Мироходцы: падение 5 страница

Кей поняла, что, даже если он врет, топтаться по этим чувствам она не станет.

– Может, оно и к лучшему, – тихо ответила Кей. Усмехнулась криво. – Твой монолог должен был меня растрогать, как я понимаю. Но...

И тут-то Рин разозлился.

– Ты действительно думаешь, что я тут только потому, что мне нужно твое тело на один раз?

– Я не... я не думаю, что тебе и тело-то нужно, – честно сказала она. – Я тебе в целом не очень-то нужна. Просто я пока что... такая. Стена. Стена, которую ты не можешь пробить своим лбом, а обойти – не судьба. Досадная погрешность в строю очарованных дев. Мозолю глаза. Что, в целом, очень странно, знаешь ли. С чего вдруг? А как же Ирвис? Или она уже покорена? И все равно – не ты ли говорил, что я пацанка, упрекал в неухоженности, говорил, что на девушку не похожа? С чего же ты вдруг такой весь стоишь, красивый, и ищешь моего расположения?

– Раньше я видел тебя по-другому.

– Да ладно! Неужели отсутствие личной жизни способно настолько сбить приемник?

– Не способно. Но человек... Кей, как ты думаешь, может ли человек измениться?

Она замолчала, не зная, как ответить.

– Люди редко меняются. Вырастают, разве что. Но обычно им тупо времени не хватает, чтобы как-то значительно измениться.

– Верь или не верь, но теперь я вижу тебя по-другому, – произнес Рин. – И кроме храбрости и доброты вижу истинную красоту – она всегда у тебя была, просто я был неспособен ее разглядеть.

Кей сощурилась:

– А как насчет других? Другие тоже красивее стали?

Рин усмехнулся:

– Ну, вообще-то да. Может, это какой-то эффект исключительного чародейства. Теперь я вижу прелесть во многих лицах, которые раньше показались бы мне уродливыми.

Кей подняла брови.

– Господи, Кей, я не это хотел сказать!

Она рассмеялась.

– Знатно тебя, Рейни, прополоскало. Самому не страшно?

– По правде говоря, мне теперь как-то... лучше и веселей. Легче, что ли. Мир полон красоты. Я... ну, прозрел – вроде того.

Кей стало весело. Она несильно ткнула Рейнхарда кулаком в плечо:

– Да ты прям мудрец теперь. Просветленный. Поздравляю, есть что праздновать. И спасибо за комплимент, ты тоже очень даже ничего. Ну да не мне тебе об этом говорить, – она посерьезнела. – И что же это... Теперь мне стоит ответить тебе, раз внезапно оказалось, что я в твоем вкусе? Стена рухнет, можно будет двигаться дальше. Мы сойдемся в эту ночь, как пересекающиеся прямые, как в море корабли, и дальше пойдем. И место подходящее. И Ирвис не помешает – у нее сегодня, вполне вероятно, тоже намечается ночь любви, причем крайне своеобразная. А тут весь такой ты. И вся такая я. Действительно, что уже терять.

– Издеваешься.

– Отнюдь! Сам знаешь: ты очень хорош. Какая спина. И плечи, – Кей принялась обходить его по кругу. – Красивый, словно искусственный. С таким держи ухо востро. И никогда не доверяй. Смотреть, но не трогать.

– Я, кажется, начинаю понимать, – медленно проговорил Рин каким-то изменившимся, странным голосом. Сначала он стоял неподвижно, потом обернулся к ней. – Ты – мой наблюдатель.

– Да ладно!

Он кивнул:

– И ты наблюдаешь за мной.

– Вот это серьезная проницательность, – широко оскалилась Кей. – Неужели сам догадался? Как к этому пришел? Эмпирически или теоретически?..

Рин пододвинул к себе стул, сел.

Кей остановилась, скрестила руки на груди и наклонила голову, мол, а дальше что? Что он намерен делать?

– Может, запрешь входную дверь? – попросил Рин.

– Зачем?

– Как хочешь.

Он стянул рубашку и бросил рядом, на кровать.

– Чего это ты удумал? – Кей нахмурилась. – Стриптиз? Какой-то вялый.

– Да нет, уже... не очень.

Зазвенела ременная пряжка, пропела молния.

Кей рефлекторно закрыла глаза, затем уставилась на него, как на диковинную зверушку:

– Так, ладно, давай оставим в покое всю дикость ситуации, гребаный ты извращенец, но это что... правда? До... гкхм, аж вот так? – она сощурилась. – Много чего я видела, но... Как это вообще? Как ты с этим живешь?

Рин закатил глаза:

– Нормально живу. Плюс, я же сижу, и согнут. Но я не такой реакции ждал, если честно. Собственно, ты не стесняйся, просто... наблюдай.

– Парень, если тебе негде... себя... э-э... развлекать, зачем ты сюда пришел?

– В отчете эта сцена найдет какое-то отображение?

– Я, право, даже не знаю, – Кей подошла к двери и защелкнула замок. – Это, конечно, дурдом. Ты странный.

Он продолжал свое сомнительное действо. Кей старалась не опускать взгляд, но и без этого было на что посмотреть. Рейнхард увлекся: прикрыл глаза, закусил губу, запрокинул голову. Отбросил волосы за плечо – видно было, что они намокли от выступившего пота.

Кей почувствовала, как организм предательски реагирует на предоставленное зрелище. Но это не значит же, что надо идти и помогать.

– Эх, где же камера, когда она так нужна, – Кей уселась на край кровати, раз стул занят. – Девки с руками оторвали бы.

Рин взглянул на нее из-под полуприкрытых век, расслабленно улыбаясь. Мокрая прядка шла от виска ко рту – он убрал ее пальцами, которые тут же облизал и вернул в дело.

– Ты продолжай, продолжай, – Кей покивала, – недурно у тебя получается. В конце концов, окажешься на мели – долго там не продержишься.

– Ты... извини... что не очень-то... театрально... – Рин на секунду закусил порозовевшую нижнюю губу, – кстати, угадай, кого я представляю. Настоящей... действительно... не хватает.

– Что же поделаешь, – она развела руками, потом подперла голову ладонью. – Как неумолимы порою пути судьбы.

– Помоги мне.

– Я могу только стукнуть тебя, если на то пошло.

– Этого я не против, но ведь нельзя так уж сразу, – он лукаво улыбнулся.

– Может, тебе еще и парадную форму дать поносить, или бельё нижнее?

– Ну, если только тебе это по вкусу. А ты смотри-смотри... Тебе же нравится… Неужели... тебе... не хочется...

– Мало ли, что мне хочется, – сурово ответила Кей.

Абстрагируясь от дикости и невероятности происходящего, она признала, что что-то в этом есть. На него и в самом деле было приятно смотреть. Из-за того, что он был достаточно далеко, она чувствовала себя в безопасности, и одновременно воображение вовсю подсовывало ей разнообразные сцены, где он, большой и жаркий, льнет к ней, тяжело придавливает к стене, касается там, куда лезть ему никак не следует, и затем... Бороться с воображением оказалось не просто.

– Ты дышишь чаще, чем тебе хотелось бы, – Рин легкомысленно усмехнулся.

– Ну я ж не каменная, в конце концов.

– Я... уже... скоро...

– Так-так, на этом этапе я лучше выйду, – Кей поднялась.

Замерла, глядя на него сверху вниз. Он был в тот момент предельно уязвим – так казалось. Вместо того чтобы идти к двери, Кей поддалась секундному порыву и подошла ближе. Протянула руку, коснулась его мокрых спутанных волос. Он потянулся за ее пальцами – так естественно, так плавно. Приоткрытые губы были влажными. Он потерся щекой об ее ладонь, – кожа горячая, словно нагревшаяся на солнце, ресницы слиплись.

Кей наклонилась и поцеловала его.

Он поднялся со стула, не прерывая поцелуя, уперся в Кей, прижался к ней голым животом, гладя теплыми мягкими пальцами ее скулы, шею и волосы.

Кей чувствовала, что голова кружится от этого поцелуя и она теряет над собой контроль: ноги вдруг ослабели и стали подкашиваться. Рин казался горячим, словно свечной воск. И совершенно запретным. Он пах потом, летом, вином и снегом. Он словно заполнил собой весь видимый и осязаемый мир – остались только эти бездонные объятия. Притяжение будто исчезло тоже, сменившись дурманящим ощущением невесомости. Комната, мир за окном, прошлое и будущее померкли, время замерло. На секунду все, в чем она сомневалась, стало простым и ясным, правильный ответ вырисовался слишком четко. И, более того, откуда-то взялось странное, щемящее чувство: дороги назад не будет, это все – навсегда.

Кей широко распахнула глаза – отчего так? Откуда все это взялось? Что он такое? Как?..

– Ты – мой океан, – прошептал Рин, глядя на нее. – И пламя, что я храню в своем сердце.

От этих слов ей стало страшно. По-настоящему страшно: неясный, холодный ужас пробрал до печенок. Нет, она не испытывала такого, когда прыгала с края магической стены, доверившись зачарованному крылу; не настолько испугали ее жирные черные твари, несущиеся быстрей машины; не так страшили пустые глаза идущих через ночной лес смертников. Слова Рейнхарда – наивная патетика, чистейший пафос, искренняя простота, – но почему от них все внутри сжимается? Откуда лезет эта глубинная, черная жуть?

Наверное, дело в том, что она не может принять ответственность за эти его чувства. Если он говорит правду. И не сможет простить ему, если он лжет. Зачем говорить такое? Зачем все менять?..

– Это... из какой-то песни? – Кей уткнулась ему в ключицы лбом, пытаясь скрыть дрожь.

– Это то, что я чувствую, когда обнимаю тебя.

И ужас почему-то прошел. Будто весь исчерпался, кончился. Словно она достигла какого-то внутреннего равновесия – или просто маятник замер сам по себе. На сердце сначала стало пусто, а потом как-то неуверенно, трепетно затеплилось в глубине черной бездны отражение далекого света – эхо надежды, знамение радости, которую очень легко спугнуть.

Ладно. Пускай. В любом случае – это того стоит.

Попросту не может такого быть, чтобы все это оказалось зря.

Иногда, наверное, нужно позволить себе заглянуть за предел. Кей взглянула и поняла: она никогда не пожалеет о том, что случилось этой ночью.

Она мягко отстранилась.

– Рейни, – Кей посмотрела на него, потянулась и провела пальцами по его щеке. Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь. – Ты очень... нежный.

– Славно, что ты заметила.

– Я долго за тобой наблюдала, – она прикрыла глаза, чувствуя, как накрывает горячей волной, когда он целует ее шею. Зарылась пальцами в его волосы. – И все никак не пойму... Ты вообще... настоящий?

– Пока ты смотришь на меня, я существую.

Они встретились взглядами. Кей не позволила себе и тени насмешки. Он верит в то, что говорит. Он вот такой – это его истина, эти вот глупые фразы, это то, как он себя понимает. За колкой стеною льда он, оказывается, наивен. Раним? Нет, хрупок. Видеть и понимать это невообразимо страшно. К тому же, Кей казалась себе настолько неподходящей кандидатурой для подобных признаний, что хотелось сказать ему: «Рин, ты ошибся. Ты перепутал что-то». И в то же время... Хорошо, что он не стал говорить никаких слов о любви. Кей обняла его напоследок крепко и сказала:

– И все же на этом стоит закончить.

– Уверена?

– Да. Я всегда буду помнить о тебе, о том, каким ты можешь быть – об этой твоей грани настоящести. Что бы ни случилось. Но это не отменяет... – она вздохнула. – Слова есть слова, и только. К сожалению. И если в итоге все сложится так, как я думаю – что ж, уже случившегося будет достаточно нам обоим. Если же ты говорил правду... мы можем продолжить, когда вернемся домой.

– Осталось всего ничего, выжить, а? – он невесело усмехнулся.

– Да что там уже осталось, – сказала Кей. – Дойдем до Явера, вы исполните свое божественное предназначение, а там...

В тишине раздался звонок. Кей даже обрадовалась ему – он прервал неловкое молчание. Она подошла к трюмо, взглянула на экран телефона...

– Шеф звонит, – приняла вызов. – На связи.

Рин остался стоять, бестактно развесив уши.

Кей слушала шефа внимательно, – и чем дальше, тем больше ей плохело. С другой стороны, все к тому и шло. Надо было быть полным дураком, чтобы не предвидеть такого развития событий.

– Что говорит? – спросил Рин, когда Кей положила трубку.

Она вздохнула:

– Ну, что. Они послали агентов на это наше озеро.

– Ты им сказала?

– Ага, в прошлом отчете. Тогда все еще в пределах нормы было, знаешь ли.

– И что на озере?

– На озере... ну, растяжки, колючая проволока, вертолеты и пара мобильных лагерей угадай кого.

– Кого?

– Чтецы, целители и церковь.

– Да что ты будешь делать...

– Погоди ругаться, – Кей глянула в зеркало, поправила волосы и одежду. – Это еще не все. Шеф говорит, что с озером – с самим озером – тоже какие-то проблемы.

– Какие?

– Он не уточнил. Сказал, что предлагает помощь и информацию. Пойдем, обсудим это с остальными. Если только они еще не нажрались до беспамятства.

– А ночь обещала быть томной, – Рин, затянув ремень и накинув на плечи рубашку, последовал за Кей.

 

 

– Кремчик лечит. Но ладонь мужика! – Найк слегка вывернул плечо к себе. – Ладно, следы от зубов мне даже понравились – круто выглядят, наверное, хотя надо в нормальное зеркало посмотреть. Не запланированное такое бесплатное шрамирование. Но ладонь мужика?

Никс не могла отрицать: след от пятерни Константина отпечатался на плече Найка не в пример чётко и ровненько. Она закрутила тюбик с мазью от ожогов и сунула его в пакет.

По правую руку шумело море. Чужое, тёмное – но море. Светлый, почти белый песок, водоросли на границе воды, бетонный парапет. В их родных краях песок почти всегда желтый, словно золоченый. Здесь берег другой.

Путь из поросших соснами предгорий к морю занял около двух часов. Найк почувствовал боль от ожога через полчаса после того, как они вырвались из стен колонии. Очевидно, адреналин схлынул – и боль, как незваная гостья, нагрянула, не обрадовав. Они не сразу нашли аптеку, только в третьем по счету поселке. Идти в травмпункт Найк отказался, заявив, что, мол, пустяки, слабенько как-то жег его Константин. Никс тоже это было непонятно: выходит, Константин не хотел Найку смерти? Но почему тогда без зазрения совести убил чтеца? Может, он не знал, что Абеляр – последний?

Смерть Абеляра никак не давала Никс покоя. Может, у Абеляра с ее отцом была какая-нибудь давняя вражда? И почему Абеляр не применил на Константине свои способности чтеца? Почему он пытался выиграть одним огнестрельным оружием и скоростью? В скорости он Константину проиграл. Может, действительно они уже сталкивались, и разум блудного папашки защищен от магии этого конкретного чтеца?

Впрочем, что уже гадать.

Закупив мази от ожогов, они еще немного прокатились на запад, и вот притормозили у берега, рядом с неработающим кафе и одиноко стоящей телефонной будкой. Найк уселся на парапет, и Никс принялась наносить лекарство на его обожженное плечо и запястье. Это было немного странно: лечить человека от последствий применения магии огня. Чуялось в этом и что-то должное, верное. Никс хотелось коснуться и здорового плеча тоже, волос, шеи – но она сдерживалась. Мало ли, что подумает. Сейчас... не то место и не то время.

– Так намного лучше, – сообщил Найк, повернувшись к ней. – Спасибо. Пойду звонить нашим.

Телефонная будка оказалась такой же нерабочей, как кафе.

Найк, цыкнув, снова уселся за руль, и они двинулись дальше на запад. Море пару раз отступало, но дорога снова и снова выводила их к берегу. Становилось все суше и теплей. На исходе третьего часа езды на горизонте показался город – сравнительно небольшой, прибрежный, чем-то похожий на давно покинутый дом.

«Чаячий Ильмен» – гласила надпись на стеле, возвышающейся на въезде в предместья. Здесь было совсем тепло, почти жарко, люди ходили в легкой цветной одежде. Чувствовалось, что лето решило задержаться тут чуть подольше.

Они закатили мотоцикл на холм и пристроили его в тени дерева, чтобы осмотреться и слегка размяться, а заодно чего-нибудь перекусить. Никс, по правде сказать, в заточении кормили хорошо – да вот кусок особо в горло не лез. Тут же на нее напал просто зверский аппетит. Они быстро разыскали закусочную – непрезентабельную, затрапезную, с самым простецким меню, но сейчас им этого было более чем достаточно. Только наевшись от пуза жареного мяса, Никс вспомнила, что все еще расхаживает в порванной смирительной рубашке с закатанными рукавами.

Ясно теперь, почему хозяйка харчевни так на нее смотрела.

Но ничего не поделать, не голой же ходить?

Пока Никс расправлялась с пирожком с повидлом, Найк сумел договориться с владелицей забегаловки и позвонить от нее остальным, оставшимся далеко позади.

Вернулся, сел напротив Никс, сложил руки замком перед собой, и принялся невидящим взором смотреть куда-то в деревянную лавку.

– Ну, что говорят? – спросила Никс, не дождавшись рассказа.

Найк очнулся, вздрогнув.

– Что-то я засыпаю совсем, – он протер глаза. – Еще и жарко... разморило, – выдохнул. – А эти... я пообщался с Рином. Говорит, удалось уйти без потерь, почти.

– Почти?

– Он не уточнял, но, говорит, все живы. Они прибыли в Половинчатый Замок и сейчас отдыхают. Как проспятся – выедут к нам.

– Это хорошо, – протянула Никс. – Сколько им добираться?

Найк снова смотрел в пустоту. В этот раз очнулся без оклика.

– Ох. М-м... скорее всего, ехать им дольше, чем нам. Смотря чем, конечно. Но не больше пары суток, я думаю.

– Сильно спать хочешь? – участливо спросила Никс.

Найк выдохнул:

– Терпимо. Пока не время для спанья. Пойду сейчас себе кофе возьму. Еще есть дела.

Он поднялся и пошел внутрь забегаловки. Когда вернулся, Никс спросила:

– Насколько мы далеко от... от того места? – она старалась говорить осторожно.

Найк взял салфетку, солонку и перечницу, и расположил их на столе на порядочном расстоянии друг от друга:

– Если это – море, – он указал на салфетку, – то вот тут – континент. Вот – Поющая, – он положил на стол вилку. – Это – откуда мы приехали. А вот здесь у нас Ильмен, где мы сейчас. Думаю, – он стал говорить тише, – найти нас тут быстро ни у кого не выйдет.

– Что ж, это не может не радовать, – Никс отхлебнула сока. – Кстати, как твое плечо?

– Ноет немного, – Найк поежился, – жить буду.

– Что-то с тобой не так, – все же сказала Никс. – Какой-то ты напряженный, а не только сонный. Какие у нас еще остаются дела?

Найк хмыкнул, негромко рассмеялся, потом посерьезнел. Вздохнул.

– Ну, видишь ли...

Никс вся обратилась во внимание.

– Видишь ли, есть небольшая проблема.

– Какая?

– Проблема эта, скажем так, несколько... практического толка.

– Ну, не томи же!

– Хорошо. Дело в том, что... – он, наконец, решился и выдал: – Денег – нет. То есть, есть – но крайне мало.

Никс выдохнула.

– Слушай, человек может продержаться на воде трое суток! Я уже было подумала, что там что-то совсем серьезное.

– Ну, как сказать, – Найк почесал затылок, старательно избегая смотреть ей в глаза. – Я слегка в растерянности. Я много где путешествовал и в разных ситуациях бывал, но в основном – один. А тут... короче, все мои сбережения остались в машине. Машина – в Тасарос-Фессе. Почему я ни у кого не занял – моя ошибка, забыл. Дурак, согласен, каюсь. А идти сейчас в Тасарос-Фесс – можно пропустить ребят. И я б, если б сам был, поспал бы на улице, но тебя же...

– Слушай, вот касательно «спать на улице» – это не меня греть надо будет, – сказала Никс. Тут же поняла, что именно ляпнула и густо покраснела. – В смысле, сейчас что-нибудь придумаем. В крайнем случае... еще что-нибудь придумаем.

– Возможно, есть смысл попробовать загнать мотоцикл, – задумчиво проговорил Найк. Все же взглянул на Никс. – Как ты считаешь? Хоть бы на металлолом. Документов у нас на него нет, но и так могут взять. В дальнейшем он нам ни к чему – все равно компанией на него не влезем. Денег должно хватить на пару-троку дней нормальной жизни и даже на пару шмоток тебе и мне. Тут, конечно, все полуголые, но мне несколько неуютно.

– Звучит, как план, – хмыкнула Никс.

На том и порешили. До самого вечера они занимались тем, что стучали в разнообразные шиномонтажные и прочие слесарные мастерские, ехали дальше по указке людей, кому левый мотоцикл не нужен, приезжали в очередной ангар, говорили с непременно усатым мужиком, испачканным машинным маслом, и снова оставались с мотоциклом, но без гроша. Ближе к вечеру им повезло. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая затихающий Ильмен в теплые охристые тона. Криминального вида мужчина, неодобрительно поглядывая на зеленые волосы Найка и странную одежду Никс, предложил за мотоцикл смехотворную цену, добавив, что лучшего предложения им не найти. Посоветовавшись, решили брать деньги.

К берегу шли пешком и оказались рядом с городской набережной уже в сумерках. Окруженные алчными старушками, желающими сдать им жилье, выбрали ту, что просила самый минимум, и вскоре оказались в тесной комнатке с холодильником, телевизором, тумбочкой и одной неширокой кроватью. Остальные удобства располагались во дворе, по пути к калитке, ведущей на спуск к морю, как и общая с другими жильцами открытая летняя кухня. Сверху маленький домик и все пристройки были увиты виноградом, заборы топорщились пышными ежевичными зарослями. Во дворе было уютно, но сам дом оказался крайне старым, а внутри коморки к тому же пахло сыростью. Никс не имела никакого желания возмущаться – ей было хорошо и радостно.

– Я буду спать на полу, – сказал Найк, когда старушка отдала им ключи и ушла.

Никс, оценив его решимость на десять из десяти, не стала отговаривать, решив поступить хитрее:

– Ты пока располагайся, – сказала она, – а я схожу на рынок. Видела по пути. Надо же есть чего-то, а в нашем текущем положении по кафешкам ходить не вариант.

– Я с тобой, – Найк, фальшиво бодрясь, поднялся с кровати, на которую успел присесть.

– Нет, ты давай лежи, – Никс была непреклонна.

– Но... Вдруг...

– Я не потеряюсь, – заверила она. – Здесь пять минут идти. Сам сказал – нас не найдут. Никто не знает, где мы, кроме наших, верно? Ну и, в самом деле, не можешь же ты мне постоянно нянькой быть?

Найк ничего ей не ответил, хоть и видно было, что он не согласен. Но усталость брала свое, и он сел, ссутулившись, на край кровати и махнул рукой:

– Ладно, иди. Но потом... я тебя все равно найду, так и знай.

– Я скоро, – Никс, развернувшись, улыбнулась, вышла и прикрыла за собой дверь.

В отличие от него, она была полна сил. Уж что-что, а на сон в колонии у нее было полно времени.

Незнакомый город показался и знакомым одновременно. Словно Змеиная Коса разрослась вширь раз в восемь, а то и девять, особо не поменявшись. Здесь, конечно, всюду слышался иной говор, а названия улиц звучали непривычно, но дух приморского города пронизывал все насквозь, как и влажный, соленый ветер, бессовестно напоминая о доме.

Никс спустилась по крутым улочкам на пару кварталов и действительно застала работающий продуктовый рынок – вокруг ламп суетились мошки, вокруг прилавков – запоздалые покупатели. Она купила хлеба, масла и яиц, немного сыра и кое-каких овощей, и четыре куриных бедрышка. В ларьке рядом с рынком продавали подержанные книги – паршивую фантастическую беллетристику в мягких обложках. Никс взяла себе один томик наугад, по цене шоколадки.

Когда она вернулась, Найк уже спал, улегшись наискосок и заняв большую часть кровати.

Никс вздохнула, включила лампу на тумбочке, умостилась с краю и попыталась читать.

Вышло не очень – интересней было смотреть, как Найк спит. Лица видно не было, но на пояснице вдруг обнаружилась крохотная татуировка – парусник на волне. Что бы это могло значить?

Никс прикрыла томик. Поджала губы.

Это сейчас он спит, она сидит рядом, в окно бьется мошкара, и у них есть еще как минимум сутки. Но это все ненадолго. Приедут другие – приедет Эль-Марко. Она расскажет им, что с ней было. Расскажет про Константина, про других девчонок, про Абеляра. Про то, что рассказал ей чтец – мол... пророки сказали, что, если разбудить Вьюгу – всему конец. Но это слова Абеляра. Мог ли он специально наврать? Нет, тогда бы он сказал что-то такое, чтобы Никс вообще даже не пробовала идти к озеру Явер. Но он оставил ей возможность выбора. Он хотел, чтобы она попыталась сделать все возможное, чтобы... чтоб не случилось непоправимого. Но как? Все такие умные, всем чего-то от нее надо. Вьюга хочет проснуться, чтецы хотят этого не допустить. Кто она такая, эта Вьюга? Как ее будить? Никаких идей об этом у Николы не было. Разве что, они сами все поймут, когда доберутся до темницы Вьюги. Там, конечно, не отправишься в сеть и не поищешь чужого опыта. Может, там будут какие-нибудь древние скрижали по стенам? Или что-то вроде этого?

Информации мало, вопросов – слишком много. Зачем Вьюга хочет, чтобы ее разбудили? Кто заставил ее уснуть? Зачем ее усыпили? И как она может обещать встречу с тем, кого Никс ищет?

Последнее время Никола мало думала о Ромке Заболотницком, хотя, что касается заточения, тут уж ей не повезло так не повезло. А потом оказалось, что Абеляр на ее стороне. А потом... Неужели ее проклятье перекинулось на него, и... или... вошло какую-нибудь смертельную фазу? Неужели теперь и правда стоит ждать кирпича с крыши?

Никс приказала себе не паниковать. В конце концов, они выбрались. И это – не везение. Это – слаженная работа всех тех, кому не всё равно. Рин со своими големами, Ирвис, как рассказал Найк, вызвала дождь, там же были Камориль, Мйар и даже Ари. Об Эль-Марко и говорить нечего. И даже наглая Катерина Берса участвовала в ее освобождении, защищая Рина, пока тот колдовал. А значит, неприятностей можно не ждать.

И все же с этим определенно нужно заканчивать. Стоит ли ее спокойная жизнь риска разрушить мир? Кому рассказать, кто не в теме – вот будут смеяться. С чего они вообще взяли, что чтецы не врут? Пожалуй, стоило расспросить внезапно объявившегося отца получше. Но тогда как-то в голову ничего не лезло. Он сказал, что с ним тоже говорило божество... И огонь – его слуга. Скорее всего, с ним говорил Дух Огня тогда, когда Камориль показалось, что он умер. Но Константин не сказал ничего о том, куда Дух Огня его направил и что приказал делать. Предположим, это он приказал ему напоить Никс «солнечной кровью бога».

У Никс появилось ощущение, что она знает теперь, что это за «огненный цветок» такой. Скорее всего, это и есть проявление той силы, которую обрел и успел потерять Камориль. Но если он – некромант, и на него «солнечная кровь» подействовала, вытащив наружу паучью суть, усилив ее во сто крат, то, выходит, у Никс, элементалиста, сила эта преобразовалась в «огненный цветок». То есть, Дух Огня опосредованно передал Никс силу, которая... которая может пробудить Вьюгу.

И именно поэтому чтецы не хотят этого допустить – как там Камориль рассказывал? Зорея считал своим долгом защитить родную землю от «порождений внешних миров»...

Дух Огня действовал тонко. Это ведь очень ненадежный способ делать дела. Через поколения... через время... С другой стороны, что для таких существ значит срок человеческой жизни?

Никс решила повременить с волнениями и тревогой. Все равно сейчас она ничего изменить не сможет. И понять что-то свыше того, что ей, человеку, дозволено – тоже. Волноваться она будет завтра, или послезавтра – когда приедут остальные, и они все вместе отправятся на это самое озеро. Камориль и Мйар уже были в мороке. Она тоже там была. В мороке – Керри, и он, если что, поможет. Вместе они смогут разобраться, что к чему. Керри, конечно, говорит, что попасть на утес Серого Крыла неспособен, но это они еще посмотрят.

Никс вспомнила, как они все собрались в золоченой ванной комнате в гостинице, еще в Тасарос-Фессе, и как все пообещали пойти в морок вместе с ней и Рином, и как она решила тогда, что станет помогать Рину с его собственным «проклятием», что риск стоит того. Они тогда тоже, смеясь, предполагали – а не решит ли Вьюга, проснувшись, радостно осуществить светопреставление? Тогда, кажется, эта идея показалась всем не слишком жизнеспособной.

Как оказалось, целая гильдия чтецов, а с ними, судя по рассказу Найка, и целителей – они верят, что пробуждение Вьюги... А кому верить Никс?

Древним богам, даровавшим силу? Чтецам, навязывающим свое агрессивное добро?

Она подумала, что правильней всего будет верить себе. Ну, и друзьям можно, наверное. Вместе им удалось вытащить ее из тюрьмы чтецов. И точно так же, вместе, они смогут понять, что делать с этой самой Вьюгой.

Никс, вроде бы, успокоилась, но смутная тревога все равно не давала сосредоточиться на сюжете книги. Что-то она, кажется, упустила в своих размышлениях. Но что? Сощурившись, она смотрела в маленькое окошко за желтой кружевной шторкой, и никак не могла понять, что именно не так. Ее опекун, его друзья и ее друзья – все умные и на многое способны, действуя сообща, это точно. Хватит ли этого? Не готовит ли морок сюрпризов? Это вполне может быть. Но пытаться их предугадать на данный момент – пустая трата времени.

Здесь, сейчас, в привычном и твердом, стабильном мире, морок действительно кажется миром снов. Но если войти туда во плоти...

Никс взглянула на спящего Найка. Он размеренно дышал во сне, лежа к ней спиной, так, что она видела его израненное плечо. Без его обычного свитера было заметно, что он загорел неравномерно – на коже остались более светлые следы от майки. Он был очень близко, но она почему-то ощущала себя полностью защищенной. Вообще было сложно думать о нем, как о полностью чужом человеке. Хотя, казалось бы, сколько они знают друг друга? Меньше года? Лето не считается – целое лето они не виделись. Что остается? Несколько дней?

Что она знает о нем? Ничего – о семье, ничего – о профессии и увлечениях. Ну, разве только он хорошо умеет водить, отлично готовит на костре и слушает приятную музыку. Он сильный и, благодаря своей магии, быстрый. Но она даже не знает, в каком месяце он родился. На вид ему около двадцати, – но это тоже только догадки. Когда его лицо спокойно, он разом кажется младше года на два. Когда курит – сразу выглядит старше. И тогда, в храме, он сказал, что пришел сюда откуда-то еще.