КРАЙ ВЕТРОВ: ПИРОМАНС 11 страница

И что именно он хотел донести? О чем именно предупредить? Анализируя его поведение, я только утверждаюсь в мысли, что соваться в замок Сорос – затея не из простых и безопасных, и нам нужно быть готовыми ко всему.

– Рейни, ну, это все, конечно, да, но ты ж не забывай, что Абеляр, как бы, тоже человек, да и Никс он любит, как заправский старый хрыч может любить девочку-сорванца, – сказала Кэй, неслышно подобравшись ближе. – Разволновался да хватанул лишнего, так сказать. Пошли за вещами.

Я глянул на Тиху. Тот молча кивнул, мол, все, как условились.

Мы с Берсой вышли из палаты, оставляя там спящую на белых простынях Никс с ее веснушчатыми плечами и новоприобретенным верным псом ненатуральной масти, который, сидя на полу возле кровати, смотрел на нее печально и чуть ли не скулил.

Нас ожидала электричка до города, и там наши с Берсой пути должны были ненадолго разойтись. Выйдя из здания лечебницы, мы обогнули оставленный на самом солнцепеке минивэн Тихомира и двинули по пыльной каменистой тропке в сторону станции. Ни одному из нас, казалось, нет резона поддерживать или изобретать, придумывать диалог – и потому мы молчали.

Я пытался прикинуть в уме, что мне стоит взять с собой и есть ли у меня что-то, что может пригодиться в пути, кроме очевидного и необходимого. Может, порыться в вещах, поискать деньги, оставшиеся у меня с переезда? Надо не забыть термокружку... аккумулятор, нож, документы...

Тиха решил остаться в лечебнице до вечера, и к вечеру мы к нему вернемся.

Утром, пока я, собственно, разговаривал с Абеляром Никитовичем, Николе звонил ее опекун. С ним говорила Берса, выключив ради такого случая свой «особенный» говорок. Скрывать мы ничего не стали, и теперь Эль-Марко в сопровождении своих друзей, наверное, уже мчится обратно в город. Но чародеи они не той специализации, что смогла бы помочь в преодолении расстояний, и добираться им минимум двое суток. Если повезет. Мы к тому времени уже уйдем.

Если же Николу разбудить не удастся, моим собственным планам придет конец. Мне ее не слишком жалко, но, стоит признать, она заставляет меня волноваться. Я тревожусь за успех нашего предприятия. И да, я все пытаюсь придумать что-нибудь еще, кроме того, что уже начал осуществлять, но пока что эта девочка – единственный вариант, где в конце тоннеля свет, а не подкравшееся исподтишка безумие и, впоследствии, медленная смерть.

И вот теперь этот осколок, летаргический сон и Абеляр Никитович, который, по сути, выдал мне рекомендации, но ничего конкретно не приказывал.

Мол, поступай, как знаешь. Решил действовать? Хорошо. Нет? Воля твоя.

Да, определенно, решать теперь мне. И, в общем-то, именно поэтому я подхожу к вопросу со всей возможной ответственностью и осторожностью.

Мне лишь немного боязно, что этих ответственности и осторожности может оказаться мало.

 

– Что-то много тут летающих островов, ты знаешь, – сказала Никс, забыв, что, чтобы Керри ее услышал, надо перекрикивать ветер.

А ветер был силен. Он трепал волосы и развязывал узлы, которыми Никс связала доставшееся ей каким-то неведомым образом шелковое одеяние, слишком сложное и просторное, чтобы в нем комфортно расхаживать. Красные, увитые колокольчиками волосы Керри и черно-золотую узорчатую мантию ветер тоже полоскал нещадно, но Керри, кажется, было все равно.

Он смотрел вперед и вниз, на распластавшийся под каким-то невероятным углом фантасмагорический ландшафт, состоящий из темно-фиолетовой пустоши и черных, дырчатых камней, похожих на вытянутые бублики, хаотично воткнутые в землю. Сквозь отверстия в них медленно и вальяжно проплывали мелкие летающие острова, на которых можно было даже различить какие-то загадочные строения, коммуникационные трубы и лопасти огромных винтов. Еще дальше в небо устремлялись, скручиваясь спиралями, две дороги, похожие на застывших в вечном противостоянии змей. Они обвивали со всех сторон высокую бело-золотую башню, подпирающую небо под косым углом.

– Это же она? – переспросила Никс сквозь ветер. – Как мы туда доберемся?

Ей уже пришлось пройти по лучам каменной звезды, оказавшейся крышей огромного здания размером с парочку стадионов. Керри протащил ее через розовый лабиринт и сквозь локальную песчаную бурю. Они преодолели каскады зеркальных озер, проскользнув по вьющейся между ними тропке. И вот теперь, пройдя через каменную арку посреди поля, укрытого цветущими герберами, они вышли к половинчатому мосту – ажурному сооружению, обрывающемуся в своей наивысшей точке, как будто бы его разрезали наискось огромным раскаленным ножом. Ветер неистовствовал и гудел, плутая в тяжелых железных цепях. Массивная конструкция явственно покачивалась и от этого жутковато скрипела.

Керри медлил, пристально вглядываясь в странный пейзаж внизу и кажущуюся еще очень далекой башню.

– Мы чего-то ждем? – спросила Никс, снова перекрикивая ветер.

Керри, наконец, соизволил ответить:

– Я жду вестей. Стоит нам преодолеть границу сизой земли и гиены почуют нас.

– Какие гиены?

– Пепельные.

– Кто это?

– Стражи Башни Тайны.

– У нее есть стражи? – Никс обернулась к Керри, чтобы внимательно на него посмотреть. Ветер тут же швырнул в лицо волосы, которые пришлось отводить за уши руками. – Почему ты сразу не сказал? Зачем ей стражи? Что они нам сделают? Чем они опасны?

Керри молчал.

– Ты увидишь разноцветные тени. Держись рядом со мной. Когда до башни останется всего ничего – я отвлеку их, а ты пробирайся внутрь.

– Что они могут нам сделать? – настойчиво переспросила Никс. – Я могу... я могу их сжечь?

Впервые взгляд Керри показался ей пугающим. По-настоящему. Красные ресницы дрогнули, когда он взглянул на нее с прищуром. В глубине черных зрачков как будто мелькнуло что-то еще, что-то большее, нежели просто разум. Как он представился Никс до этого – взрослым, так теперь он показался ей чем-то иным, не человеком вовсе, он был страннее и глубже, чем просто вычурно раскрашенный фрик.

Черные одеяния Керри вились на ветру, как флаги, материя, испещренная золотыми узорами, хлопала, словно крылья. В миг, когда Никс еще не сумела, завороженная этим новым видением, отвести взгляда от его лица, он шагнул ближе, притянул ее к себе за плечи, прижал к груди быстро и крепко, а потом с легкостью оттолкнулся и прыгнул вперед, в пронзительную синь над темно-фиолетовой пустошью.

Мгновенное ощущение падения. Сердце, скакнувшее в пятки и стремительно вернувшееся на место. Беспомощность и восторг, страх и острый, словно лед, ветер.

А потом их дернуло вверх и оказалось, что у черных одеяний Керри красный подбой и они, в общем-то, и не платье вовсе, и даже не плащ, а – самое настоящее крыло. Падение замедлилось.

Никс обнаружила, что Керри держит ее на руках и что она успела инстинктивно вцепиться ему в шею. Заставив себя ослабить хватку, она глянула вниз. Голова закружилась мгновенно. Никс зажмурилась, но от этого стало еще хуже. Потому она открыла глаза и увидела перед собой лицо Керри в профиль, белеющее на фоне проносящихся мимо летучих островов.

Всю крошечную, карманную бесконечность, которую длился полет, ей пришлось смотреть на это лицо. Красные волосы тяжелой волной отбросило назад, и Никс увидела, что уши у Керри слегка заостренные, самую капельку.

Когда полет кончился, он осторожно поставил ее на землю.

Ноги не держали совсем, тряслись, и Никс рухнула вниз, больно саданувшись ладонями об пористый черный камень.

Действительность морока перестала вызывать какие-либо вопросы вообще.

Пока Никс приходила в себя, Керри начал развязывать шнуровку возле плеча.

– Ты чего делаешь?!? – возмутилась Никола, заметив неладное.

– У меня два крыла, – произнес он, не прекращая своего занятия и одновременно высматривая что-то на горизонте. – Ты возьмешь одно.

– Крыло? Но я ведь не умею...

– Научишься, – произнес Керри с улыбкой, которая, вероятно, должна была быть ободряющей, но вышла, естественно, жутковатой.

Он подошел ближе и, взмахнув черной тканью, укутал ею Никс, все еще сидящую на земле. Протянул руку:

– Поднимайся.

В этот раз Никс не стала отвергать его помощь. Но в тот же миг, как удалось встать, она пожалела об этом. Керри, воспользовавшись инерцией, снова заключил ее в объятия.

– Хватит, – прошептала Никс, уткнувшись лицом в прохладную черную ткань, – хватит. Отпусти меня. Что ты… Зачем ты это делаешь?

Керри не отпускал – он что-то делал там, у нее за спиной.

– Что ты там завязываешь или связываешь? Нельзя... так нельзя! – Никс подняла руки и уперлась ему в грудь ладонями в ссадинах, пытаясь его оттолкнуть и понимая тут же, что сил не хватит. – Иначе я...

– Давай, – проговорил Керри полурыком-полушепотом, наклонившись к самому ее уху. – Не сдерживай своих порывов.

И это было уже слишком. Этого оказалось достаточно. Этого было, в общем-то, уже чересчур.

Никс призвала огонь.

Но пламя выискало какой-то другой, непривычный путь. Жар, который должен был опалить Керри там, где его касались израненные ладони Никс, сконцентрировался сначала на кончиках ее пальцев, повернул и собрался где-то внутри нее самой, на уровне солнечного сплетения. Керри разомкнул объятия, только для того, казалось, чтобы продолжить издеваться: он положил обе ладони, одна на другую, Никс на живот чуть выше талии, и, отводя руки медленно, извлек будто бы из ниоткуда светящийся канареечно-желтым кривой кинжал.

Никс отшатнулась.

Показалось, что стало темней. Показалось, что изнутри ее сейчас сплющит внезапно разверзшаяся пустота. Вокруг плясали, как будто водя хоровод, летающие острова, красные волосы Керри вились змеями, трепетало исчерченное золотом крыло, а внутри, да, там, прямо за ребрами, – зияла холодная бездна тьмы, такая, в которой не бывает эха, которой не предусмотрено конца.

Наваждение пропало бесследно так же быстро, как появилось.

– Если я их не удержу, не щади, – сказал Керри, вкладывая солнечный кинжал в дрожащие руки Никс, – и ничего не бойся. Ступай.

– Но... как?..

Никс в растерянности оглянулась. Вокруг плыли острова, вверх устремлялись спиральные лестницы... впереди виднелся белый силуэт Башни Тайны, и стоило Никс подойти к краю обрыва, как она осознала, насколько, в самом деле, эта башня огромна.

– Где у нее вход?

Сооружение казалось монолитным. Основание его терялось в туманах где-то далеко внизу, а золоченая крыша едва проглядывала из-за пушистых кучевых облаков. Белая, гладкая поверхность без окон, дверей и лестниц.

– Чуть дальше, там, где уже не видно нас, а отсюда того не можем узреть мы сами, есть мост-лезвие, он и ведет внутрь башни, – сказал Керри. – Ты же хотела в башню?..

Никс ничего не ответила. Сглотнула, сжимая солнечный кинжал крепче.

– Ступай. И поторопись. Я не уверен, удастся ли... удастся ли выиграть достаточно времени для тебя.

– Прямо вот так и идти?

– Прямо вот так, – Керри снова улыбнулся, и Никс поняла, что прощает ему все это и, более того, верит ему. Может, не стоило так. Может, это будет самая большая глупость, которую ей удастся совершить в своей жизни.

Сон это или нет, а ладони стерты до крови. Башня Тайны – целая – вот она. Крыло кажется тяжелым и бесполезным, но Керри на нем летал.

Никс колотило, как погремушку. Но она знала, что такое храбрость, и знала, как и откуда она берется.

Храбрость – это когда ты просто делаешь.

Сознание требует остановиться, и ты выслушиваешь его истеричный ор, но все равно делаешь то, что нужно.

Никс подошла к краю совсем близко и, запретив себе думать и колебаться, сделала шаг.

Мир рванулся вверх.

Небо в мгновение ока стало красным, как кровь. Облака сделались черными.

Крыло хлопнуло, распрямилось и подхватило ветер.

Никс тряхнуло в воздухе, потом пробрало от пяток до макушки. Ветер шевелил вставшие на затылке дыбом волосы и ревел в ушах, как проклятый.

Никс осознала, что не падает, а летит, и крыло слушается ее. Как – непонятно. Казалось, одеяние Керри чувствует каждое ее движение, не движение даже – устремление, задуманное направление, будто воздух, бьющий в лицо – это волна, и крыло режет ее, как лезвия ножниц рассекают тонкий тюль.

Никс пожелала лететь вдоль белой башенной стены, навстречу ветру, и крыло подчинилось.

Из-за края башни показалось настоящее солнце, которого до этого в мороке Никс не видела.

Золотые лучи пронзили туман и проявили пейзаж далеко внизу, словно кто-то сдул пыль с книжной полки. Под красным небом, лелеемая огромным рыжеватым солнцем, лежала цветастая, лоскутная земля, причудливая, словно бисерная аппликация, яркая, как витраж.

И, засмотревшись вниз, Никс не сразу заметила тени, мелькнувшие где-то с краю.

Она летела довольно быстро, но все еще не видела никакого моста. Башня была такой огромной, что даже изгиб ее почти не ощущался, стена выглядела практически ровной.

И если на фоне калейдоскопа ландшафтов увидеть тени было непросто, то на фоне белой стены они становились все заметнее.

Багровые облака заполонили уже половину неба. Солнце все еще светило с краю. Тучи его не загораживали, но Никс отчетливо поняла, что про время Керри говорил не просто так.

Где же «лезвийный» мост?

Первая тень воплотилась внезапно. В реальность морока ввинтилось, будто бы внырнуло существо, похожее одновременно на серую растрепанную медузу и на привидение, какими их рисуют дети. Складки бесцветной плоти, от которых отрывались куски и распадались пеплом, колыхались на ветру. Существо летело за Никс, как будто плыло, хотя, казалось бы – как с такой площадью можно лететь?

Что-то было с ним не так. Оно не летело даже, оно перемещалось, скользило, происходило в новой точке каждую секунду, и все это – совершенно беззвучно.

– Да что ж это здесь творится, – Никс опасливо покосилась назад, на существо. – Пепельная гиена, да? Вот ты какая.

А потом из ниоткуда вынырнула еще одна «особь». И еще.

Они были все какие-то не совсем настоящие, как будто бы чуть-чуть прозрачные, неясной степени разумности и настоящести.

Никс сжимала солнечный кинжал в ладонях, моля Потерянного о том, чтобы он уже предпринял хоть что-нибудь, ведь уже, вроде бы, давно пора. Ну, хоть бы уже показался мост! Или пускай эти твари окажутся безобидными. Пусть они просто будут страшными, но не видят ее, хотя бы. Или пусть они боятся огня.

Твари иногда заныривали обратно в пустоту, пропадали, но их становилось все больше и они преследовали Никс, словно мушки, летящие на свет фонаря. Никс осознала вмиг: у них нет глаз, но они видят ее, чувствуют ее. Они просто так не отцепятся.

Она попробовала приказать крылу заложить вираж, нырнуть вниз, но оно не послушалось, лишь слегка сменило траекторию, отчего Никс нещадно встряхнуло, да так, что какая-то тесемка развязалась и что-то, успев стукнуть ее по носу, полетело прочь.

Никс стремглав обернулась и успела увидеть, как одна из пепельных гиен проглатывает черную маску с красными узорами на ней.

Что это? На ней была маска? Но как?.. Почему она не ощущалась до этого?

И... кажется, эти твари всерьез намереваются ее сожрать.

Раз они даже маски жрут. Что ж, теперь их намерения предельно ясны.

Багровые тучи полностью заполонили небо.

Где-то сзади что-то вспыхнуло, освещая все вокруг алым. Через секунду Никс догнал гром, оглушительный и плотный, словно вата.

В тот же миг она увидела впереди тонкую, перпендикулярную башне полосу, белую, как снег. Это был он – лезвийный мост.

Но до него еще лететь и лететь. Он виден, он есть, но, как будто бы, недостижимо далеко. Тоненькая ниточка на самом пределе зрения.

Пепельные гиены ныряют из пустоты в пустоту через действительность морока, как дельфины, выпрыгивающие из морской глади в воздух. Они все ближе, и от них отчетливо веет холодом. Они все еще не издают никаких звуков и от этого еще страшней.

Крыло отказывается нести ее быстрее.

Кроваво-красная молния бьет ближе, и в этот раз гром силен настолько, что, кажется, от него все вокруг звенит.

Мост стал приближаться быстрее. Он начал стремительно увеличиваться в размерах и вот уже превратился из тонкой струны в распростертую над бездной белую плоскость, тонкую, но широкую.

Никс всеми своими устремлениями попыталась направить крыло туда, дать ему понять, что ей нужно. Вопреки ветру и скорости, крыло подчинилось.

Крутой вираж, падение, кувырок и потом – прокатиться мягким мешком по белой металлической поверхности, гудящей от вибрации и ветра, умудрившись не потерять нож, но запутаться напрочь в обмякшем крыле, ставшем снова бесформенной тряпкой.

Никс, отчаявшись, полоснула солнечным кинжалом по черной ткани, и та заскрипела, поддаваясь.

Глянув вверх, Никс увидела серый рой, приближающийся к ней с неотвратимостью снежной лавины. Она трижды ударила светящимся клинком, выпуталась из тяжелой материи, подскочила и помчалась в направлении башни так быстро, как только смогла.

Пускай жрут крыло.

Может, она успеет...

Никс бежала на пределе сил, ощущая свое громыхающее барабаном сердце где-то в горле.

Казалось, что все напрасно, сейчас пепельные гиены нагонят ее и тоже съедят.

Пошел дождь – странный дождь из глубин морока. Его капли были красными, словно кровь, и теплыми, как... она же. Никс стала скользить, но скорость сбавлять не пыталась. Шлепнувшись через несколько шагов навзничь и выронив солнечный кинжал, она закусила губу, поднялась, бросилась за кинжалом, схватила, обернулась.

Кровавый дождь прожигал в пепельных гиенах дыры, словно они из пены.

Молния ударила в серый рой и три «медузы» упали плашмя на лезвийный мост, растекаясь мерзкими рыхлыми кляксами.

Никс поднялась и стала пятиться. Красный дождь хлестал и по ней тоже, не причиняя никакого вреда.

Она обернулась и побежала снова, вперед, к башне. Теперь она четко видела перед собой черный лаз, в который упирается мост.

Значит, туда.

Надо успеть.

Кем бы ни был этот Керри, навороживший кровавую бурю – он говорил, что времени будет мало. И он, кажется, не соврал.

Когда до черного зева ворот оставалось всего ничего, каких-нибудь двадцать шагов, время остановилось.

Все замедлилось, словно под водой. И потом пришел звук.

Звук, пробирающий до костей. Звук, пронзающий насквозь, выбивающий дух, проникающий в каждую пору, прошивающий, словно тысяча игл, с самой изнанки.

Утробный, низкий плач, зов, крик, стон.

Нечто, сотрясающее действительность морока во всех ее измерениях от начала и до конца.

Каждый, кто был там, слышал это.

Каждый замер, не в силах двигаться и как-то этому звуку противостоять.

Морок вздрогнул и застыл, трепеща.

Через мгновение, долгое, словно удушье, звук стих.

Пепельные гиены, оглушенные и потрепанные, нырнули вглубь, чтоб не сорваться вниз.

Керри подобрал с поверхности моста ошметки изжеванного ими крыла, сжал ткань в руке, взглянул в сторону башни.

Возле черного зева открытых ворот не было никого, лишь ветер трепал останки пепельных гиен, которые стремительно таяли, исчезая.

 

 

Светлые размытые силуэты. Один из них особенно ярок. Когда взгляд удается сфокусировать, становится ясно, что это – раскрытое окно, в котором застыл, словно в раме, кусок темно-голубого неба, чистого, безоблачного.

Никс резко села. Оглянулась по сторонам.

Что это за место? Все еще морок? Гиены... надо успеть... но куда? Где вход?.. Паника оглушила на миг, но тут же отступила. Никс осознала, что не успела пробраться внутрь золотой Башни – но не здесь. Что-то ей помешало. Может, до нее все-таки добралась одна из гиен? В таком случае, процесс поедания был каким-то совсем безболезненным. Или, может, этот странный звук...

Неужели... Неужели тонкая зацепка – существование Башни Тайны в Мире Снов – это всего лишь ее выдумка? Там, в мороке, все казалось таким настоящим, таким действительным... Насколько оно настоящее на самом деле? Может, эта башня – лишь проекция ее желания узнать больше о гильдии пророков?..

Никс стало холодно. Она встрепенулась, вытаскивая себя из воспоминаний о сне, который только что прошел.

Белые стены, в окне – тусклая заплатка неба, цветы на тумбочке полевые какие-то... Голубая краска на стенах без единой трещинки. Больничная палата? Но почему здесь так уютно?.. И пахнет... пахнет травяным чаем на молоке, а не лекарствами.

О, а вот кое-чего важного она сразу-то и не заметила, хотя, казалось бы.

На расстоянии вытянутой руки – чья-то макушка. Юноша зачем-то уснул в неудобной позе, сидя, прислонившись спиной к ее постели. Его волосы выкрашены в ярко-зеленый, но вот уже отрастают, поэтому видно темно-русые корни. В ушах у него красные металлические серьги, блестят. И Никс его знает, определенно знает, но вот имя выскочило из головы и никак не раскроется, никак не проявится.

Словно память о Мире Снов заслонила собой память о настоящем.

Никс протянула руку и коснулась его зеленых волос. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение, распахнул глаза, обернулся к ней.

– Ух... Никс!

Его обветренные губы растянулись в широкой улыбке, а карие глаза засияли.

– Как ты? – он сел поудобнее, опираясь теперь локтями на край кровати. – Ты проснулась! Принести чего-нибудь? Пить хочешь? Мы тут все... То есть, я... в общем, ты нас напугала изрядно!..

– А что? Что, вообще, было? Со мной...

Да как же тебя зовут, бойкий ты, восторженный человечек? Вспомнись же, ну, пожалуйста.

– Ты не помнишь?

Ничего не помню, но тебе не скажу. Потому что тебя не помню тоже, хотя знаю, что ты – не чужой.

– В моей голове все как-то перемешалось, как в миксере, – произнесла Никс вслух. – И пляшет... Я помню только башню... и Фантасубвеструм... И Керри. Да... И то, что мы не успели сделать то, что нужно. Я не успела пройти лезвийный мост. И, кажется, я потеряла его крыло. Пепельные гиены сожрали его... как ту черную маску.

Зеленоволосый взял ее за руку, за запястье. Тиха. Тихомир Одиш, брат Аристарха Одиша, водит минивэн, что-то скрывает, носит серый пуловер и широкие брюки, хотя мог бы носить и узкие – ему бы пошло. Он кажется умным, если с ним наедине, и кажется странным, если есть кто-то еще. Он очень легко поддерживает словесные игры и готов выступить в роли глупца, если его не хватает для того, чтобы шутка удалась. Он запросто загорает, но его нос все равно шелушится – самую малость. Пальцы у него сухие и теплые, крупные, немного шершавые. Да. Это Тихомир Одиш.

Никс смотрела на него, оглушенная всколыхнувшейся, ожившей памятью, а Тиха не отводил глаз, держал ее руку ласково, и говорил, улыбаясь:

– Звучит, конечно, как бред, но это нормально, ты ведь только проснулась, – он сжал ее пальцы крепче. – А мы тут уже такого понапридумывали! Что надо на север идти, чинить какое-то зеркало, и вообще... Предков твоих позвали с континента, чтоб было, кому за тобой приглядывать. А я тут, пока ждал, уснул. Я даже не думал, что...

– Предков, говоришь, – протянула Никс, осознав масштабы произошедшего. – Наверное, ты имел в виду опекуна.

– Точно.

– Это вы зря... наверное. Наверное, зря.

– Да все равно, – сказал Тиха, склоняясь к белым простыням и целуя Никс в ладошку. – Я все равно жутко рад, что ты проснулась. Не потому, что идти никуда не пришлось, не подумай, а просто потому, что...

– Тиха, – она произнесла его имя шепотом, на выдохе. Сердце вдруг застучало где-то в ушах. – Т-тебе не кажется, что такого рода вещи не стоит... не стоит делать... хм, видишь ли, я думала, что такого рода вещи... начинаются как-то иначе, что ли.

Он улыбнулся, не размыкая губ, опустил взгляд и снова поцеловал ее в ладонь, на этот раз чуть дольше, чем следовало бы, оставив на коже крохотный влажный отпечаток.

– Да я бы и рад начать, как следует, но получилось вот так, – он взглянул ей в глаза. – Но разве ж это что-нибудь меняет.

Никс в момент стало жарко и душно, и она физически ощутила, что стремительно краснеет. С чего бы? – казалось бы! – а вот. Локти дрогнули и вся сила из рук куда-то делась. Ее ладонь безвольно выскользнула из пальцев Тихомира.

Никс опустила голову так, чтобы волосы по возможности прикрыли лицо.

Хотелось куда-нибудь срочно деться.

Хоть бы обратно в сон провалиться!

Нет же.

Реальность оказалась не без характера, и просто так прогибаться не стала.

– Я позову врача, – проговорил Тиха, поднимаясь. – И... извини. Я был несдержан. Просто… обрадовался очень. Скоро вернусь.

 

Я оставил Берсу сторожить вещи у запертой Тихиной машины, а сам отправился внутрь лечебницы, чтобы, собственно, призвать владельца транспортного средства наружу. Звонить ему мне как-то в голову не пришло. Я был уверен, что Тиха в палате, на посту, как штык.

Ан нет. Дверца скрипнула, открываясь, шторы всколыхнулись – и медсестра со шваброй обернулась ко мне, глядя устало и безрадостно.

– Посторонние, на выход. Уборка.

Час от часу не легче.

– Вы не подскажете, куда перевели...

– В регистратуру, – ответствовала печальная женщина.

Я, чуя неладное, отправился, куда послали – на первый этаж, стучаться в маленькое зарешеченное окошко.

Работница регистратуры обрадовала меня пуще уборщицы, заявив, что пациентку из заявленной палаты выписали несколько часов назад, а больше информации она мне изложить не может, мол, по правилам не положено.

Смутное беспокойство, начавшее копошиться где-то на задворках разума еще когда я заглядывал в пустую палату, усилилось. Я направился на выход, выбивая каблуками дробь по скрипучему больничному паркету.

Солнцу хватило тех десяти минут, что я был в лечебнице, чтобы нырнуть за гнутый хребет старой горы на западе, и сумерки загустели, словно сироп. Я снял очки и сунул их в тряпичный чехол, а затем в карман. Все равно при таком освещении от них никакого проку.

– Рейни! – издалека окликнула меня Берса. – Где Тихомира забыл?

Я подошел к ней, к машине, к двум плотно утрамбованным походным рюкзакам с пожитками – моим и ее.

– Николу выписали несколько часов назад.

Берса подобралась, даже от пыльного бока минивэна отлипла.

– Что? Бродяжке звонил?

– Нет.

– Звони!

– Погоди, дай подумать. Машину бы Тиха не бросил. Стало быть, он где-то тут, недалеко.

Я огляделся по сторонам.

Итак, позади у нас дорога, а за ней крохотный поселок в несколько десятков одноэтажных домов. Сбоку, за лечебницей – железнодорожная станция. А впереди у нас спуск к морю, и там...

– Кэй, глянь – мне кажется, или я вижу костер?

Берса посмотрела туда, куда я показывал.

– Похоже на то. Да, свет как от костра.

Я уже набирал Тихомира.

Гудки шли долго, и я было перестал надеяться и не сбрасывал звонок просто из-за упрямства, но динамик, наконец, прокашлялся и оттуда донеслось задорно-провокационное:

– Чего опять?

– Ты куда пропал? Что с девчонкой?

– Я с ней. И курица с грибами под сливочным соусом и сыром.

– Ах ты… Это твой костер на берегу? Почему сразу не позвонил?

– Поспеши, – напевно прогудела трубка, – может, и тебе достанется.

И тишина.

– Пойдем, – бросил я Берсе, пряча телефон.

– А вещи? – запротестовала она не слишком уверенно.

Я помолчал, снова глянул по сторонам, констатируя полнейшую, беспросветнейшую глушь.

– Ты – как хочешь, а я беру деньги, спальник и еду. Остальное пущай воруют. Может, мой тельник согреет хотя бы их, ежели так хреново греет меня.

К берегу мы спустились быстрее, чем за пять минут: он оказался куда ближе, чем мне померещилось в сгущающейся темноте. Продравшись через лесополосу, выбрались на мелкий желтый песок.

На полпути к морю горел средних размеров костер. На подстилке, спиной к нам, сидела Никс, и силуэт ее чернел на фоне пламени, словно клякса. Я даже приостановился ненадолго, чтобы полюбоваться тонкой девичьей фигуркой и осознать, что все, в общем-то, хорошо. Все разрешилось. Едем дальше. Живем, стало быть. Ура.

Тиху я поблизости не увидел – отошел куда?..

Никс обернулась, когда мы подобрались ближе. Она ничего не говорила, просто смотрела.

Я же впервые за долгое время не знал, что говорить. Берса тоже молчала где-то у меня за спиной.

Я подошел к костру, уронил спальник на песок, сел на него. Выудил из сумки с едой вино, батон и штопор.

Глянул вбок – Кэй возилась со шнуровкой высоких кед.

– А Тиха где? – спросил я у Никс, откупоривая бутылку.

Она смотрела на меня загнанным зверьком. В темноте сверкали блики в ее глазах, словно две маленькие свечки – и я различал это даже без очков, что удивительно.

– За дровами пошел, – наконец ответила Никс. Говорила она как-то безучастно и слегка обреченно. – Вон, возвращается уже, что-то тащит здоровое.

Я глянул за спину и с трудом различил в темноте копошение: Тиха, и правда нашедший в лесополосе выдающихся размеров корягу, был еще далеко. Я снова обернулся к Никс и, за неимением лучших тем, констатировал очевидное:

– Итак, ты проснулась.

Никс сжалась еще сильней.

– Рейни, ты дуб, – вдруг заявила Берса. Поднялась. – Впрочем, это подождет. Я – проверю воду, сами разбирайтесь тут.

И она побрела во тьму, к воде.

Я вздохнул.

Никс молчала и на меня не смотрела, безотрывно гипнотизируя костер.