. Но все же они выступают за сохранение уложения князя Андрея и сохранение вольностей — прежде всего дворянского сословия. Есть еще одна партия — не дворянская, правда, но весьма влиятельная. Это богатейшие купцы, влиятельные больше в Думе, чем при дворе. Их лидер — купец первой гильдии Гюнтер Штайн. Они пытаются увеличить права Думы и властей, выбранных земельным самоуправлением. Бог даст, ничего у них не получится. Но в нашем деле мы можем опереться и на них, когда будем добиваться ввода депутатов от Эстляндии в Думу.

— Какой же партии благоволит князь? — осведомился Петр.

— О, князь мудрый правитель и не дает приоритета никому, — покачал головой Оладьин. — Он умело балансирует и заставляет всех работать на благо государства.

— Неужели он не заинтересован в установлении абсолютной власти?

— Он достаточно мудр, чтобы понимать отличия Северороссии от Московии, — негромко произнес Оладьин. — Здесь это приведет к большой смуте. Вольность у большинства здешних жителей в крови. Да и двести лет жизни по уложению князя Андрея сделали свое дело.

— Значит, вы не сторонник партии графа Тихвинского?

— Я верный слуга князя, — наставительно произнес барон, — и все мои помыслы об исполнении его указаний с наивысшим тщанием.

— И все же, вы симпатизируете второй партии? — настаивал Петр.

— Как тебе сказать, — покачал головой Оладьин. — Моя тетушка, родная сестра отца, — супруга Макторга.

— Значит, назначив вас наместником Эстляндии, — произнес Петр, — князь фактически поддержал вторую партию?

— В этом вопросе — да, — кивнул барон. — Впрочем, это ничего не означает. Ведь граф Тихвинский — кузен князя по материнской линии. А династические связи так просто списаны со счетов быть не могут.

— Значит, пока жив князь, этот баланс сил сохранится?

— Только пока жив князь, увы, — протянул Оладьин. — Дай ему Бог долгие лета.

— Что вы имеете в виду? — уточнил Петр.

— Наследник не столь силен духом, — вздохнул барон. — И, будем говорить честно, не столь умен, как наш нынешний правитель. Других же наследников мужского пола у князя пока нет.

— А кто унаследует трон, если и наследник, не дай Бог, сойдет в могилу, не оставив потомков? — поинтересовался Петр.

— Граф Тихвинский, убереги нас от этого Господь, — быстро ответил Оладьин. — В этом случае Северороссию ждут тяжелые времена.