Глава 7. Прошло несколько недель, и Руби пришлось признать: ее работа посыльной ломбардов стала очередной жертвой войны

 

Прошло несколько недель, и Руби пришлось признать: ее работа посыльной ломбардов стала очередной жертвой войны. Большинство ее бывших клиентов теперь уже не закладывали свои вещи – безработица исчезла в мгновение ока, а зарплаты выросли. Теперь женщины выполняли мужскую работу на заводах и фабриках, зарабатывая хорошие деньги. Мало того, они разносили почту, проверяли показания счетчиков, служили в армии, работали кондукторами в трамваях и автобусах – словом, делали все то, что когда-то считалось привилегией исключительно мужчин.

За считанные месяцы мир изменился, и даже воздух стал другим. Германия бросила Великобритании вызов, и британцы без тени сомнения приняли его. В новом мире не было места посыльной ломбарда, и Руби поняла, что необходимо найти новую, отличную от прежней работу.

 

По иронии судьбы, новый мир породил и новых бедняков – женщин, чьих мужей призвали в армию. За то, что основной кормилец семьи рисковал жизнью за свою страну, правительство выплачивало его родным жалкое пособие.

– А почему ты не получаешь это пособие? – спросила Бет, когда узнавшая об этом Руби недальновидно рассказала все ей, не забыв высказать свое презрительное отношение к мизерной подачке правительства.

– Говорю же, денег слишком мало.

– Слишком мало – это сколько?

– Около двадцати пяти шиллингов, – ответила Руби, осознав, что разговор обретает опасный характер.

– Двадцать пять шиллингов! – изумленно выдохнула Бет. – Не глупи, нам совсем не помешают эти деньги.

Руби зевнула:

– Не хочу тратить свое время на сбор всех бумажек.

– Меня удивляет, что ты не получила права на пособие автоматически, сразу после того как Джейк пошел служить.

– А ты? – в замешательстве ответила Руби.

Бет прошла на кухню, а Руби отправилась в сад, понаблюдать за играющими дочерьми. Она вздохнула с облегчением, решив, что тему пособия удалось замять, но, как оказалось, ошиблась – спустя несколько минут Бет подошла к ней и спросила:

– А почему все зовут тебя Руби О'Хэган, а не Руби Виринг?

– А что? – тихо произнесла Руби.

– А то, что когда девушки выходят замуж, они берут фамилию мужа. Я, например, собиралась стать миссис Виринг… – Глаза Бет сузились. – Вы с Джейком не были женаты, так? Не спорь! – оборвала она Руби, которая уже открыла рот, чтобы возразить. – Я знаю, что это правда, – ты ни за что на свете не отказалась бы просто так от двадцати пяти шиллингов.

– Ну ладно, мы не венчались, ну и что с того? – пожала плечами Руби.

Бет побледнела.

– Так, значит, он мог жениться на мне… – пробормотала она и залилась слезами. – А я всегда говорила себе, что он ушел с разбитым сердцем, потому что мы с ним не могли пожениться!

– Что ж, ты ошибалась, – ответила Руби, у которой изредка всплывавшие воспоминания о Джейкобе не вызывали практически никаких эмоций. – Я уверена, после того как Джейкоб сбежал, он чувствовал себя намного лучше, чем до этого. Он бежал от нас обеих, не говоря уже о детях – в том числе и о Джейке.

– Руби О'Хэган, ты просто железный человек!

– Ничего подобного, просто я трезво смотрю на вещи. Какой смысл горевать о том, чего не вернешь? Сейчас нам надо думать о более важных вещах, чем Джейкоб, – а именно о своей судьбе. Я зарабатываю недостаточно, чтобы обеспечивать нас всех, и мне придется найти еще одну работу. Можешь себе это представить?

– Я уже думала об этом. – Бет шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом. – Может быть, поискать работу стоит не тебе, а мне?

Руби хохотнула. Бет и так была расстроена, и она не хотела огорчать подругу еще сильнее, но какую работу та могла найти? Руби высоко ценила дружбу Бет, но, откровенно говоря, та была абсолютно беспомощной. Погруженная в свои мечтания, Бет неторопливо плыла по жизни, и ничто на свете не могло заставить ее двигаться быстрее. Все, что ей можно было доверить, – это хлопоты по хозяйству и уход за детьми.

– О какой работе ты говоришь? – сделав вид, что заинтересовалась, спросила Руби.

– О каком-нибудь военном заводе. Ты сама сказала, что сейчас там хорошо платят. Мы можем поменяться – теперь я буду добытчиком, а ты домохозяйкой.

– Ты думаешь, что справишься?

– Я хотя бы попробую.

– Что ж, попробуй, – сдержав улыбку, сказала Руби.

Она понимала, что пройдет самое большее несколько недель – и Бет обязательно явится домой в слезах. Она скажет, что больше так не может или что ее выгнали, и тогда Руби придется искать работу самой. Возможно, она даже поступит на место Бет!

– Попробуй, а я посмотрю, – произнесла Руби.

 

Десять дней спустя Бет взяли прессовщицей на «А. Е. Вадсворт Инжениринг», небольшую фабрику на Док-роуд, которая незадолго до этого перешла на выпуск военной продукции.

– Я буду штамповать детали к самолетам, – с важностью сообщила Бет, вернувшись с собеседования. – Зарплата три фунта пять шиллингов и шесть пенсов в неделю, а если все будет нормально, через полгода мне прибавят еще пять шиллингов. – Девушка сморщила нос. – Видела бы ты, каким прессом мне придется управлять! Он просто огромный!

Когда Бет вернулась после первой рабочей смены, Руби обратила внимание, что ее руки постоянно трясутся. Быстро перекусив, Бет отправилась в постель. Ночью из ее комнаты доносились тихие рыдания, но Руби решила не вмешиваться, сказав себе, что через неделю Бет и сама бросит работу.

На следующий день Бет едва смогла дойти до дому от трамвайной остановки – настолько сильно у нее опухли ноги, – а ее правая рука висела как плеть. Она отказалась от ужина и вновь плакала в постели.

В среду она разрыдалась, едва переступив порог. По ее словам, женщины, с которыми она работала, были несносны, а мужчины отпускали просто ужасные шутки.

– Один из них заявил, что у меня силы, как у комара, – сказала она.

– Мерзавец! – воскликнула Руби.

В четверг Бет вернулась домой с перевязанным большим пальцем.

– Он попал под пресс, – сообщила она.

– Там хоть все на месте?

– Ты про палец или про пресс?

– Плевать мне на пресс. Что с твоим пальцем?

– Руби, он просто немного посинел. Ничего страшного.

Когда в пятницу Бет не вернулась домой в половине шестого, Руби забеспокоилась. Девушка пришла два часа спустя. Она слегка пошатывалась и выглядела лет на двадцать старше, чем в начале этой недели.

– Я ходила в паб со своими сотрудниками, – заявила Бет. – Я немножко выпивши.

– Сотрудниками?! – взвизгнула Руби. – Какими еще сотрудниками? А я думала, что они все несносны и ужасно шутят! Да что ты себе позволяешь?! Я три раза грела ей чай, а она… Больше я не собираюсь его греть.

– Хорошо, Руби. Я не голодна.

Спустя несколько минут Бет уже крепко спала в кресле.

 

Сложившееся положение вещей раздражало бы Руби намного меньше, если бы не оказалось, что следить за тремя маленькими детьми и одновременно поддерживать чистоту в большом доме и ухаживать за садом не так-то просто. Джейк начал ходить, и его нельзя было ни на минуту выпускать из поля зрения.

– Нам нужен детский манеж, – сообщила Руби матери мальчика.

– Куплю, как только появятся деньги, – пообещала Бет с тем самым чуточку надменным видом, который, живя в доме Артура, Руби принимала каждый раз, когда ей говорили, что в домашнем хозяйстве срочно нужна какая-то вещь.

Грета и Хизер требовали постоянного к себе внимания.

– Но как я могу играть с вами, следить за Джейком, убирать в доме и готовить еду? – раздраженно повторяла Руби.

– Бет на нас никогда не кричала, – ворчала Хизер.

 

Шесть месяцев спустя, в марте, Бет получила обещанную прибавку к зарплате. Она уже успела полюбить свою работу и говорила, что чувствует себя частью военной машины и лично помогает стране бороться с врагом.

В ответ Руби обычно дулась: у нее такого чувства не было. В ее комнате уже стоял манеж, и она всемерно поощряла посильное участие дочерей в домашних делах, так что круг повседневных забот постепенно сужался. Появилось время на утренние походы по магазинам и посещение парка днем, а иногда Руби даже позволяла себе прокатиться по городу на трамвае. В ответ на правительственный призыв она начала выращивать в саду овощи.

Но всего этого было недостаточно, чтобы занять деятельную натуру Руби, и она отчаянно скучала. Марта Квинлан предложила ей присоединиться к добровольческой женской организации, на что Руби ответила, что с удовольствием бы это сделала, но что тогда делать с детьми?

– Можно проводить собрания в вашем замечательном просторном доме, – сказала Марта. – Тебе необязательно быть активным членом организации – таким, как я. Мы регулярно собираемся, чтобы сматывать бинты, вязать одеяла, делать игрушки и другие полезные вещи. Перед Рождеством мы укладывали для солдат подарочные пакеты, а на прошлой неделе набивали матрасы для эвакуируемых – ведь некоторые из детишек писают в постель.

Решив, что это лучше, чем ничего, Руби дала свое согласие.

Первое собрание состоялось в доме на краю Принцесс-парка уже на следующей неделе. Детям заранее прочитали лекцию о необходимости хорошо себя вести, а в назначенный час в доме собралось с полтора десятка женщин различного возраста. Они принесли с собой кое-какую еду и старые простыни, которые следовало восстанавливать следующим образом: простыня разрезалась вдоль, протертый участок отрезался, а внешние края сшивались. Получавшиеся в результате простыни были вполне пригодными для использования. Когда женщины узнали, что в доме есть швейная машинка, они пришли в восторг. Пользовались они ею по очереди – на машинке не шила одна лишь Руби, которая не хотела даже приближаться к ней.

Неожиданно для себя самой Руби почувствовала, что собрание ей нравится. Женщины шутили – причем некоторые весьма фривольно, – обменивались сплетнями и проклинали войну. Когда они уже уходили, одна из более молодых участниц собрания спросила у Руби:

– Ты не будешь возражать, если на следующей неделе я приведу своих детей? Мне приходится оставлять их с матерью, и она постоянно жалуется. Они могли бы играть в саду, правда, кому- то из нас придется присматривать за ними.

– Этим могу заняться я, – подавив в себе недовольство, ответила Руби. Она не очень любила возиться с чужими детьми, но шить ей хотелось еще меньше. Руби сказала себе, что, как и остальные сограждане, должна что-то делать для победы независимо оттого, нравится это ей или нет.

– Тогда я скажу Фриде – она тоже приведет своих ребятишек.

 

– Если ты присматриваешь за восемью детьми, еще двое ничего не изменят, так ведь, Руби? – заметила Бет несколько недель спустя.

– Ты о чем? – подозрительно спросила Руби.

– О том, что Оливия Дикон, одна из работниц фабрики, вынуждена уйти с работы, потому что ее мать попала в больницу и стало некому присматривать за двумя ее мальчишками. Руби, они очень милые, честное слово. Оливия как-то показывала мне их фотографию.

– На фотографии почти все дети выглядят ангелами. К тому же мне придется смотреть за ними пять дней в неделю, а не один, как сейчас.

– Ой, Руби, да что тебе стоит! – продолжала упрашивать ее Бет. – Если Оливии придется уйти, на ее место возьмут какую-нибудь недотепу. Она одна из лучших наших работниц. Относись к этому так: присматривать за детьми рабочих – твой патриотический долг. Само собой, Оливия будет приплачивать тебе за это.

– Ну ты и дрянь! – добродушно проговорила Руби. – Ладно, пусть приводит.

 

Рой и Реджи Диконы оказались сущими дьяволятами. Они врали, дрались с девочками, учили Джейка писать под дерево. Как-то, пока Руби была внизу, сочтя, что дети мирно играют наверху, они нашли игрушки Макса Харта, открутили головы нескольким деревянным солдатикам и распотрошили плюшевого медведя. Руби оставалось лишь утешать себя мыслью о том, что в сентябре Роя должны были отдать в школу, а вдвоем девочки наверняка смогут усмирить одного Реджи.

Но когда настал сентябрь, место Роя заняла девочка по имени Молли, чья мать также работала вместе с Бет. Молли вела себя еще хуже, чем Реджи и Рой вместе взятые, – в первый же день она разбила красивую вазу, одну из немногих ценных вещей в доме, которые не успела заложить миссис Харт. Стиснув зубы, Руби повторяла про себя, что исполняет свой долг перед родиной, – хотя сама она не слишком в это верила. Тем не менее, присматривая за детьми, она посвящала этому занятию всю себя без остатка – точно так же, как когда занималась почти такой же ненавистной уборкой дома.

 

Год войны почти не повлиял на количественный состав населения. Франция пала под натиском Гитлера, тысячи французских и английских солдат были успешно эвакуированы из Дюнкерка, а на морях продолжали свой кровавый промысел немецкие подводные лодки. Марта очень беспокоилась за Джима – как и Руби, но последняя никому об этом не рассказывала. Однако все эти важные события происходили где-то далеко, а что касалось повседневной жизни, главным неудобством было исчезновение из свободной продажи чая – несмотря на введение продуктовых карточек, всех остальных продуктов было достаточно. По существу, война стала суровой реальностью лишь в июне 1940 года, когда в Ливерпуле впервые завыли сирены, возвещающие об авианалете.

Руби заранее оборудовала убежище в большом подвале, по площади равном первому этажу дома. Подвал был разделен толстыми кирпичными стенами на четыре отсека. Здесь хранилось огромное количество досок, коробки с книгами и старой одеждой, мебель, еще более древняя, чем та, что стояла наверху, рулоны потертого линолеума и скатанные ветхие ковры. Руби расчистила один из отсеков, выстлала пол ковром и расставила вдоль стен два неиспользуемых кресла, разодранный с одного конца диван, который она накрыла плотным одеялом, и раскладушку. Также вниз отнесли кроватку Джейка, в которой он уже не спал, но в которую его можно было усадить в случае необходимости. Руби, как могла, починила стол со сломанной ножкой и наполнила ящик стола спичками, свечами, книгами и всевозможными настольными играми, в том числе картами. Она надеялась, что убежище никогда не придется использовать, но ее надежды оказались напрасными.

Бет всегда спала чутко, поэтому она услышала сирену первой. Она разбудила Руби, и они повели детей в подвал. Джейк тут же заснул, а все остальные играли в фантики и пили лимонад. Тем временем где-то далеко гремели выстрелы и рвались снаряды. Через час прозвучал отбой тревоги, и все вернулись наверх.

– Ну что, не все так плохо, правда? – заметила Руби.

– Нам не стоило просыпаться, – проворчала Бет.

Когда сирена завыла в следующий раз, стрельба звучала намного ближе, и Руби с Бет даже показалось, что они услышали мотор самолета – возможно, и немецкого. На следующий день стало известно, что в поле за городом упали шесть бомб, никому не причинив вреда.

Сирена продолжала выть весь июль, но бомбы по-прежнему падали на подступах к городу. В конце концов Руби и Бет решили, что выбираться из постели необязательно, однако спустя две недели, в августе, на Воллеси было сброшено несколько бомб, в результате чего было убито четыре человека и десять ранено.

– О Боже! – испуганно воскликнула Бет, когда об этом стало известно. – Убито!

Они посмотрели друг на друга полными страха глазами.

Руби покачала головой:

– Начинаем снова спускаться в подвал при звуках тревоги.

Казалось, все произошло абсолютно внезапно – как будто Люфтваффе долго играло с ними, но теперь решило, что пришло время действовать. Налеты участились, стали более массированными и затяжными, а как-то ночью на Ливерпуль было совершено три отдельных авианалета, в результате которых погибло немало людей и было разрушено большое количество зданий.

То, о чем боялись даже думать, теперь стало реальностью. Сидя в подвале, Руби и Бет прислушивались к гулу моторов в воздухе, визгу несущихся к земле бомб и последующему грохоту взрывов и в который раз задавались вопросом, что за безумец мог сделать все это возможным. Казалось, в действительность воплотились самые ужасные человеческие кошмары.

– Хорошо, что Артур не дожил до всего этого, – как-то заметила Руби. – По крайней мере он не увидел этих ужасов.

Ее радовало лишь одно: Грета и Хизер считали налеты захватывающим приключением. Им очень нравилось играть и слушать чтение вслух посреди ночи, а Джейк обычно мирно засыпал, как только они спускались в подвал.

 

Независимо от того, сколько им удавалось поспать предыдущей ночью, каждое утро, в одно и тоже время, Бет уходила на работу.

Наступило очередное военное утро. Бет ушла, матери привели Молли и Роя Дикона. Пятеро детей сидели в зале с дощечками для рисования, цветными карандашами и деревянными кубиками Макса Харта. Руби пошла на кухню мыть посуду, когда из-за задней двери дома донеслось царапанье. Руби открыла дверь и увидела напоминающего скелет кота. Глядя на нее, кот слабо мяукнул, на подгибающихся лапах зашел внутрь и повалился на пол кучей шерсти черепахового окраса.

– Тигр!

Руби опустилась на колени и погладила невероятно худое тельце, покрытое густой шерстью.

– Бедняжка, что с тобой случилось? От тебя остались одни кожа да кости!

Тигр жалобно смотрел на нее ярко-желтыми глазами.

– Сейчас я налью тебе молочка.

Она наполнила блюдце молоком. С трудом поднявшись, кот жадно вылакал его, затем съел пол-ломтя хлеба и консервированную рыбину. Завернув Тигра в старое покрывало, Руби стала укачивать его, как ребенка. Недомытая посуда так и осталась в раковине. На кухню зашла Грета, и Руби велела ей поискать под лестницей кошачью корзинку.

– Кажется, я ее там видела, – сказала она.

Затем Руби уложила Тигра у камина, строго-настрого запретив детям дотрагиваться до него.

– Ему плохо, – сказала она. – Мы должны его выходить.

– Терпеть не могу котов, – заявила Бет, придя домой и узнав о появлении Тигра.

– Что ж, придется тебе поучиться терпению – он останется здесь.

– А что если за ним придет та женщина, которой его отдали?

– Чтобы дойти до такого состояния, нужно несколько недель, а может, и месяцев. Если за ним кто-то собирался ухаживать, надо было делать это намного раньше.

 

– Руби! – произнесла Марта Квинлан тоном человека, который собирается попросить другого об одолжении.

– Да, Марта? – заранее округлила глаза Руби, про себя подумав, о чем ее попросят на этот раз.

– Ты помнишь миссис Уоллес, женщину с бородавкой на носу, которая иногда приходит на наши собрания? Так вот, ее внучка Конни живет в Эссексе, но теперь она поступила на работу в «Руте Секьюритиз», и ей нужно где-то жить. Бабушка не может ее принять – она бедна и живет в единственной съемной комнате.

– А что должна сделать я? Построить ей дом?

Марта улыбнулась:

– Нет, милая, поселить ее у себя. У тебя ведь полно места. Лишние несколько шиллингов в неделю вам не помешают, правда? Конни отказалась от замечательной работы, чтобы приносить больше пользы своей стране. Она работала косметологом в каком-то роскошном лондонском отеле, кажется «Риц». Она хотела служить в армии, но ее не взяли из-за плохого зрения, поэтому Конни решила поработать на военном заводе'.

– А что, в Эссексе нет своих военных заводов?

– Есть, конечно, но ее мама умерла, отца почему-то перевели в Шотландию, а брат в армии. Конни решила переселиться поближе к бабушке.

– Хорошо, – со вздохом согласилась Руби.

Отказываться было бы напрасной тратой времени: Марта начала бы взывать к ее патриотизму и все равно вызвала бы у нее чувство вины.

– А она собирается у нас есть?

– Только завтрак и ужин, милая.

– И это все?!

 

Руби нашла в бельевом шкафу миссис Харт комплект постельного белья и подготовила комнату для Конни Уоллес. Девушка носила очки, и у нее была бы довольно невзрачная внешность, если бы не профессиональное умение пользоваться косметикой – макияж превращал Конни в очень эффектную даму. У нее были голубые глаза разного оттенка – один светлее, другой темнее, – а ресницы были такими длинными, что Руби и Бет едва не лопнули от зависти. Но потом они узнали, что ресницы накладные. Румяна Конни наносила кисточкой, а ее губная помада напоминала карандаш.

– Это все из Америки, – объяснила она своим хозяйкам, дружелюбно улыбнувшись.

Очки, которые носила Конни, имели форму птичьих крыльев, а оправа была черной с золотистыми точками.

– Я очень боюсь их сломать – пока не закончится эта проклятая война, купить что-нибудь взамен будет невозможно.

Теперь, пока они пережидали авианалеты в подвале, Конни учила Руби и Бет наносить макияж таким образом, чтобы это подчеркивало выгодные стороны их внешности. Впрочем, чаще всего эти занятия заканчивались дружным хохотом.

Повсюду в городе можно было увидеть следы разрушений, оставленных немецкими самолетами. На месте многих домов теперь были груды обломков или голые стены без крыши, а оконные стекла в большинстве зданий были выбиты ударной волной. От бомбардировок пострадало немало церквей, больниц, школ, кинотеатров и, разумеется, промышленных предприятий. За несколько месяцев бомбы убили сотни людей и еще больше ранили.

Руби часто задавалась вопросом, как ей и другим людям удается жить в этом ужасе. Однако они не просто жили и выполняли свои обязанности, но даже старались улыбаться и подбадривать друг друга – пожалуй, даже чаще, чем в мирное время. Руби О'Хэган понимала, что выбора, по существу, нет: либо ты впадаешь в уныние и признаешь себя побежденным, либо пытаешься вселить бодрость в окружающих. Второй вариант нравился ей намного больше.

 

В ноябре произошло два абсолютно неожиданных события.

Бет всегда приносила с работы газету «Ливерпуль эко», которую Руби читала, когда у нее было свободное время. В газете писали не только о войне: немало полос было посвящено и другим событиям и вопросам, не имеющим к военным действиям никакого отношения. Как и в мирное время, люди продолжали вступать в брак, и их свадебные фотографии публиковались в прессе. Руби никогда не читала эти страницы, но как-то лицо человека на фотографии показалось ей смутно знакомым. Заинтересовавшись, Руби пробежала глазами текст заметки.

Бракосочетание, о котором шла речь, состоялось в церкви Имени Божьего в Фэзекерли. Врачующихся звали мистер Вильям Саймон Пикеринг и мисс Розмар Луиза Макнамара…

Внутри у Руби все сжалось.

Билл Пикеринг! Получается, он жив и Джейкоб никого не убивал! Все это время Билл продолжал жить где-то.

– Руб, что случилось? – обеспокоенно спросила Бет. – Ты стала белой как мел.

– Да так, ничего.

Получается, все это было ненужным – побег, годы, прожитые в Фостер-корт… Она могла бы жить в Брэмблиз, а Джейкоб продолжал бы работать на ферме. Руби была уверена, что к этому времени он давно остался бы для нее в прошлом. Скомкав газету, девушка швырнула ее в угол.

– Но ведь мы решили, что будем собирать ненужную макулатуру? – спросила Бет.

– Решили.

На самом деле Руби отбросила не комок бумаги, а свой гнев. Что сделано, то сделано, и прошлого не вернешь. В конце концов, если бы все пошло по-другому, у нее сейчас не было бы дочерей.

 

О смерти Джейкоба Виринга первой узнала Бет. Одна из сотрудниц показала ей фотографию брата, который служил в танковых войсках и вскоре должен был приехать домой на побывку.

– На снимке он стоял в обнимку с другим солдатом, и когда я его увидела, то не могла поверить собственным глазам, – рассказывала Бет. – «Кто это?» – спросила я, указав на него. У меня даже во рту пересохло. Я сама не знала, что сказать, – ведь Джейк мог вернуться домой вместе с братом этой женщины. Но она ответила: «А, это Джейкоб, приятель Альби. Бедняга был убит в Дюнкерке». «Ты это знаешь точно?» – спросила я. «Абсолютно точно, – сказала она. – Они сидели рядом, дожидаясь прихода наших кораблей, когда налетели немецкие самолеты. Пуля попала Джейкобу в голову, он умер на руках у Альби. Если бы ты знала, как это расстроило моего брата! Они были лучшими друзьями».

Долгое время в комнате царило молчание, потом Руби вздохнула:

– Что ж, хорошо хоть, что он умер у кого-то на руках.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Бет, а что еще я должна сказать?

Испытания военного времени заметно укрепили характер Бет – она даже не заплакала.

– Не знаю, – произнесла она. – Я и сама не знаю, что говорить. Меня только удивляет то, что я почти не расстроена.

– Можно сказать, что мы теперь вдовы. Нам всего лишь по двадцать два года, и мы можем найти себе других мужчин, – заметила Руби, подумав о Джиме Квинлане.

– Мне не нужен другой мужчина, – бесцветным голосом проговорила Бет. – Хватило одного.

«Интересно, как я скажу людям, что у меня погиб муж?» – задумалась Руби. Надо было плакать и скорбеть, но делать это у нее не было ни малейшего желания. Тем не менее Руби было немного грустно. Джейкоб был отцом ее детей, единственным мужчиной, которого она любила. У нее не было даже фотографии, чтобы показать ее девочкам, когда те вырастут.

– Эта твоя сотрудница согласится одолжить фотографию, чтобы мы сделали с нее копию? – спросила Руби у Бет.

– И как я это ей объясню?

– Ну, придумай что-нибудь. Призови на помощь фантазию, – сказала Руби и пошла в свою комнату, чтобы всплакнуть.

 

К Рождеству у них появился еще один жилец – нервный, тихий молодой человек по имени Чарльз Виннер. Он был родом из Данстейбла. Чарльз очень серьезно воспринимал то обстоятельство, что он единственный мужчина в доме. Как инженер-чертежник он не подлежал призыву в армию. В Ливерпуль он перебрался потому, что хотел жить ближе к своей девушке Венди, которая работала в женской вспомогательной службе ВМС Великобритании, а именно в городском штабе ВМС на Вотер-стрит. Иногда Венди ночевала в единственной незанятой спальне – по крайней мере Руби предполагала, что она там ночует. Проверять, так ли это на самом деле, она считала себя не вправе.

Каким-то образом людям стало известно, что, если вы приехали в Ливерпуль и вам негде остановиться на ночлег, вы можете обратиться в дом миссис Харт – мало того, там можно даже задержаться на несколько дней. Руби подозревала, что ко всему этому приложила руку Марта Квинлан. Если в маленькой спальне не ночевала Венди, то там нередко спал кто-то еще – солдат, приехавший на побывку и узнавший, что в его дом попала бомба; матрос, которого не пустила на ночлег хозяйка, сдававшая жилье его девушке; жена, решившая повидать мужа-моряка, корабль которого на несколько дней зашел в ливерпульский порт… Если все спальни были заняты, люди спали на канапе в холле. Обычно они привозили с собой свои продуктовые карточки или продукты.

Руби вставала в шесть утра и приступала к приготовлению завтрака человек на шесть. Дети ели позже, отдельно от взрослых. Руби никогда не знала, сколько человек будут пить чай. В течение дня она присматривала за целой оравой детей, каким- то образом умудрялась делать покупки и стирать постельное белье. На веревках в кухне вечно сохли какие-то вещи, на глажку которых у Руби совсем не было времени. Бельевой шкаф миссис Харт был уже почти полностью опустошен.

– Тигр, ты не поверишь, – как-то сказала Руби, – но я давала себе зарок, что никогда не буду работать домашней прислугой.

Кот уже успел вернуть себе прежнее обличье и даже стал еще больше. Это было чрезвычайно понятливое животное, и, когда Руби жаловалась ему на что-либо, Тигр начинал сочувственно мурлыкать.

– Кроме того, я хочу, чтобы соседи как можно меньше обращали внимание на наше присутствие в этом доме, но к нам все время приходят и уходят люди, поднимая ужасный шум. Наверное, соседи решили, что мы превратили дом в гостиницу или школу.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – мог бы сказать Тигр, если бы умел говорить, – а так он просто мурлыкал.

 

До Рождества оставалось меньше недели. В подвале обнаружились искусственная елка и коробка с украшениями к ней. Холл, в котором чаще всего находились жильцы и гости дома, был украшен гирляндами, а у окна теперь стояла увешанная золотыми и серебряными звездами елка. Руби испекла праздничный торт, в котором не было яиц, почти отсутствовали фрукты и был лишь намек на сахарную глазурь. На работе у Бет устроили рождественскую лотерею, и она выиграла пудинг, а Конни загадочным образом раздобыла индейку – сколько остальные ни расспрашивали, как это ей удалось, она хранила молчание. Чарльз Виннер остался в Ливерпуле, поскольку Венди так и не дали отпуск.

– Но она придет к нам на праздничный ужин, – сообщил он Руби, передавая две бутылки хереса.

– Очень мило с ее стороны! – заметила Руби, думая о том, что придется весь Сочельник провести на кухне.

Но потом Бет и Конни, которая уже чувствовала себя почти как дома, предложили ей свою помощь в приготовлении пищи.

– Руб, тебе не придется ничего делать, – пообещала Бет.

Руби поймала себя на мысли, что с нетерпением ждет наступления праздников. Ее уже почти не раздражало то, что в доме вечно было полно народу, – и даже наоборот. Впервые за долгое время у них появились деньги на подарки детям, хотя отыскать что-то в магазинах было не так уж просто. Руби удалось раздобыть Грете и Хизер по кукле, а также игрушечные корзиночки и заколки для волос. Для Джейка купили самокат и игрушечный автобус, а для его матери Руби приобрела эмалированную косметичку. Это Рождество должно было стать незабываемым! Руби в радостном предвкушении потирала руки.

 

Если не считать нескольких налетов, не причинивших особого ущерба, первая половина декабря прошла под знаком чистого неба – наверное, у Люфтваффе нашлись дела поважнее. Ливерпуль вздохнул с облегчением, и все люди решили, что и праздники пройдут мирно.

Но они ошибались.

За пять дней до Рождества, в половине шестого вечера, раздался истошный вой сирены. Перепуганный Тигр бросился в подвал. Дети уже успели поесть, а Руби, Бет и Конни как раз сидели за столом. Чарльза пока еще не было. Все вслед за котом спустились по узкой деревянной лестнице, захватив с собой еду. Поев, Руби решила подняться за чаем – налет или не налет, но от чая она отказываться не собиралась. Захватив все, что нужно, она уже подошла к подвалу, когда входная дверь открылась и на пороге появились Чарльз, Венди и еще одна женщина в форме женской вспомогательной службы ВМС – очень симпатичная блондинка.

– Это Рона, – представила девушку Венди. – Она шла к подруге, но будет лучше, если она переждет налету нас. Лучше не рисковать – кто знает, сколько на этот раз будет самолетов?

– Я надеюсь, вы не против? – спросила Рона.

– Конечно же, я не против, – с доброжелательной улыбкой ответила Руби. – Давайте поспешим в подвал. Берите чайник, а я принесу еще чашек.

Такого налета в Ливерпуле еще не было. Мир превратился в сотрясаемый непрерывными взрывами хаос. Дом вздрагивал, сверху сыпалась пыль. Несмотря на то что они находились глубоко под землей, можно было услышать звон бьющегося стекла, сирены пожарных машин, а иногда – и крики людей.

Даже дети были напуганы и сидели тихо, не играя и не требуя, чтобы им рассказали сказку. Взрослые также почти не разговаривали, лишь переглядывались, кусая губы, когда очередная бомба с визгом неслась к земле – возможно, им на головы.

Когда настало небольшое затишье, Руби поднялась наверх, чтобы сделать еще чаю и принести побольше еды. Отодвинув штору, она посмотрела на малиновое небо, подернутое клубами черного дыма. Где-то поблизости догорал, потрескивая, дом. Все это походило на преисподнюю.

– Небо кажется пропитанным кровью, – долетел сзади голос Чарльза. – Я пришел за вином. Решил, что оно хоть немного нас взбодрит. Завтра я принесу еще несколько бутылок – мне известно, где их можно взять.

– Если завтра наступит.

– Руби, завтра всегда наступает.

– Может быть, для нас его не будет, – хрипло произнесла Руби. – Какой смысл делать вид, что все хорошо, что все идет по плану, если мы не в силах управлять собственной жизнью? В прошлом, когда дела шли плохо, я просто стискивала зубы и старалась исправить положение. Но сейчас я не могу этого сделать – и никто не может.

– В таком случае надо стиснуть зубы и надеяться на лучшее. Оставь чай, давай лучше выпьем хереса. А еще я купил тебе на Рождество коробку шоколада. Завтра я принесу еще.

Мысль о том, что Чарльз купил ей подарок, была очень приятной. Руби подумала, что ничего не купила ни ему, ни Венди. Что ж, купит завтра!

Чарльз сказал:

– Может быть, это лишь игра моего воображения, но мне кажется, что кто-то поет.

– Пойду принесу бокалы, – сказала Руби и направилась к посудному шкафу миссис Харт. – Детям мы нальем лимонад.

Вернувшись в подвал, они увидели, что Рона сняла китель, ослабила галстук и красивым сопрано выводит: «Добрый король Венцеслав вдень святого Стефана…»

Грета и Хизер чудесным образом оживились и громко подпевали Роне, их глаза светились, а лица сияли от радости. Джейк не знал слов, но, не отрываясь, смотрел на Рону и пытался повторять за ней. Повернувшись к Руби, Бет подмигнула:

– Здорово, правда? И бомб больше не слышно…

Вино и лимонад были разлиты по бокалам. Раздали шоколад. Настроение у всех сразу улучшилось. Конни и Венди танцевали ирландскую жигу, а Руби пела «Твоя до скончания мира». К собственному удивлению, она обнаружила, что знает слова песни наизусть. Грета и Хизер прочли стишок, которому их научил Рой Дикон и который был полон двусмысленностей и нехороших намеков, – но девочки этого не понимали. Слушатели смеялись до колик в животе, затем по бокалам вновь разлили херес.

– А ну-ка изобрази нам Пола Роубсона, – обратилась к Чарльзу Венди. Молодой человек запел низким грустным голосом, от которого всем захотелось плакать. Рона прервала его, начав петь веселые рождественские гимны.

Снаружи все также сыпались бомбы и сотрясалась земля, но люди не слышали этого – или притворялись, что не слышат. Ну и что с того, что их голоса были чересчур громкими, а поведение – слишком буйным? Им надо было отгородиться от печальной действительности, создав свой собственный мир.

Поэтому никто не обратил внимания, что пламя свечи затрепетало оттого, что дверь подвала открылась. Прихрамывая, по ступенькам спустился молодой человек в форме военно-воздушных сил.

– Народ, добрый вечер, – произнес он, разом оборвав всеобщее веселье. – Извините, что перебиваю вас, но вы не будете возражать, если я к вам присоединюсь?

– А вы кто? – спросила Руби, заранее зная ответ. Она никогда не встречала этого молодого человека, но на буфете в комнате на втором этаже стояла фотография юноши, очень похожего на него, – такого же кудрявого и с такой же озорной улыбкой.

Это был Макс Харт.

 

– Это Макс, – сказала Руби собравшимся, про себя молясь, чтобы он не спросил, что они делают в доме его матери. Но было похоже, что у Макса нет намерения устраивать скандал. Несмотря на улыбку, его лицо показалось Руби усталым до изнеможения.

– Макс, это Бет, Конни, Чарльз… – представила она.

– Снимай шинель и присаживайся, – сказала Конни.

Но сказать это было проще, чем сделать, – Макс едва смог поднять руки. Чарльз вскочил и помог ему.

– О Боже! – воскликнул Чарльз, когда показался серо-синий форменный китель летчика. – Так ты лейтенант ВВС и к тому же получил крест за отвагу! – Он энергично затряс Максу руку, а на глазах у Чарльза даже блеснули слезы. – Наша страна обязана тебе и твоим товарищам всем на свете! Вы такие храбрые! Как там Черчилль говорил про воздушную битву за Британию? «Никогда еще столь многие не были столь сильно обязаны столь немногим».

От смущения Макс Харт покраснел:

– Вы не возражаете, если я выпью?

– У нас только херес, – сказала Руби.

Макс устало усмехнулся:

– Пойдет.

Он объяснил, что получил отпуск и два дня добирался с базы в Кенте на поездах и попутках.

– Часть пути я проехал на машине «скорой помощи». В Бедфорде один парень одолжил мне свой велосипед, который я оставил его двоюродному брату в Нортгемптоне. Этот двоюродный брат потратил весь бензин, который у него был, чтобы довезти меня до Бирмингема.

Спал Макс в вагоне. В Ливерпуль он прибы