Глава 2. Вол’джин, темный охотник племени Черного копья, не мог и вообразить себе большего кошмара

 

Вол’джин, темный охотник племени Черного копья, не мог и вообразить себе большего кошмара. Он не мог пошевелиться. Ни единым мускулом, даже просто открыть глаза. Конечности словно одеревенели. Что бы их там ни держало, оно казалось не легче корабельного троса и попрочнее стальных цепей. Дышать было больно, да и давалось с трудом. Он бы уже и бросил попытки вздохнуть глубоко, если бы не боль и томительный страх перестать дышать вообще. И покуда он мог этого страшиться, он был жив.

Но буду ли?

Пока что, сын мой, пока что.

Вол’джин тут же узнал голос отца, хотя и понимал, что на самом деле слышать его не может. Он попытался повернуть голову на звук, или, по крайней мере, откуда, казалось, он шел. Он не смог, но его сознание изменилось. Он увидел отца, Сен’джина, не делая ни шага идущего рядом с ним. Оба шли, а Вол’джин не знал ни куда, ни как.

Раз я не мертв, то должен быть жив.

С другой стороны, слева от него, послышался голос, сильный и низкий.

Это решение пока что взвешивается, Вол’джин.

Тролль медленно оглянулся сознанием навстречу голосу. По большому счету, в общем-то, тролль, грозное лицо которого, похожее для Вол’джина на маску руш’ка, рассматривало его безжалостными глазами. Бвонсамди, лоа, служивший троллям в качестве стража мертвых, медленно покачал головой.

На что ты мне сдался, Вол’джин? Твои Черные копья не приносят мне должных жертв, хоть я и помог освободить от Залазана твой дом. А теперь ты цепляешься за жизнь, хотя должен отдаться во власть мне. Плохо ли я обходился с тобой? Не достоин ли я твоего поклонения?

Вол’джин отчаянно хотел, чтобы его руки могли сжаться в кулак, но они все так же слабо и безвольно висели словно мертвые.

Остались дела, и я должен их завершить.

Лоа засмеялся, и смех словно плетью хлестал по душе Вол’джина.

Только послушай своего сына, Сен’джин. Скажи я ему, что пришло его время, так он бы ответил, что у него есть дела поважнее. Как ты умудрился воспитать такого непокорного сына?

Смех Сен’джина, словно прохладная дымка, обволок измученное тело Вол’джина.

Я учил его тому, что лоа уважают силу. Ты жаловался, что не приносят приличных жертв. Теперь жалуешься, что ему нужно больше времени для еще более великих жертв. Я так уж утомляю тебя, что мой сын должен развлекать тебя?

Думаешь, Сен’джин, что он цепляется за жизнь, чтобы служить мне?

Вол’джин мог чувствовать улыбку отца.

У моего сына может быть много на то причин, Бвонсамди; но тебе должно быть вполне достаточно и той, что касается служения тебе.

Ты будешь указывать мне, Сен’джин?

Я лишь напоминаю, великий дух, о наказах поклонения тебе, которым когда-то давно ты же и учил нас.

Еще один смех, отдаленных смех, нежно прошел сквозь Вол’джина. Очередной лоа. Высокие пронзительные нотки и низкий рокот – Хир’ика и Ширваллу разговор забавлял. Вол’джин бы тоже позабавился, если бы не знал, что поплатится за подобную фривольность.

Из глотки Бвонсамди вырвался рык.

Будь тебя так просто сломить, Вол’джин, я бы давно отвернулся от тебя. Ты не мой отрок, нет. Но, темный охотник, знай: твоя предстоящая битва будет куда страшнее, чем все, с чем тебе приходилось сталкиваться. Ты пожалеешь, что не отдался мне сейчас, а тяжесть цены твоей победы разотрет тебя в пыль.

В миг Бвонсамди испарился. Вол’джин искал дух отца. Он был поблизости, хоть и исчезал.

Вновь теряю тебя, отец?

Ты не можешь потерять меня, Вол’джин, ибо я часть тебя. И покуда ты тот, кто ты есть, я буду с тобой. Вол’джин снова ощутил отеческую улыбку.

И отец, который горд сыном так же сильно как я, никогда этого сына не оставит.

Глубокие слова отца успокоили Вол’джина, и тот больше не боялся за свою жизнь. Он будет жить. Он будет все той же гордостью своего отца.

Он направится прямиком к той ужасной судьбе, что напророчил ему Бвонсамди, и справится с любым ее вызовом. Держа это в голове, дышать стало легче, боль притупилась, и он окунулся в темный колодец спокойствия.

• • •

Когда сознание к нему вернулось, Вол’джин увидел себя живым и здоровым, твёрдо и прямо стоящим на ногах. Он был на площади под яростными лучами солнца среди тысяч других троллей. Каждый из них был почти на голову выше него, однако никто из них этого не замечал. На самом деле, они и его самого, похоже, не замечали.

Ещё один сон. Видение.

Он не сразу узнал это место, хотя у него было ощущение, что он бывал здесь раньше. Или, скорее, позже, так как город ещё не был захвачен джунглями. Настенная роспись была новой и чистой. Арки ещё не обрушились. Булыжник мостовой не был разбит и растаскан. А ступенчатая пирамида, перед которой они стояли, не была ещё потрёпана временем.

Он стоял в толпе Зандалари, членов тролльского племени, от которого пошли другие племена. Со временем они возвысились над остальными троллями в росте и в статусе. В видении они выглядели не столько племенем, сколько кастой жрецов, могущественных и образованных, прирожденных лидеров.

Но ко времени Вол’джина их способность к лидерству угасла. Всё потому, что их мечты были заперты здесь.

Это была Зандаларская Империя на пике своей мощи. Она правила Азеротом, но пала жертвой собственного могущества. Алчность и ненасытность разожгли интриги. Союзы распадались. Новые империи поднимались – такие как империя Гурубаши, отправившая Чёрное Копье Вол’джина в изгнание. Затем пали и они.

Зандалари жаждали возвыситься, как в прежние времена. Тогда тролли были самой благородной расой. Тролли, объединившись, достигли высот, о которых кто-то вроде Гарроша Адского Крика не мог даже мечтать.

Ощущение древней и могущественной магии наполнило Вол’джина, подсказывая ему, почему он видел Зандалари. Магия титанов была старше, чем даже Зандалари. Она была сильнее их. Насколько Зандалари превосходили ползучих и жалящих тварей, настолько Титаны возвышались над ними – и их магией.

Вол’джин прошёл через толпу, как призрак. Лица Зандалари сияли устрашающими улыбками – такие он видел у троллей, когда ревели трубы и грохотали барабаны, призывающие на битву. Тролли были рождены, чтобы терзать и убивать – Азерот был их миром, и всё в нём им подчинялось. Хотя Вол’джин мог отличаться от других троллей в том, кого он считал своими врагами, он сражался не менее яростно и гордился тем, как Чёрное Копье одолело противника и освободило Острова Эха.

«Так значит, Бвонсамди дразнит меня этим видением». Зандалари мечтали об империи, а Вол’джин мечтал о благе для своего народа. Разница была ему ясна. Планировать резню легко, но создать будущее – намного сложнее. Для лоа, который любил кровавые, истерзанные войной жертвы, видение Вол’джина было малопривлекательным.

Вол’джин взошёл на пирамиду. По мере того как он поднимался, всё вокруг обретало чёткость. Если раньше мир видения был безмолвен, теперь было слышно, как камни отдаются барабанным боем. Ветер касался его короткой шерсти, ерошил волосы. Он принёс сладкий запах цветов – аромат чуть более резкий, чем запах пролитой крови.

Барабанный бой отдавался у него внутри. Сердце билось в такт. Он услышал голоса. Крики снизу. Приказы сверху. Он отказался отступить, но и выше взбираться не стал. Казалось, он может подниматься сквозь время, как сквозь воду озера. Если он достигнет поверхности, то окажется рядом с Зандалари и почувствует то, что чувствуют они. Он познает их гордыню. Он вдохнёт их мечты.

Он станет един с ними.

И он не позволит себе такой роскоши.

Его мечты о будущем Чёрного Копья не приводили Бвонсамди в восторг, но они давали племени жить. Азерот полностью и необратимо изменился со времён, которые помнили Зандалари. Открылись порталы, и через них прошли новые народы. Континенты раскололись, расы смешались, и высвободились силы, о которых Зандалари не знали. Непохожие друг на друга расы – эльфы, люди, тролли, орки и даже гоблины среди прочих – объединились, чтобы победить Смертокрыла, образовав силу, которая поднялась и отбросила Зандалари. Зандалари жаждали восстановить свою власть над изменившимся миром, но их мечты не сбудутся никогда.

Вол’джин осёкся. «Никогда» - слишком сильное слово.

В мгновение ока видение сменилось. Он теперь стоял на вершине пирамиды, глядя вниз на лица Чёрного Копья. Его Чёрного Копья. Они доверяли его знаниям о мире. Если бы он сказал, что они могут вернуть себе былую славу, они бы пошли за ним. Если бы он приказал им захватить Тернистую Долину или Дуротар, они бы это сделали. Чёрное Копьё хлынуло бы со своих островов, покоряя всё на пути по одному его желанию.

Он мог сделать это. Он мог найти способ. Он мог повлиять на Тралла, и орк доверял ему в военных вопросах. Он мог потратить месяцы лечения на планирование кампании и создание стратегии. Через год или два после возвращения из Пандарии – если он всё ещё находился там – знамя Чёрного Копья было бы пропитано кровью и внушало бы ещё больший страх, чем теперь.

«И что мне это даст?»

«Я буду доволен».

Вол’джин обернулся. Над ним стоял Бвонсамди – гигантская фигура с ушами, стоящими торчком и настороженными, улавливающими ритмичные крики снизу. «Это принесёт тебе покой, Вол’джин, так как ты будешь делать то, чего требует твоя природа».

«И это всё, на что мы годны?»

«Лоа больше ничего от вас не нужно. Какой смысл в том, чтобы быть чем-то большим?..»

Вол’джин искал ответ на этот вопрос. Его поиски привели его на край бездны. Темнота потянулась к нему и окутала его, оставив его без ответа – и точно без покоя.

• • •

Вол‘джин наконец проснулся. Глаза его были открыты, так что он знал это наверняка. К ним через марлю пробивался слабый свет. Хотел бы он при этом что-нибудь видеть, но для этого нужно было убрать повязку. А это, в свою очередь, значило поднять руку. Невыполнимая задача. Тело он чувствовал так слабо, что даже не знал – то ли рука была повреждена, то ли связана.

Осознание того факта, что он жив, подтолкнуло его к желанию вспомнить, откуда эти раны вообще взялись. До того, как он окончательно убедился, что жив, попытки это вспомнить казались простой тратой времени.

Никем не званный, в радостном пренебрежении желаниям Гарроша, какими они бы ни были, Вол’джин решил наведаться в новые земли Пандарии, дабы увидеть, на что же Гаррош послал Орду. Вол’джин уже знал о пандаренах благодаря Чэню Буйному Портеру и хотел бы увидеть их родные края до того, как война между Ордой и Альянсом не оставит от них и камня на камне. Никаких планов остановить Гарроша он не строил, хоть Вол’джин и грозился однажды воткнуть в него стрелу, а потому, на всякий случай, лук он прихватил с собой.

 

Гаррош, как обычно в омерзительном настроении, все же предложил Вол’джину возможность внести вклад в дело Орды. И он согласился, скорее чтобы тормозить амбиции Гарроша, чем во благо Орды. Так Вол’джин отправился вместе Рак’гором, одним из доверенных орков Гарроша, да искателями приключений, посланных прямо в сердце Пандарии.

Темный охотник наслаждался путешествием, сравнивая то, что он видел сейчас с землями, в которых он уже был. Он видывал округлые горы, выветрившиеся и покоренные, но в Пандарии они казались просто пологими. А зубастые и разгневанные – здесь, хоть и не легче на подъем, словно рвались вверх. Кишащие жизнью джунгли и рощи вовсе не таили в себе смертельной опасности, как, скажем, Тернистая долина. Попадались и развалины, и то только заброшенные, а не разрушенные или сожженные дома. Пока весь остальной мир терзала ненависть и жестокость, Пандария их плети на себе не испытала.

Пока что.

Слишком быстро для Вол’джина отряд захватил цель. Рак’гор с двумя помощниками оседлали виверн для разведки, но Вол’джин так их больше и не видел к тому моменту, как остальной отряд подошел к пасти пещеры. Крупные, отчасти гуманоидные ящерицы стерегли вход. Путешественники прорвались сквозь них и приготовились погрузиться в тьму пещерных глубин.

Черные летучие мыши визжали и вырывались из невидных трещин. Вол’джин лишь краем уха слышал их писк, сомневаясь, что остальные слышат что-то помимо шелеста кожаных крыльев. Хир’ик, один из лоа, имел форму летучей мыши. Было ли это предупреждением богов, что ничего хорошего впереди его не ждет?

Лоа не ответили, так что Черное Копье продолжал свой путь. Холодящее ощущение разложения усиливалось, покуда они продвигались вперед. Вол’джин остановился и присел, сняв перчатку. Он черпнул полную руку сырой земли и поднес ее к носу. Слабое сладкое гниение листвы смешалось с резкой вонью помета, но он уловил кое-что еще. Саурок, да, но без сомнения там было что-то еще.

Он закрыл нос и глаза. Он чуть сжал руку, большим пальцем высыпал землю. Когда она закончилась, он снова раскрыл руку и протянул ее. Словно свет или паутина, непредсказуемая, извивающаяся дымка потушенной свечи, остаточная магия проскользнула по его руке.

 

И жгла ее как крапива.

Воистину здесь была порча.

Вол’джин снова открыл глаза и пошел вперед по древним коридорам. Дойдя до развилки, искатели приключений взяли на себя оба пути. Троллю, с открытой и оголенной рукой, не было никакой нужды прочесывать воздух. То, что было паутинкой, стало нитью, затем пряжью и, видимо, грозилось вырасти до веревки и даже каната. И каждый ее кусочек был усеян крошечными иголками. Боль не росла, но полосы на ладони становились шире.

К тому времени, как магия стала шириной с крепкий корабельный канат, они вышли к просторной пещере под присмотром самого крупного саурока ими когда-либо виденного. Значительную часть пещеры занимал горячий подземный источник. Сотни – а может и тысячи – саурокских яиц было отложено вокруг него, греясь как в инкубаторе.

Вол’джин поднял руку, остановив остальных. Гнездовье в самом сердце магии.

Еще до того, как Вол’джину удалось осознать всю важность данной находки, саурок заметил их и напал. Тролль с отрядом с дали сильный отпор. Саурок тоже не давал слабины, и хотя отряд Вол’джина одолел его, все были ранены и истекали кровью. Но пока товарищи зализывали раны, что-то заставило Вол’джина осмотреться.

Бесшумно войдя в мелководный источник, он широко развел руки. С закрытыми глазами он развернулся. Невидимые путы магии словно лианы опутывали его руки, извивались по телу. Весь ими покрытый, чувствуя их жгущую ласку, он понял это место так, как мог понять только темный охотник.

Годами духи кричали в агонии. В нем рвалась сущность саурока, скользя в животе словно уж, корчащийся на холодном каменном полу столетия назад. Эта змея была сама собой как физически, так и духовно.

Затем удар нанесла магия. Страшная магия. Магия, которая была вулканом по сравнению с теми угольками, которыми повелевали большинство чародеев. Она текла сквозь змею, пронзая ее золотой дух тысячью черных шипов. Эти шипы разъединяли то от сего, верх от низа, нутро от оболочки, даже прошлое от будущего и правду ото лжи.

Внутренними глазами Вол’джин наблюдал за тем, как шипы вытягивают золото, словно дрожащую тетиву. Все шипы вмиг впились в центр. Шипы тащили золотые линии за собой, сшивая их из клубка арканы. Нить скручена и запутана. Где-то она рвалась. Где-то срасталась с другими концами. И все это время уж визжал. То, чем он когда-то был, превратилось в новую тварь, тварь полубезумную, но покорную и послушную в руках своих творцов.

И он был отнюдь не один.

Имя его «саурок» до того первого варварского акта творения не существовало. В именах заключена сила, и это имя определило новых созданий. Оно определило их хозяев и прикрыло использованную магию. Могу создали саурока. Могу были известны Вол’джину как слабые тени унылых легенд. Они мертвы, их больше нет.

В отличие, однако, от магии. Магия, которая могла целиком переделать нечто, появилась на заре времен, в начале начал. Титаны, скульпторы Азерота, пользовались подобной силой в их собственных актах творения. Невероятная сила подобного чародейства не могла быть постигнута здравым умом, уж тем паче нельзя было ею овладеть. Однако же мечты о ней питали безумные фантазии.

В знании о создании саурока, Вол’джин уловил истинную суть магии. Он мог разглядеть – хоть и совсем едва – каким путем можно было ее изучить. Та самая магия, что создала сауроков, могла рассоздать обратно мурлоков, убивших его отца, или деградировать людей обратно в врайкулов, из которых те были слеплены. Подобное деяние было бы достойным использованием такой силы и оправдало бы десятки лет, необходимые, чтобы ею овладеть.

Темных охотник остановил себя. Так, думая в таком направлении, он бы попал в ту же ловушку, что, без всяких сомнений, заманила могу. Бессмертная магия развращает смертных. От этого никуда не деться. Порча уничтожит ее обладателя. И, скорее всего, его народ.

Вол’джин снова открыл глаза и увидел Рак’гора, стоящего с уцелевшим отрядом.

– Как раз вовремя нагнал.

– Вождь говорит, есть связь между этими тварями и могу.

– Те могу, они их создатели. Они творили здесь магию черную, злую, – по коже Вол’джина побежали мурашки, стоило орку пройтись вперед. – Самую черную магию.

Орк быстро и грубо осклабился.

– Да, сила менять плоть и создавать немыслимых воинов. Этого хочет вождь.

Брюхо Вол’джина свернулось в клубок.

– Гаррош играет в бога? Не это нужно Орде.

– Он и не думал, что ты одобришь.

Орк нанес удар со злостью и без всякой жалости. Кинжал достиг горла Вол’джина, и тот упал на землю. Все вокруг него ринулись в битву. Рак’гор с союзниками сражались с безустанной страстью, позабыв о собственной шкуре и погибая за свое дело. Возможно, Гаррош-таки убедил их, что новая магия вернет их и даже улучшит.

Вол’джин встал на колено и отозвал товарищей. Рукой он зажал рану на горле.

– Гаррош предаст сам себя. Он должен поверить, что мы мертвы. Только так мы остановим его. Идите. Следите. Найдите прочих как я. Поклянитесь клятвой на крови. За Орду. Будьте готовы, когда я вернусь.

Он искренне верил, когда они оставили его, в то, что говорил. Но стоило ему попробовать встать, тело охватила бесчеловечная агония. Гаррош все продумал. Клинок Рак’гора был пропитан пагубным ядом. Вол’джин не исцелялся, как должен был, и силы его угасали. Он сопротивлялся этому туману, заволакивающему его мысли.

И он должен был сделать так, чтобы ни один саурок не сумел его отыскать. Он смутно припоминал, как бился с ними, клинки сверкали в темноте. Боль из ран, что не хотели затягиваться. Что-то мокрое и холодное на руке. Он бежал вслепую, врезаясь в стены, падая вниз, но заставлял себя вставать и идти дальше.

Он не смог сказать ни как выбрался из пещеры, ни где он оказался теперь. Определенно тут пахло не пещерой. Он уловил что-то призрачно знакомое в воздухе, но оно пряталось за ароматом припарок и мазей. Он бы не стал так просто допускать, что уже среди друзей. Его самому естеству хотелось бы этого. Но и его враги могли позаботиться о нем в надежде за хороший выкуп у Орды.

Предложение Гарроша их разочарует.

Эта мысль почти рассмешила его. Однако он и не смог бы засмеяться. Мышцы живота напряглись, но тут же расслабились от боли и усталости. Но тот факт, что тело могло невольно реагировать, уже взбодрил его. Смех был уделом живущих, а не умирающих.

Как и воспоминания.

Пока факта, что он не умирает, было вполне себе достаточно. Вол’джин вздохнул так глубоко, как только мог, затем медленно выдохнул. И уснул до того, как закончил.