Глава 2. Роль Варягов в появлении древнерусского государства

Туманные предания, сохранившиеся в Новгороде и попавшие в летопись, говорят о "старейшине" новгородском Гостомысле. Пусть Гостомысл – легендар-ная личность, но воспоминания о доваряжской самостоятельности Новгорода, об управлении в нём "старейшин", несомненно, отражают время "волостей" и "земель", управляемых местными владыками. Один из таких владык пригласил на помощь в борьбе с другими "старейшинами" какого-то варяжского конунга, которого летописное предание назвало Рюриком. "И придоша к словеном первее и срубиша город Ладогу, и седе старейшей в Ладозе Рюрик".

Но варяжскому викингу показалась заманчивой перспектива овладеть самим Новгородом, и он с дружиной, явившись туда, совершает переворот, устраняет или убивает новгородских "старейшин" (что нашло отражение в летописном рассказе о смерти Гостомысла "без наследия") и захватывает власть в свои руки. Никоновская летопись, использовавшая какие-то древние источники, отмечает, что узурпатор встретился с длительным и сильным сопротивлением со стороны новгородских "мужей" и, как об этом свидетельствуют позднейшие события, связанные тоже с "насильем" варягов, этими "мужами" были новгородские "лучшие мужи" из "Словенской тысячи" – новгородской городской военной организации, сложив-шейся у древнейшей части Новгорода – Славны, Славенского холма.

Вскоре после переворота (Никоновская летопись даёт дату – 864 г.) "уби Рюрик Вадима храброго, и иных многих изби новгородцев, съветников его". Борьба с варяжским узурпатором длилась долго. Прошло три года и "избежаша от Рюрика из Новгорода в Киев много Новгородцкых мужей".

Известия Никоновской летописи о борьбе Вадима Храброго и "съветников его" с варягами Рюрика станут тем более понятными, если мы учтём, что вокняжение Рюрика в Новгороде произошло в результате переворота, помимо воли и желания новгородских "мужей" и даже вопреки им. В летописном повествовании различных сводов нашли отражения и приглашение варяжской дружины (что и послужило мотивом для летописного рассказа о призвании варягов), и захват власти варягами, и борьба с ними.

Варяги ещё не раз пытались совершать нечто подобное тому, что произошло в Новгороде.

Так было при Владимире, когда варяги, захватив Киев, заявили Владимиру: "Се град наш, мы прияхом и". Только умелая и осторожная политика Владимира спасла Киев от повторения новгородских событий.

Почти аналогичное явление имело место в Новгороде при Ярославе, когда варяжские дружинники грабили и насильничали над новгородцами, чем вызвали их выступление против себя.

"И идоша за море к Варягом, к Руси: сице бо ся звахуть тьи Варязи Русь, яко се друзии зъвутся Свие, друзии же Урмане, Анъгляне, други Гъте, тако и си. Реша Руси Чюдь и Словени, и Кривичи и Вси: "Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет; да поидите княжит и володети нами". И изъбрашася 3 братья Рюрик, седе Новегороде, а другой Синеус, на Белеозере, и третий Изборьсте Трувор. И от тех Варяг прозвася Руская земля, Новугородьци, ти суть людье Ноугородьци от рода Варяжьска, преже бо беша Словени".

"И от тех Варяг, находник тех, прозвашася Русь, и от тех словет Руская земля; и суть Новгородстии людие до днешнего дни от рода Варяжьска", – добавляет "Новгородская первая летопись". Эти строки, варьирующие в различных летописных сводах, послужили поводом к созданию бесчисленных норманистских и антинорманистских теорий о варягах, их приглашении или завоевании ими, о происхождении термина "Русь", т.е. всех тех проблем, которые волновали и волнуют исследователей, начиная с XVIII в. и до наших дней.

Главным аргументом норманистов была летописная легенда о возникновении Русского государства в результате призвания варягов и о происхождении династии русских князей. Между тем благодаря работам по истории русского летописания (А.А. Шахматова, М.Д. Приселкова, Д.С. Лихачёва) можно считать установлен-ным, что пресловутый рассказ о призвании из-за моря трёх братьев-варягов является легендой, которая, хотя и включает в себя некоторые исторические черты, но тем не менее является лишь тенденциозным сочинительством летописцев.

Полагают, что рассказ о призвании варягов явился новгородско-изборско-белозерским преданием и был записан летописцем Никоном на основании рассказов Вышаты Остромирича, жившего в Новгороде, побывавшего на Белоозере и, быть может, в Изборске. Предания Изборска о родоначальнике русских князей Труворе, новгородские предания о Рюрике и белоозерские о Синеусе Никон, заинтересованный в проведении идеи братства князей, объединил утверждением, что Рюрик, Синеус и Трувор братья и были призваны для того, чтобы прекратить местные раздоры.

Под пером Нестора летописный рассказ о призвании варягов обрастает рядом новых домыслов и отличается от никоновской компиляции местных легенд русского севера. У Нестора появляется варяжское племя "Русь". Рюрик, Синеус и Трувор оказываются "русью", а так как никакой Руси Скандинавия XI в. не знала даже по преданиям, Нестор заставил трёх братьев явиться по приглашению словен, кривичей и прочих, "пояша по себе всю Русь".

Противопоставляя Русь Византии, стремившейся к "игемонии" (господству) над Русью, Нестор развил идею независимости Киева от Царьграда и подчёркивал "заморское", варяжское происхождение Русского государства. Искать корни генеалогии правящих династий "за морем" и вообще за рубежом составляло, как известно, средневековую традицию.

Следует отметить, что легенда о трёх братьях – основателях поселений, городов-государств – очень распространённый эпический мотив. Поэтому так называемое "призвание" в его классической летописной форме, связанное с 862 г., следует признать конструктивной выдумкой летописца, рукой которого управляли мирские страсти и политические интересы. В его распоряжении был знаменитый летописный рассказ об основании Киева тремя братьями, рассказ западноевропейского хрониста Видукинда о призвании бриттами братьев англосаксов Генгисты и Горзы, к которым послы бриттов обращаются с той же речью, с которой якобы обратились русские посланцы к братьям-варягам (приглашают в "землю великую и пространную, множеством благ обильную...").

Нам станет понятной политическая направленность "Повести временных лет", если мы вспомним, в каких условиях создавалась та её редакция, которая дошла до нас в составе "Лаврентьевской летописи". Был бурный 1113 год, год самого крупного в истории Древней Руси восстания в Киеве. Летопись говорит о гневе народных масс, расправлявшихся с ростовщиками, о "совете" киевской знати, требовавшей от князя Владимира Мономаха вступить в город и вокняжиться в нём; о категорическом отказе Мономаха явиться в первый раз, ибо согласие с его стороны означало нарушение постановления съезда князей, которое гласило: "Кождо да держит отчину свою". Киев не был его "отчиной". Явиться туда означало нарушить им же продиктованное решение Любечского съезда князей. Мономах колеблется. Киевская знать настаивает, угрожая, что восстание примет ещё более грозный характер, если он не явится в Киев. Мономах, наконец, соглашается. Народное движение было подавлено.

Затем следует знаменитый "Устав" Мономаха, смысл которого заключался в ослаблении социальных противоречий. А в Михайловском Выдубицком монастыре Сильвестр начинает редактирование "Повести временных лет", в которой летописный рассказ о призвании варягов принимает ту форму, с которой приходится иметь дело современным исследователям.

В этой связи становится понятным стремление летописца провести красной нитью через всё повествование идею "приглашения" князей на престол, ибо сам Мономах княжит в Киеве (с точки зрения княжеского права периода феодальной раздробленности) незаконно. Оправданием ему может служить только то, что не он "сел на стол", а его призвали в Киев в тот момент, когда город раздирали внутренние противоречия. И вот, чтобы установить "порядок" в Киеве, и призывают княжить Владимира Мономаха, который "уставляет" Киевскую землю.

"Призвание" Мономаха надо было осветить исторической традицией. Это было уже дело летописца. Разве события времён Мономаха не перекликаются с летописной легендой о призвании варягов? Разве мы не усматриваем в летописной редакции следа политических симпатий летописца? А материала для того, чтобы облечь эту легенду в определённую форму, было более чем достаточно.

Варяжское происхождение первых русских князей "Рюриковичей", их скандинавские связи, та роль, которую играли варяги при дворе киевских князей, неясные воспоминания о появлении викингов на Руси, реальные норманны времён Ярославичей и Мономаха, эпические мотивы о борьбе племён и о призвании братьев "из-за моря", сходные с летописным рассказом и привнесённые на Русь вместе с англосаксами и ирландцами от времён сыновей английского короля Эдмунда, Эдвина и Эдуарда, живших в Киеве во времена Ярослава, и до Гиты Гаральдовны, жены Владимира Мономаха, дочери английского короля Гаральда, – всё это послужило почвой, на основе которой летописец создал свой рассказ о призвании варягов.

Ф. Энгельс подчёркивал, что развитие производительных сил лишь в конечном счёте является определяющим моментом в историческом процессе.

"Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали, – писал Ф. Энгельс. – Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение – это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму её различные моменты надстройки… Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необходимое в конечном счёте прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей".

Экономический момент, т.е. развитие производительных сил, в восточно-славянском обществе породил условия для складывания государства.

Производительные силы восточных славян как базис обусловили возникно-вение надстройки – государства.

И в этом внутреннем процессе развития восточных славян "находники" – варяги, скандинавы эпохи викингов являлись лишь одной из случайностей конкретного исторического развития. И не больше.

Никаких следов колонизации Руси скандинавскими ремесленниками и крестьянами (бонда) археологи не обнаружили. Но это не означает, что, не отрицая пребывания варягов, о чём свидетельствуют письменные источники, мы говорили о невозможности проследить пребывание норманнов на Руси по археологическим данным. На Руси встречаются и норманские вещи (оружие, украшения и т.п.), и норманские погребения (например, среди Гнездовских курганов), и предметы культа ("молотки Тора"), и рунические надписи. Ни один отечечтвенный исследователь не отрицает, что норманны оставили память о своём пребывании на Руси в виде различного рода памятников материальной культуры. Но не каждая скандинавская вещь, найденная в погребении или на городище, должна обязательно принадлежать норманну. Она могла, оказаться собствен-ностью славянина, чудина, мерянина. Так называемые каролингские мечи ("франкские мечи" восточных писателей) оказались сделанными в Рейнской области, а то и вовсе на Руси "ковалем" "Людотой", а отнюдь не только скандинавскими оружейниками. Хотя в Гнездове встречаются курганы норманнов, но подавляющее большинство курганов принадлежит славянам. То же можно сказать и о курганах Ярославского Поволжья. Рунические надписи на территории Восточной Европы насчитываются единицами. "Варяжский вопрос чем дальше, тем больше становится предметом ведения археологии", – справедливо замечает А.В. Арциховский.

Другие материалы так же говорят о том, что норманны не оставили сколько-нибудь заметного следа в истории славянского и неславянского населения Восточной Европы. Заимствования из скандинавских языков в русском немногочисленны (тиун, гридь, якорь, ящик и др.). Но в свою очередь в язык скандинавов вошли русские, восточнославянские слова (торг, палаты, лодья, Гюрги – Юрий и др.). Попытка объяснить древнее русское право заимствованием из права скандинавских народов была отвергнута самими скандинавскими учёными, считающими, что "Русская Правда" древнее записанных скандинавских законов и то общее, что встречается в них, является отражением одностадиаль-ности и взаимных связей.

В скандинавском эпосе, замечательных сагах скандинавских скальдов, Русь выступает страной множества городов, страной несметных богатств, дорогих товаров, искусно изготовленных вещей, величественных зданий. Служба "конунгам" Хольмграда и Кенугарда сулит славу, богатство и почёт. Общий тон поэзии скальдов правильно отражает взаимные связи Руси и Скандинавии.

Так на двух окраинах восточнославянского мира, на берегах Волхова и Днепра складывались два политических и государственных образования восточ-ных славян – "Куява" и "Славия" восточных источников.

Киев продолжал вести активную внешнюю политику. 18 июня 860 г. Констан-тинополь подвергся нападению русских, совершивших переход через Чёрное море. Русские суда появились и на Малоазиатском побережье Чёрного моря. Поход русских на Константинополь нашёл отражение в беседах и "Окружном послании" патриарха Фотия, в Венецианской хронике Ионна Диакона, Житии патриарха Игнатия, Уставе Льва Философа, "Повести временных лет", Новгородской первой летописи, "Церковном уставе" Владимира. Патриарх Фотий сообщает о том, что русские предприняли свой поход в ответ на истребление византийцами их соотечественников. Константинополь русские не взяли, но захватили большую военную добычу и вынудили Византию заключить с ними договор "мира и любви". Впечатление, произведённое походом 860 г., было потрясающим. Появление русских у стен Константинополя вызвало большое смятение в Византии. "Росью" заинтересовались, пытались объяснить её происхождение, проникнуть в её историю.

Пока речь шла о нападении русских на окраины империи, они ещё не были тем грозным и сильным врагом, которого надо было опасаться, но когда они напали на столицу, о них усиленно заговорили.

Недаром Фотий пересыпает свои "беседы" о росах ссылками на Иезекииля, Иеремию и "Апокалипсис", а Лев Диакон прямо называет "тавроскифов" – русских народом "князя Рос".

Поход на Константинополь отметила и "Повесть временных лет", поместив рассказ о том, как "иде Аскольд и Дир на греки, и прииде в 14 лето Михаила цесаря. Цесарю же отшедшю на огаряны, и дошедшю ему Чёрные реки, весть епарх посла к нему, яко Русь на Царьгород идеть и вратися царь. Си же внутрь Суду (Зунд – скандинав. "пролив") вшедше, много убийство крестьяном створиши, и в двою сот корабль Царьград оступиша".

"Повесть временных лет" датирует поход 866-м годом, Новгородская первая летопись 854-м годом. М.Н. Тихомиров считает, что разногласие между византийскими источниками и "Повестью временных лет" (Новгородская первая летопись придерживается иной хронологической сетки) объясняется александри-йским счётом, которым пользовался летописец.

Хотя по летописи Аскольд и Дир правили в Киеве вместе, где они были якобы одновременно убиты по приказу Олега, но, видимо, они не были соправителями и жили в Киеве в разное время. Похоронены они в разных местах. Могила Аскольда была расположена у Угорского, где во времена летописца стоял Олмин двор и высилась церковь святого Николая. Дира же похоронили за километр от могилы Аскольда, у церкви святой Ирины близ Софийского собора. Упоминание о церкви святого Николая, воздвигнутой на могиле Аскольда в связи с его походом на Византию и с сообщениями Фотия и биографа Василия Македонянина о крещении росов после похода говорит о том, что поход 860 г. был предпринят из Киева Аскольдом. Крещение Руси при Фотии было крещением Аскольдовой Руси. Принял христианство и сам Аскольд, и быть может, церковь святого Николая носила имя его христианского патрона.

Княжение Аскольда датируется временем от 860 г. (быть может, ранее) до конца 60-х или начала 70-х годов IX в.

Во всяком случае, надо полагать, что Аскольд и Дир правили не одновремен-но, и лишь летописная традиция связала их вместе. Иначе чем же объяснить, что убитые одновременно князья оказались похороненными в разных местах?

Дира знает не только наша летопись.

В своих "Золотых лугах" ("Промывальнях золота") Масуди (943 – 947 гг.) пишет: "Первый из славянских царей есть царь Дира, он имеет обширные города и многие обитаемые страны; мусульманские купцы прибывают в столицу его государства с разного рода товарами". Масуди, со слов мусульманских купцов, хорошо знавших Киев и часто ездивших туда со своими товарами, о чём повествуют и другие восточные писатели, пришёл к заключению о его силе и богатстве. И это также не вызывает сомнений, так как Киев второй половины IX в. – крупнейший центр Руси. Сообщение Масуди о "многих обитаемых странах", подвластных Диру, и свидетельство Фотия о том, что Русь ещё перед походом 860 г. "подчинила своих соседей", подтверждают известия поздних русских летописей о войнах Аскольда и Дира с соседними народами и племенами, а следовательно, и о попытках наложить на них дань и распространить на их земли свою власть.

Ко временам Дира относится первый поход русов на Закавказье.

По свидетельству Мухамеда Эль-Хасана, написавшего "Историю Табарис-тана", в правление Хасана, сына Зейды (864 – 884 гг.), русы напали на Абесгун, но в борьбе с Хасаном они были разбиты.

Таким образом, княжение отнюдь не легендарного Дира следует приуро-чить к 70 – 80-м годам IX в.

"Так возникли сначала 2 государства: "Киев и Новгород". Объединение "Славии" и "Куявы" – Северо-Запада Руси и Среднего Приднепровья в единое Древнерусское государство летописи связали с именем Олега, датировав его 882-м годом и считая это объединение результатом похода Олега, предпринятого из Новгорода в Киев и завершившегося захватом им Киева.

Это событие и следует считать образованием собственно Киевского государства, постепенно включавшего в свой состав все земли восточных славян.

Образование Древнерусского государства привлекло внимание К. Маркса. В августе 1856 г. в лондонской газете "Free Press" начала печататься его работа "Secret diplomatic history of the eighteenth century". К. Маркс говорит о норманском завоевании, но он полагает, что норманны обосновались среди славян благодаря не только своему мечу, но и "по взаимному соглашению со славянами". Он подчёркивает "примитивный характер норманского завоевания", а не примитивный характер общественного строя восточных славян и указывает, что норманские "вожди весьма скоро ассимилировались со славянами, что видно из их браков и их имён". С течением времени эти обрусевшие вожди и их уже русские потомки "стали посылать в новые грабительские набеги своих необузданных и ненасытных товарищей по оружию с единственной целью избавиться от них", как это было во времена Владимира и Ярослава. "Военный быт и организация завоеваний у первых рюриковичей нисколько не отличается от военного быта и организации завоевания у норманнов в остальной части Европы", где они, как известно не выступали в роли создателей государств со скандинавскими языками, законодательством, политическим устройством и т.п.

Указывая на непрерывный рост Древнерусского государства в результате походов Олега, Игоря, Святослава, на княжение Владимира как "вершину" и Ярослава, отмечающего "начало заката готической (К. Маркс употребляет термин "готический" в смысле "раннесредневековый") России", К. Маркс подчёркивает огромное значение Древнерусского государства в истории Восточной Европы. Хотя "империя Рюриковичей" являлась "нескладной и скороспелой", в Восточной Европе она была аналогом империи Карла Великого на Западе Европы и "предшествовала образованию Польши, Литвы, Балтийских поселений, наконец, самой Московии".

Публикуя свои статьи о дипломатии XVIII столетия в виде памфлета, К. Маркс не ставил своей целью написать исторический труд, однако его работа "Secret diplomatic history of the eighteenth century" представляет для исследователей большой интерес.

Поэтому нельзя согласиться с Р.П. Конюшей, в своей статье говорящей об "условности и односторонности", определяющих собой "некоторые концепции и оценки в этой работе" К. Маркса, которую давно и широко используют отечествен-ные историки. Конечно, от работы К. Маркса нас "отделяют сто лет", и развитие за это время археологии, этнографии и "сравнительной филологии" ускорило "полное крушение антинаучной норманистской теории", но признание скандинав-ского происхождения династии русских князей или наличия норманнов-варягов на Руси, их активной роли в жизни и деятельности древнерусских дружин отнюдь ещё не является норманизмом. И тем более ошибочно сравнивать взгляды К. Маркса с теориями норманистов. Даже признание норманского завоевания, имевшее место в отдельных областях Руси, а К. Маркс говорит о завоевании и соглашении одновременно, ещё не означает утверждения о превосходстве скандинавов над славянами, о насаждении ими государственности и культуры, что и составляет основное содержание различных норманистских теорий. Раннефеодальным отношениям с рядом пережитков первобытнородового строя, господствовавшим у скандинавов, соответствовали раннефеодальные отношения у восточных славян. Вот почему "побеждённые и победители слились в России в единое государство гораздо скорее, чем при каком-либо другом завоевании".

Прав был Б.Д. Греков, когда категорически отвергал попытки Н.Л. Рубинштейна, В.А. Пархоменко и С.В. Бахрушина использовать "Secret diplomatic…" К. Маркса для доказательства архаичности Руси до Владимира. Речь может идти о примитивности "норманского завоевания", а не об архаичности и примитивности по сравнению со Скандинавией тех форм общественной и политической, государствен-ной жизни, которые сложились у славян Восточной Европы до появления викингов.