Биология возвращается?

 

 

Теоретический подход к русской истории, предлагаемый Валерием Соловьем в его работе " Русская история: новое прочтение " (М., 2005), зиждется на трех посылках, которые, как подчеркивает сам автор, в современной науке воспринимаются как немодные или еретические:

— движущая сила истории — это именно народ, но не как масса, а как организованное целое;

— народ как целостность существует, прежде всего, в этническом качестве; этничность важнее экономики, культуры и политики; природа этничности является биологической или, в лучшем случае, биосоциальной;

— сквозная логика истории того или иного народа, проступающая сквозь событийный хаос, есть не что иное, как "развертывание этнического качества народа".

Быть этнически русским (немцем, французом и т.д.), считает Валерий Соловей, прекрасно понимая, какого рода критику может вызвать и уже вызвал данный тезис, — вопрос "крови" и "почвы" (совпадение биологического и культурно-психологического, выражающееся посредством национальных архетипов). С этих позиций в работе рассматривается положение русских в Российской империи и в СССР. Русские, при их уникальной способности не просто жить, а успешно развиваться в ситуации предельного напряжения, " в целом не представляли собой этнический субъект имперского господства ", утверждает автор, не были привилегированной этнической группой, занимаемое ими ядро империи не являлось метрополией. Русские несли на себе имперское бремя, не получая за это даже культурно-психологической компенсации, не говоря уже о материальной. Ощущение важности русской силы, как ключевого фактора имперского порядка в стране, пришло тогда, когда, по сути, было уже поздно — на рубеже XIX–ХХ вв. Интуитивно к пониманию этой важности подошли Николай II и деятели "черной сотни". Впрочем, активность последних, считает Соловей, была контрпродуктивной: осуществление русского народного утопического идеала, которому оказались удивительно созвучны идеи большевизма, могло означать только одно — гибель империи. Парадоксальным образом старую империю обрушил не взрыв периферийных национализмов, а выступление русских против отчужденного от них исторического плода их усилий.

Осознание решающей роли именно русских в свержении самодержавия привело новую власть к тому, что она стала опираться на нерусские элементы в центре и на национализмы окраин, развитие которых в качестве приоритета осуществлялось за счет русского центра. Это преподносилось как проявление интернационализма, при том что, на самом деле, первые 15 лет существования коммунистической власти ее фасад носил подчеркнуто русофобский характер. Как отмечает Соловей, " критическая зависимость коммунистической власти (пока она не окрепла) от настроения и поведения русской массы провоцировала естественную компенсаторную реакцию. Люди, обязанные приходом к власти русскому мужику, испытывали по отношению к нему не чувство благодарности, а прямо противоположные эмоции, и своей жестокостью изживали пережитую ими унизительную зависимость. Здесь к месту вспомнить афоризм античных киников ".

Советский Союз был "империей наоборот": в нем номинальная русская метрополия ущемлялась и дискриминировалась в пользу периферии. Это вело к перенапряжению сил русских как империобразующего народа и послужило одной из главных причин гибели СССР.

Валерий Соловей делает два практических вывода: 1) заниматься строительством "российской политической нации" бессмысленно, русские становятся другим народом, повернуть этот естественно-исторический процесс вспять невозможно, лучше ускорить его и по возможности ввести в цивилизованное русло; 2) нелепо ориентировать российскую политику на Запад, если главный вызов нашей способности творить историю лежит на Востоке.

Высоко оценивая исследование Соловья и принимая многие его идеи, я тем не менее не согласен с ним по целому ряду вопросов (как говаривал покойный Ф. Фехер, именно несогласие делает жизнь стоящей штукой). Остановлюсь лишь на трех пунктах, затрагивающих сферу методологии.

Первое. Автор подчеркивает наличие в этничности русских государственнического архетипа. Но почему же этот биосоциальный архетип присутствует только у тех русских, которые исторически два с лишним столетия жили в зоне и во властном поле Золотой Орды? Почему его не оказалось на юге русских земель, вошедших в русскую до конца XIV в. Литву, в Новгороде?

Второе. Народ без и вне социосистемной организации — энтропия, в таком состоянии ничего двигать и создавать он не может, в лучшем случае — разрушать. Народ, "как противоположность массы, как способная к волеизъявлению и обладающая общей волей группа людей", возможен лишь при наличии системообразующих элементов (элиты, государства), позиции и действия которых оформляются институционально. Именно элиту, институты и т. д. отрицает Соловей, противопоставляя их народу. На мой взгляд, налицо логическое противоречие.

Третье. Пусть дано, что этничность — феномен биосоциальный или даже биологический. Однако ее носители — люди — существуют как люди только в качестве элементов социальных систем. В социальных системах самих по себе уже нет не только ничего биологического, но и биосоциального, они качественно надбиологичны. Пытаться объяснять логику развития социальных систем биологическими факторами — это то же, что пытаться объяснять феномен жизни, биологического, оставаясь на физическом и химическом уровнях. Великий физик ХХ в. Э. Шредингер попытался проделать это в своей книге "Что такое жизнь" — и потерпел блестящее поражение.

Однако я бы не советовал никому торопиться бросать камни в Соловья за акцентирование биофакторов. За последние 100–150 и особенно 50 лет этими факторами в основном пренебрегали. Чтобы выпрямить палку, иногда нужно перегнуть ее в противоположном направлении. Думаю, именно этим и объясняются многие выводы автора. Он делает весьма важный метафизический шаг на пути выхода из геокультуры Просвещения с его акцентом на ratio, на социальном. При этом следует помнить: чтобы пережить надвигающийся кризис, необходимо переосмыслить (unthink) не только наследие XIX в. в частности и Просвещение вообще ("это службишка, не служба"), но также христианство и античную философию. To bring biology back в социальные науки — один из путей и способов такого переосмысления.

Наверняка найдутся те, кто воспримет исследование Соловья как расистское и начнет истерически, на манер киплинговского Табаки ("позор джунглям"), обвинять автора и его книгу. На самом деле в этой работе нет расизма. Оно вообще о другом, и, как известно, каждый воспринимает все в меру своей испорченности. Что еще важнее, данная работа — это эпистемологическая программа, в которой заложен значительный потенциал саморазвития и самокоррекции.

Полная версия этого текста опубликована в библиографическом разделе журнала "Космополис", № 4 (14), зима 2005/2006.