Глава 29. Я рванул с места, вдавив газ в пол

Я рванул с места, вдавив газ в пол. Вниз по улице, на окраину города, куда не доставало уличное освещение.

Езда помогла прояснить царивший в голове хаос из-за Тэйт. Я не убегал. Я пытался обособиться.

Она не поймет, и совершенно точно станет смотреть на меня по-другому. Почему до нее не доходило, что прошлое не важно?

Полагаю, я бы мог отреагировать помягче, но Тэйт продолжала совать нос в дела, которые ее не касались.

Сжал руль мертвой хваткой, убеждая себя не сбавить скорость и не повернуть обратно.

Мне нельзя возвращаться. Она захочет все узнать, однако стыд за то, как я поступил с братом, превосходил стыд за такое обращение с Тэйт.

Неужели она не видела, что некоторые вещи лучше не выносить на поверхность?

 

– Иди. Помоги своему брату, – говорит отец слишком добродушным тоном. Мои руки дрожат; я смотрю на него.

Что происходит? – спрашиваю сам себя.

– Не веди себя так, будто у тебя есть выбор. – Он указывает мне путь бутылкой, которую держит в руке.

Деревянные ступеньки скрипят от каждого моего шага, тусклый свет не предлагает комфорта. В старой печи горит зловещий огонек, но чем ниже я спускаюсь, тем холоднее становится воздух.

Где Джекс?

Оглядываюсь на отца, стоящего на вершине лестницы в кухне, и мной все сильнее и сильнее овладевает чувство, будто меня затягивает в черную дыру.

Меня больше никто не увидит.

Но он машет рукой, чтобы я не останавливался.

Я не хочу туда идти. Мои босые ноги мерзнут, щепки древесины впиваются в подошвы. Когда я останавливаюсь, мое сердце едва не выскакивает из груди.

Я вижу Джекса.

Я вижу их.

Затем вижу кровь.

 

Я припарковал Босс на стоянке возле заднего входа в парк. В Игл Пойт можно попасть двумя путями: через центральные ворота на машине, либо через задний вход для пешеходов и велосипедистов, где есть стоянка. Я выбрал именно последний.

Тот, что ближе к пруду.

Не помню, как добрался сюда, потому что в процессе вождения мой мозг обычно работал на автопилоте. Рано или поздно я всегда оказывался там, где хотел быть.

Иногда – в автомастерской Фэйрфакс, чтобы повозиться с машиной. Или у Мэдока на вечеринке. А временами – дома у какой-нибудь девчонки.

Но сегодня… Парк? Пруд?

Волоски на руках встали дыбом, горло запекло от подступившей желчи. Нежелание находиться тут, наверно, посоперничало бы только с нежеланием встречаться завтра с отцом.

Однако я все равно прошел через ворота, несмотря на поздний час. Спустился по каменным валунам к пруду, который не видел несколько лет.

Водоем был искусственный, берега и возвышенности вокруг него, включая лестницу, ведущую к воде, были вытесаны из песчаника. От пруда в лес тянулась другая дорожка, тоже вымощенная песчаником. Она вела к смотровой площадке над рекой.

Местечко было уединенное, причудливое, и особенное для нас с Тэйт. Мы приходили сюда на пикники, соседские свадьбы или просто погулять, когда ночами тайком выбирались из дома.

Посещая этот пруд в последний раз, я последний раз в жизни плакал.

 

– Тэйт? Иди сюда, милая, – зовет мистер Брандт, и мое сердце начинает стучать отбойным молотком в груди. Мне не терпится увидеть Тэйт. Обнять ее.

Сказать то, что должен был сказать уже давно. Что я люблю ее.

В животе урчит от голода. Я смотрю на свои грязные руки, жалея, что не помылся перед тем, как отправиться за ней. Но я знаю, Тэйт не обратит на это внимания.

Спускаясь по каменным ступенькам, вижу, как она садится на покрывало, опирается на руки и скрещивает лодыжки.

Тэйт такая красивая. И она улыбается.

Мысли возвращаются к Джексу; я чувствую, как мои мышцы напрягаются. Я должен кому-нибудь рассказать. Но сперва мне нужна Тэйт.

Двигаюсь в ее сторону, но затем замечаю свою мать, поэтому прячусь за валуном. Злость и отвращение сковывают меня.

Почему она здесь? Не хочу ее видеть

Я звонил домой на каникулах. Пытался попросить у нее помощи, а она оставила меня там. Почему мать здесь, с ними?

Пытаюсь контролировать свое дыхание, но чувствую, как горло сжимается, будто мне плакать хочется.

Тэйт – моя семья. Моя настоящая семья. Моя мать-алкоголичка не имеет права веселиться с Брандтами.

– Жду не дождусь возвращения Джареда.

Я слышу улыбку в голосе Тэйт, и прикрываю рот рукой, сдерживая крик, рвущийся из груди.

Хочу подойти к ней, но не могу в присутствии взрослых. Мне не хочется встречаться с матерью, и я не хочу, чтобы мистер Брандт видел меня в таком состоянии. Грязного, в синяках.

Мне просто хочется схватить Тэйт за руку и убежать.

– Ты сможешь показать ему пару приемов карате, которые вы с Уиллом выучили за лето, – говорит ее отец, отчего я перестаю дышать. Рыдания, заточенные внутри, преобразуются в бушующий огонь.

Уилл? Гири?

Я перевожу взгляд из стороны в сторону, словно ища объяснений, но ничего не нахожу. Она до сих пор с ним встречается?

– Замечательно, что ты нашла с кем провести время, пока Джаред в отъезде. – Моя мать открывает баночку Колы. – Думаю, расстояние пойдет вам на пользу. Вы слишком сблизились в последнее время. – Она улыбается Тэйт, подталкивая ее ногу своей ногой.

Тэйт смущенно отводит глаза.

– Гадость. Мы просто друзья. – Она морщит нос.

Я не могу вздохнуть. Сажусь на землю, откидываюсь спиной на камень и опускаю голову. Не сейчас. Не поступай так со мной сейчас!

Качаю головой; грязь на моих ладонях смешивается с потом, когда сжимаю кулаки.

– Ты хорошая девочка, Тэйт. – Слышу слова своей матери. – Наверно, я просто не умею обращаться с мальчиками.

– Воспитывать девчонок тоже сложно, Кэтрин, – включается в беседу мистер Брандт, выкладывая из корзины припасы для пикника. – Джаред хороший парнишка. Вы вдвоем во всем разберетесь.

– Лучше бы у меня родилась девочка, – отвечает она.

Я зажимаю уши ладонями. Слишком много голосов. Голову будто в тисках сдавило, от которых никак не освободиться. В глазах жжет, хочется закричать.

 

Моргнув, посмотрел на чистую, сверкающую воду. Ноги моей не было в этом парке около трех лет. В четырнадцать я не сомневался, что именно здесь поцелую Тэйт в первый раз.

Однако позже это место стало лишь напоминанием о том, что я потерял. Или думал, что потерял.

В тот день я достиг предела, после которого меня уже ничто не могло разочаровать. Не осталось больше сил слушать, что я никому не нужен.

Поэтому закрылся в себе. Наглухо, мгновенно. Такие уж особенности у перемен. Они могут быть постепенными. Медленными, практически незаметными. Или внезапными, в результате которых ты даже не в состоянии представить иного исхода.

Сердце ожесточается не в результате того, что мозг оказывается на распутье, и тебе приходится выбирать, куда свернуть – налево или направо. Ты попадаешь в тупик, но все равно продолжаешь пытаться преодолеть препятствие, сорваться с обрыва, не в силах остановить неизбежное, потому что в действительности просто не хочешь останавливаться.

В падении есть свобода.

– Джаред, – окликнул сзади нерешительный голос. Расправив плечи, я оглянулся. Ох, какого черта?

– Что ты здесь делаешь? – спросил у матери.

После чего вспомнил, что видел машину в гараже, когда вернулся с гонок. Я думал, она уедет на выходные, как обычно.

Ночь выдалась прохладная, поэтому мама, одетая в джинсы, свитер с длинными рукавами и коричневые сапоги до колен, обнимала сама себя. Ее шоколадного цвета волосы – такого же, как и мои – были распущены, спадали по плечам.

Завязав с выпивкой, она привела себя в порядок, и теперь всегда выглядела отлично. И как бы мать меня не раздражала, я был рад, что похож на нее. Не думаю, что выдержал бы, видя отцовские глаза в зеркале каждый божий день.

Джексу повезло меньше.

– Входная дверь была открыта. – Она подошла ближе, изучая мой взгляд в надежде найти лазейку. – Я слышала, что произошло между тобой и Тэйт.

Ну уж нет.

– Откуда, черт возьми, ты узнала, что я тут?

Ее неуловимая улыбка меня озадачила.

– У меня есть свои ресурсы, – пробормотала мама.

Интересно, какие же, потому что особым умом она не блистала.

Она присела рядом со мной; наши ноги свисали с края небольшого утеса в полутора метрах над водой.

– Ты несколько лет сюда не приходил. – Мать вела себя так, будто меня знала.

– С чего ты это взяла?

– Мне известно гораздо больше, чем ты думаешь, – ответила она, глядя вниз на пруд. – Я знаю, что сейчас у тебя проблемы.

– Ох, да брось ты. Не прикидывайся заботливой мамочкой. – Я поднялся с земли.

– Джаред, нет. – Мама тоже встала, повернувшись ко мне лицом. – Я ни о чем не стала бы тебя просить, но выслушай меня. Пожалуйста. – Ее тон, шаткий и непривычно серьезный, выбил меня из колеи.

Я лишь втянул щеки и сунул руки в карманы толстовки.

– В прошлом году, после твоего ареста, – начала она, – и после моего возвращения из Центра Хэйвуд, я предложила тебе выбрать одну вещь… одну идею, на которой ты бы мог фокусироваться день за днем. Нечто, что ты любишь, или то, что помогает тебе сосредоточиться. Ты так и не сказал мне, что выбрал, но примерно в тот же период времени тайком сделал себе новую татуировку. – Мама дернула подбородком в мою сторону. – В виде лампы. У тебя на руке. Почему именно лампа?

– Не знаю, – солгал я.

– Нет, знаешь. Почему? – возразила она.

– Мне понравился рисунок, – выкрикнул, теряя терпение. – Ладно, к чему все это?

Боже. Какого черта?

Тэйт. Лампа. Всегда ассоциировал эти два образа друг с другом, а после ее отъезда я нуждался в ней. Почему лампа? Понятия не имею.

– На твой одиннадцатый день рождения я напилась, – ее слова прозвучали спокойно и неторопливо. – Ты помнишь? Я забыла про ужин, на который нас пригласили Брандты, потому что кутила со своими друзьями.

С этим праздником у меня мало приятного связано, поэтому я практически ничего не помнил.

– Я забыла про твой день рождения, – сказала мать; из ее глаз полились слезы. – Даже торт не испекла.

Какой большой сюрприз, черт побери.

Но я промолчал. Просто слушал, скорее для того, чтобы увидеть, куда она клонит.

– В общем, я вернулась около десяти часов вечера, а ты сидел на диване в гостиной, ждал меня. Ты пробыл дома весь день. Не пошел на ужин без меня.

Я. В темноте. Один. Злой. Голодный.

– Мам, хватит. Я не хочу…

– Я должна, – перебила она, всхлипнув. – Пожалуйста. Помню, сначала ты расстроился, потом рассердился. Сказал, что стыдишься меня, что у других детей мамы и папы лучше. Я поругала тебя, и отправила в комнату.

Мэдмэн скулит у меня под дверью. Дождь барабанит в окно.

– Я не помню.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты действительно не помнил, Джаред. Но, к сожалению, эта татуировка доказывает, что помнишь. – Мама перестала плакать, однако слезы все еще блестели у нее на щеках. – Примерно десять минут спустя я поднялась к тебе в спальню. Не хотела смотреть тебе в глаза, но понимала, что ты прав, и должна была извиниться. Когда открыла дверь, ты выглядывал из открытого окна, смеясь.

Задумавшись, она сделала паузу, глядя в никуда.

– Тэйт, – наконец произнесла мама, – открыла балконные двери. У нее в комнате было темно, за исключением зажженной японской лампы, которую ты и ее отец смастерили ей в качестве раннего подарка на день рождения. – Она слабо улыбнулась. – Песня Beastie Boys "Fight For Your Right" играла на полную громкость, и Тэйт танцевала как заведенная… специально для тебя. Она сияла, скакала по комнате, словно маленькая звездочка в ночной рубашке. – Мать подняла глаза. – Тэйт пыталась тебя развеселить.

Стоило мне увидеть ее, и я уже не чувствовал себя дерьмово. Мама была забыта. Мой день рождения был забыт.

Тэйт стала для меня роднее, чем кровные родственники.

С того момента я больше не хотел быть с ней порознь.

– Джаред, я плохая мать. – Она с трудом сглотнула, очевидно, стараясь сдержать новый поток слез. Я отвел взгляд, не в силах посмотреть ей в глаза.

– Я все равно справился, мам.

– Да… каким-то чудом. Я горжусь тобой. Ты сильный. Не идешь ни у кого на поводу. Я знаю, что отпущу тебя в жизнь человеком, способным выдержать любые испытания. – Легкость в ее тоне сменилась серьезностью и уверенностью. – Я ни за что не променяла бы тебя на другого сына. Но, Джаред, ты несчастлив.

Воздух вдруг стал вязким, я будто в ловушку попал, и не знал, как из нее выбраться.

– А кто счастлив? Ты? – рявкнул я.

– Джаред, мне было семнадцать, когда я забеременела тобой. – Мать обхватила себя руками, скорее, чтобы от чего-то спрятаться, чем согреться. – Сейчас мне всего тридцать шесть. Мои бывшие одноклассники… некоторые из них… только начинают обзаводиться семьями. Я была так молода. Без поддержки. Я не успела пожить, прежде чем мой мир перевернулся вверх тормашками…

– Да, хорошо, понимаю, – перебил ее. – После июня я перестану быть для тебя обузой.

– Я не то имела в виду, – хрипло ответила она, подойдя ближе, и подняла руку, словно в попытке остановить мои мысли. – Ты был даром, Джаред. Светом. А твой отец – адом. Я думала, что любила его. Он был сильным, уверенным, дерзким. Я боготворила его… – мама не договорила. Клянусь, я буквально слышал, как разбивается ее сердце, когда она потупила взгляд.

Мне не хотелось выслушивать про этого козла, но я понимал, что матери нужно выговориться. И по какой-то причине хотел предоставить ей такой шанс.

– Я боготворила его где-то с месяц, – продолжила она. – Достаточно, чтобы забеременеть и застрять с ним. – Затем мама снова посмотрела на меня. – Но я была юной и наивной. Считала, будто все знаю. Выпивка стала моей отдушиной, и я бросила тебя. Ты ничем не заслужил такую жизнь. Когда увидела той ночью, как Тэйт старалась тебя порадовать, я ей позволила. Следующим утром тебя в комнате не оказалось. Выглянув из окна, заметила, что вы оба спали у нее на кровати. И я это позволила. На протяжении всех лет мне было известно, что ты пробирался к ней на ночевки. Я не препятствовала, потому что Тэйт, в отличие от меня, делала тебя счастливым.

Самые чистые, искренние, замечательные отношения в моей жизни. А я потратил годы, чтобы замарать их.

От осознания все внутри завязалось узлом. Я хотел заехать кулаком в чертову кирпичную стену.

– Господи. – Провел пальцами по волосам, зажмурился и прошептал для себя: – Я так ужасно с ней обращался.

Моя мать, как и мистер Брандт, скорее всего понятия не имела, через что прошла Тэйт моими стараниями, но знала, что мы больше не дружили.

– Милый, ты со всеми ужасно обращался. С кем-то заслуженно, с кем-то – нет. Но Тэйт тебя любит. Она твой лучший друг. Она тебя простит.

Простит ли?

– Я люблю ее. – Никогда еще я не был столь честен и откровенен в разговоре с мамой.

Отец мог поцеловать себя в задницу, и мы бы с матерью все пережили, так или иначе. Но Тэйт? Она была мне нужна.

– Я знаю, что ты ее любишь. А я люблю тебя, – сказала мама, положив ладонь мне на щеку. – Не позволяй отцу или мне лишить тебя чего-либо еще, понял?

Глаза обожгло от подступивших слез, и я не смог их сдержать.

– Откуда мне знать, что я не стану таким же, как он? – прошептал я.

Мать молча смотрела на меня в течение нескольких секунд, после чего прищурилась.

– Скажи ей правду, – посоветовала она. – Доверь ей все, особенно свое сердце. Сделав это, ты уже докажешь, что не похож на своего отца.