Глава 19. Александр терпеть не мог слез Лукреции

 

Александр терпеть не мог слез Лукреции. На людях она еще держалась, но стоило им остаться наедине, она практически с ним не общалась, на вопросы отвечала односложно и только хлюпала носом. Он даже переселил к ней Адриану и Джулию с первенцем Лукреции, но она по-прежнему пребывала в отчаянии. А Папе так не хватало ее живой болтовни, энтузиазма, звенящего голоса. Молчание дочери тяжело давило на него.

Вновь Лукреция осознала свою беспомощность перед судьбой.

Она не возлагала вину за случившееся на отца, решившего пойти на союз с Францией, понимала стремление мужа помочь семье. Скорбела она о другом: из-за политических интриг ее еще не рожденному младенцу предстояло жить без отца. А ей так хотелось, чтобы Альфонсо был рядом. Она пыталась урезонить свое сердце, но оно отказывалось прислушаться к логике. И она по сто раз на день спрашивала себя, почему ее дорогой муж не прислал ни единого письма.

Наблюдая из недели в неделю, как его дочь все глубже погружается в пучину отчаяния, Александр потерял покой. И придумал план, который, по его разумению, мог отвлечь Лукрецию от постоянных мыслей о разлуке с мужем. Дочери, помимо ума, передались от него и задатки лидера. И уж конечно, она унаследовала его обаяние, хотя в последнее время оно никак не проявлялось.

В будущем он все равно намеревался подарить Лукреции земли в Романье, после того, как Чезаре завоевал бы ее, и он решил, что практические навыки управления дочери не помешают, более того, со временем наверняка пригодятся, а главное, отвлекут. Ее глупый муж так и сидел в замке Колонна, отказываясь вернуться в Рим. Он, конечно, тоже тосковал по жене, но, долгие месяцы не получая от нее писем, решил, что она его забыла. Папе пришлось послать Севильона, испанского капитана, который держал над ними меч на церемонии бракосочетания, к королю Неаполя, чтобы тот убедил Альфонсо вернуться.

Александр не понимал такого упрямства. Да, в любовной жизни его отличало постоянство, но он все-таки менял женщин и, конечно же, переживал, но ведь не позволял себе вести себя так, как эти молодые люди. Одному только Богу известно, сколько раз человеку суждено влюбляться! Если всякий раз вот так переживать, не останется времени на работу.

В общем, посовещавшись с Дуарте, Александр решил отправить Лукрецию править в Непи, крошечное государство, которое он прибрал под свою руку после бегства в Неаполь кардинала Асканьо Сфорца.

Поскольку до родов Лукреции оставалось не так уж много времени, Александр понимал, что в поездке ей надо соблюдать предельную осторожность и уж никак нельзя спешить. Решил, что сопровождать ее будет большой отряд, поедет она в паланкине, отправится с ней и Мичелотто, чтобы побыть в Непи первые несколько недель, пока она будет привыкать к новой обстановке и входить в курс дел.

Папа Александр знал, что некоторые церковные иерархи с неудовольствием воспримут его решение, потому что Лукреция, в конце концов, была женщиной. Но она родилась и воспитывалась с тем, чтобы править людьми, и он не видел причин мешать ей реализовать таланты, заложенные природой, только потому, что она – женщина.

В ней текла кровь Борджа, а это говорило о многом.

А вот к младшему сыну, Хофре, Александр таких чувств не испытывал, а на его жену Санчию просто злился. Разумеется, он понимал, что злость эта отчасти вызвана обидой на ее дядю, короля Неаполя, дочь которого, Розетта, отказалась выйти замуж за сына Папы. Какая наглость!

Александр, естественно, понял, что дело не в Розетте. Король легко мог приказать дочери выйти замуж за Чезаре, но не воспользовался своим правом. Значит, заключил Папа, его сына отверг король, а не Розетта.

Санчия, принцесса из Неаполя, на которой женился его младший сын, всегда отличалась упрямством и своенравием. А главное, до сих пор не родила Хофре наследника. И при этом слыла соблазнительницей. «Пожалуй, – думал Александр, – мне следовало возвести Хофре в сан кардинала, а Чезаре женить на Санчии. Уж Чезаре точно смог бы ее укротить».

Александр вызвал в свои покои семнадцатилетнего Хофре. Его сын вошел, широко улыбаясь, но, пусть он и не жаловался, сильно прихрамывая.

– Что случилось? – спросил Александр. В голосе не слышалось отеческой заботы, сына он не обнял.

– Ничего страшного, отец, – Хофре склонил голову. – Получил рану в бедро, фехтуя на мечах.

Александр поморщился. Неумех он не жаловал.

Открытое лицо Хофре, под шапкой светлых волос, радовало взгляд, да только в глазах не просматривалось ни блестящего ума сестры, ни злобной хитрости Хуана, ни яростного честолюбия Чезаре. Собственно, заглядывая в глаза сына, Александр ничего там не видел. Это его тревожило.

– Я хочу, чтобы ты сопровождал свою сестру в Непи, – начал Александр. – Ей нужен человек, который ей не безразличен и может защитить ее. Она сейчас женщина одинокая, вот-вот должна родить, поэтому рядом должен быть мужчина, на которого она может рассчитывать.

Хофре улыбнулся и кивнул.

– Я поеду с радостью, ваше святейшество. Как и моя жена, которая нежно любит Лукрецию. Ей давно хочется сменить обстановку.

Александр пристально смотрел на сына, чтобы увидеть, как изменится выражение его лица, когда он нанесет следующий удар, хотя мог и поспорить, что никаких эмоций Хофре не проявит.

– Я ничего не говорил насчет того, что твоя жена, как ты ее назвал, составит тебе компанию. Она не поедет с тобой, у меня относительно нее совсем другие планы.

– Я ей об этом скажу, – пробубнил Хофре, – но уверен, что ей это не понравится.

Александр улыбнулся, ибо ожидал, что эмоциональной реакции не будет, и Хофре его не разочаровал.

С Санчией вышло иначе. В тот же день, услышав о решении Папы, она обрушилась на Хофре.

– Станешь ты когда-нибудь моим мужем, а не сыном своего отца? – бушевала она.

Хофре в недоумении посмотрел на нее.

– Он не просто мой отец. Он также и Святейший Папа. Так что мое неповиновение чревато большими неприятностями.

– Если он заставит меня остаться, а тебя – уехать, это тоже чревато, Хофре, – предупредила Санчия и от раздражения разрыдалась. – Я не хотела выходить за тебя замуж, меня заставили, но теперь полюбила тебя, так неужели ты позволишь своему отцу разлучить нас?

Хофре улыбнулся, и впервые в улыбке промелькнула усмешка.

– Бывало, что ты хотела держаться от меня подальше… чтобы проводить время с моим братом Хуаном.

Санчия застыла, даже слезы перестали течь.

– Ты тогда был ребенком, а я мучилась от одиночества. Хуан утешал меня, ничего больше.

– Я думаю, ты любила его, – голос Хофре оставался спокойным, – потому что на его похоронах плакала больше всех.

– Это чушь, Хофре. Я плакала, потому что боялась за себя. Я никогда не верила, что твой брат погиб от руки незнакомца.

Хофре весь подобрался. Глаза блеснули холодным умом, он словно стал выше ростом, шире в плечах.

– Так ты полагаешь, что знаешь, кто убил моего дорогого брата?

В этот самый момент Санчия заметила, как внезапно изменился ее муж. Перед ней стоял совсем не тот мальчик, которого она знала столько лет. Она шагнула к нему, обняла за шею.

– Не позволяй ему разлучить нас. Скажи, что я должна ехать с тобой.

Хофре погладил ее по волосам, поцеловал в нос.

– Ты можешь сказать ему сама, – про себя он отметил, что все еще злится на нее за роман с Хуаном. – Скажи, что считаешь нужным, и посмотрим, получится ли у тебя лучше, чем у тех, кто пытался спорить со Святейшим Папой.

Санчия действительно отправилась в покои Папы и потребовала аудиенции.

Когда она вошла, Александр восседал на троне, только что закончив беседу с послом Венеции, которая не прибавила ему хорошего настроения.

Санчия встала перед ним, едва поклонилась, не выказав ни малейшего желания поцеловать перстень или его святую ногу. Но он мог простить ей эти маленькие вольности, потому что собирался обойтись с ней очень сурово.

Заговорила Санчия, не дожидаясь разрешения, все-таки дочь и внучка королей. В тот день она очень уж напоминала своего деда, короля Ферранте: взлохмаченные волосы торчали во все стороны, зеленые глаза яростно сверкали, голос звенел.

– Что я слышала? Мне не разрешают поехать с моим мужем в Непи? Оставляют в Ватикане, лишив компании тех, кого я люблю?

Александр демонстративно зевнул.

– Дитя мое, тебе хочется, чтобы все было по-твоему, но, как ты сама понимаешь, так бывает далеко не всегда.

Санчия в ярости топнула ножкой, она уже не контролировала себя. На этот раз Папа зашел слишком далеко.

– Хофре – мой муж, а я – его жена. Мое место – рядом с ним, и приказывать мне должен прежде всего он.

Папа рассмеялся, но взгляд его остался суровым.

– Моя дорогая Санчия. Твое место в Неаполе. Рядом с твоим придурковатым дядюшкой и могилой того зверя, что был твоим дедом, короля Ферранте. Если ты немедленно не прикусишь свой язычок, я тебя туда и отправлю.

– Вам не запугать меня, ваше святейшество. Ибо я верю во власть, которая выше вашей. Власть моего Бога, которому я молюсь!

– Думай, что говоришь, дитя, – предупредил Александр. – Ибо за такие слова я могу повесить или сжечь тебя за ересь, и тогда ты очень нескоро увидишь своего драгоценного мужа.

Санчия выпятила челюсть, остановиться она уже не могла.

– Вы можете сжечь меня, если пожелаете, но это не помешает мне сказать правду. В Риме все блестит, но далеко не все – золото.

Александр поднялся во весь рост, и Санчия невольно подалась назад при виде этой грозной фигуры. Но тут же сжала волю в кулак и не отвела глаз, выдержала пепелящий взгляд Папы, чем окончательно разъярила его. «Раз сын не способен укротить ее, – решил Александр, – я сделаю это сам».

– Завтра ты уедешь в Неаполь. С посланием своему королю. Скажешь, раз ему не нужно ничего моего, мне не нужно ничего от него.

При отъезде, с минимальной свитой и почти без денег, она сказала Хофре: «У твоего отца больше врагов, чем ты только можешь себе представить. Его ждет дурной конец, и я молю Бога, чтобы Он позволил мне при этом присутствовать».

 

 

* * *

Король Людовик, в парчовом камзоле, расшитом золотыми пчелами, въехал в Милан бок о бок с Чезаре. Их сопровождали кардинал делла Ровере, кардинал д'Амбуаз, герцог Феррары, Эрколе д'Эсте, и сорокатысячная оккупационная армия.

Лодовико Сфорца, Мавр, потратил кучу денег на наемных солдат, но они не смогли противостоять отлично обученной французской армии. Зная, что поражение неминуемо, Лодовико отправил двух своих сыновей и брата Асканьо в Германию, под защиту мужа сестры, императора Максимилиана.

И после легкой победы король Людовик стал еще и герцогом Миланским. Папа Александр благословил короля на захват герцогства, его сын, Чезаре, принимал непосредственное участие в боевых действиях.

По прибытии в город король первым делом посетил дворец Сфорца. Отдал приказ отыскать дубовые сундуки с секретными замками конструкции Леонардо да Винчи, по слухам, набитые золотом и драгоценными камнями. Сундуки нашли, но пустые. Покидая Милан, Лодовико прихватил с собой и драгоценности, и двести сорок тысяч дукатов. Но в замке и городе осталось достаточно ценностей, чтобы поразить воображение короля. Чего стоили только конюшни Сфорца с портретами лучших скакунов или «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи в монастыре Санта-Мария.

Но при этом король не остановил своих лучников, когда те приспособили под мишень знаменитую глиняную лошадь Леонардо, установленную на центральной площади, и полностью ее уничтожили. Культурные горожане Милана приняли французов за варваров, потому что те плевали на пол во дворцах и выбрасывали мусор на улицу.

Будь территории Романьи объединены, вторжение французов удалось бы остановить на границе Миланского герцогства. Но местные правители не желали договариваться, и Александр понимал, что это тот самый момент, когда он должен напомнить, что Романья входит в Папскую область и лишь благодаря его великодушию и всепрощению он так долго терпел тех, кто полагал себя правителями.

А на Чезаре возлагалась задача изгнать этих правителей, объединив Италию, и принести славу и богатство своей семье и Риму.

В Непи Лукреция с энтузиазмом взялась за управление городом. Учредила законодательный орган, созвала стражу, дабы обеспечить исполнение принятых законов и порядок на улицах. Как и ее отец в Риме, по четвергам она приглашала горожан в замок, выслушивала их жалобы и, по возможности, находила взаимоприемлемые решения.

Похоже, она родилась для того, чтобы править, и горожане вскоре полюбили ее всем сердцем.

В это время Хофре помогал Лукреции бороться с тоской по Альфонсо, а Лукреция утешала Хофре, который скучал по Санчии, пусть они и не всегда жили душа в душу. Пока Лукреция училась управлять государством, Хофре охотился или просто ездил верхом по великолепным окрестностям города, так что время для обоих текло быстро.

Словно в награду за ее усердие через месяц после приезда Лукреции в Непи Папе удалось уговорить Альфонсо присоединиться к ней. За это он подарил молодой паре город, замок и земли, окружавшие Непи. Лукреция и Альфонсо очень радовались тому, что они вновь вместе, и даже не спросили, а что Папа хотел получить взамен.

Александр выждал несколько недель, а потом приехал в Непи.

И уже на второй день, на семейном обеде, спросил Лукрецию, не хочет ли она вернуться в Рим и рожать там.

Очень убедительно объяснил, что стареет, и новый внук значительно скрасит ему жизнь. Переполненная счастьем – Альфонсо сидел рядом с ней, предвкушая встречу с Адрианой и Джулией, – Лукреция согласилась. Поскольку она и Альфонсо дали друг другу клятву никогда больше не расставаться, последний поехал вместе с ней.

 

 

* * *

Лукреция вернулась в Рим с мужем и братом. У городских ворот их встречали музыканты, мимы, жонглеры.

В ее отсутствие дворец Санта-Марии в Портико отремонтировали, стены украсили шелком и дорогими гобеленами. Папа тут же приехал к дочери.

– Какой счастливый день! – воскликнул он, обнимая Лукрецию. – Моя дорогая дочь вернулась, а скоро прибудет Чезаре, наш победоносный герой, – он так радовался приезду дочери, что даже обнял Хофре. Ему казалось, что все его молитвы услышаны.

И действительно, вскоре пришло сообщение, что Чезаре уже в Милане. А потом Лукреция родила здоровенького мальчугана, названного Родриго в честь ее отца, и Александр от радости даже упал в обморок. По настоянию врачей день пролежал в постели, а потом начал готовиться к крещению младенца.