КРАЙ ВЕТРОВ: ПИРОМАНС 8 страница

– Хорошо-о, – протянул Рин. – Давай теперь про гильдии.

– Что про гильдии? – переспросила Никс, моргнув.

– Перечисляй. И священные книги.

– Ох, – Никс вздохнула. Зубрежка священных книг гильдий всегда казалась ей чем-то ненужным и пустым. Зачем все это заучивать, если в руках подержать вряд ли получится? И все же она принялась вещать: – Священные книги гильдий, по сути, являются их уставами, написанными в разной форме. Объединяет их «Заповедь Неугомонного Сердца». Значит, чтецы. У них штук десять священных книг, то есть глав, каждая под пять сотен страниц, названия ни одной не помню. Вместе все это называется «Учтивость Благодатного Смирения».

– Придется подучить, – заметил Рин.

Никс фыркнула, но продолжила:

– Далее. Целители. «Следуя Любви». Некроманты. Основной кодекс – «Сечение Зла». Я слышала еще о дилогии «Торжество», но это нам Камориль рассказывал, ничего конкретного не упоминая, мол, секрет-секрет. Далее. Поглощающие. Эти сугубо загадочны в своей скучности, ибо как можно было назвать устав «Уставом», я не понимаю. Ну и, что касается нас, как ты говоришь, интригуя, «хранителей снов», то кое-какой свод правил есть лишь у иллюминантов и называется «Неси мне свет». Официально устава элементалистов не существует, так как нам вполне хватает ограничений, прав и обязанностей, перечисленных в Заповеди Неугомонного Сердца. Нам, по мнению коллег из других гильдий, присуща хаотичность и несдержанность характеров и особенная небезопасность дара, а оттого и строгость правил, и обязательный ритуал по мнению многих оправданы и истинно необходимы.

– А что ты скажешь про шестую гильдию? – спросил Рин.

Никс запнулась. Перечисляя уставы, она стала на автомате рисовать в тетради символы гильдий, увлеклась и говорила уже вполне спокойно, не стараясь строить предложения особенно правильно и складно. И оттого, наверное, даже ни разу не запнулась. И вот вдруг... шестая гильдия? Никс подняла взгляд от тетради.

Солнце скрылось за густыми древесными кронами, и в проеме окна теперь виднелся кусок фиолетового неба, испещренного сизой облачной рябью. В кабинете стало сумрачно и прохладно. Рин прикрыл окно.

– Историю не любишь, да? – спросил понимающе.

– Не люблю, – призналась Никс.

– Шестая гильдия прекратила свое существование задолго до начала Войны Причин, – стал рассказывать Рейнхард. Одновременно он стал наливать в электрический чайник воду из пластиковой бутылки. Поставил чайник на подставку, щелкнул переключателем. Обернулся к Никс. – Это была гильдия пророков. Говорят, именно они записали со слов Потерянного Заповедь Неугомонного Сердца в первоначальном ее виде. Сами же пророки чтили больше всего «Знамение Пути», то есть жизнеописание Потерянного, и потому, отчасти, их называли «поцелованными богом». Башня Тайны на острове Хок долгое время стояла, запертая изнутри и снаружи на магические и прочие засовы, храня в себе секреты гильдии, пока не была выкуплена и переоборудована чтецами. Собственно в ней ранее и располагалась гильдия пророков.

Никс слушала внимательно. Ее охватило чувство неясной тревоги, холодное и липкое. То, о чем сейчас рассказывал Рин, казалось отчего-то по-настоящему важным. Что-то... что-то очень ценное сокрыто в этих его словах, вот только что?

– Гильдия пророков... Шестая гильдия... Башня Тайны... – пробормотала Никс. – А почему... почему гильдия пророков прекратила свое существование?

Вода в чайнике начала кипеть. Щелкнул тумблер, и Рин, прежде чем ответить на ее вопрос, неторопливо залил кипятком содержимое красной пузатой кружки. Взял ее за ручку и стал помешивать серебристой ложечкой.

– А кто ж ее знает, – Рин отхлебнул того, что заварил. – В программе этого нет вообще-то, это я тебе так рассказываю, для общего развития. Собственно, читывал я где-то, что пророков разогнал тот самый король, который потом с катушек слетел. Они разогнались и ассимилировались с населением. Существует также версия о самороспуске гильдии. И есть еще страшная история про Серого Ворона, мол, случился такой человек, которого в пророчествах не видать, и по одному пророков перебил. Что, конечно же, невозможно, ибо слабые прорицатели существуют и поныне – вот взять, например, неофициальное объединение бабок-ведуний «Ворожея».

– А на самом деле как все было? – настойчиво спросила Никс. – Кто это знает? Кто это может знать?

Рин пожал плечами. Снова отхлебнул из кружки. Нахмурился слегка, вроде бы даже задумался.

– А пророчества? Они в башне Тайны лежат? – продолжала спрашивать Никс.

– Пророчества? – повторил за ней Рин. – Лежат... И точно, пророки же наверняка их записывали. Может быть, и лежат. А может, и не лежат. Владельцам башни видней, – он усмехнулся. – А что, тебе не терпится узнать судьбу мироздания? Или свою?

Никс заставила себя смолчать. Она хотела выпалить, как привыкла, всё, что на языке, но сдержалась. Ей было плевать на судьбы мира, но Рин оказался прав: ей до смерти хотелось знать, что там с ее собственной, и если она повязана с судьбой самого сильного из ныне живущих пророков, то может же об этом что-то быть там, в башне Тайны на острове Хок?

Рин смотрел на нее заинтересованно, искоса, с легкой улыбкой.

– Что-то ты задумала, огонёк, что-то опасное, по глазам вижу.

– Я еще ничего не задумала, – призналась Никс. – Просто я кое-кого... кое-что потеряла, и мне надо узнать... надо это найти.

– Кого или что? – спросил Рин серьезно.

– Кого.

Рин вскинул брови, ничего не ответил. Потом спохватился как будто и поинтересовался:

– Чай, кстати, будешь? Красный, собственно. Как компот, только чай.

– Не откажусь, – ответила Никс, вздохнув.

Вывела в тетради «о. Хок, башня Тайны, пророки».

Рейнхард подошел к ее парте, поставил на белую салфетку красную кружку с красным чаем, заглянул мельком в тетрадь и сказал:

– Подвигайся. И переворачивай страницу. Пиши, значит... Тугоплавкие металлы.

– А? – не поняла Никс.

– Начнем скучную теорию с конца, – объяснил Рейнхард. – Не волнуйся, все записанное на следующей неделе пощупаешь-погреешь, сожжешь тучу всего, так сказать, на практике систематизируешь полученные знания. В лабораторию пойдем, там все для наших нужд подготовлено, но это в другом корпусе. А сейчас, – он приставил свой стул рядом, сел и стал диктовать, заглядывая ей в тетрадь через локоть, – пиши: «вольфрам». Температура плавления...

 

Закончили поздно, и Рейнхард вызывался провожать Никс до квартиры Ирвис. «Может, и на чаёк зайду, – говорил он, – надо же поблагодарить Ир за доброту и гостеприимство». У Никс голова пухла от всех этих пироэлектриков, диэлектриков, сплавов, оксидов, амальгам и прочего, и вообще, зачем это все? Зачем все это знать на память, если давно уже все таблицы и списки легко находятся в сети? В этом, наверное, был какой-то высший смысл, а может, и не было, но, так или иначе, у Никс не осталось никаких сил на возражения и споры. Хочет провожать и на чай – пусть его.

На исходе пути, когда до дома Ирвис оставалось совсем чуть-чуть и он уже показался из-за деревьев, телефон в кармане Никс ожил и ожесточенно запел на разные голоса отрывок из ее любимого мюзикла. Никс приняла вызов, даже не успев посмотреть, кто звонит.

Звонил Марик. Он быстро разузнал, все ли с ней в порядке, и, получив положительный ответ, сообщил, что проведать Лунь стоит поскорей. Никс спросила, насколько «поскорей», и Эль-Марко ответил, что чем скорее, тем лучше.

– Что-то случилось? – спросила Никс. – Как вы там?

Рин отрешенно разглядывал бордюр под фонарем в паре метров от нее.

– Внешние границы сада Камориль что-то пересекло, – ответил Эль-Марко. – Что-то не идентифицированное. В любом случае, надо проверить, что это было. Сама не ходи, и ночью не ходи.

– Но как же мне попасть туда поскорей, если ночью нельзя? – Никс возмутилась.

– Тогда возьми кого из друзей. Точно! Ари или Тиху, или этого, который как седой – как его? Номера их у тебя есть?

– Я сама схожу, – угрюмо ответила Никс. – Завтра. Днем.

– Смотри мне. Если что-то подозрительное там будет – в сад не заходи. Просто со стороны глянь, на ограду в частности. А у нас все по-прежнему, деревенский культ оказался не тем, чем мы думали – упырица барышень дурила. С ней мы разобрались, но к искомому не приблизились. Еще неделя-полторы и будем возвращаться, если так и дальше пойдет. Ты сама держишься?

– Держусь, – ответила Никс. – Удачи вам. Завтра схожу, проверю животное.

– Ну, до связи, – ответил Эль-Марко и отключился.

Никс сунула телефон в карман.

– Автобусы ж еще ходят, да? – спросила она у Рейнхарда, смотрящего на нее недоуменно и заинтересованно. Он кивнул.

– Я пойду, – сказала Никс. – Скажи Ирвис, что поздно буду. Вы как раз пообщаетесь нормально, а то она жаловалась, что ты давно не заходил.

– Вот как, – протянул Рин.

Никс улыбнулась натянуто и, нескладно сделав ручкой, двинулась через парк к автобусной остановке.

Рин постоял немного, глядя ей вслед. Медленно выудил из кармана собственный телефон, набрал номер по памяти, как будто делал это в тысячный раз, и, дождавшись ответа, проговорил:

– Привет, Бродяжка. Тут у тебя грузовик с галетами навернулся прямо на улице.

Тихомир соображал туго и был вообще какой-то сонный.

– Девочка направляется в обитель моей парасоциальной зазнобы, если ты понимаешь, о чем я, прямо сейчас. И слушай, я бы тебе ее не сдавал и тебя не дергал, но, кажется, тебе лучше бы ее сопроводить. Я бы сам пошел, но... сам понимаешь.

Рин говорил с Тихой недолго, а закончив, круто развернулся и пошел прочь от рыжего пятиэтажного дома, где на втором этаже заедала чай плюшками Ирвис Вандерфальк, и прочь от пустынной автобусной остановки, где ждала нулевого маршрута Никола Рэбел. У Рейнхарда Майерса были запланированы на этот вечер свои дела, и подвинуть их он бы, конечно, мог, но, во-первых, Тихомиру он задолжал, а, во-вторых, излишнее внимание, более того, нежелательное внимание содержимому параграфа номер три не только не соответствует, но и попросту противоречит.

 

 

Тиха сидел на парапете у западного гребня дамбы и жевал травинку. Он видел, как к кольцу среди холмов подкатился автобус, выпустил единственного пассажира и, проехав немного по своему же следу, свернул вглубь частного сектора для того, чтобы затихнуть возле дома владельца и уснуть до утра.

По иссиня-черному бархату неба рассыпались звезды, вдали от городских огней особенно яркие. На западе, правда, еще тлели последние закатные отсветы, пурпурные, переходящие в темно-лиловый. На фоне угасающего дня можно было легко различить фигурку, движущуюся по пустынной асфальтовой трассе, тонкий маленький силуэт девочки-огонька, смелой, глупой, особенной. Этой девочке предстояло пройти совершенно бесчеловечное испытание, и Тиха даже знал, какое, и от этого сердце его наполнялось сочувствием и печалью, а еще... еще, конечно же, хотелось набить самодовольную физиономию Рейнхарда, подхватить девчонку и воспользоваться привилегией идти, куда хочется, куда глаза глядят. Куда угодно, словом.

Но что-то, какие-то остатки здравого смысла пока что удерживали его от таких импульсивных поступков. Он понимал, что судьбу ее решать не ему.

Позади, за дамбой, чернеет высокий лес, переходящий в парк, в заброшенный сад, хранящий в своих тенетах дом, осколком безлунной ночи застывший в тени старых покатых гор. Девочка, несомненно, направляется именно туда, и высокий чугунный забор ее не остановит, как не и остановит страх перед этим местом, который обычно охватывает любого, рискнувшего приблизиться к жилищу некроманта. Тиха и сам недолюбливал тут бывать. Он знал свой город наизусть. Он ведал щели, закоулки, тупики, знал в лицо каждый старый и новый дом. Он бывал в других странах и городах, много раз уходил туда и каждый раз возвращался. И он знал, что тоска, укрывающая саваном черный особняк, уникальна и густа, как плавленый в лак янтарь.

– При-ивет, – нараспев поздоровался он с девчонкой-огоньком.

На лице ее отобразилось задумчивое недовольство, мол, «Опять ты? Здесь-то ты что забыл?»

– Тиха? – позвала она вместо приветствия, будто бы не узнав.

– А кто ж еще. В поместье?..

Никс ответила неопределенно:

– У.

Тиха соскочил с парапета и, сунув руки в карманы, кивнул в сторону леса:

– Ну, идём.

Никс, опасливо на него глянув, зашагала в предложенном направлении. Тиха пристроился рядом, приноравливаясь к ее шагу.

Они шли поверху дамбы, по выщербленной дорожке, сложенной из крошащихся плит, и в водной глади справа отражались неисчислимые звезды, а слева вдаль устремлялась тонкая лента скованной асфальтом реки.

Тиха ждал, что Никс спросит, откуда он тут взялся, или расскажет, зачем она идет в поместье, но она была какая-то задумчивая, а может быть, уже сонная, а может быть, чем-то расстроенная.

– Расскажи мне, что ли, что случилось, – предложил, наконец, Тиха, когда они добрались до конца плотины и ступили на проселочную дорогу, упирающуюся в лес.

– Да... – Никс повела плечом. – Такое. Ты бывал на острове Хок?

Тиха слегка удивился вопросу, но ответил, не тая:

– Бывал.

– И как там? Ты видел там башню?

– Башни не видел, – ответил он, подумав. – Ну, если только не считать ею маяк. Или те древние развалины, которые под строительными лесами, что на скале. Я, знаешь, на материке такие башни видел (если тебя башни интересуют) – ох! Если вглубь материка зайти, архитектура там меняется разительно, и я, когда в первый раз там был, изумлялся без устали дня три. Потом устал. Нынешние архитекторы тяготеют или к примитивизму, или к конструктивизму, а мастера прошлых лет явно не любили, а может и не умели говорить своей фантазии «нет». В городах севернее влияние их очень явно прослеживается, даже в заново застроенных, а если отыскать старые замки магов, или развалины крепостей, обсерваторий, арен, храмов – там такое! Но это видеть надо. Картинки в сети – совсем не то, я проверял.

Тиха заметил, что его рассказ об архитектурных памятниках материка Никс не очень увлек. Даже, пожалуй, совсем никак.

Дорога нырнула в лес, и когда они вошли в темную, влажную глушь, Никола щелкнула пальцами и в руке ее зажегся живой магический огонь. Тиха первые несколько секунд не мог оторвать от него взгляда. Волшебное пламя было похоже на искрящийся кружевной цветок в основании, он кружился, мерцая, словно объемная драгоценная брошка из эфемерного светящегося вещества. Но потом цветок дернулся, смазался, и огонь в ладошке Николы стал вполне напоминать простой, обыкновенный, и отличался теперь лишь тем, что парил в нескольких сантиметрах над кожей, брался из ничего и хозяйке своей, кажется, никак не мешал.

– Все три ступени в самом простом колдовстве, – произнесла Никс задумчиво. – Интересно, насколько глубоко мы будем препарировать это все?

– Я вспомнил! – воскликнул Тихомир. – Ари тоже был печальным, когда учился в гильдии!

Никс ничего ему не ответила, и Тиха подумал, что сморозил что-то не то. Засада.

– А что мы будем делать в поместье Камориль? – спросил он чуть погодя.

Проселочная дорога вывела их на еще одну асфальтовую, а та, в свою очередь, привела к углу высокой чугунной ограды.

– Проверим Лунь, – ответила Никола. – Но сначала надо осмотреть забор по периметру. Идем за мной, я знаю путь.

Тиха и сам его знал, но спорить не стал. Никс, держа огонь на ладошке, шла впереди. Влажная трава холодила голые щиколотки, огромные сине-зеленые лопухи касались листьями запястий, как будто хотят задержать незваных гостей, пока что – ласково. Серьезным препятствием стала тугая, колкая ежевика, не только разросшаяся по штырям ограды, но и вольготно распластавшаяся по дорожке вокруг. Лес не молчал. Цикады пели, не умолкая, ухала где-то схоронившаяся между ветвей сова. Никс шла впереди, продвигаясь уверенно и не отдергивая рук, если их задевали ветки, но стараясь не касаться ничего живым огнем.

Тиха иногда оглядывался назад, в глухую тьму за их спинами, и не видел там ничего, хотя ожидал, почему-то, заметить чьи-нибудь светящиеся глаза. Но нет. Черно, как в яме.

Они шли сквозь ночь добрых четверть часа, пересекли по гнутому каменному мостику мелкий ручеек, прошли мимо колодца с лавочкой и, в конце концов, вернулись туда, откуда и начали. Над ними возвышались узорчатые кованые ворота, такие высокие, что если перелазить и навернуться, то будет довольно больно.

– Итак, дыр в первом кордоне не обнаружено, – подытожила Никс.

– То есть? – спросил Тиха. – А мы искали дыры?

– Что-то пробралось в сад, – ответила Никола, – что-то, не идентифицируемое оставленными Камориль заклинаниями. Так как забор цел, очевидно, что оно либо просочилось между прутьями, либо прошло поверху или понизу. Подкопов мы вроде бы не видали, да?

– Вроде. А может, по руслу ручья прошло?

Никс помолчала.

– Но ведь там очень низкая арка, – произнесла задумчиво. – Ну, если оно прошло там, то оно небольшое...

– А решетки в арке нет? А то я не помню.

– И я не помню, – призналась Никс.

Тиха оглянулся на темный лес вокруг, затем – на сад и ограду. Попробовал почувствовать путь так, как он это умел.

– Решетка когда-то там точно была. Кошки обходят ручей поверху, – сказал он, – а забор – насквозь. А в ежевичном кусте есть троллья дверца.

Никс посмотрела на него снизу вверх недоверчиво.

– Троллья дверца?

– Угу.

– Ты откуда знаешь?

– Не суть. Суть в том, что и кроме не обнаруженных подкопов пути внутрь сада есть. Вот еще, кстати, имеется тайный подземный лаз через склеп, это кроме черного хода в мертвом дереве, что в торце.

Никс смотрела на него все удивленнее. Тиха понял, что совсем разболтался.

– Тогда я пойду внутрь, – сказала Никола. – А ты... ты, наверное, тут подожди. Это немного... как бы так... ну...

Она смутилась.

–...опасно? Э-э нет, я не останусь тут один. В глуши, в ночи, рядом с домом некроманта. Лучше уж внутри! – Тиха нервно хохотнул. Потом посерьезнел: – А как ты туда пройдешь? У тебя ключ или что?

– Не, – Никс покачала головой. – Пойду через главный вход. Тут автоматика.

Она подошла к высоким узорчатым воротам и положила на замок правую, свободную от огня руку.

Что-то внутри замка лязгнуло, зашипело, и чугунные створки поползли в стороны.

– Пойдем, – сказала Никс, обернувшись. Улыбнулась насмешливо: – Я сто раз так делала.

Тиха хмыкнул, покачал головой и ступил следом за ней.

Среди деревьев показались острые крыши некромантской усадьбы, черные, как угли. Никс сдула с ладошки огонь, ставший более не нужным. Сад, которым обратился лес, тут и там оказался подсвечен лампами, накапливающими свет днем и отдающими его ночью, и их мертвенное холодное сияние иллюзорно оживляло хаотически расставленные по парку причудливые скульптуры. Из леса в сад просочился ночной туман, и Тиха с Николой шли по мощеной дорожке, увязнув в сиреневатой дымке почти по пояс.

Черный дом навис над ними, как какой-то фантасмагорический великан-палач. По крайней мере, так казалось Тихе, который тут уже был, да, но всего единожды – прошлой весной. Когда они подошли еще ближе, загорелся фонарь над парадным входом, и атмосфера ужаса, поджав хвосты, щупальца и прочие неаппетитные конечности, стремительно улетучилась.

Никс открыла дверь в дом так же, как ворота в сад, и они вошли внутрь, окунувшись из прохладной и влажной полутьмы в подсвеченный настенными лампами сумрак.

Тиха даже не вздрогнул, когда им навстречу степенно вышла и поклонилась домработница некроманта – одетый в черно-белую форму с фартучком и оборочками человеческий скелет.

Щелкнул переключатель и гостиную залил приглушенный золотистый свет.

– Привет, Кристина, – поздоровалась со скелетом-горничной Никс. – Поставь чайку, ага?

Никола обернулась к Тихомиру:

– Я сейчас.

Она убежала куда-то наверх, резво протопав по широкой дуговой лестнице, так, что Тиха даже не успел ничего возразить, а потому просто вздохнул и двинулся следом за Кристиной на кухню.

Не то чтобы ему особо хотелось самому посмотреть и погладить Лунь. Он все-таки не мог расслабиться окончательно, находясь в этом доме. Ему казалось, что тут все равно опасно, особенно – без хозяина, даже не смотря на кажущийся уют.

Уюта тут с весны, кстати говоря, прибавилось. Со стен исчезли какие-то совсем уж мрачные и кровавые картины, в гостиной обосновался белый рояль, тяжелые, бархатные красные шторы сменились золотистыми.

Тиха уселся на кухонный диванчик и отметил, что отпечаток ладошки Никс так и остался черным пятном на белом столе, как какой-нибудь знак или памятная метка.

Пока жуткая безмолвная домработница суетилась с чайником, Тиха смотрел в окно, на садовые фонари и на красных бабочек, тщетно бьющихся в стеклянные плафоны. Несколько мотыльков пыталось пробиться и внутрь кухни, но куда им.

Тиха все-таки вздрогнул, от неожиданности – когда повернулся от окна и обнаружил Кристину довольно близко. Она предлагала ему чайную карту. Тиха, не думая, ткнул пальцем наобум. Снова повернулся к окну.

И, успокоившись, заметил, что что-то там, во дворе, не так. Один из фонарей окружили бабочки слишком уж плотно. Так, что свет просачивался. Или это выключенный фонарь? Или не фонарь? Или им там мёдом намазано?

Тиха, бросив Кристине «я сейчас», встал и прошел к кухонной двери, ведущей в сад. Вышел. И сразу кое-что понял.

Во-первых, бабочки облепили не включенный фонарь, да и не выключенный. Посреди невысокой травы покоилась фигура, крайне напоминающая человеческую, детскую даже, полностью укрытая ночными насекомыми.

Фонарь в виде распластанного по траве детского тела?..

Тиха подошел чуть ближе, метра так на два, и стал разглядывать копошащихся бабочек.

Красные бабочки с изредка проблескивающими позолоченными крылышками покрывали предположительно детское тело целиком, так, что и куска кожи видно не было.

Через пару секунд в кухонном окне показалась Никс, а потом она тоже вышла в сад и тут же прикрыла рот ладошкой. Чтобы не вскрикнуть, наверное.

– Это что, труп? – спросила она растерянно.

– А кто его знает, – ответил Тиха. – Найти труп в саду у некроманта... бесценно!

Никс нерешительно огляделась по сторонам. Потом снова уставилась на насекомых. Шумно вдохнула.

– Эй-ей, ты чего собралась делать? – Тиха глянул на нее опасливо. – Некроманту своему звони лучше!

– И что я ему скажу? – угрюмо осведомилась Никс, поднимая что-то с земли. Тиха разглядел у нее в руках обломанную корягу, которая тут же стала тлеть, а через мгновение нещадно задымила. Сделав шаг по направлению к лежащему на земле телу, Никс проговорила решительно: – Сейчас... сейчас мы узнаем, что это. Отгоним насекомых и...

– Может, не надо? – взмолился Тиха. – Может, ну его, пойдем отсюда?

Вот в такой момент, кажется, надо на все плевать и уносить девчонку. Опасности, вроде, нет как таковой. Есть странность. Ну, подумаешь, окружили красные бабочки труп ребенка, ночью, в саду у эпатажного некроманта, отсутствующего в городе. Как тело пробралось в сад тоже не ясно. А что, если оно сейчас возьмет и встанет?..

Тиха медлил. Слишком уж уверенно Никс держит себя, зажав в руках дымящуюся корягу, слишком уж она бесстрашна. Это расхолаживает, притупляет инстинкт.

Тихомир приготовился действовать, чуть что.

Никс была уже на расстоянии в полметра от цели и наклонилась, чтобы, наверное, положить кусок дерева рядом, в траву.

Порыв ветра швырнул дым Николе в лицо, а с облепленного бабочками тела сдул пару штук. И первая бабочка, ударившись Никс в плечо, вспыхнула огоньком свечи.

Остальные будто бы подхватили искру, как какую-то заразную болезнь. Через секунду рой бабочек полыхал, словно праздничный костер. В саду, будто в небе, расцвел фейерверк пылающих мотыльков, осветив на мгновение жутковатые статуи, высокие деревья и черный фасад поместья. А еще спустя мгновение все кончилось.

То, что было раньше множеством насекомых, обратилось в белесый пепел, лепестками стелящийся по ветру. Внизу, прямо перед Никс, покоился на земле голый человеческий скелет. Его грудная клетка была раздавлена, и реберные кости, похожие на длинные скрюченные пальцы, словно охраняли тщательно что-то смутно мерцающее, лежащее внутри, на земле.

Никс все еще держала в руке тлеющий кусок дерева, оцепенев. Тиха опомнился первым, подошел ближе, и Никс корягу выронила.

Тиха заметил, что она – ни жива, ни мертва, и, кажется, вот-вот грохнется в обморок. Он даже приготовился ее ловить, но оказалось, что показалось. Никс определенно была не из робкого десятка, и мгновенную слабость тут же переборола.

– Что это там? – спросил Тиха, оглядываясь, на всякий случай, по сторонам.

Никс присела рядом со скелетом на корточки и взглянула на то, что хранилось в грудной клетке, тщательнее.

– Осколок стекла, – сказала она. – Или зеркала... не понятно.

– То, что тут было... – Тиха еще раз оглянулся на темный сад, – это... это вообще нормально?

Никс повела плечом.

– Н-не знаю, – произнесла все же. Склонила голову набок: – Итак, скелет в бабочках, которые вспыхнули, внутри осколок стекла... или осколок фонаря с флуоресцентной краской. Ничего... вроде бы ничего такого, за исключением скелета и бабочек.

– И ежу понятно, что это какой-то странный артефакт, а ни разу не кусок садового фонаря, – Тиха фыркнул. – Что тут гадать-то?

– Тогда, может, палочкой его поворошить? – задумчиво предположила Никс. – Или не трогать?

– Я думаю, трогать точно не надо, – сказал Тихомир. – Звони лучше своим приятелям-магам.

Никс ничего ему не ответила. Тиха подошел еще чуть ближе, тоже присел на корточки возле скелета в траве, но осколок рассматривать не стал, а внимательно посмотрел Николе в лицо.

Мерцание садовых фонарей и отблески света из кухонных окон лица ее почти не касались, и тем ярче показалось Тихе сияние ее глаз. Нечеловеческое, волшебное. Не блик, но огонь. Не отражение, но свет.

По спине прошел озноб. Алые губы дрогнули, и тихо зазвучали рифмованные слова, и Тиха не смог бы поклясться ни перед кем на свете, что говорила Никс на понятном ему языке.

– В ночи упавшей звездой явится черный бог, распустятся лепестки огненного цветка. Собрав по осколкам прошлое, последний хранитель снов выплавит солнце из кварцевого песка.

Тиха понял, что опоздал, и ничего не стоят ни его инстинкты, ни его способности и все предпринятые предосторожности.

Что-то произошло. Не тогда, когда загорелись бабочки. Нет, то был лишь предвестник, знамение, знак, маркер. Вот прямо сейчас случилось что-то важное, чего он предотвратить не сумел и чего ему не понять.

Тиха замер, замерла ночь, и даже ветер в вершинах деревьев как будто стих. Никс молчала. Свет в ее глазах, тот самый, которого быть там не должно, медленно гас.

Когда последняя искорка волшебства исчезла, Никс, все еще сидя, покачнулась, а потом Тиха едва успел ее поймать.

Держа в объятиях тонкую, хрупкую девочку, теплую и мягкую, будто уснувшую, Тиха старался не смотреть в сторону злополучного осколка.

Но делать что-то было надо.

 

Иногда мне кажется, что меня следует разделить на два. А то и на три. И ничего плохого не случится. Наоборот, этим троим будет проще – у каждого будет своя, хорошая, достойная жизнь, пускай и не слишком долгая... у одного из троицы так точно.

А вместе мы мечемся, страдаем, никак не можем примириться друг с другом. Я, который я, я, который должен и я, которого мы не знаем.

Собственно, изучением последнего я и занимался последние два часа. Чужой, мертвый язык, древний, колкий, хрупкий, как лед, сложный, как спутавшиеся в кармане провода от наушников, всеми забытый, никак не давался мне, а я терзал его, раскладывал на составные части, пытался понять и постичь. Сеть не знает этого языка. Никто не знает этого языка. Когда-то, давным-давно, он был создан на основе лексической системы, ставшей в последствие базисом и для современных северных диалектов, и только поэтому я способен хоть как-то работать с ним. Окружив себя справочниками, словарями и прочим, что удалось достать, я на пределе возможной сосредоточенности искал значение ключевого, кажется, слова. Что же это? Страсть? Ярость? Кровь? Смерть? Долг? Что именно? Что делало короля – королем? Буквально ли определение? Вот, например, слово, обозначающее магический дар, уже в те времена обозначало так же и проклятье. Неужели значений может быть еще больше? Больше трех? Это интересно и занимательно, когда три одинаково правильные разгадки несет в себе сюжет остроумной книги или сценарий кино. Но не когда ты не можешь правильно понять целую главу древнего полуистлевшего дневника, заляпанного кровью и кто знает, чем еще, из-за одного проклятого слова, имеющего слишком много взаимоисключающих значений.

И каждое может быть всего лишь ошибкой перевода, неверным предположением, ложным следом.

Я устало потер переносицу, приподняв очки. День выдался длинный, и мне бы просидеть всю ночь, но ломать график незачем. Только хуже будет.

Я поставил чайник кипятиться, и, покуда вода нагревается, выудил из кармана замшевый сверток с натуральным зерном.

Оно завораживало меня. Оно заставляло смотреть на себя и думать о себе. Кто был его носителем? Как этот человек – маг, элементалист, взрослый, огненный, – как он расстался с ним? Был ли это произведенный по всем правилам ритуал, или зерно вынули из трупа? Если это был ритуал, то как тому фальшивому дельцу черного рынка удалось это зерно достать? А если он и был тем, кто убил элементалиста ради зерна? Или не убил... нашел, вырезал... знал, значит. Жаль, что мне он этого не расскажет. О нас он, скорее всего, тоже никому не расскажет, но авантюра от этого не перестает быть авантюрой.