Текст лекции 28 страница

 

— Вот суки, — вполголоса выругался Василий. — И до этого доперли. Что они тут хотят увидеть, хотел бы я знать. Он выскочил в коридор.

 

— Марата мне найди, срочно! — бросил он охраннику, дежурившему на этаже.

 

Начальник охраны появился минут через пять, он как раз закончил ужинать.

 

— Отставить пока, — буркнул ему Василий. — Света много.

 

— Можно поставить снайпера и перестрелять всю их аппаратуру, — предложил Марат. — Вряд ли у них есть запасные юпитеры.

 

— С ума сошел! Мы — мирные арендаторы, откуда у нас могут взяться снайперы? Скандала захотел? Если позволить себе хоть один выстрел, завтра здесь будут все — и милиция, и контрразведка, и Министерство обороны, и пресса. Мировой славы тебе не хватает, ублюдок? Сидеть тихо и не высовываться! Утро вечера мудренее. Охрименко сказал, в нашем распоряжении неделя. За неделю придумаем что-нибудь. Самое главное — нельзя показывать, сколько нас здесь. Ты сможешь кому-нибудь объяснить, почему на одного арендатора, то есть на меня, приходится пять десятков вооруженных чеченцев? Надя — ладно, она сойдет за обслугу. Врача тоже можно вывезти отсюда без приключений. Если дойдет до объяснений, то девчонку выдадим за мою больную дочь. Мирона — за сына, тогда понятно, зачем врач и медсестра. А вот тебя с твоими оболтусами куда девать? Чтоб ни одного выстрела, ни единого, ты меня понял? Немедленно убери всю охрану с территории, оставь только тех, кто в лесу, лес эти придурки, слава Богу, не догадались осветить. На территории пусть остаются только собаки.

 

Такой ночи, как эта, Василию еще не доводилось переживать. Выкрики не умолкали до рассвета, и к восходу солнца нервы у Василия Игнатьевича были уже на пределе. Первым, на ком он сорвался, оказался Мирон, который тоже провел бессонную ночь, не понимая, что происходит, и в шесть утра попросил охранника второго этажа проводить его к Василию.

 

— Чего ты шляешься? — заорал на него Василий. — Чего тебе не сидится спокойно?

 

— Что происходит, Василий Игнатьевич? Кто эти люди? Чего они хотят? — встревоженно спросил Мирон.

 

— Не твое дело! Не суйся, пока тебя не спросят. Твое дело с девчонкой заниматься, вот и занимайся. Иди отсюда!

 

К полудню напряжение достигло апогея. Стояла почти тридцатиградусная жара, и три с половиной десятка взрослых сильных мужчин, которые в нормальной обстановке должны были находиться вокруг дома на открытом воздухе, сидели взаперти и маялись от безделья и духоты. Хуже всего, что не хватало продуктов. Обычно за продуктами ездили в Куты, Косов или Заболотов, иногда в Коломыю, отправляли маленький грузовичок и привозили запасы на неделю. За мясом ездили к доверенным гуцулам, которые отгружали туши и за дополнительные деньги ни о чем не спрашивали и никому ничего не рассказывали, овощи тоже брали оптом, а остальное покупали мелкими партиями в разных местах, чтобы не светиться крупными закупками. По графику транспорт за продуктами должны были послать вчера, но не успели. И теперь совершенно непонятно, как выходить из положения. Даже если убедить пикетчиков, что нужно привезти продукты, они на обратном пути обязательно досмотрят машину и сильно удивятся, увидев такие запасы. Для четырех человек явно многовато даже на месяц. Придется как-то выкручиваться. Но как? Пятьдесят мужиков, их баснями не накормишь, им мясо нужно и хлеб, это как минимум.

 

Около четырех часов пополудни послышался вой милицейской сирены. Толпа медленно расступилась, пропуская микроавтобус с мигалкой на крыше. Машина остановилась у самых ворот, из нее лихо выскочили два автоматчика, а следом пыхтя вытащил свое грузное пузатое тело человек в милицейской форме с майорскими погонами на плечах. Над толпой тут же взметнулись новые плакаты, которых Василий еще не видел: «Долой продажную власть!» «Долой милицию, которая живет на наши налоги и защищает бандитов!» Видно, плакаты эти припасли заранее на случай, если милиция вступится за арендаторов. «Предусмотрительные, сволочи», — со злостью прошептал Василий. Толстый милиционер что-то долго говорил собравшимся, и плакаты с оскорбительными выпадами понемногу исчезли.

 

Представитель власти лениво осмотрелся вокруг и сделал несколько шагов в сторону ворот.

 

— Пропустите его, — скомандовал Василий охране.

 

Ворота медленно разъехались в разные стороны, толстый майор вразвалку двинулся к дому, следом за ним въехал микроавтобус. Василий спустился ему навстречу на первый этаж.

 

— Непорядочек, Панове, — без предисловий начал майор, обращаясь к Василию на забавной смеси украинского с русским. — Трэба освободить будынок.

 

— Нам дали неделю на организацию выезда, — возразил Василий. — Через неделю нас здесь не будет, можете не беспокоиться.

 

— Да як же ж, я не можу стольки ждать. Бачите, що робиться навкругы? Мени головной боли не трэба. Збырайте вещи и выезжайте.

 

Майор был усталым и потным, с красным лоснящимся жиром лицом, говорил он не спеша и очень уверенно, ни секунды не сомневаясь в своей правоте. Ему не нужно это скопление демонстрантов на подведомственном участке. Мало ли что случится, а он потом отвечай и разбирайся. А ну как массовые беспорядки возникнут? Район здесь тихий, спокойный, и никаких осложнений ему не хочется. Не дай Бог что, так и с работы снимут, а он еще пенсию не выслужил. Так что, Панове, забудьте про какую-то там неделю, которую вам от щедрот своих кто-то подарил, и будьте любезны выметаться из незаконно занятого будынка, то бишь строения.

 

Пенсию не выслужил... Внезапно Василия осенило: это их единственный шанс. Недаром майор с такой откровенной и плохо скрытой завистью поглядывал на золотые часы «Ролекс» на запястье у Василия. Жаден он и злится на собственную нищету.

 

— Отобедайте с нами чем Бог послал, господин майор, — с гостеприимной улыбкой сказал он. — Сделайте одолжение.

 

Одолжение толстый краснолицый майор сделал с явным удовольствием. Он с аппетитом съел борщ и даже попросил добавки, а на тушеную баранину накинулся с такой жадностью, как будто его дней пять не кормили. От спиртного, правда, он попытался отказаться, но по хищному блеску маленьких глазок, сразу ставших маслеными при виде вынутой из холодильника бутылки израильской водки, Василий понял, что долго сопротивляться гость не будет. Так и оказалось.

 

Обед накрыли в комнате Василия. После баранины последовали блины, и майор совсем размяк. Василий подумал, что пора, пожалуй, приступать.

 

Он действовал очень аккуратно, говорил намеками, но толстый майор оказался сметливым, мозги, похоже, жиром еще не заплыли.

 

— Сколько? — спросил он, не дослушав Василия до конца.

 

— Сколько скажете. Дело, сами понимаете, щекотливое.

 

Майор назвал сумму. Василию она показалась вполне приемлемой, и он сразу согласился.

 

— Значит, так, — майор отер ладонью жирные от блинов губы, — вывозить будем мелкими группами, человек по пять, больше в машину не влезет. То есть влезет и больше, если плотно сажать, но в машине стекла светлые, не тонированные, народ будет в салон заглядывать, а в салоне никого, кроме работников милиции, быть не должно. Твоих ребят распихаем между сиденьями и накроем чем-нибудь, чтоб снаружи не видать было. Годится?

 

— Конечно, — с готовностью закивал Василий. — Вам виднее, как лучше сделать. Куда вы их будете вывозить?

 

— Да мне все равно, куда скажешь, туда и вывезем. Только недалеко, а то не успеем. Ездок-то сколько трэба сделать...

 

— Надо вывозить куда-нибудь поближе к автобусным маршрутам, к трассе. Оттуда они уже сами выберутся.

 

— Добро, — кивнул майор. — Зараз и начнем.

 

Он бросил взгляд на часы.

 

— Значит, до трассы хвылын сорок езды, обратно столько же, итого час двадцать. Сейчас половина шестого. Семь... Половина девятого... Одиннадцать...

 

Он считал, сколько ездок сумеет сделать до полуночи, и Василий с тревогой ждал окончательного ответа, мол, сколько успеем до ночи, столько и вывезем, а дальше уж не обессудь. Но майор продолжал свои подсчеты, и стало понятно, что он не прочь работать без перерыва на ночь, чтобы поскорее получить свои деньги. В валюте, разумеется, а не в карбованцах и не в рублях.

 

— Господин майор, — робко встрял Василий, — у нас небольшое осложнение... Даже не знаю, как вам сказать. Среди тех, кого нужно вывозить, находится тяжелораненый. Его вряд ли можно перевозить так, как вы предлагаете. Он полупарализован и передвигается в инвалидном кресле.

 

— Это ничего, — махнул рукой майор, — не проблема. Одного-то вывезем. В ночную ездку как раз и возьмем, ночью-то не так хорошо видно. Или он у вас не один такой?

 

— Один, один, — поспешил заверить Василий. Ну все. Главное — выбраться отсюда, скрыв от посторонних глаз многочисленную охрану и больную девочку. А там Марат с ней разберется. И с Мироном заодно. Не забыть бы сказать Марату, что Мирона надо обезопасить перед транспортировкой, а то начнет еще орать в машине какие-нибудь глупости.

 

— Запасной выход из дома есть?

 

— Есть, а как же. Даже два. Один из них — люк из подвала, через него продукты сгружали.

 

— О, — оживился майор, — вот это дело. Через подвал и будем их в машину загружать. Машину так поставим, чтоб не видно было со стороны. Пойдем-ка поглядим, как оно тут у вас устроено.

 

Они спустились на первый этаж, вышли из дома и обошли его кругом. Люк для продуктов находился в торце, с противоположной стороны от ворот. Правда, пикетчики все равно могли увидеть...

 

— У тебя машина есть? — спросил майор.

 

— Есть, и не одна.

 

— Подгони сюда и закрой обзор люка со всех сторон.

 

Через десять минут три машины стояли вокруг дома таким образом, что сторонний наблюдатель не смог бы увидеть, как из люка выбираются люди и садятся в милицейский микроавтобус. Еще через десять минут машина с первой партией людей вышла с территории усадьбы и медленно двинулась сквозь толпу. Громкоговоритель, установленный на его крыше, ожил, и оттуда раздался голос толстого майора. На этот раз он говорил на чистом украинском языке:

 

— Шановни панове, просьба сохранять спокойствие. Органы милиции будут следить за исполнением решения суда о выселении посторонних из детского дома. Я лично отвечаю за вашу безопасность, поэтому прошу не допускать массовых беспорядков и прочих нарушений. Каждые полтора-два часа я буду приезжать и лично следить за тем, как идет выселение. Я буду заходить в здание и контролировать, чтобы имущество детского дома не было разграблено или испорчено. Вы можете быть спокойны. Еще раз обращаю ваше внимание на необходимость соблюдения порядка, а также мер пожарной безопасности. Не оставляйте горящие костры без присмотра и не разводите их в непосредственной близости от лесного массива.

 

Машина пробралась сквозь толпу, резко набрала скорость и исчезла из вида. Василий перевел дыхание. А не дурак этот майор. Что ж, кажется, все устроилось. Все-таки деньги — это великая сила.

 

 

* * *

 

Увидеть Наташу Мирону сегодня не удалось. После утренней стычки с Василием он вернулся в свою комнату, ожидая, когда принесут завтрак и можно будет идти к Наташе, но все вышло совсем не так, как он ожидал. Охранник, принесший завтрак, не вышел из комнаты, как обычно, а подошел к окну, задернул штору и, не говоря ни слова, уселся в кресло рядом с дверью. Мирон решил сделать вид, что ничего особенного не происходит, спокойно съел завтрак и встал из-за стола.

 

— Пойдем? — вопросительно произнес он.

 

— Сегодня занятий не будет.

 

— Почему?

 

— Приказ.

 

Мирон уже давно понял, что охрана здесь немногословна, поэтому задавать вопросы бессмысленно, все равно ничего не скажут.

 

— И что мне целый день делать?

 

— Сидеть здесь.

 

— С тобой вместе, что ли? — насмешливо спросил он.

 

— Таков приказ.

 

На сердце у него было неспокойно. Вокруг усадьбы что-то происходило, со вчерашнего дня толпились люди, выкрикивавшие слова, которые даже при самой буйной фантазии нельзя было принять за приветственные и доброжелательные. Мирон попробовал отвлечься, почитать или поспать, но ничего у него не получалось, мысли все время возвращались к людям, собравшимся за оградой. Почему они здесь? Может быть, это результат их с Наташей попыток связаться с Москвой? Что же все-таки происходит?

 

День тянулся медленно и почти ощутимо болезненно. Обед и ужин Мирону принесли, как обычно, в комнату. Наступила ночь, но охранник не двинулся с места, продолжал молча сидеть возле двери, и Мирон тоже не ложился. А около трех часов ночи явился еще один бородач с автоматом на груди.

 

— Пошли, — скомандовал он.

 

— Куда?

 

— Вопросов не задавать. Иди за мной.

 

Сидевший возле двери охранник тоже встал и пошел сзади. Они спустились на первый этаж, прошли по коридору до конца. Мирон увидел открытую обитую железом дверь, за которой начинались ведущие вниз ступени. Он испуганно обернулся и наткнулся на непроницаемое лицо идущего следом охранника.

 

— Куда вы меня ведете?

 

— Иди. Вопросов не задавать.

 

Мирон, глядя под ноги, начал спускаться по ступеням. Его ведут в подвал. Неужели конец? Он понимал, что рано или поздно с ним разделаются, но не думал, что все это случится так скоро и так просто. Он почему-то представлял себе, что сначала с ним долго будет разговаривать Василий. Или, может быть, будут бить... Но не так же просто: вставай и пошли в подвал. Мирон даже был уверен, что у него будет возможность попрощаться с Наташей, хотя не смог бы объяснить, на чем эта уверенность основана.

 

Как только нога его коснулась пола, крепкие руки схватили его, а рот моментально оказался залеплен пластырем. Руки его стянули сзади веревками. Впереди он увидел открытый люк, ведущий на улицу. Двое охранников взяли его под руки и потащили к люку, снаружи Мирон увидел еще двоих, которые помогли ему выбраться из подвала и сесть в микроавтобус. От страха и неожиданности он почти ничего не соображал и послушно подчинился приказу, когда ему велели сесть на пол между сиденьями. Единственное, что он успел увидеть, — это водителя, двух автоматчиков и какого-то толстого человека. Все они были в милицейской форме. Сверху Мирона накрыли большой тряпкой, вонявшей бензином и еще чем-то неприятным. От этого запаха у него заслезились глаза и защипало в носу.

 

— Сидеть тихо, — услышал он голос откуда-то сверху, — не дергаться, не разговаривать и вообще не шуметь.

 

Из-за тряпки он ничего не видел, но по звукам догадался, что между другими сиденьями тоже рассаживают людей. Наконец дверь машины захлопнулась и заурчал мотор.

 

Сначала ехали очень медленно, потом скорость резко увеличилась, машину начало трясти на неровной дороге, и Мирон все время ударялся головой обо что-то острое и металлическое. Тело, скрюченное в неудобной позе с заведенными назад руками, быстро затекло. Со стороны водителя доносились обрывки разговора, но невнятные. Разговаривали вполголоса. Мирон напряженно вслушивался в слова, пытаясь хоть что-нибудь понять.

 

— Гануся устроит мне за то, что не ночевал...

 

— Да ладно, за такие деньги-то...

 

— Это мне деньги, а ей-то? Надо наврать чего-нибудь...

 

— Наврешь, дело нехитрое...

 

Разговор шел на темы. Мирону непонятные или неинтересные. Про то, в каком месте лучше собирать грибы, про родственников Гануси, которые на днях будут забивать кабана и просят помочь, про производственные козни какого-то Остапчука, который спит и видит закончить службу не в Ужгороде, а хотя бы в Харькове, а еще лучше — в Киеве.

 

Машина плавно замедлила ход и постепенно притормозила. Внезапно Мирон даже через накрывавшую его тряпку понял, что резко изменилось освещение.

 

— Все, братки, приехали, вылазьте, — услышал он тот же голос, который в самом начале приказывал всем сидеть тихо, не дергаться и не разговаривать.

 

Мирон сделал неловкую попытку подняться, но затекшие ноги не слушались его, а помочь себе руками у него возможности не было. Его вдруг охватила почти детская надежда, что о нем забудут, оставят его в этом микроавтобусе, а потом ктонибудь его выпустит отсюда. Может быть, повезет? Он замер в своей неудобной позе, втянув голову в плечи, стараясь даже, чтобы от его дыхания не шевелилась накрывавшая его отвратительная вонючая тряпка. И тут раздался громкий, усиленный мегафоном голос:

 

— Выходить по одному! Оружие оставить в автобусе! Руки за голову! Стреляем на поражение.

 

Попались! Они попались! От радости Мирон хотел закричать, но рот его был накрепко залеплен пластырем, и ему удалось издать только тихое сдавленное мычание, которое вряд ли кто услышал. Теперь мысль о том, что о нем забудут, не заметив в темном салоне под грязной тряпкой, показалась страшной и вызывала панику. Он вдохнул поглубже, набрав в грудь побольше воздуха, и снова замычал, изо всех сил мотая головой и стараясь привлечь к себе внимание. Рядом послышались шаги, тряпку сорвали, чьи-то руки рывком вытащили его из узкого пространства между сиденьями и поставили на ноги. Мирон покачнулся, затекшие ноги плохо держали его, но стоящий рядом человек не дал ему упасть и подтолкнул к выходу из автобуса.

 

Мирон увидел, что микроавтобус стоит на летном поле, и узнал тот аэродром, на который прилетел две недели назад. Все пространство вокруг было залито ярким светом, и всюду стояли вооруженные люди в форме спецназа. Тех, кто выходил из автобуса, сразу заводили в стоящий неподалеку самолет. И были они уже в наручниках. К нему подошел среднего роста мужчина с высокими залысинами и серьезными глазами. Сорвав резким движением пластырь, он строго спросил:

 

— Имя?

 

— Уциев Асланбек.

 

— Чеченец?

 

— Я ингуш. То есть не совсем... я...

 

— Почему с пластырем и связан?

 

— Не знаю. Наверное, Василий боялся, что я начну кричать.

 

— Заложник?

 

— Нет, я...

 

— Значит, охранник? — перебил мужчина.

 

— Да нет же, — торопливо заговорил Мирон, боясь, что его сочтут таким же, как те, которые подчинялись Василию, — я вообще не с ними. Меня пригласили с Наташей заниматься.

 

— Чем заниматься?

 

— Математикой и физикой. Послушайте, там Наташа, она совсем беспомощна, она инвалид. Спасите ее, пожалуйста.

 

— Разберемся, — коротко ответил мужчина. — Илья, этого на борт полета семнадцать.

 

Веревки сняли, и вокруг запястий Мирона тут же защелкнулись наручники. Его провели мимо самолета, в который заводили охранников, приехавших вместе с ним. Чуть дальше стоял еще один самолет, такой же маленький «кукурузник», на борту которого красовался номер 5017. В салоне он сразу увидел того толстого милиционера, который был в автобусе. Мужчина с залысинами поднялся на борт следом за Мироном.

 

— Ну что, Петрович, готов ехать?

 

Толстый милиционер снял фуражку и большим платком вытер влажный лоб.

 

— Сейчас, Сашко, пять минуточек еще дай передохнуть.

 

— Потом отдохнешь, Петрович, потом, Василий Игнатьевич тебя заждался. Не надо его нервировать. Как ты думаешь, когда он собирается отправлять девочку?

 

— Я думал, он с этой партией ее отправит. Я ж ему говорил, как стемнеет совсем — можно вывозить.

 

— Придумай что-нибудь, чтобы его поторопить.

 

Милиционер тяжело поднялся с сиденья и направился к трапу.

 

— Придумаю по дороге. А этот что?

 

Он кивком указал на Мирона.

 

— Говорит, студент, с Наташей занимался.

 

— Студент, говоришь? — нехорошо усмехнулся Петрович, и от этой усмешки Мирону стало не по себе, словно он был в чем-то виноват.

 

— Я действительно студент, — заговорил он торопливо, будто оправдываясь. — Я и знать не знал, что там такое происходит. Мне сказали, надо позаниматься с девочкой, вроде репетиторства, денег подзаработать. Я ничего не знал, честное слово.

 

— И кто же тебя, голубок, туда отправил? — так же насмешливо осведомился милиционер.

 

— Отец.

 

— А кто отец?

 

— Полковник Уциев из штаба Прикарпатского военного округа.

 

— Понятно, — протянул Петрович. — Серьезные дела. Так что там с девочкой-то?

 

— Ее держат в комнате на третьем этаже. Комната прослушивается, а может быть, и просматривается. Пожалуйста, заберите ее оттуда побыстрее, она же совсем одна, она не понимает, что происходит, и наверное, с ума сходит от страха.

 

— Ладно, Петрович, — махнул рукой тот мужчина, который привел Мирона в самолет, — езжай, в самом деле. А мы тут потолкуем с сыном полковника Уциева из штаба округа.

 

Ташков не спал уже третью ночь и периодически чувствовал, что мозг отключается, переставая соображать. Надежный мужик Петр Петрович сделал уже восемь ездок в усадьбу, изображая тупого продажного мента, который за большие деньги согласился вывозить обитателей мелкими партиями. Доставленных на аэродром людей тут же отправляли самолетом в Черновцы, это было ближе, чем везти их во Львов или Ужгород, и к приезду микроавтобуса с очередной партией охранников маленький «кукурузник» успевал вернуться, чтобы забрать следующих. Пока все шло так, как было запланировано: тихо, спокойно, без крови и выстрелов. Все, кроме одного: почему-то до сих пор не вывезли Наташу. Что с ней? Неужели Василий рискнул и решил не оставлять ее в живых? Тогда, значит, все было напрасно.

 

Александр сидел в салоне борта 5017 и в ожидании следующего приезда микроавтобуса допрашивал Асланбека Уциева. Парень ему в общем-то нравился, не похоже было, что он из этой банды. Но, с другой стороны, он сын полковника Уциева, а, по данным украинских оперативников, этот Уциев поддерживает активные связи с чеченскими сепаратистами. Правда, ни в чем конкретном он пока не замечен, но все-таки...

 

— Какую роль твой отец играет в этом деле?

 

— Не знаю точно, но он специально приезжал предупредить меня, что я должен беспрекословно слушаться Василия.

 

— Почему он это сказал? Ты дал повод?

 

— Они заметили, что я жалею Наташу.

 

— А ты ее действительно жалел?

 

— Да. Она замечательная. Мы с ней сделали все, чтобы дать вам знать. Вы поняли?

 

— Конечно. Вы молодцы.

 

— Александр Николаевич...

 

— Да?

 

— Я боюсь за нее. Почему Василий ее не отправляет?

 

— Это ты у меня спрашиваешь? Подумай сам и скажи мне. Ты ведь лучше знаешь и Наташу, и Василия, и обстановку там, на месте. В чем может быть загвоздка?

 

— Я понял, — взволнованно сказал Уциев. — Все дело во враче. Василий боится отправлять Наташу без врача. Наверное, есть какая-то причина, по которой врач пока не может выехать. Поэтому и Наташу не вывозят.

 

Ташков на мгновение задумался. Пожалуй, парень прав. Наташу не вывезут, пока не поедет врач. А врач не поедет, пока... Пока — что? Пока гром не грянет и мужик не перекрестится? Пока рак на горе не свистнет?

 

Врач не поедет, пока Василий не свяжется с Аяксом и не получит от него инструкций. А с Аяксом он пока связаться не может. И не сможет еще очень долго. Потому что Аякс был арестован, как только на Коломыйский аэродром прибыла первая партия охранников из усадьбы и стало понятно, что Василий клюнул на ловко подброшенную Петровичем приманку. Ташков буквально выпрыгнул из самолета и помчался в здание аэропорта.

 

В рассветной тишине лязг засова показался особенно громким. Аякс не спал, но все равно вздрогнул от неожиданного звука. В камере он был один, но это и понятно, даже при той переполненности тюрем и изоляторов, которая существует, арестованных такого масштаба на первое время изолируют. Хотя бы на первую ночь.

 

— Встать, — приказал вошедший в камеру дежурный.

 

— Еще нет семи утра, — хладнокровно ответил Аякс. — Меня не имеют права допрашивать.

 

— Я сказал — встать!

 

Аякс медленно, словно нехотя, поднялся и стал натягивать ботинки. Его провели по коридору через несколько заграждений и завели в какой-то кабинет, где сидели трое, из которых двое были в штатском и один в форме. На столе Аякс увидел трубку сотового телефона. Своего телефона.

 

— Вам весь вечер и всю ночь беспрерывно пытаются дозвониться. Вы не хотите поговорить с абонентом?

 

— Нет.

 

— Как вы полагаете, кто может вам так настойчиво звонить?

 

— Кто угодно. Этот номер есть у десятков моих друзей. Вы подняли меня в такую рань, чтобы предложить поговорить по телефону?

 

— Я ценю ваш юмор, — холодно ответил человек в форме. Теперь Аякс его вспомнил, он присутствовал при аресте и при первом допросе, но ничего не говорил и вообще активности не проявлял. — И хочу вам напомнить, что в Карпатах находится похищенная вами Наташа Терехина. Вы лично отвечаете за ее жизнь. Если нам удастся привезти ее в Москву живой и невредимой, это будет один разговор. Если же с ней что-нибудь случится, то разговор будет совсем другой. Поэтому я хотел бы, чтобы вы ответили на вызов, когда он будет, и поговорили с тем, кто вам звонит. Поговорили, разумеется, спокойно и без глупостей.

 

— Почему вы думаете, что звонок как-то связан с этой историей? Может быть, это звонит моя жена, она отдыхает за границей.

 

— Может быть, — согласился человек в форме. — Но в любом случае вам лучше ответить. Впрочем, я очень сомневаюсь, что ваша супруга будет так настойчиво названивать вам всю ночь напролет. Скорее всего вам пытается дозвониться ваш приятель Коковцев, находящийся в карпатской усадьбе. У него там возникли проблемы, я вам уже говорил об этом. Так что лучше сделайте то, о чем я вас прошу. В противном случае я буду вынужден вас заставить.

 

— Каким образом? — высокомерно приподнял брови Аякс. — Будете меня бить и пытать?

 

— А как же, — внезапно вступил в разговор один из тех, кто был в штатском. — И бить, и пытать. Но главным образом — убеждать. Мы с вами после ареста разговаривали достаточно долго, и вы имели возможность убедиться в том, что знаем мы о вас очень и очень много. Вам не имеет смысла стремиться к свободе, потому что на свободе вас достанут так быстро, что вы и охнуть не успеете. Вас достанут даже в следственном изоляторе, принадлежащем МВД. Нравы там сами знаете какие, и охрана продажная, так что ваши друзья до вас быстро доберутся. Единственная ваша надежда — это наш изолятор. Здесь и поуютнее, между прочим, и охрана более надежная. Но здесь мы вас можем держать только при условии, что вы проходите по нашей линии. Если же мы с вами вместе сделаем вид, что по линии ФСБ за вами ничего нет, вы автоматически оказываетесь в ведении МВД и вас переводят в Бутырку. А уж там вам все припаяют: и Анисковец, и Олега Жестерова, и даже Романовскую. Но главным образом, конечно, монахиню и медсестру. В убийствах первых трех человек вы поучаствовали только как идеолог и организатор, а монахиню и медсестру вы задушили собственными руками. Мы-то все голову ломали, как это они подпустили вас к себе так близко и даже не закричали. А оказалось все просто. Они прекрасно вас знали и доверяли вам. Аля Мырикова проходила у вас практику, когда заканчивала медучилище. Между прочим, злые языки утверждают, что в то время частенько видели, как вы уединялись с ней в вашем кабинете. Ну а про сестру Марфу и говорить нечего, она работала бок о бок с вами каждый день. Ну так как, Сергей Львович, будем отвечать на звонки? Или поедем в Бутырку? Да вы присядьте, в ногах правды нет, тем более в такую рань.

 

Гуланов сел на предложенный ему стул. Они правы, ему уже не вывернуться. Слишком большая организация и слишком много всего на ней висит, чтобы можно было надеяться. Ему всегда казалось, что его должность главный врач дома инвалидов и престарелых — сама по себе защищает от подозрений. Вероятно, именно так и было долгое время. Они искали неуловимого Аякса, полагая, что это должен быть какой-то крутой мафиози, разъезжающий в навороченном автомобиле и живущий на широкую ногу, шагу не ступающий без телохранителей. Что ж, всему свой час. Он хорошо пожил, славно, в свое удовольствие, обеспечил и мать, и жену с сыном. И самолюбие потешил всласть, проворачивая дерзкие и дорогостоящие операции. Он всегда, еще с тех пор, как отец передавал ему «дело», знал, что рано или поздно все кончится, и кончится не легким вздохом на смертном одре, а вот так грубо и бесславно, с арестом, оскорблениями и допросами. И был к этому готов. Жизнь казалась ему пресной и скучной, и он вносил в нее то, что делало ее интересной и живой, придавало остроту и пикантное ощущение постоянного риска. Не столько деньги ему были нужны, сколько осознание своего могущества и неуязвимости, ловкости, хитрости, размаха...