Глава 15. Лэйзи направила луч фонарика вдоль заднего ряда кинозала «Форум»

 

Лэйзи направила луч фонарика вдоль заднего ряда кинозала «Форум». Там обнимались парочки, не обращавшие ни малейшего внимания на происходящее на экране, – а ведь «Разговор» с Джином Хэкманом был просто превосходным фильмом. Клинт уже трижды посмотрел его (бесплатно). По его авторитетному мнению, этот фильм был одним из лучших в истории кино.

Все места были заняты. Дэйзи перевела фонарик направо.

– Посредине есть два места, – сказала она опоздавшим парню с девушкой, которые попросили усадить их в заднем ряду. «Разговор» начался пятнадцать минут назад, но было похоже, что фильм интересует их в последнюю очередь.

Дэйзи выключила фонарик, вышла из зала и подошла к другой билетерше, Пауле, которая стояла с сигаретой в руке.

– Наверное, эта пара последняя, – сказала Паула. – Я присяду: мне уже надоело стоять.

Это была милая веселая женщина с крашеными светлыми волосами и яркими губами.

Дэйзи села на сиденье рядом с ней.

– Они уселись в последнем ряду, – сообщила она. – Никогда не понимала, какой смысл приходить в кино, чтобы обниматься весь сеанс.

– Может быть, им просто некуда пойти. За те два года, пока Чез ухаживал за мной, мы так и не посмотрели как следует ни одного фильма. – Паула хихикнула. – На днях по телевизору показывали один из тех фильмов, «Моя сестра Эйлин» с Дженет Ли. Мы с Чезом точно ходили на него, но я помню только название. – Она больно ткнула Дэйзи локтем в бок. – Только не говори мне, что вы с Клинтом, сидя в кинотеатре, только и делаете, что пялитесь на экран!

– Вообще-то так оно и есть, – проговорила Дэйзи. – Клинт фанат кино и не сводит глаз с экрана, даже если фильм не очень.

– Значит, у вас есть где пообниматься и без кино.

Дэйзи хотела сказать, что такого места у них нет, но лишь многозначительно засмеялась. Они с Клинтом никогда не обнимались, или как это еще можно назвать, но она не собиралась рассказывать об этом Пауле.

– Знаешь, Дэйзи, я хотела тебе кое-что сказать, – произнесла Паула. – Та картина, которую ты подарила, сначала показалась мне непонятной, но, когда ее увидел Чез, ему очень понравилось. Он даже повесил ее над камином. «Не думал, что у нас когда-нибудь появится подобный шедевр, и не какая-нибудь репродукция, а самый что ни на есть оригинал», – вот что он мне сказал. Но мне все равно кажется, что он немного преувеличивает.

– Ты уже рассказывала мне об этом, – напомнила Дэйзи.

– Я знаю, милая. Вообще-то я еще не закончила. Сестра парня нашей Бриджит учится в художественном колледже. Ее зовут Мэри. Когда она пришла к нам несколько дней назад, твоя картина произвела на нее сильнейшее впечатление. Мэри хочет с тобой познакомиться. Ты сможешь прийти к нам на чай в воскресенье?

– С удовольствием. Можно я приду с Клинтом? С тех пор как я вышла на работу, мы с ним мало общаемся.

– Дэйзи, я и не сомневалась, что ты возьмешь его с собой. Хорошо быть влюбленной, правда? – Паула вновь толкнула ее в бок. – Между прочим, мы с Чезом до сих пор не остыли друг к другу.

Возвращаясь домой на автобусе, Дэйзи мысленно поблагодарила свою счастливую звезду за то, что ей удалось поменять офисную работу на работу в кинотеатре. Теперь она не только могла выполнять свои обязанности ничуть не хуже всех остальных, но и завела множество друзей. Так что в плане работы она была абсолютно счастлива.

Дома дела также пошли намного лучше, чем раньше, – ведь Элли сбежала в Дублин с Лайамом Конвэем. Теперь никто не пытался отобрать у Дэйзи Клинта. Но для полного счастья ей кое- чего не хватало – и сегодняшний разговор о задних рядах кинозала изрядно встревожил ее.

Со дня их с Клинтом помолвки прошло уже два месяца, но дело у них по-прежнему не шло дальше вежливых поцелуев у калитки. В последнее время Дэйзи начала вкладывать в свои поцелуи как можно больше чувства, прижималась губами к его губам, надеясь, что он обнимет ее и застонет от возбуждения, – именно так делали парни на задних рядах в кинотеатре, когда целовали своих девчонок.

Но ее пылкие поцелуи ни к чему не приводили. Дэйзи посмотрела множество фильмов и знала, что обрученные пары не просто целуются у ворот дома, а делают нечто большее – когда у них есть возможность, разумеется. И обычно первые шаги предпринимал мужчина. Дэйзи была уверена, что у Элли с Лайамом было все, абсолютно все! От одной мысли об этом у нее мурашки побежали по коже. Вот, наверное, почему Клинт так ни разу и не поцеловал ее по-настоящему! Он сдерживался, боясь, что потеряет контроль над собой и тогда у них тоже будет все…

Несмотря на то что Дэйзи любила Клинта всем сердцем, ей стало не по себе. Подумав, она решила, что будет лучше, если все и дальше пойдет так, как теперь. Надо прекращать с этими ее поцелуями, иначе Клинт действительно потеряет голову, и тогда произойдет постыдное. Вероятно, существовала золотая середина, которая устроила бы Дэйзи, но, учитывая мужскую природу, вряд ли Клинт на этом остановился бы.

 

К ожидавшемуся вскорости приезду Джеральда Джонсона Руби подготовила пятую спаленку, почти не использовавшуюся со времен войны. С того момента, как Джеральд с Хизер познакомились на острове Корфу, прошел лишь месяц.

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь думал, что все это серьезно, – предупредила родных Хизер. – Мы просто друзья, и это все.

– Ты уверена? – подозрительно спросила Грета.

– Уверена, сестренка.

Джеральд оказался очень приятным молодым человеком.

«О Боже, я старею! – с грустью сказала себе Руби. – Ему скоро исполнится сорок, но я все равно считаю его молодым».

Джеральд показал им фотографии детей и покойной жены, затем Хизер показала ему снимки Роба.

Словно желая подчеркнуть платонический характер своих отношений, в субботу вечером они пошли в кино вместе с Гретой – после того как наконец уговорили ее. Пошли они, разумеется, в «Форум», где Дэйзи с гордым видом указала им их места.

 

Пришли результаты выпускных тестов, и Мойра, к своему восторгу, узнала, что у нее почти по всем предметам высший балл. Она уже была условно принята в два университета, один в Кентербери, второй в Норвиче, – условно потому, что для зачисления и там, и там необходимо было предоставить аттестат с хорошими оценками. Так что теперь она могла сама выбирать, где учиться.

Грета пришла в отчаяние.

– Ты тоже покидаешь дом! – повторяла она.

– Мама, ты знаешь, что я всегда хотела учиться в университете, – с характерной для нее спокойной рассудительностью отвечала Мойра. – Я много раз обсуждала с тобой этот вопрос.

– Да, но я и подумать не могла, что это произойдет на самом деле.

– Иногда я жалею, что близняшки такие смышленые. Если бы они были глупыми, как Дэйзи, то остались бы дома, – пожаловалась Грета матери.

Если учесть, что на момент экзаменов голова Элли была забита совсем другими вопросами, она сдала их не так уж и плохо.

– Дэйзи вовсе не глупая, – защищала выучку Руби. – Просто у нее необычный склад ума.

– Да не важно. Она и не думает о том, чтобы уходить из дому, ведь так? В сентябре Мойра уедет, а дочь Хизер останется. Я тут думаю, не съездить ли в Дублин за Элли – даже если мне придется поехать одной.

 

Клинт сдал выпускные экзамены лучше всех в школе. Дэйзи ужасала мысль о том, что он поступит в университет и наверняка познакомится там с девушками, такими же умными и красивыми, как он сам, – и, уж конечно, более красивыми и умными, чем она. Поэтому ей очень польстило, когда Клинт заявил, что не вынесет разлуки с ней.

– Знаешь, Дэйз, мне кажется, без тебя я сойду с ума, – сказал он.

Сойдет с ума! В устах такого парня, как Клинт, это прозвучало очень странно. Он всегда был спокойным, сдержанным и рассудительным, а также не был влюблен в себя, как можно было бы ожидать от человека с его внешностью. Когда Клинт обнял Дэйзи и неожиданно долго не отпускал, у нее появилось странное чувство, что он просто боится поступать в университет. Девушка с нежностью погладила его по щеке:

– Не волнуйся, Клинт, я всегда буду рядом.

Она надеялась, что Клинт скажет, как сильно он ее любит, назовет «дорогой» или как-то в этом роде – он никогда этого не делал, – но юноша лишь слегка напрягся и заговорил о фильме, который они недавно смотрели.

 

Мама назвала Грету дурой.

– Неужели ты не понимаешь, что Дублин – это очень большой город? Найти там Элли будет почти невозможно. Где ты будешь ее искать, кого спрашивать?

Хизер тоже считала намерение сестры безумием.

Грета вынуждена была отказаться от своего плана. Похоже, никто в доме не понимал, какой несчастной она себя чувствует. Впервые в жизни она была совсем одна – как крошечная песчинка посреди необъятной вселенной. А что если Элли не вернется? Мойра уедет в свой университет, а Хизер выйдет за этого отвратительного Джеральда Джонсона. Грета его терпеть не могла и не верила, что они с Хизер просто друзья. Рано или поздно мама умрет, и тогда она останется совсем одна, у нее не будет ни единой близкой души во всем мире. И это будет настоящее одиночество – не временное, как сейчас.

– О Боже! – прошептала Грета.

Мысль о таком будущем была невыносимой. Уж лучше умереть!

Еще лучше было бы вновь выйти замуж, но за кого?

«Это должен быть человек, который будет заботиться обо мне, – уныло думала Грета. – Сама я на это не способна».

Она вспомнила о мужчине, который так много для ее сделал, который никогда не забывал о ее дне рождения, покупал ей подарки на Рождество, был внимателен к ней каждый раз, когда приходил к ним домой.

Мэттью Дойл всегда был для Греты кем-то вроде отца, но он был лишь на двенадцать лет старше ее, и она относилась к нему так же тепло, как и он к ней. В данный моменту него были серьезные финансовые проблемы, однако Грета была уверена, что он их преодолеет.

Она решила, что из Мэттью получится очень даже неплохой муж. Оставалось каким-то образом навести его на мысль, что она станет ему неплохой женой.

 

В ювелирном магазине было выбрано самое тонкое, самое дешевое обручальное кольцо. Оно было не новым, и его почти наверняка сняли с пальца какой-то мертвой женщины, но это не волновало Элли – главное, это был как раз ее размер.

– Помни, Феликс единственный человек, который знает, что мы не женаты, – сказал Лайам, когда они ехали на «хиллмане» в Крегмосс.

Погода была гнетущей – полная противоположность тому дню, когда они впервые приехали в гости к Феликсу. Тогда везде цвели цветы, а в воздухе пахло свежестью, сегодня же небо напоминало серую кашу, деревья стояли голыми, и было очень грязно.

– Все остальные будут считать, что ты миссис Лайам Конвэй, что я нашел работу за границей и что ты вскоре ко мне присоединишься. Это Ирландия, детка, и здесь незамужней женщине в положении приходится очень туго. Против любовных связей тут никто особо не возражает, но беременеть не рекомендуется.

– Если бы не твоя чертова Ирландия, я бы не забеременела, – суровым тоном напомнила ему Элли. – Что было в том пузырьке, аспирин?

– Откуда мне знать? – так же сурово ответил Лайам. – Мне сказали, что это противозачаточные пилюли, и я немало заплатил за них.

– Мне придется заплатить еще больше.

– Мне очень жаль, Элли, но я делаю все, что могу, разве нет? – резонно заметил Лайам. Как будто ей сейчас хотелось слушать доводы рассудка!

– Если бы ты сразу поехала в Англию и избавилась от ребенка, нам бы не пришлось выдумывать все эти схемы.

Элли положила ладони на круглый уже животик.

– Я не смогла бы этого сделать, – прошептала она. – Это было бы убийство. Нерожденный ребенок всю жизнь являлся бы мне в кошмарах.

Лайам рассмеялся:

– Элли, ну ты и чудачка! Трахалась, как крольчиха, а теперь рассуждаешь, как средневековая крестьянка.

Он ловко вписался в поворот. До Крегмосса, Ферн-Холла и Феликса оставалось уже недалеко. Элли содрогнулась, вспомнив внимательный взгляд светло-зеленых глаз, встретивший их в первый приезд. Если бы у нее хватило храбрости сделать аборт! И если бы не ее гордость, помешавшая ей вернуться в Ливерпуль! Но Элли собиралась вернуться лишь после череды приключений, которыми можно было бы похвастаться, и зачатый вне брака ребенок не входил в ее планы.

– Странно, что ты не пыталась женить меня на себе, – заметил Лайам.

– И не буду. Коль уж на то пошло, я не хочу выходить замуж, и уж тем более за тебя.

– Ладно, тогда я и предлагать не буду, – рассмеялся молодой человек.

– Даже если ты сделаешь мне предложение, я отвечу тебе «нет». Но я не возражала бы, если бы ты остался немного подольше и не подбрасывал меня Феликсу под самое Рождество. Это Рождество будет для меня просто ужасным.

Лайам действительно нашел работу за границей: ему предложили место переводчика при представительстве ООН в Женеве.

– Понимаешь, Элли, мне сказали, что я нужен им уже в середине декабря.

Элли ему не поверила. Он просто хотел от нее избавиться и вновь вести веселую жизнь с вечеринками и тому подобным. Зачем ООН набирать новых людей накануне Рождества, когда в мире почти ничего не происходит?

Машина свернула на подъездную дорожку, ведущую к Ферн-Холлу, и остановилась. Элли вышла наружу. Лайам достал из багажника ее чемодан, в котором, помимо всего прочего, лежало купленное на его деньги симпатичное платье для беременных.

На пороге появился Феликс – бледный призрак своего младшего брата. Он показался Элли таким же мрачным, как погода. Стены дома были мокрыми, как будто долго плакали. Элли тоже хотелось плакать. Она зашла в дом. Феликс приготовил обед: суп с тушенкой и бутерброды с маргарином, а на десерт консервированные фрукты и некрепкий чай.

Лайам сказал, что ему пора, и Элли с Феликсом вышли проводить его.

– Я позвоню тебе на Рождество, – пообещал девушке Лайам.

Элли не хотелось, чтобы он остался – она уже поставила на нем крест, – но еще меньше ей хотелось, чтобы он уехал. В нем по крайней мере была какая-то жизнь – в отличие от его старшего брата.

Лайам вложил ей в руку конверт:

– Это моя зарплата за последнюю неделю, пятьдесят фунтов. Эти деньги помогут тебе первое время. Береги себя. Элли. Не забывай, что ты беременна.

Как будто она могла об этом забыть!

 

Отсутствие Элли не испортило праздничного настроения в доме миссис Харт. В гостиной были развешаны бумажные гирлянды и «дождик», а елка была такой высокой, что поместилась только в прихожей. Хизер посвятила ее украшению целый вечер. Должен был приехать Джеральд Джонсон с детьми – десятилетним Лореном и двенадцатилетним Руфусом, – поэтому Хизер хотелось придать дому особенно нарядный вид. Студенты разъехались по домам, поэтому места хватало. На праздничный обед пригласили Клинта с родителями – отвратительной Пикси Шоу и ее мужем Брайаном.

– Руб, черт возьми, – горячо заговорила Пикси, как только вошла в дом, – здесь совсем ничего не изменилось с тех пор, как я была у вас последний раз! У тебя все те же обои. И как ты до сих пор терпишь эту древнюю кухню? Я никогда не могла этого понять.

Ее глаза бегали, осматривая помещение.

– А мне нравится, – неожиданно заявил Клинт. – В этой кухне есть своеобразие.

– Мне она тоже нравится, – вступился Джеральд. – В ней есть не только своеобразие, но и старомодный шарм.

Он улыбнулся Хизер, которая, слегка зардевшись, улыбнулась ему в ответ.

– Я не хочу здесь ничего менять, – сказала Грета, которая так и не простила Пикси после того, как много лет назад та разорвала дружбу с ней.

Даже обычно невозмутимая Мойра, вернувшаяся из Норвичского университета, сурово произнесла:

– Мне наша кухня тоже нравится.

– Да дело же не в том, нравится вам это или не нравится, – не смущаясь, продолжала Пикси.

– Знаешь, Руби, дом действительно выглядит обветшалым, – сказал Мэттью, обводя взглядом гостиную с таким видом, словно он никогда здесь раньше не бывал.

– Время от времени я подкрашиваю стены или покрываю обои эмульсионной краской, – ответила Руби, которую всегда мало интересовало мнение других людей.

Как и она сама, дом постепенно старел, но еще некоторое время мог протянуть и так.

– Кто-нибудь хочет выпить перед обедом? – спросила Руби.

– Я бы не отказалась от коктейля, – сказала Пикси.

– Боюсь, Пикси, что у нас нет коктейлей. Есть красное и белое вино, херес и пиво. Выбирай.

– Плохо… Брайан купил нам на Рождество шейкер для коктейлей, правда, милый? Если бы я знала, то взяла бы его с собой. Я выпью хереса – если можно, сладкого.

– У меня есть только полусладкий.

– А я бы выпил пива, – сказал Брайан.

Грета вскочила на ноги:

– Мама, я сама принесу выпивку, а ты занимайся обедом.

– Руби, тебе помочь? – спросила Пикси.

– Спасибо, Пикси, я справлюсь сама, – ответила Руби, подумав, что мать Клинта обязательно обратит внимание на то, что у нее те же кастрюли, которые были пятнадцать лет назад, и тогда она может не совладать с желанием ударить эту дуру.

 

После обеда Пикси и Брайан Шоу отправились домой за шейкером. Вскоре зашли на чай Уайты и Донованы. Когда Элли Уайт познакомили с Джеральдом Джонсоном и его детьми, она постаралась скрыть свое огорчение. Видимо, она почувствовала, что к потере единственного сына вскоре может добавиться и потеря его жены. Хизер могла сколько угодно заявлять, что они с Джеральдом просто друзья, но всем было понятно, что это не совсем так.

– Я думаю, после свадьбы они переселятся в Нортгемптон, – тихо сказала Элли Руби.

– Пока что никто из них ни слова не говорил о свадьбе.

– Интересно, Дэйзи захочет уехать с ними? Она ведь дочь нашего Роба, и скоро у нас останется только она.

– Дэйзи ни за что не оставит Клинта Шоу, – сказала Руби. – Ты знаешь, что он устроился на работу в театр? Пока только подсобным рабочим: раскрашивает декорации и все такое. Но он считает, что этот опыт пригодится, когда он поедет в Голливуд и начнет карьеру режиссера.

– Дэйзи уже говорила мне об этом, – печально улыбнулась Элли. – Иногда я задумываюсь, как бы Роб относился к Клинту. Мне трудно даже представить, что мог бы сказать сорокалетний Роб своей дочери по поводу ее ухажера. В моей памяти он навсегда останется двадцатитрехлетним. – Элли вздохнула, в ее глазах отразилось страдание. – Бедный Роб! Ему так и не удалось состариться – как и Ларри.

 

Когда на следующий день они пришли на чай к Уайтам, Руби сразу вспомнила вчерашние слова Элли. Хизер с ними не пошла: она с Джеральдом и его сыновьями отправилась смотреть пантомиму в «Эмпайр».

– Надо было не пускать ее, – смущенно проговорила Руби. – Не сегодня, понятно, – было уже слишком поздно, ведь дети так ждали этого похода, – а несколько недель назад, когда они еще только собирались покупать билеты. Она должна была сейчас быть с нами. О Боже, я самый бестактный человек на свете!

Крис Райан тоже присутствовал, что лишний раз напомнило Руби о ее бестактном поведении по отношению к окружающим. Он пришел с женой, которая была лишь ненамного старше дочерей Руби, и сыном, тихим десятилетним мальчиком, страдающим от астмы.

На прошлых семейных собраниях такого рода Крис с Руби обычно ограничивались приветствием и парой вежливых слов. Однако сегодня Крис проследовал за ней на кухню, куда Руби зашла, чтобы выпить воды после слишком бурной игры в шарады.

– На прошлой неделе я много думал о нас, – сказал он.

– Да? – только и смогла выговорить захваченная врасплох Руби.

– Да, о нас с тобой. Ты знаешь, что месяц назад мы все сильно перепугались за Тимми? У него был жуткий приступ, и мы боялись, что он умрет.

– Нет, я не знала. Мне очень жаль. Мне только было известно, что у него астма, и это все.

– Приступ был просто ужасным, и мы решили, что он не выживет. – Глаза Криса стали еще грустнее. – Теперь я знаю: видеть страдания своего ребенка – это самая нестерпимая пытка. Ты готов отдать все, что у тебя есть, лишь бы облегчить боль, даже если придется принять ее на себя. В такие минуты ты забываешь обо всех и вся. Наверное, именно так ты себя чувствовала, когда твои девочки потеряли Роба и Ларри.

– Ты прав, – кивнула Руби.

Крис невесело усмехнулся:

– Чтобы понять это, мне понадобились все эти годы. Я был тогда слишком эгоистичен, правда?

– Я бы так не сказала.

Он стоял, прислонившись к стене и сунув руки в карманы. Когда у них был роман, Крис казался Руби очень привлекательным, обладающим особым шармом мужчиной. Если бы они продолжали жить вместе, ее мнение на этот счет, вероятно, осталось бы прежним. Но сейчас перед ней стоял стареющий шестидесятилетний мужчина с редеющими волосами, и в его внешности больше не было ничего особенного.

– Я хотел поговорить с тобой по двум причинам, – продолжал Крис. – Во-первых, мне хотелось извиниться за свой эгоизм, во-вторых, попрощаться. Мы втроем уезжаем в Новую Зеландию, и вполне возможно, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Ливерпульский воздух вреден для Тимми: здесь слишком сыро. Кроме того, после выхода на пенсию я чувствую себя каким-то потерянным. Я собираюсь открыть собственное детективное агентство.

– Желаю удачи. Надеюсь, здоровье Тимми улучшится, а твои дела пойдут хорошо. – Руби протянула руку, и Крис пожал ее.

– Руби, я часто думаю о том времени, когда мы были вместе и собирались пожениться, – сказал он, не отпуская ее пальцы. – И я всегда буду жалеть о своей глупости.

Руби вырвала руку:

– Не стоит. Прошлого не воротишь, и какой смысл постоянно вспоминать о том, что случилось почти двадцать лет назад? Лучше смотреть в будущее – я всегда поступаю именно так.

 

Вскоре после Рождества Мэттью выставил на продажу свой огромный дом в Ормскирке – ему срочно понадобилась наличность – и сказал Руби, что поживет у нее, пока не найдет жилье подешевле.

– А я думала, что у тебя полным-полно домов и квартир! – воскликнула Руби, услышав об этом.

– Я избавился от них еще много лет назад. Доход от них не стоил вложенных денег и хлопот.

– Но ведь от этого дома ты не избавился?

– Это совсем другое дело. Это мой второй дом, место, где я всегда могу укрыться от неприятностей.

Руби почесала затылок:

– Свободна только маленькая спальня, но там даже яблоку негде упасть. Во всех остальных живут студенты. Ты владелец дома, и селить тебя туда было бы нечестно.

– Спасибо, Руб, меня эта спальня вполне устроит. Я ведь ненадолго.

Руби подготовила комнату для временного жильца, покрасив двери и рамы белоснежной краской, а стены – нежно-голубой. Результат понравился ей самой. Кроме того, Руби купила комплект нейлонового постельного белья, которое не нужно утюжить, и ковер, который она повесила на стене рядом с кроватью. Женщина вдруг осознала, что ждет переезда Мэттью с нетерпением. Если бы не ее склочный характер, они могли бы стать друзьями еще много лет назад.

«Наверное, я причинила самой себе больше зла, чем все остальные люди вместе взятые», – в который уже раз сказала себе Руби.

 

– Очень неплохо, – одобрительно заметил Мэттью в день своего приезда, после завтрака. Все остальные уже разошлись, и они с Руби остались в доме одни. Было первое февраля. Стоял пронизывающий холод, хотя небо было чистым. Над горизонтом висело солнце, слишком слабое, чтобы хоть немного растопить корку льда, покрывшую землю. Сад превратился в морозное царство, а голые деревья, покрытые пушистым инеем, поражали своей неземной красотой. Этот день Руби было суждено запомнить навсегда, и впоследствии она все время вспоминала о нем с сожалением – несмотря на свой принцип «никогда не жалеть о том, что прошло».

– Надеюсь, кровать достаточно длинная для тебя, – сказала она.

– Обычно мне хватает длины.

– Мне кажется, что в последнее время ты стал еще выше, – заметила Руби.

– Я худею, вот в чем дело. Наверное, это какой-то оптический обман.

– Я постараюсь откормить тебя. Надеюсь, тебе нравится обычная еда. Мне некогда заниматься всякими эксклюзивными блюдами. Пойду сделаю чай, – сказала она и повернулась, чтобы уйти, но Мэттью схватил ее за руку.

– Я с удовольствием буду есть то, что ты готовишь, Руби.

– Это то немногое, чем я могу отблагодарить тебя за твою доброту. Ведь ты столько для нас сделал.

– А ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему я все это делал?

– Иногда, – неопределенно пожала плечами Руби. – Я решила, что дело в том, что я напоминаю тебе о Фостер-корт и о твоей бабушке. Кроме того, я и мои дочери всегда были твоей второй семьей.

– Ты серьезно так думаешь? – Мэттью слегка нахмурился, а его глаза потемнели. Руби почувствовала, что длинные худые пальцы, державшие ее руку, напряглись.

– А как еще я могу думать?

– Ну, могла быть и другая причина.

Пальцы Мэттью начали едва заметно дрожать.

– И какая же?

Отпустив ее руку, Мэттью сел на кровать:

– Мне всегда было сложно говорить с тобой. Поскольку я был человеком небедным, ты считала, что я пытаюсь покровительствовать тебе. Тебе нравится держаться с людьми на равных, а еще лучше – смотреть на них сверху вниз. Но сейчас положение изменилось.

Он робко взглянул на нее, и Руби сразу вспомнила их первую встречу и то, каким неуверенным в себе он тогда казался. Впоследствии она ни разу не видела в глазах Мэттью такого выражения.

– К концу года я, наверное, стану бедняком, так что сейчас я могу сказать тебе, что чувствую – что я чувствовал всегда, с того самого момента, как ты вошла в дом, вся перепачканная краской. Я…

Зазвонил телефон.

– Секундочку, – сказала Руби и побежала вниз.

Звонил Клинт – ему, разумеется, нужна была Дэйзи.

– Она у зубного, – сообщила Руби. – Разве она тебе не говорила?

– Да, говорила, я просто забыл. – Клинт начал пространно объяснять, что они с Дэйзи должны были встретиться в полдень, но он опоздает, поэтому он предлагает встретиться в «Макдональдсе», а не возле театра. – Если меня не будет, я зайду в «Форум» во второй половине дня.

Возле телефона на стене висело зеркало, и Руби стала рассматривать свое отражение. Она выглядела явно моложе своих пятидесяти семи лет, и ее все еще можно было назвать красивой – но это была красота приближающейся старости. Черные волосы посеребрила седина. Перед Рождеством Руби подкрашивала их, но краска уже почти смылась. Кожа на шее становилась дряблой, и пора было переходить на свитера с высоким воротом. Голос Клинта все жужжал в трубке, и мысли Руби перешли на сказанное Мэттью пять минут назад: она поняла, что именно он не успел ей сказать. Он едва не сказал, что любит ее! Но когда эти слова уже готовы были сорваться с его языка, она пошла отвечать на телефонный звонок.

На лестнице послышались быстрые шаги. Мэттью с каменным лицом спустился в прихожую. На нем был пуховик, и было очевидно, что он собирается уходить.

– Клинт, – торопливо проговорила Руби, – заканчивай, у меня дела.

– Не забудьте передать все Дэйзи.

– Хорошо.

Она положила трубку в тот самый момент, когда Мэттью открывал входную дверь.

– Так что ты хотел мне сказать? – спросила Руби.

Ее охватила дрожь, а сердце готово было выскочить из груди. Надо было обязательно дослушать то, что Мэттью собирался сказать, и послать этот телефонный звонок ко всем чертям!

– Это уже не важно, – с горечью в голосе ответил Мэттью. – Ничего серьезного.

Хлопнула входная дверь. Издав стон отчаяния, Руби опустилась на пол, ее голова упала на грудь. Она сделала в жизни немало ошибок, но та, которую она совершила только что, была самой ужасной.

 

Элли и не догадывалась, что Рождество может быть таким убогим. Они с Феликсом ходили на ночную службу в деревенскую церквушку, и на следующий день девушка проснулась очень поздно.

«Рождественское утро…» – мрачно подумала она и представила себе такое же утро дома и кучу подарков под елкой. В этот день бабушка всегда готовила изысканный завтрак, и все домочадцы собирались за праздничным столом, а после отправлялись к своим подаркам. Целый день работал телевизор, даже если его никто не смотрел, и рождественские гимны можно было услышать в каждом уголке дома.

Элли решила, что пора вставать, и спустила одну ногу с кровати, но тут же скривилась и забралась обратно под одеяло. Линолеум был ледяным, а тапочек у нее не было. Ей удалось одеться, не выбираясь из постели. Ее животик рос очень быстро, хотя ребенок должен был родиться лишь в мае, и девушке уже приходилось носить одежду для беременных. Расправив плечи и сделав глубокий вдох, Элли пошла вниз.

– Доброе утро, Элли.

Феликс сидел в «гостиной» – темной комнатушке в задней части дома. В камине нехотя горел огонь, а на каминной полке стояло с полдюжины рождественских открыток. Лайам открытку не прислал – а также, вопреки обещанию, не позвонил. Впрочем, у Элли не было ни малейшего желания разговаривать с ним.

– Хочешь чаю? – учтиво предложил Феликс.

– Хорошо бы.

Брат Лайама почему-то относился к Элли почти как к инвалиду – готовил ей еду, убирал за ней посуду, – против чего она особо не возражала. Уж лучше так, чем делать все самой.

Феликс пошел за чаем, а Элли уселась в одно из старомодных кресел и поднесла руки к огню. Кресло было сырым, как и все в доме – стены, полы, мебель, постель… Ничего удивительного, что Лайам с сестрой уехали отсюда при первой же возможности. Даже их мать сбежала сразу после смерти мужа. По словам миссис МакТаггарт, три раза в неделю приходившей стирать белье и убирать в доме, отец Лайама и Феликса был неудачником. Иммону Конвэю принадлежала деревенская аптека, которую можно было назвать золотым дном – ведь она была единственной аптекой на много миль вокруг. Однако он категорически отказывался потратить хотя бы пенни на свою семью. Все свои заработки он просаживал на скачках, поэтому, когда у него случился инфаркт, жене и детям ничего не досталось.

Аптека перешла к Феликсу, но теперь ее уже нельзя было назвать золотым дном – по крайней мере так с грустью в голосе сказала миссис МакТаггарт. Некоторое время назад в деревне открылся супермаркет – очень маленький, но тем не менее… В нем продавались аспирин и пластинки от кашля, таблетки от простуды и лейкопластырь, и все это было намного дешевле, чем в аптеке, – поэтому люди теперь обращались к Феликсу лишь в том случае, если лекарство продавалось только по рецепту или отсутствовало в супермаркете.

Феликс принес чашку некрепкого, как всегда, чая.

– Чего бы ты хотела на завтрак? – спросил он, внимательно глядя на Элли сквозь стекла в бледной оправе.

– Поджарь пару гренок, – вздохнула Элли.

Взгляд Феликса уже не раздражал ее: он смотрел так на всех людей без исключения. Он словно пытался разглядеть в них какие-то качества, которые они скрывали от других.

– На обед у нас будет курица, – с гордостью объявил Феликс. – Скоро придет Нейла и поджарит ее.

Слово «курица» было сильным преувеличением – на самом деле это был цыпленок размером с голубя. Жить на доход от аптеки было непросто, и иногда Элли было даже жаль Феликса – хотя обычно она относилась к неудачникам с презрением. Но Феликс никогда не жаловался, не выходил из себя и обладал терпением Иова – так сказала бы бабушка. Вообще-то в последнее время Элли ловила себя на том, что испытывает к брату Лайама нечто вроде симпатии. Она решила, что дела Феликса пошли бы лучше, если бы он избавился от Нейлы Кенни, помогавшей в аптеке еще его отцу. По совместительству Нейла была подружкой Феликса, так что ничего удивительного, что он не мог ее уволить.

Их связывали очень странные отношения. Элли ни разу не видела, чтобы они касались друг друга, не говоря уже о поцелуях. Сначала она решила, что они занимаются всем этим в обеденный перерыв в аптеке, но миссис МакТаггарт сказала, что в обед Нейла обычно ходит домой, а Феликс выпивает полпинты пива «Гиннесс» в одном из местных пабов.

Нейла Кении была старше Феликса. Это была высокая худая женщина лет тридцати пяти с похожими на паклю волосами и лицом, которое даже самый добросердечный человек на свете вынужден был бы назвать некрасивым. Было похоже, что поношенная, бесформенная одежда, в которой она ходила, приобретена в магазине «секонд-хэнд». Когда холодные глаза Нейлы враждебно смотрели на Элли, той становилось немного не по себе.

Из всех новых знакомых больше всего Элли нравилась миссис МакТаггарт. Женщина приносила ей домашние лепешки и коржики, и, если бы не это, Элли голодала бы: ведь даже те тосты, которые ей готовил Феликс, были ужасными – либо недожаренными, либо подгоревшими. В Крегмосс до сих пор не провели газ, а древняя электрическая печь вела себя непредсказуемо.

Сложно было сказать, кто именно – Нейла или печка – был виноват в том, что праздничный рождественский обед оказался безнадежно испорчен: курица была почти сырой, картошка твердой, а брюссельская капуста раскисла.

За обедом Нейла подвергла Элли настоящему допросу. Словно пытаясь уличить девушку во лжи, она в который раз задавала одни и те же вопросы.

– Где вы поженились? – подозрительно спрашивала она. – В каком платье ты была? Было ли у вас свадебное путешествие? Почему ты не поехала с Лайамом в Женеву?

– Если ты еще не заметила, я жду ребенка, – ответила Элли на последний вопрос.

– Твое обручальное кольцо ужасно тонкое. Оно не новое?

– Да. У нас просто не было денег на что-нибудь приличное.

Нейла стала убирать со стола. Сидя на своем месте, Элли подумала, что, судя по отсутствию ложек, никакого праздничного пудинга не будет – как и спиртного.

Затем Нейла принесла поднос с тремя чашками чая и тремя пирожками с мясом.

– Надеюсь, пирожки хорошие. Я купила их в супермаркете и немного разогрела в духовке.

Когда Элли раскусила пирожок, то обожгла язык о его мясную начинку. Вскрикнув, она вскочила и пошла за водой в столетнюю кухню, выходившую окнами в жалкий голый сад. Девушка встал а у мойки, подставила язык под струю ледяной воды и подумала, как глупо она, должно быть, выглядит – а также как она несчастна и как ужасно все вокруг.

– Элли, с тобой все в порядке? – спросил с порога Феликс.

– Почти. Послушай, мы можем сходить в какой-нибудь паб? Это сразу вылечит меня.

К тем деньгам, которые дал Лайам, Элли до сих пор не притрагивалась, но сейчас ей отчаянно хотелось оказаться вне стен этого убогого дома.

– Сегодня пабы закрыты. Кроме того, в здешних пабах появление женщин не приветствуется, так что, даже если бы они были открыты, путь туда тебе заказан.

 

Время никогда еще не тянулось для Элли так медленно. Ей было совсем нечем заняться, некуда пойти – разве что в деревню. Пару раз сходив туда, она решила, что больше не появится там никогда. В Крегмоссе почти не было магазинов – только жалкий «супермаркет», аптека, крошечное почтовое отделение и магазин, в котором продавали шерсть, товары для шитья, детские вещи и одежду для взрослых, которую Элли не надела бы даже под страхом смерти. Местные жители были весьма дружелюбны и останавливались посреди улицы, чтобы поболтать с ней, но Элли все равно казалось, что они не верят, что она жена Лайама, и пытаются поймать ее на противоречиях.

«Интересно, как бы они поступили, если бы узнали правду? – спрашивала себя девушка. – Забросали бы меня камнями, забили палками, изгнали из деревни или запретили бы посещать церковь?»

Раз в неделю в Крегмосс приезжал библиотечный фургон, и почти все свое время Элли проводила за книгами. Феликс настоял на том, чтобы она посетила местного врача, и тот, осмотрев Элли, посоветовал бороться с лишними килограммами, появившимися вследствие беременности.

– Вам надо заниматься физическими упражнениями, – суровым тоном произнес доктор О'Хара после того, как занес в свою тетрадь срок предполагаемого рождения ребенка. Акушеров в деревне не было, и он принимал роды сам.

Чтобы не сойти с ума и не забыть, что за пределами Крегмосса по-прежнему течет обычная жизнь, раз в несколько недель Элли садилась в автобус и ехала в Дублин, где долго бродила по магазинам. Она почти ничего не покупала: деньги Лайама следовало сохранить до появления ребенка, ведь после этого ей надо будет уехать из Ферн-Холла. Единственное, что она себе позволяла, – это чашка кофе. Заказав кофе, девушка обычно долго сидела за столиком, вдыхая бодрящий аромат и размышляя